Текст книги "Приют одинокого слона, или Чешские каникулы"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Ну и стерва.

– А то! Бумажки эти – полная ерунда. Я просто хотел убедиться.

– А если не она тебя написала?

– Да кому еще? – махнул рукой Миша. – Дай лучше сигарету.

Вадим протянул ему пачку, чиркнул зажигалкой, прикурил сам.

Хорошо, допустим, Лида действительно написала Мишу. Он, поколебавшись, написал Оксану.

– Мишка, если не секрет, кого написал ты? – спросил он, загибая два пальца.

– Его, – нехотя и вполголоса ответил тот, кивнув на громко храпящего Макса.

Вадим загнул третий палец. Что же получается? Макс говорил в баре, что подозревает Лиду. Выходит, Оксана написала... его?

Нет, этого просто не может быть. Да, Оксана не могла написать себя. Либо Мишка врет, либо Макс написал не Лиду, либо Лида написала не Мишку. Либо Оксана действительно написала его.

Русская национальная еда: блин и хрен! Блинский блин!

Он лег на свою половину кровати и задумался.

Как же это все выходит по времени? Жаль, что Оксана выбросила салфетку, на которой записывала тот самый чертов хренометраж. Впрочем, можно прикинуть и без нее.

Первым в комнату к Генке пришел Макс. Это было в самом начале второго. По всей видимости, он пробыл у него недолго, потому что Лора, которую он видел, ушла на кухню буквально через несколько минут. А вернулась минут через пятнадцать. Выходит... Нет, ничего не выходит.

Накладочка получается.

Макс говорит, что сначала у Генки была Лидка, а потом Лора. А самым первым – он сам. Получается, Макс должен был обернуться за пять, максимум – за десять минут. Это если предположить, что Лора не сразу поднялась, а пробыла какое-то время на кухне. А как же Лида?

Стоп. С того момента, как ушел Макс, до того момента, когда вернулась Лора, прошло двадцать минут, плюс-минус. В эти двадцать минут, если допустить, что все хотя бы на этот раз говорят правду, вместились три визита. По шесть-семь минут каждому. Возможно такое? В принципе, да. Допустим, не пожелал он ни с кем долго рассусоливать и повыгонял всей взашей.

Итак, Макс уходит из холла, но не идет, как все подумали, обнимать унитаз, а поднимается к Генке. Нет, все-таки сначала он заходит в туалет и оставляет там свечку. А потом уже идет к Генке. Буквально через несколько минут он выходит, спускается по лестнице и слышит Лидины шаги на площадке. Лида стучится к Генке, который, разумеется, еще жив, потому что отвечает ей, и Макс это слышит. Потом Лида выходит и сталкивается с Лорой.

Опаньки!

А что, если действительно Лида помогла Лоре с промедолом? Ведь тогда еще дневник не выплыл на поверхность, и Лида вполне могла надеяться, что о ее тайне никто не узнает. Допустим, Лора подслушала ее разговор с Генкой. Отсюда и ее намеки, и их драка.

Ладно, об этом надо подумать отдельно. Пока едем дальше.

Лора заходит к Генке, но тоже остается там совсем недолго, после чего спускается вниз. Какое-то время мы сидим с ней вдвоем, потом с улицы приходит Мишка. Еще минут через пять меня позвала Оксана. Значит, на то, чтобы убить Генку, у нее было максимум десять минут. Достаточно? Вполне.

А после этого она позвала меня, и мы с ней легли в постель. Очень мило. Она что, таким образом хотела обеспечить себе алиби?

Вадим скрипнул зубами. Все это неприятно напомнило Мишины слова про «цирк-шапито на колхозном поле». И записка с его именем... Но зачем, зачем?

Он тряхнул головой, отгоняя эти мысли.

Дальше. Дальше.

Макс в это время все еще сидел в туалете. Он видел – или, скорее, слышал, как Оксана идет к Генке. Вот только как он это определил? Тоже по походке? А пуркуа бы и не па? Лора уже вернулась в холл. Лида топает, как слон. Открылась дверь, всего несколько шагов через коридор. Кто же еще, кроме Оксаны?

