Текст книги "Иудино племя"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Никита завез ее домой и поехал ставить машину на стоянку. Он медленно шел по улице, пытаясь привести встрепанные нервы в порядок. Что тут скажешь, Света абсолютно права. И Алексей действительно тут не при чем. Его ведь предупредили, что за обман накажут? Предупредили. К кому теперь идти жаловаться? В милицию? Не смешите!

Ужасно хотелось курить, даже подташнивать начало. Чтобы справиться с соблазном, он начал думать о том, что Маша назвала его папой.

Может, случайно, от волнения? Она с самого начала стала называть его просто Никитой. Свете сначала это не слишком нравилось, но потом она махнула рукой: главное, чтобы отношения складывались хорошо, а уж как называть – не важно. А вот для Никиты как раз было важно. Он очень быстро полюбил эту спокойную, ласковую девочку, которая с таким недетским мужеством терпела свое увечье. Он жалел ее, волновался за нее и готов был все сделать, чтобы она почаще радовалась. Иногда он даже забывал, что это не его родной ребенок. Но Машин жизнерадостный вопль «Никита» словно отбрасывал его в реальность: она воспринимала его как угодно, но только не как отца.

И вот одно только ее слово – «папа»…

От мысли об этом сладко щипало в носу.

Но когда он пришел домой, Маша и виду не подала, что нечто в их отношениях изменилось. Правда, она теперь к нему вообще никак не обращалась. Он тоже решил не форсировать события.

Поздно вечером, когда Света уже спала, а Никита пил на кухне чай – была у него такая привычка, заполночь пить в одиночку чай, – из коридора донесся шум. Он выглянул и увидел Машу, которая осторожно пробиралась к кухне. Она шла без костылей, держась за стену и пыхтя от усилий.

– Что ж ты не позвала, Машуня? – Никита подхватил ее. – Тебе в туалет?

– Нет, я к тебе.

Он посадил девочку на диванчик, сам сел напротив на табуретке.

– Чаю хочешь?

Маша покачала головой.

– Нет. Знаешь… Я тебя сегодня по телефону папой назвала…

Никита закусил губу и замер. Вот сейчас она скажет что-то вроде: «Это случайно так вышло». Но Маша вздохнула и тихонько спросила:

– Можно?

– Что можно? – глупо переспросил Никита, боясь поверить.

– Можно называть тебя папой? Я знаю, папа настоящий только один. Но ты же мне совсем как папа. Даже, может, наверно, лучше.

Никита проглотил колючий комок, сел рядом с Машей. Она порывисто обняла его за шею, и он вдохнул ни с чем не сравнимый детский запах, такой беззащитный, такой родной… Закрыв глаза, чтобы не пустить на волю предательские слезы, он благодарил Бога за все и поэтому совсем не удивился, когда Маша сказала:

– Знаешь, пап, я, когда в этой машине ехала домой, я все Бога просила, если Он на самом деле есть, то пусть с мамой ничего страшного не случится. Наверно, действительно есть.

                                               * * *

В субботу утром выяснилось, что запас продуктов на критической отметке и надо срочно его пополнить. Никита предложил съездить на оптовый рынок. Света заколебалась. Доверить ему такое ответственное дело она не решалась. Не потому что он был туп в хозяйственных вопросах и покупал вместо риса перловку, а потому что подходил к делу творчески. То есть приобретал в отсутствие хорошей курицы камбалу, а вместо сомнительного творога – плавленый сыр, что Свету категорически не устраивало. С другой стороны, серьезные закупки требовали тягловой силы. Сама она машину не водила и категорически отказывалась учиться, ссылаясь на неважную координацию движений. Значит, хочешь не хочешь, а Никиту надо брать с собой. Но оставлять Машу одну после случая в сквере она не решалась. Выходило только одно – потратить как минимум полдня на несколько рейдов по близлежащим ларькам и магазинам.

Но тут заныла сама Маша, выпрашивая фигурный мармелад, который продавался только в одном ларьке на оптовке.

– Возьмите меня с собой, я посижу в машине, – упрашивала она Свету. – Пап, ну скажи ты ей!

