Текст книги "Вопреки запретам (СИ)"
Автор книги: Татьяна Пантелеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– А ну-ка, грязные твари, пляшите под щедрые дары Ачиллеуса, – с усмешкой приговаривал дородный мужчина со свирепым выражением лица, одетый в широкую, но от этого не менее грязную тунику, подвязанную холщовой тряпкой потрёпанного вида.
Стоит заметить, что он не зря носил имя, дословно означающее «причиняющий боль». Ачиллеус достаточно преуспел в этом деле, воспитывая кнутом и палками сотни рабов, что проходили через его мускулистые, большие ручища.
Двигались они хотя и медленно, но по чётко заданному маршруту. Их путь лежал на центральный форум, находившийся в одном приморском городке, недалеко от Главной Гавани. Там было удобно транспортировать рабов в другие концы страны, перевозя их вместе с вещами в пыльных трюмах.
День близился к концу, солнце светило не так ярко и не обжигало. Путники в очередной раз устраивались на привал, чтобы переночевать и наутро уже отправиться в путь. Надсмотрщики щедро стегали спины рабов, подгоняя их под единый походный ритм.
– Танцуйте, танцуйте, бестии! – всё время повторял второй, потакая садистским настроениям Ачиллеуса.
Захватив одного щуплого паренька, мужчина буквально вырвал его из шеренги, выбрав юношу в качестве вечерней жертвы. Каждый вечер надсмотрщики занимались тем, что прилюдно унижали случайно попавшегося им под руку раба.
Подобные меры являлись показательными для всех остальных, убивая в людях надежду на побег и спасение. Запуганными невольниками было намного проще управлять, особенно если тебе не в первый раз ради забавы приходилось забивать до смерти шестилетнего ребёнка.
В этот раз мужчины не собирались излишне зверствовать, а только хотели припугнуть раба для острастки. Без всякого предупреждения Ачиллеус спустил с мальчишки штаны, предлагая с весёлой улыбкой посмотреть всем остальным на его мужское начало.
– Не больно-то длинен твой конец, – вновь оскалился он, взяв орган раба в руки, – что, даже девки по ночам не дают?
По забитому виду паренька было понятно, что он не может произнести ни слова от дрожи. Именно эта предательница не только порождала страх в его душе, но и выставляла на всеобщее обозрение.
– Что мычишь, недоумок? Сейчас мы остудим твой пыл.
С этими словами надсмотрщик ударил тонким кнутом по паху, оставляя на чувствительной коже красную въедливую полоску.
Обычно сильные крики карались целым залпом беспрерывно следующих друг за другом ударов, поэтому юноша только сдавленно охнул, чтобы не вызвать лишнего недовольства своего мучителя, который только и делал, что ждал этого момента.
Играючи, мужчина стал наносить удар за ударом, стараясь попасть по набухшей головке. Против воли, а вернее того, что от неё осталось, парень чувствовал нарастающее болезненное возбуждение, которое невозможно было скрыть.
– Ах, ты, сучёныш! Твоя грязная мамка, видимо, та ещё шлюха…
«Терпеть… терпеть… терпеть…» – это всё, что он мог: только повторять мысленно столь простую, но в то же время практически невыполнимую команду, пытаясь выжечь на собственной памяти новое клеймо, вместо рабского, въедающегося в кожу вместе с раскалённым железом.
Резкие порывистые крики вырывались из его рта, окутывая остальных чуть нервозной прозрачной дымкой. Запуганные рабы широко раскрытыми глазами смотрели на него с тупой беспристрастностью неодушевлённых предметов, которые хозяин только что расставил по периметру всей комнаты на своё усмотрение.
Видимо, Ачиллеусу всё-таки было мало столь унизительной прилюдной порки. Щёлкнув пальцами правой руки, надсмотрщик подозвал к себе нескольких рабов, несших на себе шикарный балдахин. Он служил подарком для одной очень важной особы, ожидавшей скорого прибытия своего транспортного средства вместе с новой партией рабов, и приказал поставить его перед собой.