Потом она вернулась в их комнату, открыла окно (вот вам и сугроб на Генкином подоконнике!) и выбросила слона в снег.

Зачем?

Вот это уже было вне всякой логики. Впрочем, Вадиму было хорошо известно, что обыватели, неожиданно для себя совершив некое преступное деяние, совершенно теряют голову и творят просто невероятные глупости, по которым потом их и находят.

Или же все это заранее и хорошо спланировано?

Конечно, нельзя было предугадать, что погаснет свет, что все разбегутся по темным углам. Но она вполне могла продумать заранее, как отвести от себя подозрение.

Подумайте сами, господа! Неужели же я такая дура, что сама бросила себе улику под окно? Меня подставили – как пить дать подставили.

А дневник? Действительно ли Оксана оставила его в баре случайно?

Она сказала, что после нее к Генке заходил еще кто-то. Сказала Максу: а не ты ли это был, дружок? Но Макс не мог вернуться. И дело даже не в том, что он не вписался бы в промежуток между визитом Оксаны и тем моментом, когда наверх поднялся Вадим. И не в том, что Макс был в полной отключке – иначе он наверняка упомянул бы об этом.

Дело в том, что последним в комнате Генки был он сам. Вадим Садовский собственной персоной.

...– Вадим! – донесся сверху голос Оксаны.

         Не говоря ни слова, Вадим встал и вышел, пнув на ходу книжку, которая отлетела к камину и ударилась об решетку. Закрывая дверь в коридор, он услышал, как Лора громко рассмеялась – наверно, ей казалось что, по-русалочьи, но на самом деле смехом пьяной проститутки.

         В туалете мерцал огонек. Вадим заглянул туда. Свечка в стакане стояла на умывальнике. Макс с закрытыми глазами сидел прямо на кафельном полу, привалившись к стене, и тяжело дышал. В маленькой комнатке стоял омерзительный рвотно-перегарный запах.

         – Ты как? – спросил Вадим, слегка похлопав его по щекам.

– Ништяк, – выдавил Макс и снова вцепился в унитаз.

У него было одно совершенно невероятное свойство, которое всегда поражало окружающих. Если он выпадал в осадок и засыпал, то разбудить его было уже практически невозможно.  Макс спал долго и, проснувшись, маялся жесточайшим похмельем. Если же алкогольная одиссея сворачивала на рвотный курс, вывернувшись наизнанку, он обретал второе (третье, четвертое и т.д.) дыхание и готов был выпить еще столько, и полстолька, и четверть столька.

Оставив Макса звать Ихтиандра, Вадим на ощупь начал подниматься по лестнице. Он уже хотел открыть дверь их с Оксаной комнаты, но его внимание привлекла едва заметная полоска света под Генкиной дверью.

Словно дьявол запел в уши: иди, поговори с ним еще раз.

Как загипнотизированный, Вадим без стука нажал на ручку. Дверь открылась, по-кошачьи мяукнув.

Сначала он не понял, в чем дело. Открытое окно, залетающие в комнату снежинки, пламя свечи  мерцает, бросая во все стороны пляшущие тени. А потом увидел Генку, лежащего на полу у кровати лицом вверх. Он сделал несколько шагов к кровати. Кровь на Генкином виске была совсем свежей, это было видно даже в полумраке. Она еще вытекала из небольшой рваной раны и капала на пол.

Вадим подошел ближе и хотел уже пощупать пульс на сонной артерии, но вспомнил одно из своих недавних дел. Вообще-то он специализировался по хозяйственным делам, а после того и вовсе не хотел браться за уголовные, но это было дело, что называется, из ряда вон.

Двадцатилетний парень нашел на пустыре мужчину с ножом в груди и совершил полный комплект возможных ошибок. Он пытался нащупать пульс на запястье и на сонной артерии, оставив замечательно четкие отпечатки пальцев как на коже, так и на браслете часов. Он достал из кармана убитого документы и вытащил из его груди нож. Более того, он позвонил в милицию, назвался и добросовестно дождался приезда бригады. Надо ли говорить, что парень тут же стал основным и единственным подозреваемым, который пытался выдать себя за свидетеля.