Никита, которого от каждого ее «пап» бросало в легкий озноб, не мог ей отказать.

– Свет, да ладно тебе, – осторожно начал он. – Не будешь же ты теперь всю жизнь рядом с ней сидеть. Закроем ее в машине, Конрада тоже возьмем.

Маша благодарно ему улыбнулась и потерлась щекой об рукав. Света нахмурилась:

– Ты, Кит, поосторожнее! Она сядет тебе на шею и поедет, свесив ноги. А машину твою вскрыть – нефиг делать. Ладно, Муся, так и быть, будет тебе мармелад, – все же решилась она. – Останешься дома, а мы поедем на рынок. Постараемся побыстрее. Только учти, к двери не подходить, к телефону тоже. Все ушли на фронт! Нет, телефон я рядом с тобой поставлю, смотри на определитель. Бери трубку, только если мы звонить будем.

Тем не менее, Света нервничала и торопилась, не выбирала, а покупала первое попавшееся. Каждые десять минут вытаскивала из сумки сотовый и звонила домой, чтобы убедиться: там все в порядке. Никиту это начало раздражать. Ему казалось, что Света перегибает палку, но тут он вспомнил, как они бегали по дворам и подъездам, разыскивая Машу, и промолчал.

– Все, поехали домой! – скомандовала Света.

– А охотничьи колбаски?! – возмутился Никита. – А обезглавленный кальмар?

Она посмотрела на него, как на Лаврентия Виссарионовича Пиночета, и даже не удостоила ответом. Вздохнув, Никита подумал, что лучше не усугублять.

Всю дорогу домой Света молчала и теребила пояс плаща. Ее нервозность передалась и Никите, он вел машину резко, совсем не в своей обычной манере, и так же резко высказывался в адрес многочисленный «ездюков», которые буквально заполонили город.

Вот наконец и дом. Вытащив из лифта тяжеленные сумки, они подошли к своей двери. И тут…

– Стой! – Света схватила его за рукав. – Слышишь? – прошептала она.

Откуда-то доносился собачий вой, заунывный, с невероятными переливами, переходящий в короткие взлаивания. Он был точь в точь как тот, в Требнево, в ту ночь, когда умерла… когда убили Веронику.

– Это же Конрад! Господи, Машка!

Света стояла, вцепившись в ручку двери, ведущей к мусоропроводу. Ее лицо стало странно серым, совсем как плащ. Никита поставил сумку на пол и достал из кармана ключи.

– Кит, мне страшно!

– Что это?

Из-за двери донесся звонкий детский смех. Собака перестала выть. Вот Маша сказала что-то, какое-то короткое слово, и Конрад  залился снова. Света глубоко вздохнула, взяла у Никиты ключи и открыла замок.

– Мам, пап, идите сюда скорее! – закричала из комнаты Маша, когда они вошли в прихожую. – Слушайте!

Конрад сидел на ковре, широко расставив передние лапы и преданно смотрел Маше прямо в рот.

– Пой! – приказала она.

Пес закрыл глаза, задрал голову и самозабвенно завыл, покачиваясь из стороны в сторону. При этом он переступал лапами, словно исполнял диковинный танец. Никита с недоумением посмотрел на Свету, потом на Машу.

– По телевизору был какой-то фильм старый, и там песню пели. И такие слова были в припеве: «Пой песню, пой!» Коня как услышал, так и начал выть. Только перестанет, а тут опять припев. Ну, он опять воет. А потом я уже ему говорю: «Пой!». Он и поет. Здорово, да? Мам, а откуда он этому научился?

– Ну да, конечно! – кивнула головой Света. – Теперь я вспомнила. Это дядя Паша, Димин отец, его научил. Давным давно, Конрад еще совсем щенком был. Он, Конрад, я имею в виду, а не дядя Паша, очень скучал, когда бабушка уезжала, и всегда выл. Тогда тетя Настя еще была жива, и они с дядей Пашей какое-то время жили на даче. Вот он и начал Конрада подкармливать всякими вкусностями, когда тот выл, и давал команду «Пой!». Мы еще так смеялись, когда Конрад научился выть по команде. Но ведь прошло лет десять, не меньше. Как же он не забыл до сих пор, а?