– Да ты что! Хочешь прогневить богов и лишиться милости наших правителей?! – недоумевал второй надсмотрщик, действительно испугавшийся не на шутку.
– Да успокойся ты. Ничего не случится ни с твоими богами, ни с нашими правителями. А если ты сейчас же не замолчишь, то я своими руками вырву твой поганый язык.
Спорить с Ачиллеусом было не только бесполезно, но и крайне небезопасно, поэтому мужчина только неопределённо махнул рукой, как бы говоря: «Делай, что хочешь».
По новой команде невольники опустили балдахин на землю, чтобы через пару секунд поднять своего мучителя, удобно усевшегося на мягких подушках и вытянувшего вперёд грязные волосатые ноги.
Огрев парня хлыстом по плечу, он недвусмысленно указал на подошвы своих сандалий, ударив раба для лучшей понятливости еще раз между ног.
Тому не нужно было ничего объяснять дважды, невольник и так понял, что именно от него хотел его мучитель. Преодолевая липкое тягучее смущение, проступившее на лице густым румянцем, юноша начал тереться членом о «заботливо» подставленную ради этих целей поверхность.
Лица остальных героев этой маленькой человеческой трагедии оставались такими же беспристрастными. Поголовно все испытывали облегчение от того, что подобная участь пока не коснулась их. Поэтому в глубине души они радовались тому, что могли безучастно наблюдать за жестоким представлением, не боясь очутиться на месте очередной вечерней жертвы.
Надсмотрщики же не упускали случая поиздеваться над мальчишкой, который уже успел войти в азарт, стараясь с комфортом устроиться между обуви ухмыляющегося Ачиллеуса, приказавшего второму мучителю раззадоривать возбуждённого раба несильными, но зато частыми шлепками по обнажённым ягодицам.
Глаза парня были прикрыты от внезапно наступившего удовольствия, болезненные выкрики стали больше походить на сладострастные стоны, а на потрескавшихся бледных губах вопреки здравому смыслу застыло жалкое подобие улыбки.
Улыбки человека, который уже совсем смирился и даже начал получать весьма сомнительное удовольствие от происходящего…
***
– Терри, ты ведь понимаешь, как это важно – иметь в наше время хороших квалифицированных специалистов, выполняющих свои обязанности безо всяких нареканий…
Я сидел в просторной комнате, находившейся в самом конце третьего этажа, в противоположной стороне от апартаментов Эмилии. Да-да, это была святая святых нашего многострадального особняка, а если выражаться менее помпезно, рабочий кабинет Бенджамина Старка.
Широкий стол круглой формы, за которым я сейчас находился, был разделён на несколько функциональных секторов. В одном из них стояли пухлые пластиковые папки, сгруппированные одна к одной по цветовому признаку. Насколько мне известно, именно в них пылились все финансовые отчёты «Селебрети».
Другой был напичкан всякого рода канцелярией. Чего здесь только не было: несколько современных чернильниц, карандашниц, ручниц, куча разнообразных ластиков и клеев, расчерченных и разрисованных листков, а также других вещей, чьё назначение мне не представлялось известным.
К слову, мой работодатель вполне неплохо рисовал. В этом деле его талант передался Эмилии, любившей вручную расписывать не только жилые помещения, но и керамическую посуду. Поэтому всё, что находилось в этой комнате, было вполне оправданным, хотя и слишком серьёзным.
Третий сектор, занимавший ровно половину стола, использовался для всяческих рабочих проектов мистера Старка. Также примечательным было и то, что стол умел крутиться, поэтому достать с него какую-либо вещь не составляло особого труда. Стоило лишь снять фиксаторы, повернуть гладкую трёхсекторную поверхность в нужную сторону, и можно было спокойно брать всё, что тебе нужно.