Вадим ценой огромной нервотрепки парня вытащил, но урок усвоил: ни при каких условиях не подходи близко к лежащему на земле человеку. Негуманно? Оставление без помощи? Что ж, позвони из автомата в «скорую», держа трубку носовым платком, и тикай что есть мочи. Это максимум того, что ты можешь сделать для ближнего, живя в не самом гуманном государстве.

Он нагнулся над Генкой и поднес запястье с «командирскими» часами к его приоткрытому рту. Стекло осталось сухим.

Оксана ждала его, лежа в постели.

«Молчи! – сказал он себе. – Не подавай виду!»

На ней была только черная бархатная ленточка вокруг шеи. «Иди сюда! – прошептала она. – С Новым годом!»

«Господи, да что с тобой? – удивилась она несколькими минутами позже, когда Вадим уже лежал рядом с ней. – Это что, висячая забастовка? Или, может, ты не заплатил налоги?» – «Какие еще налоги?» – спросил он, чуть не плача. «Ну как какие? «Заплати налоги – и спи спокойно!» Помнишь?»

Она ухватила его мягкими теплыми губами за мочку уха, скользнула по шее, ниже, еще ниже...

Когда снизу донесся призывный вопль Макса, Вадим сказал, что хочет, пока еще есть горячая вода, принять душ. Чтобы еще хоть на несколько минут оттянуть неизбежное. Он стоял под струями стремительно остывающей воды и думал о том, что снова оказался трусом и подлецом...

Тогда Вадим думал только о том, чтобы все выглядело достоверно. Он ни в коем случае не должен был подать виду, что уже был в комнате. Что видел труп. И Оксанино поведение казалось вполне естественным – она ведь ничего не знала. Но теперь...

Почему-то он не подумал об этом раньше. Как она могла так притворяться? Убить человека – и тут же раздеться, лечь в постель, позвать его, заниматься с ним любовью... Снова и снова в голову приходила отвратительная мысль: она его использовала! И может, даже отомстила ему этим.

И ее слезы у перечеркнутого коричневыми балками бюргерского дома показались вдруг до тошноты фальшивыми.

Он вспомнил, как уговаривал ее признаться, и Оксана соглашалась с ним. А на самом деле? Может быть, на самом деле она просто смеялась над ним? Как знать, может, на самом деле она наговорила капитану такого, что теперь подозревают его? Не зря же она написала на листке его имя – теперь Вадим был уверен в этом почти на все сто.

И только один какой-то крохотный процент никак не хотел соглашаться. Не может быть, говорил он, не может быть, она не могла. Этот процент наверняка был адвокатом. Что еще ей оставалось делать, говорил адвокат. Она же не знала, как он к этому отнесется.

– Мишка, пойдем в бар? – толкнул Вадим Мишу.

– Не хочу!

– А вот я пойду.

– Ну и зря.

Вадим встал, вернулся в бар и напился до поросячьего визга. Ночью ему приснился Горобец с черной бархатной ленточкой на шее.

                                                            * * *

                                                                           5 января 2000 года

Попов оглядел их, ехидно улыбаясь. Капитан сидел в кресле и задумчиво покусывал изнутри щеку, от чего его лицо забавно морщилось.

– Господин консульский работник, – не выдержал страдающий с похмелья Макс. – Вам не кажется, что пауза несколько затянулась?

– Отнюдь, – усмехнулся Попов. Он так и лучился злорадством. – Просто я предвкушаю эффект.

Капитан (выяснилось, что фамилия его Рыбар – он действительно был похож на слегка примороженного любителя подледного лова) дернул себя за усишко и сказал Попову что-то строгое. Тот нахмурился и начал переводить:

– Из Петербурга по факсу прислали копию завещания Савченко. Он завещал каждому из вас по сто пятьдесят тысяч долларов и дом – в долевую собственность. Тот самый дом, где один из вас его убил, – уточнил он. – Вот вам и мотив. Почему-то люди вашего круга постоянно нуждаются в деньгах, сколько бы у вас их ни было. Таблеток вам надо от жадности – и побольше.

– Вот это преферанс! – присвистнул Макс.

