Текст книги "Мириад островов. Строптивицы (СИ)"

Автор книги: Татьяна Мудрая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Тациана Мудрая

Мириад островов. Строптивицы

Обручение строптивых

«Вот выросла в демократической стране, – подумал Фрейр-Юлиан, – а как назначили королевским наследником, да по сути уж и молодым королём на фоне короля-отца, по совместительству монаха, так уже приноровилась на троне восседать».

Трон, по правде говоря, не являл собой ничего традиционно-напыщенного: массивное кресло из махагона с упругими подлокотниками и подголовником, сплошь обтянутое бумажным бархатом золотистого цвета. Только в бархате и просматривалась кое-какая царственность – остальное вполне объяснялось шапочным знакомством Верта с принципами рутенской эргономики. Стол, за который было заткнуто почётное седалище, был и вообще простецкий: дубовая доска на двух колоннах из ящиков, сплошь заваленная бумагой и кое-как очиненными писчими тростями, заляпанная чернилами и тушью.

«Да, и в следующем указе объявлю морянский язык вторым государственным. В нём категория рода очень расплывчатая и в прошедшее время факт не залезает. Выучу для собственного пользования – лингвистические таланты у меня всегда были на высоте – и буду уже им людей напрягать. А то ведь с моим русско-иноземным и оконфузиться недолго».

Разумеется, все подданные были оповещены, что наследник воспитывался в далёком и властном Рутене, именно в Москвороссии, в порядке обмена почётными заложниками. Вместо него старший король Кьяртан окормлял чужую детку. И, как в сказке принято, объявился тот Юлиан, в просторечии Юлька, как раз в момент, когда заговорщики готовы были покуситься на заложную рутеночку Фрейю, на её мужа, тогдашнего высокопрестольного наследника, и даже самого короля Кьярта. Сам пришёл и побратима с собой привёл, родного Фрейина братца.

Однако причина первоначального обмена детьми отнюдь не обнародовалась. Считалось, что старшая королева Зигрид рожает младенцев разнополыми парами: мальчика и девочку. А того, что в самый первый раз один из королят нарушил ещё не возникшую традицию, будучи женского пола лишь по внешности, как-то подзабылось. Оттого не весьма хитромудрые вертдомцы нисколько не удивились, отослав в иноземье принцессу, а получив обратно почти что настоящего принца. Морянская, ба-инсанская кровь погуляла, однако, мельком думали они, недаром какой-то сандроморрис упомянут в сопроводительной грамоте. Вездесущая – в наших владыках она тоже имеется. А у морян, как известно, по жизни сплошная неразбериха с полом и рождением ребёнков…

Собственно, никто на Юльку всерьёз не рассчитывал. Но тут как-то всё сразу закрутилось и понеслось вскачь, словно те четыре коня Апокалипсиса, сидя на ком они собрались выручать малышку Фре, которую уже было собрались казнить за высосанное из большого пальца любодеяние. Они – это во-первых, её разведённый принц-обручник, действительный отец младенца Фрейр-вертдомец, во-вторых, коренной рутенец Юлиан, родной Фрейин брат, в-третьих, сама Юлиана-перевёртыш и, наконец, в-четвертых – Торригаль, магический хранитель королевской плоти. Фрейя прямо на эшафоте скоропостижно влюбилась в братнина побратима – благодаря то ли рутенским гормональным препаратам, то ли несказанной вертдомской магии он, то есть бывшая Юлиана, резко возвратился к своей настоящей половой ориентации. Чтобы по всем старинным правилам и немедля снять девочку с помоста, их с Юлькой тотчас окрутили, благо выглядела та уже вполне мужчиной, хоть и недомерком. Принц Фрейр, что так же резко положил дружеский глаз на юного рутенца, вгорячах и от избытка чувств уступил права на трон новому супругу жены: натурально, вместе с нею самой, так что логика в этом была железная и понятная народным массам.

А до кучи старший король, отправив свою королеву назад в монастырь Монмустье, откуда она вышла, скоропостижно постригся сам. Сильно поговаривали, что заваруха у престола получилась из-за интриг самой Зигрид и через посредство одного из её любовников, некоего Эрмина ван Торминаль. Но «мужицкую королеву» все крепко и по заслугам любили, все так же точно понимали, что на неверный шаг её толкнуло ложное положение, а не природная злохарактерность. Поэтому досужие разговоры не переходили в сплетню, оставаясь в рамках.