– Конечно, понимаю…
Главным сейчас было со всем вовремя соглашаться. Так ты и выглядишь умнее, чем есть на самом деле, и вопросов к тебе гораздо меньше, особенно всяких каверзных, на которые практически невозможно ответить честно, если ты пока не настроен на досрочное увольнение.
Не могу сказать, что мистер Старк до такой степени тиран, каким его видит Эм, хотя вид у него действительно устрашающий. Говорят, раньше он профессионально занимался борьбой. Видимо, именно поэтому он такой накачанный.
Даже деловые костюмы никогда не сидели на нём «как с иголочки». Обычные штаны с футболкой куда больше подходили к его типу фигуры, но выглядели менее солидно, поэтому и не котировались в его гардеробе по вполне понятным причинам.
– Вот поэтому, мой мальчик, я хочу сделать тебя своим протеже.
Это он повторял каждый раз, когда разговор должен был зайти об Эмилии и её «успехах», казавшихся отцу девушки крайне сомнительными. Я лишь привычно кивнул и был уже морально готов отрапортовать о проделанной за неделю работе.
– Терри…
Мистер Старк нервно теребил в непропорционально больших руках зелёную папку, стараясь как можно мягче улыбаться.
– Да?
– Тебе не кажется, что у новой медсестры достаточно нетрадиционные методы воздействия на мою дочь?
Судя по всему, меня вызвали в кабинет именно по этому вопросу. Ну что ж, я, конечно, многое мог бы сказать по данному поводу, но для начала мне хотелось самому во всём разобраться.
Несомненно, с приходом Анны в особняке начало твориться нечто странное. Если Эм и раньше частенько застывала на мгновение, переставая замечать что-либо вокруг, то теперь она могла целыми часами смотреть в одну и ту же точку, прикусывая губу с явно выраженным отзвуком горького сожаления по утраченному.
Чему именно, не представлялось известным никому.
Также сложно было не замечать странных задумчивых взглядов самой мисс Шмидт, старавшейся незаметно для своей хозяйки всегда находиться рядом. Чтобы не вызывать лишних подозрений, я даже сдружился с новой горничной и изрядно удивился, когда заметил едва различимый оттенок ревности, скользивший с недавнего времени во взгляде Эм.
По-хорошему, об этом всё-таки стоило сообщить мистеру Старку, чтобы уберечь Эмили от новых душевных потрясений, которые могли произрасти из столь странной противоестественной привязанности. Однако именно в тот момент, когда я уже решился на это маленькое (совсем крошечное по меркам моей совести) предательство, всё сгубила резко открывшаяся входная дверь.
– Мистер Старк! Мистер Старк! – закричала раскрасневшаяся от бега и напряжения миссис Горвард. – Там ваша дочь…
«Спятила…»
Экономка произнесла это слово настолько тихо, что молчание, повисшее в комнате, стало не просто напряжённым, а именно невыносимым.
========== Глава 8 ==========
В последнее время спальня мисс Старк превратилась для меня практически в естественную среду обитания. Это случилось после того, как Эмилию начали мучить странные ночные кошмары, заставлявшие её не только просыпаться в поту, но и кричать.
Не знаю, чем именно руководствовалась миссис Горвард, негласно поставившая девушке диагноз «сумасшествие», но там не было ничего, кроме чуть повышенного уровня тревожности, что в сложившейся ситуации не казалось мне удивительным.
Исходя из того, что экономка семьи Старк и сама была женщиной со странностями, то я предпочла абстрагироваться от её вечных выплесков нездоровой активности, полностью переключив внимание на свою подопечную.
Наверное, из-за этого я так и не поняла, когда именно рабочая ситуация вышла из-под контроля и стала чем-то другим.
***
Очень хорошо помню тот день, когда перестала называть её про себя «мисс Старк». Я сидела на кухне для слуг и пила чай, когда на пороге появилась бледная и совершенно растрёпанная миссис Горвард, лепетавшая что-то об окончательном сумасшествии молодой хозяйки дома.