– По-вашему, мы могли знать о содержании завещания? – возмутилась Лида, еще не до конца осознав услышанное: сто пятьдесят тысяч баксов! Каждому!

– А почему бы и нет? Ведь если у него был рак, он вполне мог намекнуть вам об этом.

– Вы забываете, мы не знали, что у него рак, – возразила Оксана.

– Я должен вам верить? – скептически поинтересовался Попов.

Тут капитан, которому самодеятельность Попова, похоже, в конец надоела, взорвался и начал выговаривать ему, то и дело срываясь на крик. Попов огрызался, а все остальные с любопытством наблюдали за скандалом, усиленно стараясь понять, в чем дело. Но чешский, при всей своей похожести на русский, при ускоренном воспроизведении оказался совершенной китайской грамотой. Чего уж там говорить, хохла – и того не всегда поймешь, когда он торопится.

Наконец Попов, злой и надутый, как учитель, которого директор школы отчехвостил в присутствии учеников, снова повернулся к ним:

– Савченко завещал вам еще коробку с видеокассетами, которая закопана, цитирую: «под Валгаллой». Вопрос: что за кассеты и что за Валгалла?

Вадим бросил косой взгляд на Мишу и Макса. Оксана поджала губы. Лида сморщила нос.

Им всем было понятно, о чем речь. Кассеты, разумеется, те самые. А Валгалла – это елка у Генки на даче. На этой елке в дупле жила полуручная белка. За невероятно пышный хвост, головокружительные прыжки и отчаянную смелость (однажды она набросилась на соседскую кошку и повергла ее в бегство) белку прозвали Валькирией, в просторечии – Валькой. А раз Валькирия – значит, ее местожительство Валгалла.

– Лично я не имею ни малейшего понятия, – пожал плечами Вадим. – Думаю, остальные тоже, – все согласно закивали. – Ну, кассеты, наверно, имеют отношение к шантажу, а вот что за Валгалла – не представляю.

– Можно узнать, чем именно Савченко вас шантажировал?

– Нельзя, – снова за всех ответил Вадим. – Это к делу отношения не имеет.

– Как это не имеет? – возмутился капитан, а Попов старательно перевел его слова и даже интонацию.

– Да так. Да, он нас всех шантажировал. Специально. Чтобы кто-то не выдержал и убил его. Кто-то и не выдержал. Зачем вам знать, чем именно он нас шантажировал? Чтобы определить, у кого был более весомый мотив? Тут дело не в весомости мотива, а в состоянии нервной системы и моральных качествах.

– Бросьте ваши адвокатские штучки! – рассвирепел Попов.

– А вы бросьте корчить из себя детектива! Вам уже и так капитан выволочку сделал. Кстати, насчет адвоката. Почему нас допрашивают без него?

– Neni třeba 30– буркнул капитан, не дожидаясь, пока Попов переведет.

– А теперь требуем.

– Вы же сами адвокат, – попытался выкрутиться Попов.

– А я плохо знаю международное право. Я вообще хозяйственник. К тому же один из подозреваемых. Это как: сам себе режиссер? А вот вас, Олег Георгиевич, я вообще понять не могу. По идее, вы должны представлять наши интересы. Если хотите, всячески нас выгораживать. А вы что делаете? Может, нам позвонить в консульство, чтобы прислали другого чиновника? Или лучше в посольство? Я, знаете ли, не силен в этих тонкостях. То, что всякие несчастные случаи и трупы по вашему ведомству, – это да. А вот кто занимается подозреваемыми в совершении преступления? Может, все-таки посольство?

– Это смотря в каком преступлении. Я бы и рад от вас отделаться...

– Пан Попов, – прервал его капитан. – Давайте пройдем в ваш номер. Мне надо с вами поговорить. Прошу прощения и до свидания, – добавил он, обращаясь ко всем остальным.

– Сто пятьдесят тысяч долларов! – с придыханием снова и снова повторяла Лида. – Нет, братцы, не такая уж Генка и сволочь. Вот только зачем он все это устроил, а? Сказал бы все как есть, мы бы сделали ему укол...