– Бывает, – пожал плечами Никита. – Если собака хорошая, она всю жизнь команды помнит, которым ее в детстве научили. Даже если много лет прошло. У нас была на заставе овчарка Лада, ее один боец научил по команде «Кури!» вытаскивать зубами сигарету из пачки. Потом он дембельнулся, собака осталась. Когда она стала старая, ее один прапор себе забрал. Я уже в другом месте служил, а на ту заставу по делу приехал, зашел к Михалычу в гости. Сидим, водочку пьем, он мне пачку протягивает: «Кури!». Вдруг Ладка вылезает из-под стола, пачку у него выхватывает, достает сигарету и сидит с ней в зубах, как будто ждет, когда ей прикурить дадут. Михалыч так и упал – он бойца этого не застал и не знал, что Ладка такой фокус умеет делать. Так что тут как раз ничего странного нет. Странно другое. Кто же это Конраду командовал петь на бабушкином юбилее? Алексей был вместе с нами в доме. Да и все остальные тоже. Хотя… – Никита взволнованно заходил по комнату взад-вперед, едва не отдавив Конраду лапу. – Он ведь прекрасно мог записать команду, к примеру, на диктофон и спрятать его рядом с будкой. Или в будке.

– А кто его включил, по-твоему? – Света присела на диван рядом с Машей, которая смотрела на них восторженно блестящими глазами. Она уже вытащила из сумки пакет с мармеладом и поедала зеленого зайца.

– Может, дистанционно, есть такие, с пультиком. Но скорее всего, просто рассчитал, сколько на кассете надо пустого места оставить.

– Тогда он мог и колокольный звон на кассету записать. Помнишь, он очень тихо звучал, за ветром едва слышно было.

Никита посмотрел на Машу, которая даже рот от внимания приоткрыла, забыв про мармелад, и потащил Свету на кухню. Девочка протестующе завопила, Конрад тоже недовольно заворчал, но на них просто не обратили внимания.

– Знаешь что получается? – Света села на табуретку и начала расстегивать полусапожки. – Что Маринка с ним заодно.

– Почему?

– А откуда, по-твоему, он узнал, что Конрад умеет «петь» по команде? Кто ему мог сказать?

– Да кто угодно, – возразил Никита. – Как ты себе это представляешь? Приходит себе Леша домой и говорит: так и так, дорогая жена, твоя невестка – или кем там она ей приходится? – от меня немножечко забеременела, надо ее убрать по-тихому, чтобы не мешалась.

– Вот уж не знаю, Кит, но кто угодно ему сказать не мог. Потому что этот кто угодно сразу бы обо всем вспомнил, как только Конрад завыл.

– Та же самая Марина ему могла об этом просто так рассказать. Давным давно. Равно как и семейную легенду о колоколах, свечах и умирающих потаскухах. А он мог запомнить и использовать. Ладно, не суть важно. Главное, становится поменьше мистики. Ты же знаешь, не люблю я это. Свечи еще…

Света в задумчивости кусала ноготь, что-то вспоминая.

– Я могу ошибиться, – неуверенно начала она, морща лоб. – У бабушки была такая книжка, атеистическая. Не помню, как называется, толстая, в оранжевом переплете. Дедушка ее потом выкинул, а бабушка страшно ругалась, потому что положила в нее сто рублей. Так вот, я ее как-то в детстве листала, и там было что-то про огонь, который на Пасху сам зажигается в Иерусалиме.

– Не на саму Пасху, а в Великую Субботу, – поправил Никита. – Это называется Благодатный Огонь, он каждый год сходит в часовню Гроба Господня по молитвам православного патриарха. Представляю, что об этом было написано в вашей оранжевой атеистической книжке.

– Там было написано, что фитили свечей мажут каким-то особым фосфором, и они сами загораются.

– Вот глупость-то! – оскорбился за Благодатный Огонь Никита. – Хотя… Не такая уж и глупость. Нет, про Благодатный Огонь – глупость, а вообще… Белый фосфор реагирует с кислородом воздуха и действительно загорается. Только вот он загорается почти мгновенно. А вот если сверху покрыть чем-нибудь летучим, что будет постепенно испаряться, тогда да, свечи могут загореться в нужный момент вроде как сами. Надо только рассчитать скорость испарения.