Не дослушав женщину, как бы это ни было дурно с моей стороны, я стрелой помчалась в апартаменты мисс Старк, чтобы незамедлительно выяснить, что же случилось.
Девушка лежала на кровати в позе эмбриона. Одеяло было небрежно откинуто в сторону, обнажая её изящные тонкие ноги. Стараясь не думать о них, я методично осматривала «больную», находившуюся, судя по всему, в каком-то другом, сонно-тревожном мире.
Испугавшись за физическое состояние девушки, я тут же достала из находившейся в комнате аптечки нашатырь, но легкий, хотя и тревожный стон показал, что самочувствие девушки вполне удовлетворительное и она в сознании.
Не зная, как ей помочь, я целую ночь просидела у её кровати, тихо нашептывая на ухо:
– Тш-ш… спи спокойно, Эми…
***
Долгое время фривольное обращение к мисс Старк по имени действительно было каким-то непонятным юношеским вызовом не только ей, но и самой себе. Потому что моей первостепенной целью являлось стремление подчеркнуть между нами чёткую, непреодолимую дистанцию, предельно ясно намекнув, что никаких поблажек с моей стороны не будет, несмотря на её высокое происхождение.
Как человеку военному, являвшемуся всего лишь звеном огромной медицинско-полевой цепочки, мне было очень сложно перестроиться на ход гражданской жизни, где не было чётких приказов, которым я привыкла следовать.
Слишком быстро стало понятно, что мистер Старк не тот человек, чей авторитет заставит меня поступиться своими же принципами. В этом доме действительно происходило нечто странное, так как эта огороженная территория, несомненно, являлась неким закрытым мирком «для своих», и я явно в него не вписывалась.
Первый раз очутившись в кабинете хозяина дома, я сразу же почувствовала себя неловко. Несмотря на новомодный интерьер и всяческие инновационные технологии, лично мне эта комната напомнила операционную, а господин Бенджамин – циничного врача-атеиста, верящего во всё, кроме непреложного и по-настоящему истинного.
Я быстро поняла, чего именно от меня ждали в этом доме: ещё одного наушника и дозорного для своей полудрагоценной дочери, которая не хотела жить по законам монархического мини-государства, органично вписываясь в двадцать три комнаты помпезного кирпичного дворца.
Эмилия представляла собой старый запылённый чердак, на котором хранились именно те вещи, которые я ожидала увидеть здесь меньше всего. Поэтому подобные места были изначально опасны своим инакомыслием.
Но…
Как только я заходила в её спальню, все границы сразу же стирались. На шикарной двуспальной кровати находилась слишком хрупкая и уязвимая девушка, которой катастрофически не хватало заботы, внимания и обыкновенного человеческого тепла.
Спящая мисс Старк была очень мила и красива. Первое время я всё-таки осторожничала с прикосновениями, боясь прервать её беспокойный, тревожный сон, часто сопровождающийся болезненными стонами и непонятными выкриками.
«Просто скажи, что мне с тобой делать…» – каждый раз мысленно молила я её, не зная, как лучше подступиться к девушке.
Она не являлась моей пациенткой в прямом смысле этого слова. Скажу даже больше, кроме небольшой нервозности, в ней не было ничего из того внушительного списка, что ей приписывали абсолютно все во главе с «всезнающей» миссис Горвард.
Поэтому оставалось только одно…
Признать её своей нанимательницей.
Не всесильного мистера Старка, дарующего свои милости всем алчно страждущим не только на территории семейного особняка, но и за его пределами. Не миссис Горвард, заведующую хозяйственной частью, местными интригами и сплетнями. Не дёрганную боязливую Лиз, являющуюся старшей горничной «поместья», а именно…
Хрупкую блондинку, беспокойно метавшуюся в очередном сонном бреду, высасывавшем за ночь все её силы.
– Тише, Эми… – это обращение вновь вырывалось против моей воли, когда я видела, как она мучительно вздрагивала, резко сжимая в руках постеленную мной с вечера кружевную простыню.