– Говори за себя! – оборвал ее Миша. – Это ты любому глотку перегрызешь, да не за сто пятьдесят штук, а за червонец. Просто он действительно хотел знать, кто из нас настоящая сволочь, а кто просто так погулять вышел. Теперь знает. Смотрит на нас и улыбается.

Лида крупно вздрогнула и оглянулась, словно на самом деле ожидая увидеть Генку, взирающего на них из мирового пространства. Не увидела, и ее тут же понесло дальше:

– А дом! Как с домом поступим? Будем все вместе приезжать или по очереди? А может, продадим и деньги поделим?

– Да заткнись ты, дура плюшевая, мать твою! – рявкнул Макс. – Что ты несешь? У тебя что, словесный понос в комплекте с мозговым запором?

– А что? – сощурилась Лида. – Скажешь, тебе денежки Генкины некстати будут?

– Денежки? – переспросил Макс. – Денежки будут кстати. А вот дом этот хренов мне и даром не нужен. Забери ты его себе. И живи в нем. Надеюсь, ты будешь там хорошо спать. Может, даже в Генкиной комнате. Если привидений не боишься. А потом, может быть, тебя снова завалит там снегом, и ты умрешь с голоду. Надеюсь, что когда мы отсюда уедем, я в жизни тебя больше никогда не увижу.

– Взаимно!

– Мне этот дом тоже не нужен, – поддержал Макса Миша. – Подавись.

– И нам тоже. Да, Вадим? – Оксана посмотрела на него как-то неуверенно, словно ожидая, что он будет возражать.

– Да. Но вы забываете, что по всем законам убийца не может наследовать жертве.

– А если убийцу не найдут? – осторожно предположила Лида.

– По любому, завещание вступает в силу только через полгода. Не знаю, как в Чехии, но Генка – поданный России... был поданным России, поэтому раньше чем через полгода никто ничего не получит.

– Ты хочешь сказать, мы будем жить здесь еще полгода, а они будут пытаться выяснить, кто же из нас все-таки убийца? – ужаснулась Лида.

– Нет. В ближайшие дни они должны или предъявить кому-то из нас обвинения, или закрыть дело. Пока мы все вроде как под подпиской о невыезде. Хотя ничего и не подписывали, но из страны нас просто не выпустят.

Оксана села на кушетку, подтянув колени к подбородку.

– Мне интересно вот что, – сказала она. – Где все-таки дневник?

– Ой, да опять ты! – скривился Макс. – Не все ли равно? Нет и нет.

– Не все ли. А если кто-нибудь его припрятал с известным умыслом?

– Это с каким? – насторожился Миша.

– Да с таким. Там очень много чего интересного написано. Не собирается ли кто-нибудь это использовать?

– Не так уж там и много написано, – возразил Вадим. – Про нас ты вырвала. Про Лорку – это уже не актуально. Про Мишку ничего и не было. Про Лидку... Не знаю, тоже как-то... Хотя может быть. Разве что про Макса.

Макс сжал кулаки и побагровел.

– Не дай Бог кому в голову придет, – предупредил он. – Убью!

Лида презрительно хмыкнула:

– Наверно, не впервой?

Видя, что назревает очередная свара, которая неизвестно чем может закончиться, Вадим поспешил вмешаться:

– Прекратите оба. Как бы там ни было, тот, кто взял дневник, не признается. И вообще, никто ни в чем признаваться не намерен. Значит, так тому и быть.

– Тебе хорошо говорить! – возразил Макс, продолжая сжимать кулаки и челюсти. – Про тебя там ничего не осталось. А мне думать постоянно, как бы эта компра где не всплыла.

Он вглядывался во все лица по очереди, но это мало чем могло помочь.

– Какие же вы все сволочи! – с горечью сказал он наконец, закуривая неизвестно какую по счету сигарету.

– А ты сам? – взвизгнула сидящая рядом с ним на кровати Лида, жеманно отгоняя ладонью дым. – Ты-то кто? Ты не сволочь? Изнасиловал двух девок, остался чистеньким и еще возбухаешь? Правильно тебя отымели!

– Что?!