–  Знаешь, для этого надо быть изрядным химиком. Чтобы так точно рассчитать время. Ведь свечи должны были гореть в тот момент, когда кто-то зайдет в пустую, запертую часовню.

– На самом деле, все не так сложно, – возразил Никита. – Такие свечи горят не меньше часа, а то и больше. Изрядный запас времени. Наверно, труднее было скоординировать все вместе: свечи, погасшее электричество, кассету с записью. Не забудь еще про свечу на чердаке, она тоже горела. Меня только удивляет, зачем так сложно. Просто шизофрения какая-то. Ведь чем сложнее, тем легче проколоться.

– Ну, есть такие люди, – Света начала выкладывать покупки на стол. – Им интересен сам процесс.

– Вот я и говорю, шизофрения. Ладно, как бы там ни было, а от этих догадок никакой пользы. Свечи давно сгорели, диктофон мы все равно не найдем, а то, что Конрад «поет» по команде, – так это ничего не доказывает. Нет, надо что-то посолиднее найти.

– Ты опять? – Света с досады так швырнула пакет с пшеном, что он порвался, крупа ручейком потекла на пол. – Кит, брось ты это, я тебя прошу! Ну чего ты добьешься? Тебе мало еще? Ладно, если только тебе шею свернут, но про нас с Машкой ты хоть немного думаешь?

Нельзя сказать, чтобы Никите очень понравилась сентенция «ладно, если только тебе шею свернут», но все же он Свету понимал, поэтому решил не обижаться. Тем более, она была права. Ну, на девяносто девять и девять десятых. Правда, оставалась еще одна десятая, которая просто не давала плюнуть и забыть. И что же это такое? Упрямство или наоборот – здравый смысл? Но ведь похищение Маши не связано с Алексеем, все дело в Евгении. В какой противный клубок все сплелось.

                                               * * *

– Эй, мужик, дай закурить!

Алексей вздрогнул и обернулся.

Во дворе, как всегда, было темно, хоть глаз коли. Фонари традиционно не горели. Еще не совсем облетевшие кроны деревьев, посаженных по периметру, скрывали окна первых этажей, а света с верхних не хватало, чтобы как следует осмотреться. С превеликим трудом он разглядел стоящую у подъезда машину нездешних очертаний. Внутри, за опущенным стеклом, угадывалось нечто темное. И, между прочим, виднелся огонек сигареты.

Вяло удивившись последнему обстоятельству, Алексей буркнул: «Не курю!» и прибавил шагу. До подъезда оставалось всего несколько метров, когда путь ему преградил громоздкий силуэт.

– Не куришь, гришь? А это что?

Из его кармана резко выдернули пачку сигарет. Пачка эта стремительно понеслась ему в лицо, но Алексей успел перехватить руку. И не просто перехватить, а слегка повернуть. Но от этого «слегка» раздался основательный хруст. Силуэт взвыл и, виртуозно матерясь, рухнул на колени. Из машины спешно выбрались еще двое.

Алексей отступил к стене дома, чтобы не напали сзади, быстро огляделся, не найдется ли поблизости чего-нибудь подходящего для обороны, но в круге тусклого света ничего дельного не отыскалось. Оставалось надеяться только на свои руки и определенные навыки.

Справиться ними удалось до смешного просто. То ли это были тупые быки, полагающиеся на массу, то ли никак не ожидали от него такой прыти. Бежали мужики примерно с одинаковой скоростью, парочкой, но все же на некотором расстоянии друг от друга. Алексей нырнул им навстречу, проскользнул между ними, абсолютно синхронно вскинув вверх руки. Как в школьной задачке – встречные скорости сложились. Удар пришелся тому и другому по горлу и прочно вывел обоих из строя. Он не стал интересоваться, выбиты ли у них кадыки или что-то еще можно починить. Рванулся в подъезд, потирая на ходу запястье, уже и вздохнул с облегчением, не подумав, что внутри тоже могут ждать.