Бледно-розовые ареолы сосков, просвечивавшие через дорогую шёлковую комбинацию, резко вздымались вверх при очередном судорожном вздохе, а я опять пыталась сконцентрировать своё внимание на побелевших запястьях, отсчитывая нечёткий пульс.
Снова сбиваясь со счёта, я бережно накрывала девушку тонким одеялом, чтобы не было соблазна коснуться её ключиц и успокаивать прерывистое дыхание своей хозяйки другими способами, не имевшими к медицине никакого отношения.
Уже было поздно пытаться анализировать собственные эмоции и желания, связанные с Эмилией Старк, и допытываться у себя самой, почему меня влечёт именно к этой молодой женщине, потому что…
Я все равно не могла ничего изменить, потеряв этот призрачный внутренний ограничитель, конвертировавший заботу о человеке в более глубокое и сложное чувство.
Поэтому вновь проигнорировав свою потребность касаться девушки абсолютно не так, как касается пациентки медсестра, я каждую ночь на продолжительное время выбегала из её спальни, чтобы окончательно успокоиться.
========== Глава 9 ==========
Рэйка, как и все остальные рабы, стояла в импровизированном полукольце и наблюдала за мучениями Аеджидайоса. В её белесой голове неоднократно мелькала мысль сделать шаг вперёд и заступиться за бедного парня, являющегося сейчас её товарищем по несчастью, но вспомнив, что надсмотрщики недавно сотворили с Аристарчосом, девушка только тихо вздохнула.
Этот широкоплечий бородач, пытавшийся заступиться за свою женщину, когда надсмотрщики решили обесчестить её прямо на глазах у мужа, теперь нервно заикался и вздрагивал при каждом взмахе бича, хорошо помня, как раскалённые прутья касались его молодого крепкого тела.
Портить живой товар категорически запрещалось, но Ачиллеус, живущий сугубо под своим Богом, считал иначе, не гнушаясь нарушать всем известные правила и законы. Несмотря на статус наёмника, он вполне мог заткнуть за пояс даже потенциального господина, поручившего доставить ему новую партию рабов.
Но Рэйка обладала особым статусом неприкосновенности, так как выделялась на их фоне не только красотой и знатным происхождением, но и принадлежностью к нации северян. В отличие от коренастых жительниц Южной Оливии, имеющих неровные жёлтые зубы, кривые ноги, широкий лоб и скулы, а также небольшую грудь, обычно ничем не прикрывающуюся, Рэйка действительно походила на белую ворону, случайно затесавшуюся в стаю галок.
Хрупкая, невысокого роста, одетая в богатый женский хитон, она невольно притягивала к себе взгляды не только невольников, но и знатных господ, готовых отдать за белокожую красавицу со странными дымчатыми глазами далеко не один мешок золотых.
Именно поэтому её существование во многом упрощалось благодаря привилегиям чужестранки, которую можно было выгодно продать, а Ачиллеусу заиметь хороший процент от сделки. Но особенное положение среди остальных невольников никак не изменяло ситуацию в целом. Ведь даже среди лошадей выделяют элитные породы скакунов, бока которых ещё сильнее стегают при езде.
Так чем же Рэйка отличалась от них?
***
Это было слишком знакомо. Начиная с самых первых строк:
«Вся моя жизнь состояла сплошь из позора».
«Да я, впрочем, так и не смог уяснить, что это такое – человеческая жизнь…» *
Не знаю, как Энн смогла так быстро раскусить меня, но вскрыть миниатюрную железную дверь в моём слишком рано износившемся сердце у неё получилось действительно виртуозно.
Из всех возможных раскладов теперь меня привлекали только два. Первый был самым лёгким в своем исполнении и никаких особенных навыков от меня не требовал, потому что ворваться в комнату горничной с какой-либо претензией и закатить грандиозный скандал я могла и без видимых на то причин.