– Лида, пойдем, пока не поздно! – Оксана потащила ее за руку к двери, но та вырвалась:

– Нет уж, я ему все скажу!

– Миша, да угомони ты ее! – взмолилась Оксана. – Не видишь, она сама на неприятности нарывается. Что за язык такой поганый, не пойму!

– Нет уж! – Миша снова лег на кровать и отвернулся к стене. Пружины жалобно скрипнули. – Я за нее больше не отвечаю. Заварила кашу – пусть теперь сама и расхлебывает.

Олег сидел у себя в номере и пытался читать иллюстрированный журнал, забытый кем-то в холле. Гороскоп на предстоящую неделю обещал ему всевозможные неприятности – как личные, так и служебные.

Похоже, на этот раз в точку. Сначала будет скандал дома, с Зиной. Потом с Кристиной: пообещал и не приехал. Когда он позвонил ей и, запинаясь, сказал, что обстоятельства изменились и он приехать не сможет, она просто трубку бросила. Ну а потом будет ведерная клизма с патефонными иголками от начальства. Это уж ему обеспечит капитан Рыбар. Чтобы не лез, куда не просят. Чай не социалистические времена, когда перед Большим братом прогибались так, что позвонки хрустели. «Уважаемый пан консул, ваш сотрудник превысил должностные полномочия».

А как хотелось выдать убийцу на блюдечке с голубой каемочкой. Для начала. Проявить чудеса дедукции. Зря что ли, смотря детективы, он угадывал преступника задолго до конца. Утереть нос этому капитанишке, который только и думает, как бы дотянуть до пенсии и сидеть у камина, попивая пиво. Ан нет, обломался. Да и как тут не обломаться? Все хотели, все могли. Все врут. И даже когда начали лить друг на друга помои, все равно понятнее не стало.

И главное – доказательств никаких. Одно слово против другого. Последней у Савченко была Оксана Садовская, говорит Костин. Нет, после меня был еще кто-то, говорит Садовская, наверно, Максим Костин. А может, оба врут. Может, это был кто-то третий. Вот бы проверить их всех Полиграфом Полиграфычем. У него был в Питере знакомый, который как раз имел дело с детектором лжи. Впрочем, суд все равно это в качестве доказательства не принимает.

У Савченко действительно оказалась саркома с множественными метастазами. Операционный шрам, одного ребра нет. В крови – алкоголь и ядерная концентрация промедола. Странно только, что он мог это скрывать. Обычно раковые больные на такой стадии уже лежат пластом и вообще – живут от укола до укола. Если, конечно, это можно назвать жизнью.

Поэтому ничего удивительного в том, что он решил покончить с собой, нет. Понимал ведь, что надежды нет, а боли с каждым днем только усиливались. Вот только способ странный.

Нет, ноу хау, конечно, не его, не Савченко. Олег в юности читал довольно много «девчачьих» книг. Так вот в одной из них как раз и была такая ситуация: жена сказала мужу, какому-то английскому аристократу, что беременна от любовника. Развестись с ней по какой-то причине он не мог, взял да и застрелил из ружья. А потом, уже время прошло, началось следствие. И выяснилось, что беременной она не была, зато у нее был рак и она элементарно провоцировала мужа, чтобы тот ее убил. Точно так же, как и Савченко провоцировал своих приятелей.

Вот только дамочка та своего мужа терпеть не могла. А эти-то чем перед Савченко провинились, что он начал на них досье собирать и шантажировать? Как это узнаешь здесь? Все, что капитан смог выяснить, – исключительно на личных связях, из любезности.

Вот с Бельской не совсем ясно. Никаких следов насилия – само собой. Передозировка? Концентрация в крови не смертельная. Но эксперт сказал, это все очень индивидуально. Для одного нормально и еще маловато будет, а другой отбрасывает тапки. Допустим, все-таки передозировка. Один свежий укол. Она колола промедол. Значит, случайная передозировка исключается – это же не героин. Ампулы и есть ампулы. Стандартной концентрации. Значит, в шприц была набрана не одна ампула. Случайно так не может получиться.