Света на лестнице не было. Алексей на секунду остановился, но с улицы донесся какой-то шум, и он решился. Но не успел преодолеть и полпролета – на голову обрушилась вся вселенная разом, и стало еще темнее…

Было все так же темно, и он даже подумал, что ослеп, но тут вспыхнул огонек зажигалки, яркий, как атомный взрыв. Лезвие ножа в нем сверкало, притягивало взгляд, завораживало. Рука, держащая нож, медленно переместилась, холодный металл коснулся горла. Алексей даже не пытался сопротивляться, и так было понятно – бесполезно.

– Прости, сучонок, но придется тебя немножечко убрать, – проскрежетал мерзкий до тошноты голос. – Ты нам всю музыку испортил.

– Какую еще музыку? – просипел Алексей, чтобы потянуть время. На самом-то деле он нисколько не сомневался, что все из-за наследства.

– Денежек чужих захотелось? Жадный, да? Таблеток тебе надо от жадности, да побольше.

– Подождите!

Комбинация в мозгу провернулась мгновенно.

Сделать все так, как задумано, уже не удастся. Тут уж не до жиру, в живых бы остаться. Но есть еще шанс не только остаться при своих, но и подзаработать. Только надо быть поубедительнее.

– Ну что еще?

Лезвие скользнуло чуть наискось, разрезая кожу, почти безболезненно. Вниз потекло теплое, пахнущее отвратительно сладко. Такой же отвратительно сладкий был привкус и у паники, которая мгновенно затопила его. И все же Алексей сумел взять себя в руки.

– Слушайте! Я могу вам помочь.

– Ха!

– Нет, правда. Вам ведь Васильева мешает? Ну, что она получила все материно дело. Так?

– Ну, – нехотя буркнул по-прежнему невидимый обладатель скрежещущего голоса.

– Если вы ее просто убьете, акции разделят поровну между двумя ее братьями. А вам это не выгодно. Если вы заставите ее отказаться от наследства в пользу всех других наследников, это уже проще, но все равно хлопотно. А я знаю, как сделать так, чтобы она наследство приняла, а потом с радостным визгом передала все вам.

– Гонишь! – без тени сомнения заключил голос.

– Подожди! – остановил его другой, низкий, рокочущий. – Вот с этого места поподробнее.

– А что подробнее? – Алексей едва сдержал дрожь: неужели клюнули?! – Просто я знаю кое-что. Кое-что такое, что может ее заинтересовать. Честно говоря, сам хотел этим воспользоваться, но раз уж так вышло…

– Что ты знаешь, гнида?

– Не скажу! – уперся Алексей.

– Ну и хрен с тобой.

– Ну и пожалуйста. Только не пожалейте потом.

Сердце выдало барабанную дробь. Несколько секунд тишины, потом раздалось попискиванье мобильника: кто-то набирал номер.

– Палыч, тут небольшое осложнение. Этот хрен с горы заявил, что может помочь нам разложить Васильеву на акции. Может, не врет?.. Везти в офис? Лады.

Ему связали руки, заклеили рот скотчем и выволокли из подвала. Машина стояла у самого подъезда. Неподвижных туш поблизости не наблюдалось: то ли унесли, то ли сами очухались.

Тот, с голосом, похожим на лязг металла о металл, оказался маленьким здоровячком в длинной кожаной куртке. Он предупредительно открыл дверцу машины, и Алексея впихнули в салон, где уже сидел звонивший начальству – среднего роста, худощавый, со стрижкой бобриком.

Было уже довольно поздно – вообще-то он возвращался домой от Анны, когда на него напали. Во-первых, она еще была нужна, а во-вторых, все-таки опасно было рвать с ней слишком резко. Кто его знает, на что способна обиженная баба. Вернее, наоборот, это очень хорошо известно: на все самое худшее, что только можно вообразить. Сколько  он пробыл в подвале, оставалось только догадываться. Судя по пустынным улицам, было уже  заполночь.

Его привезли к вычурному дому на Кирочной с ярко освещенным крыльцом. Охранник в камуфляже распахнул дверь, Алексея потащили через просторный холл, потом по мраморной лестнице на второй этаж. Коридор, другой. А вот и кабинет, хозяин которого, пожилой мужчина с раздражающе идеальным пробором, курит, глядя в окно.