Куда сложнее мне представлялось принять то, что до меня пытались донести столь нетривиальным путем. Может быть, кому-то и показалось бы странным моё заявление, но я действительно была уверена, что далеко не всегда конфликтующий человек не отдаёт себе отчета в том, что именно он делает на эмоциях.
Наверное, я всё-таки излишне инфантильна, но в то же время прекрасно понимаю, что иногда выяснение отношений лучше откладывать до лучших времен, вот только «понимать» и «откладывать» – всё же разные вещи.
Если говорить совсем откровенно, то меня даже привлекала возможность некого самоуправства, когда несмотря на своё осознание, ты имеешь право сделать по-своему, и именно поэтому каждый раз твой оппонент должен гадать, что пересилит в тебе: совесть или желание отыграться.
Я действительно все двадцать два года своей жизни считала себя никчёмной и совершенно неприспособленной к некоторым условностям, разграничивавших человека по расе, рангу и другим подобным признакам.
Когда мама ещё была жива, то теплилась хоть какая-то надежда, что этот круг сумеет разомкнуться и превратиться в какую-нибудь другую фигуру. Мне хотелось верить, что я смогу уехать отсюда, снять небольшую уютную квартирку в каком-нибудь незнакомом маленьком городке и зарабатывать на жизнь рисованием, не думая о том, кому и как нужно улыбаться.
Я надеялась, что однажды мне не придётся недоумённо гадать, чем коктейльные платья отличаются от вечерних и кто из представленных мне молодых людей на очередном скучном фуршете является потомственным лордом в третьем поколении.
Это действительно всегда очень сильно выматывало и не давало жить спокойно. Наверное, именно поэтому я и решилась на ещё один не совсем благовидный поступок с точки зрения моих домашних. Вызвав Терри, я мгновенно узнала всё, что мне требовалось, и сразу же выбежала из комнаты в одной прозрачной комбинации, непрерывно повторяя в уме:
«Второй этаж. Вторая дверь слева».
***
Нещадно палящее солнце преследовало измождённых невольников всё утро. Двадцать пятый день, исчисляемый по летнему Лунному календарю, должен был стать для многих из них знаковым, так как сегодня в полдень будет решена их участь.
Кого-то заберут в бордель (в основном юношей и девушек привлекательной наружности), женщин постарше богатые жители города возьмут к себе в качестве нянек, служанок, прачек и наложниц.
Мужчин, особенно молодых и выносливых, вполне вероятно уже сегодня вечером увезут в корабельных трюмах на строительные площадки и кофейные плантации в качестве бесплатной рабочей силы.
Старикам и детям повезёт ещё меньше. Ведь им оставалось только молиться и надеяться на милость бесстрастных богов. Но слишком сложно надеяться, когда твоя вера давно иссякла, так же, как и надежда на то, что столь жалкие молитвы хоть кто-нибудь услышит, послав в качестве высшей милости столь желанное для всех рабов Забвение.
О своей участи Рэйка старалась не думать, оттягивая невесёлые мысли и воспоминания как можно дольше. Среди невольников ходили слухи, что в окрестностях портового города, в котором их должны были приобрести новые хозяева, находился элитарный человеческий «зверинец», который содержала весьма экстравагантная дама.
Никто и никогда не видел, как она выглядит, так как лицо женщины надёжно скрывала изящная золотая маска, без которой она никогда не покидала дом. Каких только слухов о ней не ходило, но почти во всех из них особым штрихом выделялась её чрезмерная жестокость и любовь к плотским утехам.
Поговаривали даже, что она коллекционирует всякие экзотические диковины, поэтому будет совсем не против заиметь девушку-северянку в качестве ещё одного развлечения. Рэйка даже представить себе не могла, что случится, если она попадёт к этой странной женщине в маске.
Стараясь ни о чём не думать, невольница покорно плелась со всеми остальными рабами, настороженно слушая, как толстый хлыст рассекает не только воздух, но и загорелые плечи людей, шедших вслед за ней.