Выходит, Бельская вколола себе двойную дозу сама и это самоубийство. Если бы кто-то ввел ей наркотик насильно, она бы сопротивлялась. Либо на руке были бы царапины, либо какие-то другие травмы – если предположить, что ее, к примеру, оглушили. Но укол аккуратный, как в процедурной, а синяков, ушибов нет, кроме небольшого кровоподтека на внутренней стороне губы и ссадины на шее, которые, скорее всего, остались после драки с Одинцовой.

Если же кто-то помогал ей набирать наркотик из ампул в шприц, она не могла не видеть, что в шприце больше, чем должно быть. Разве что была уже совсем никакая. Но это вряд ли.

По всему получается самоубийство.

Но все-таки Олегу что-то не нравилось. Судя по тому, что говорили о ней, Бельская везде совала свой нос, слишком много видела и слышала, причем не скрывала этого. Она подралась с Одинцовой, потому что намекала на некое известное ей обстоятельство, а той это не понравилось. Говорила Костину, что кое-что о нем знает. Говорила Садовской, что слышала ее разговор с Савченко.

Опять Садовская.

Она принесла Бельской наркотик. Она пыталась оказать ей первую помощь (действительно ли пыталась или только делала вид?) и не скрывала, что имеет кое-какие практические навыки в этом деле. Например, неплохо делает внутривенные инъекции. Опять же она могла – и по времени получается – подняться к Бельской в комнату и предложить ей свою помощь. Допустим, той действительно было плохо. К тому же она порезала палец, пытаясь открыть ампулу. Садовская набрала две ампулы и сделала ей укол. Почему та не заметила, что шприц полный? Ну, может, Садовская как-то его прикрыла. Потом протерла ампулы и оставила на них отпечатки Бельской. Кстати, она и палец ей могла порезать для большей убедительности. Порез, правда, прижизненный, но ведь не сразу же Бельская умерла.

А если бы в комнату в это время зашел Костин? Да нет, вряд ли, он как раз занимался шашлыком.

Что касается Савченко, Садовская и тут каждой дырке, извините, тампакс. В самом начале она сама сказала, что приехала в Чехию с намерением расквитаться с Савченко за прошлые обиды. Правда, потом это отрицала. Мол, просто так сказала, не подумав. Ничего себе оговорочки, да? Была ли она последняя в комнате Савченко? Неизвестно. Но возможно. Она обратила внимание всех на то, что это убийство, а не несчастный случай. А дневник? А слон под ее окном? Не для того ли это все, чтобы отвести от себя подозрения? Ах, кто-то пытается бросить на меня тень.

А некто, пытавшийся задушить Одинцову? Та ведь тоже вела себя глупо и болтала языком направо и налево.

Хотя Костин нравился Олегу меньше всех, да что там – совсем не нравился, все-таки виновность Оксаны Садовской теперь казалась ему более вероятной. Но поверит ли этому капитан? Ведь это все догадки, догадки. Любой адвокат, тот же муженек ее, рассмеется в лицо. И будет прав.

А капитан помалкивает. Если у него и есть соображения, делиться ими он не спешит. Оно и понятно – с какой такой особой радости ему делиться с каким-то клерком. Вот когда надо будет кого-то задержать и предъявить обвинения – другое дело.

Оксана легла спать рано, но сон не шел. За окном ветер раскачивал ветки дерева, заслонявшего уличный фонарь, тени метались по потолку, сплетаясь в замысловатый узор. От наволочки неприятно пахло отбеливателем, а перины – одна внизу, другая вместо одеяла – были слишком мягкими и тяжелыми.

Лида давно сопела, временами тихо похрапывая.

Оксану даже передернуло, когда она вспомнила сцену, которая произошла после того, как капитан увел Попова и Лида напала на Макса. Крики, вопли, взаимные оскорбления. Вадим силой удерживает Макса, она пытается успокоить Лиду. Но Лида, похоже, вошла во вкус, как профессиональная истеричка. Если верить ей, Генку убили все. Непонятно только, то ли одновременно, то ли по очереди. Досталось всем. Только она, Лидочка, – ангелок. Ну, было что-то у нее с Генкой, так ведь это не уголовщина какая.