На шум он обернулся, махнул рукой в сторону кресла, куда Алексея и толкнули. Он шлепнулся неловко, сполз, попытался подняться, но не вышло.

– Развяжите, – брезгливо дернув губой, приказал… кто? Как его называть-то, усмехнулся про себя Алексей. Шеф, босс, пахан, начальник? Да не все ли равно. Пусть будет босс. Под его пиджаком мелькнули широкие подтяжки. У Алексея когда-то были такие, именно с надписью «BOSS».

– Ну, молодой человек? – Босс присел за стол и начал постукивать пальцами по краешку. – Я вас внимательно слушаю.

– А что я буду с того иметь? – нахально поинтересовался Алексей, потирая саднящий от содранного скотча подбородок.

– То есть?

– Ну, какой мне интерес помогать вам? Материальный я имею в виду.

– Вы остались в живых. Пока. Горлышко не болит, нет?

Алексей сделал вид, что не заметил издевки. Дотронулся до пореза с запекшейся кровью.

– Не болит, но промыть не мешало бы. А то инфекция попадет.

– Успеется. Скажите, вы так дешево цените свою жизнь? Ведь еще не поздно передумать.

– Пожалуйста, – Алексей пожал плечами. – Возитесь с ней сами. Только учтите, вы ее плохо знаете. Она упертая, как баран. Да к тому же ее еще найти надо.

– А вы что, знаете, где она? – насторожился Босс.

– Нет. Но в этом нет нужды. Сама объявится.

Босс поцокал языком, покатал по столу дорогой «Паркер» с золотым пером.

– Сколько?

– А сколько не жалко? – осторожно спросил Алексей.

– Десять тысяч устроит?

– Монгольских тугриков?

– Американских долларов.

– Не смешно! – обиделся Алексей. – Припишите нолик.

– Наглость – второе счастье, – усмехнулся Босс. – Фильм «Место встречи изменить нельзя» помните? Откроем счет, положим на него… тридцать тысяч, отдадим вам карточку. Устроит?

– А где гарантия, что вы меня не обманете?

– А где гарантия, что вы нас не обманете?

– Моя жизнь, – с дурным пафосом заявил Алексей. – А как насчет вас?

– Caveat emptorium. Что значит, качество на риске покупателя.

– Ну нет, – Алексей демонстративно закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. – Меня это не устраивает.

Босс добродушно расхохотался.

– Миленький, да вы шутник. Теперь у вас просто выхода другого нет.

– Это почему еще?

– Слушай, парень, – Босс перестал смеяться, похоже, цирк ему надоел. – Ты идиот или прикидываешься? Между прочим, людям моим указания тебя убивать не было, только попугать, чтобы обосрался по самые уши. Что ты и сделал. И сам себя перехитрил. А вот теперь… Теперь тебе деваться некуда. Ты достанешь нам Васильеву и принесешь на блюдечке с голубой каемочкой. В противном случае – что называется, кирдык. Видишь ли, мы без тебя как-нибудь обойдемся, пусть даже себе в убыток. А вот тебя отпустить – не резон. Мало ли как ты нам еще помешать можешь. Поэтому все сделаешь, как надо. И получишь тридцать тысяч. В принципе, я мог бы тебе ничего и не платить, но так уж меня приучили, что всякий труд должен быть должным образом оплачен.

                                               9.

В воскресенье Никита повез Машу в церковь. Она сама попросила взять ее с собой. Света улыбнулась обычной виноватой улыбкой и осталась дома. Никита беспокоился, что Маше будет тяжело, но все устроилось наилучшим образом. Бабушки-свечницы засуетились, мигом притащили скамеечку, расчистили место у стеночки. Всю службу Никита поглядывал на нее – Маша сидела, широко распахнув глаза и приоткрыв рот, неловко крестилась. А как она следила за детским хором на клиросе!

Когда служба закончилась, Никита подвел Машу к отцу Максиму за благословением и хотел было потихоньку улизнуть, но не вышло.

– Никита, подождите минутку, я хочу с вами поговорить, – остановил его священник.