***
Конечно же, я могла бы сама позвать Анну в свои апартаменты, но хорошо развитая интуиция подсказывала мне, что стоит самой дойти до девушки, хотя бы учитывая тот факт, что воскресенье числилось у мисс Шмидт выходным днём.
Тогда я не думала, что её может не оказаться не только в комнате, но и на территории особняка, потому что у каждого, как ни крути, имеются свои личные дела. Но что-то мне подсказывало, что удача будет на моей стороне.
Впрочем, так оно и случилось. Простояв с полминуты в немой нерешительности у закрытой двери, я всё-таки рискнула в неё постучаться. Ключ в замочной скважине повернулся практически мгновенно, являя в узком проёме как всегда невозмутимую медсестру госпиталя имени Святого Августина.
– Эмилия…
Даже если ей что-то и показалось в этой ситуации необычным, то девушка умело замаскировала свои эмоции, оставаясь внешне спокойной и рассудительной.
– Что-то случилось?
Я лишь неопределённо покачала головой и нетерпеливо потянула горничную за руку, предлагая ей идти вслед за мной.
– В таком-то виде?
Этот легкий полуупрёк предназначался, конечно же, мне. Больше не говоря ни слова, девушка снова нырнула в свою комнату и тут же появилась вместе с длинным изумрудным халатом, которого я на ней никогда не видела, впрочем, как и чего-то ещё кроме унылой униформы, которую носила практически вся женская прислуга в доме.
Лишних вопросов Анна никогда не задавала, и это, безусловно, являлось ещё одной профессиональной чертой мисс Шмидт как военнослужащей. Вместо этого она лишь протянула мне своё просторное одеяние и как всегда вежливо осведомилась, не нужна ли мне помощь при его надевании.
Соблазн ответить утвердительно пришлось подавлять очередной порцией благоразумия, достаточно дефицитной в моём организме и от того ещё более ценной.
Облачившись в чужой халат, достававший мне почти до щиколоток, я бодро направилась в сторону нашей семейной библиотеки, не без некоторой доли удовольствия заставив горничную подстраиваться под ритм моей быстрой походки.
Позволив девушке открыть передо мной дверь, я также гордо прошествовала в конец второго книжного ряда и, приподняв с железной подставки тяжелую ношу, тут же последовала обратно.
Это был мой маленький личный триумф, потому что меньше всего Энн ожидала увидеть в моих руках чучело чёрной большой кошки, которое выглядело практически как натуральное мёртвое животное.
– Господи! – воскликнула она. – Это ещё что такое?!
Насладившись произведённым эффектом, я небрежно заметила:
– Это не что, а кто.
Девушка продолжала молчать, обеспокоенно глядя на меня, и тогда я всё-таки решила прояснить ситуацию.
– Познакомься. Это та самая нашумевшая в своё время дохлая кошка, которой на самом деле никогда не было.
– Как-как?
Вместо того чтобы повторить ещё раз свои довольно скомканные объяснения, я вплотную подошла к ней и, будто не Анна здесь была в роли служащей, повела её к ближайшему креслу.
Энн уже пришла в себя и теперь спокойно ждала моих объяснений, пытаясь найти хоть какое-нибудь рациональное зерно в моём поведении. Так как загадок с неё уже явно было достаточно, я всё-таки решила наконец-то пойти девушке навстречу, рассказав ей о том, что она сама же во мне пробудила.
– Знаешь, – мой голос звучал приглушённо и совсем безжизненно, – со мной всегда так, когда хочу поговорить с кем-то по душам, но не знаю, как именно начать разговор…
Она понимающе кивнула, тем самым подбодрив меня.
– Думаю, тебе здесь уже многое успели рассказать обо мне, но некоторые вещи лучше выслушать не от свидетеля, а от главного действующего лица, верно?
Прикусив нижнюю губу, она как-то слишком грустно посмотрела на меня, будто бы уже заранее готовя себя к неумолимо приближающейся трагедии.