Мишка просто умыл руки – отвернулся и ни слова не сказал, словно и нет его. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы портье в дверь не постучал: соседи начали жаловаться на шум. Только тогда ей удалось увести Лиду.

– Ну и зачем ты это устроила? – спросила она, глядя, как Лида, раскрасневшаяся, растрепанная, пудрит нос перед зеркалом и приглаживает жирные, словно сто лет не мытые волосы.

Но та только плечом дернула.

– Считаешь ниже своего достоинства со мной разговаривать? – Оксана почувствовала, что тоже начинает заводиться.

– Я ничего не устраивала, – отчеканила, повернувшись, к ней Лида. – Я просто сказала то, что думаю.

Оксана вспомнила одну даму, с которой работала еще в НИИ. Та просто обожала устраивать склоки – по поводу и без повода. Например, она указывала уборщице на плохо вымытый пол, водителю – на не там поставленную машину, девочкам с ксерокса – на плохо переснятые чертежи. Подниматься выше просто не рисковала. Объяснялись эти деяния борьбой за трудовую дисциплину. «Я всегда говорю то, что думаю!» – гордо заявляла Мария Петровна. Доводя всех до слез и сердечных приступов, она получала настоящее удовольствие. «Маша – энергетический вампир, – говорила о ней Рита. – Она так подзаряжается».

Странно, но сначала они думали что-то подобное и о Генке. Что он доводит их для собственного удовольствия. Маленький мальчик смеяться любил, сделает гадость и ржет, как дебил. Примерно так.

Она смотрела на Лиду, которая прихорашивалась, собираясь идти ужинать, и какое-то странное чувство, какая-то брезгливая жалость тугим комком подступила к горлу. А той все было по барабану. Странно, но раньше Оксана считала абсолютно бессовестным существом Лору. Но оказалось, что по сравнению с Лидой – той Лидой, которую они узнали теперь, – Лора была просто воспитанницей закрытой католической школы.

Впрочем, что там говорить. Все они оказались совсем не теми, за кого себя выдавали. Маски... Все они носили маски. И Генке пришлось потрудиться, чтобы их сорвать. Зачем? Кому от этого стало лучше? Разве что ему самому?

Оксана вдруг подумала: может быть, Генка просто доказывал себе, что даже самые лучшие, самые близкие на самом деле оказываются элементарными сволочами. И таким образом облегчал себе предстоящий переход. Если все так плохо на этом свете, стоит ли за него цепляться!

Она вспомнила о Вадиме. Снова вспомнила – потому что думала о нем почти постоянно. Первый вечер в этой гостинице, бар. Рядом Макс дремлет, положив голову на стойку. Вадим говорит ей о том, что самый лучший выход – признаться. Что так будет лучше. Взгляд напряженный, речь сбивчивая, руки ходят ходуном, не находя себе места. Кого он уговаривал – себя, ее? Она кивала, соглашалась – а что еще оставалось делать? Она просто не знала, как себя с ним вести.

Вязкий, тошнотворный привкус вины – сколько лет уже она живет с ним? Пора бы и привыкнуть. Но она не смогла. И поэтому всячески пыталась от этой своей вины откреститься. Она не виновата. Виноват кто-то другой. Но не она. Нет, она тоже виновата, но не так сильно. Просто она – жертва обстоятельств, которые были сильнее ее. Становилось легче.

А что теперь? Ведь если не было б у нее этой мерзкой тайны, как знать, оказалась бы она здесь?

И что теперь эти сто пятьдесят тысяч! Генке не смогли помочь ни все его деньги, ни все его связи. А для них? Плата за больную совесть? Как она сможет взять эти деньги, тратить их, зная, что...

– Ох, нет, нет! – хриплым басом сказала вдруг Лида, с закрытыми глазами садясь на постели. – Нет! – и упала обратно.

«Волобуев, вот ваш меч!» – усмехнулась Оксана.

Интересно, думает ли Лида о том, что произошло? Неужели не сожалеет ни о чем, кроме того, что попалась? Или только радуется привалившему наследству? Неужели она действительно хочет получить этот дом, о котором Оксана не могла вспоминать без содрогания?

Господи, но что же делать?!

                                                            * * *