– Отведу Машу к машине и вернусь, – кивнул он, пытаясь скрыть, что не слишком этого жаждет.

Никита посадил Машу на заднее сиденье, вручил ей «Детскую библию», которую она потребовала, а он с удовольствием купил в церковной лавке. Тщательно запер машину и пошел обратно, стараясь не думать о том, что сказала бы Света, узнав, что он оставил Машу одну.

– Как ваши дела? – спросил отец Максим, когда они сели вдвоем на лавочку, подальше от глаз любопытных вездесущих старушек. – Продвигается расследование?

Никита и хотел этого разговора – и боялся его. Почему, он и сам не мог понять. Духовника он выбрал стремительно, едва ли не в свой самый первый приход в эту церковь. Словно кто-то толкнул его: вот он. Внешне ничем не примечательный, невысокий, худощавый, лет пятидесяти, с короткой черной бородой, густо пронизанной сединой, и печальными темными глазами. Священник говорил проповедь, что-то укорительное, но спокойное, не гневное. И Никите показалось, что он смотрит на него и говорит о нем – так все попадало в точку. Да, вот такой он и есть – малодушный, сомневающийся, невежественный, но при этом самодовольный и самоуверенный. После службы Никита подошел к священнику, задал какой-то вопрос. Завязался длинный, неспешный разговор. С тех пор по всем важным вопросам он непременно советовался с отцом Максимом, которому доверял безгранично. И поэтому такое нежелание разговаривать о последних событиях было, по меньшей мере, странным.

Вздохнув глубоко, Никита начал рассказывать. О нападении в Озерках, о разговоре в офисе Серого и об угрозах, о похищении Маши. О своей уверенности в том, что он вычислил убийцу, и о том, что уверенность эту он ничем не может подкрепить – ну нету доказательств.

Священник молчал, слегка нахмурившись. Никита тоже замолчал. Небо тоже хмурилось, начал накрапывать дождь.

– Что-то меня во всей этой истории смущает, – наконец нарушил молчание отец Максим. – Честно говоря, не знаю что. Ваша уверенность… Все, что вы говорите, вполне логично и убедительно, но… Не знаю, не знаю.

Никита почувствовал раздражение. Видимо, бывают такие ситуации, когда полагаться надо только на себя. На себя?! Он что, совсем рехнулся? Или не знает, на кого надо полагаться?

Наваждение схлынуло.

– Что вы намерены делать? – тихо спросил отец Максим.

– Не представляю. Идти в милицию? Оставить все как есть? Подождать, как будут события развиваться? Спровоцировать его, заставить выдать себя? Я думал о последнем.

– Я полагаю, вы догадываетесь, какой совет я могу вам дать.

– Догадываюсь, – вздохнул Никита. – Молиться, молиться и еще раз молиться.

– Не ерничайте. Вам это не к лицу, – сурово одернул священник. – Если вы хорошо подумаете, то поймете, что необдуманными действиями поставите под удар и себя, и свою семью. Это не дешевый детектив, это жизнь, в которой все взаимосвязано.

Что-то в этом духе говорила и Ольга. Как будто он и сам этого не понимал.

– Никита, обещайте мне, что подождете хотя бы несколько дней. Почему-то мне кажется, все должно скоро разрешиться. Мне не хотелось бы, чтобы вы ошиблись. А это не исключено.

                                               * * *

Слова священника не давали Никите покоя. Казалось бы, какая может быть ошибка. Но… Ведь были же, были кое-какие детали, которые никак не находили объяснения. Никита пытался объяснить их своей недостаточной осведомленностью. А так ли это?

Дима наконец-то пришел в себя. И не просто пришел в себя, а чувствовал себя вполне сносно. Никита звонил в институт, и его заверили, что через пару дней Диму переведут в обычную палату, и тогда его можно будет навестить. У него имелись кое-какие вопросы к Светиному двоюродному брату. Он обещал отцу Максиму не предпринимать в ближайшее время никаких активных действий, но визит к Диме вряд ли можно было расценивать как активные действия.

Бездействие угнетало. День, второй, третий… Ничего не происходило. Он вышел на работу, мотался по объектам, общался с клиентами, которые по большей части, сами не знали, чего хотят.