– Два года назад умер единственный человек, являвшийся для меня в этом доме защитой и опорой. Нет, моя крыша после этого никуда не поехала, вот только иллюзий больше не осталось. Ты даже не можешь представить, до какой степени было неприятно смотреть на лживые лица двоюродных дядюшек, тётушек, братьев и сестёр, которые в один миг заполнили практически всё пространство особняка. Все как на подбор одетые в чёрное, они сновали из угла в угол, принося неискренние соболезнования, в то же время обсуждая за глаза не только маму, но и их отношения с отцом до той злополучной аварии. В какой-то момент во мне просто что-то сломалось, и я решила перетянуть одеяло на себя, чтобы длинные языки местных сплетниц нашли себе новый объект для обсуждения и не омрачали память покойной столь неприкрытым лицемерием. Они с радостью переключились на меня. Ведь это так милосердно: жалеть кого-то за сгнивший утробный плод. Моё чудаковатое поведение списали на психическое расстройство лишь по одной причине…
На этих словах меня внезапно прервал беспристрастный голос Анны, который доносился до меня как будто издалека:
– Не стоит продолжать. Я знаю причину.
– По-твоему, я сумасшедшая?
Пристально посмотрев на меня, она покачала головой:
– Нет. Не думаю.
И ещё немного помолчав, с какой-то дрожащей осторожностью в голосе девушка еле слышно добавила:
– Мисс Старк.
Комментарий к Глава 9
*Начальные строки произведения Дадзая Осаму «Исповедь «неполноценного» человека».
========== Глава 10 ==========
Уродина.
Сколько себя помню, меня всегда называли именно так. Никому и никогда не было дела до маленькой плачущей девочки, что практически всегда сидела одна во дворе, потому что другие дети не хотели с ней играть.
Помню, как мать, несмотря на мои многочисленные протесты, каждый раз покупала мне очередное красивое дорогое платье, чтобы у её страшненькой и развитой не по годам дочери всё было только самое лучшее.
В детстве я росла ещё той плаксой, которая боялась практически всего на свете и готова была неотрывно читать громоздкие книги с яркими цветными картинками, потому что за ними можно было спрятать уродовавшую меня щёку.
Это цветение на лице оказалось врождённой патологией и ни один доктор не смог внятно объяснить маме, что со мной не так, потому как все другие физические показатели пребывали в пределах нормы.
Но моя мать никогда так просто не сдавалась, поэтому каждый день делала мне красивые причёски, наряжала в чудесные детские костюмчики и горячо шептала на ухо, что я у неё самая умная и красивая девочка на свете.
Я ей даже почти верила. До того момента, когда соседские мальчишки в очередной раз сдирали с моих волос блестящие заколки и, противно улюлюкая, тыкали в меня грязными пальцами:
– Фу-у-у… уродина! – кричали они и стремительно убегали со двора вместе с награбленными трофеями.
Мне же оставалось только сдавленно рыдать, проклиная всё на свете и в первую очередь себя – уродину.
Наверное, так бы продолжалось и до сегодняшнего дня, если бы на мой десятый день рождения не приключился тот самый неприятный инцидент, изменивший отношение ко мне не только практически у всего нашего Северного микрорайона, но и у меня самой.
Потому что в тот день я поняла, наверное, самую важную вещь в своей жизни: любить и уважать в первую очередь нужно именно себя.
Повторюсь, это был мой десятый день рождения. Первая в жизни круглая дата, оповещавшая о том, что я уже разменяла свой первый десяток и стала чуть ближе к планке с пометкой «одиннадцать».
Мама по обыкновению разбудила меня за пятнадцать минут до ухода на работу, чтобы успеть поцеловать в щёку и вручить своей заспанной Анне, повзрослевшей ещё на год, плоскую бархатную коробочку. В ней блестящей тонкой змейкой свернулась поразительной красоты цепочка из белого золота вместе с кулоном, сделанным в форме буквы «А», первой буквы моего имени.