Вечером позвонила Марина. Разговаривала с ней Света, вернее, не столько разговаривала, сколько пыталась вставить слово, но безуспешно.

– Ничего не понимаю, – сказала она растерянно, положив трубку. – Она ревет белугой и толком ничего не может объяснить.

– Да в чем дело-то? – рассердился Никита.

– Лешка пропал.

– Как пропал?

– А фиг его знает. Не пришел с работы. Она начала в банк названивать, оказалось, что его там и не было. Позвонил, предупредил, что задержится, но так и не появился. Она боится, что он к бабе какой-нибудь сбежал.

– Ну и глупо. Если б он сбежал к бабе, то взял бы какие-нибудь вещи и тем более не стал бы усложнять дела на работе, там он и так на плохом счету. Слушай, а почему она тебе-то позвонила? Я понимаю, друзьям его, родственникам, сослуживцам. Или своим близким подругам поплакаться.

– Да какие там у нее подруги! Была одна, еще с училища, так рассорились. Маринка же Лешку ревновала ко всему, что движется. И не движется тоже. А мне она позвонила со шкурным интересом – вдруг ты чем поможешь.

– А чем я могу помочь? – удивился Никита. – Пусть в милицию звонит.

– Во-первых, в милиции заявление о пропаже принимают через трое суток. А во-вторых, Кит, кто везет, на том и едут. Это я про тебя. Кстати, тебе это разве не интересно?

– Ты же мне категорически запретила шевелиться в этом направлении.

– А разве я тебе предлагаю шевелиться?

– Странная ты, Светка, – усмехнулся Никита. – Сама же меня провоцируешь.

Света надулась и ушла на кухню. Никита сделал звук телевизора потише и задумался. Как бы сделать так, чтобы и на елку влезть, и зад не ободрать? Евгения обещала больше ему не звонить, значит, с этой стороны обострений быть не должно. По поводу Алексея он обещал ничего не предпринимать. И Свете, и батюшке. Но батюшке обещал подождать всего несколько дней. Несколько дней прошло. Может, этого события, то есть исчезновения Алексея, и надо было подождать? Света? Она сама не знает, чего хочет, честное слово.

Никита покосился в сторону кухни, словно жена могла услышать его мысли.

Марина боится, что Алексей ушел к другой женщине. Это вряд ли. Но эта самая другая женщина вполне может знать, где он прячется. А другой женщиной, если хорошо подумать, вполне может быть Анна. Никита ни капли не сомневался, что «похищения» Артура и Маши, хотя они и в одном стиле, все же из разных, так сказать, опер. Если взять за основу, что за первым стоит Алексей, а не мафиозная команда Серого, то Анна должна быть с ним заодно.

– Пора Конрада вывести, – сказал он в пустоту.

Конрад приподнял голову с ковра, на котором сладко дремал, и скорчил брезгливую гримасу: мол, иди-ка ты, хозяин, сам гуляй по такой погоде. На улице с утра шел дождь, то едва морося, то переходя в настоящий ливень с порывистым ветром.

– Пойдем, пойдем, ленивец, а то надуешь в коридоре, – легонько пнул его Никита.

Он быстро оделся, пристегнул к ошейнику упирающегося пса поводок и потащил его к лифту. Конрад смотрел на него с укоризной: эх ты, хозяин! Спустившись вниз, Никита спустил собаку с поводка и вытолкнул из подъезда, а сам остался стоять под козырьком. Взглянув на него, как на последнего предателя, Конрад нехотя потрусил к ближайшему дереву.

Никита достал из кармана телефон и позвонил Виктории – без особой надежды, поскольку по времени она должна была быть в театре. Но Виктория отозвалась почти сразу.

– Але-у? – пропела она томно.

Никита попросил телефон Анны.

– А что, Светка не знает? – удивилась Виктория.

– Я не из дома. А у Светки телефон выключен, – Никита подумал, что, вроде, врет, а получается правда, он ведь и на самом деле не из дома звонит, и телефон у Светы действительно выключен.

– Пиши, – Виктория продиктовала ему номер и, подумав, добавила: – Только учти, это домашний, сотового у меня нет. А дома она не живет.