«Зато теперь меня буквально силком впихнули в это креслице, – недовольно размышлял юный король. – С тем утешением, что действительно серьёзные дела будут проходить не через меня, а через совет властных «королевских женщин», против которого и бунтовала Зигрид. То бишь через мать Кьяртана и мою бабку Мари Марион Эстрелью, бабку самого Кьярта по отцу Библис-Безымянную и жену Тора Стеллу, полностью Стелламарис ван Торстенгаль. При отсутствии одной из персон в качестве варианта выступает четвёртая властная дама – дочь Библис по имени Бельгарда, аббатиса Монмустьерская. Тоже ведь спасибо за всё хорошее. Пока распутаешь, кто кому из них кем приходится, полцарствования пройдёт».

Его грустные мысли развеял гвардеец, он же стражник, он же придверный лакей, что достался по наследству от отца:

– В соответствии с указаниями вашего молодого величества Фрейр-Юлиана, их светлости Арминаль де Шарменуаз и Сентемир де Октомбер доставлены и ждут в кордегардии, – доложил он.

«Хм, поскольку они маркизы, способней именовать их просто милордами, – подумал сам Фрейр-Юлиан. – В качестве сниженной альтернативы. Но поелику на титул претендуют весьма и весьма милые особы – так и быть, поддержим планку повыше. Нет, вот ведь какой чепухой приходится забивать голову».

– В какую кордегардию помещены эти светлости? Караулку или между дверьми, где кушетка для ночной смены?

– В караулке они, ваша величавость. Тамбур всё-таки не место для неблагонадёжных арестантов.

– Откуда ты взял, Торкель, что они арестованы, – проворчал Юлиан. – По-моему, я вполне учтиво их пригласил. Через охраняемого гонца, а не этой… скоростной голубиной почтой. Письмом на казённом бланке с гербами. Маются теперь среди грубой солдатни и против короля грешат словесно. Хотя и верно: малая прихожая – место интимное.

«Ну, дело у меня к этим благородным готийцам тоже весьма интимного свойства, – подумал король. – И хорошо, что двери двойные с прослойкой, а стража, помимо вот этого типуса, является строго по звонку».

– Что стал навытяжку? – сказал куда громче. – Прикажи вести. И с надлежащим почтением, зараза! С расшаркиваниями или как там в вашей плебейской среде принято!

Пока Торкель управлялся с поручением, сам король размышлял, с чего всё, собственно, заварилось. К делам коронационным и инаугурационным в Вертдоме подходили обстоятельно и с неким даже сладострастием: поговаривали, что короля-Медведя, прадеда самого Фрейра-Юлиана, понуждали вынимать из камня раскалённый клинок, чтобы подтвердить чистоту кровей. Юльку только мурыжили до потери пульса: заставляли принимать регалии из рук новообретённого папаши, приводили к целованию и присяге, водили по главным церквям всех имеющихся в Ромалине религий, заново перевенчивали с крошкой Фре и узаконивали непонятного младенчика по имени Элинор или Илинар, плод раздора, который родился у неё от Фрейра-вертдомца, но отчего-то сильно смахивал на морянское чадо. И до кучи подкрутили к семье резервного мальчишку Арманта, сводного братца Эли.

Сам папа Кьярт, по совместительству брат-послушник Каринтий, от большей части церемоний самоустранился – сидел у ложа своего непосредственного спасителя и сводного брата Барбе Дарвильи МакБрендана. Когда же мессер Барбе оправился настолько, что смог быть представлен перед королевские очи, то сразу выдвинул несколько дельных предложений. Во-первых, расширить его родное езуитское подворье в самом Ромалине, в готийской Лутении и прочих больших городах. Разумеется, на королевские укреплённые замки типа Вробурга или пограничные скондийские они не покушаются – там иная власть и иная охрана. Услышав это, брат Каринтий довольно кивнул, мать-королева промолвила, что время настаёт неспокойное, а лучше ищеек и интриганов, чем монашки в брылях, во всём Вертдоме не придумано. Скондские Братья Чистоты – они больше по части прямого террора.

«Утешительно, – добавил про себя Юлька. – Что же, назвался груздем – полезай в кузов».

И ответил:

– Я весьма склонен удовлетворить ходатайство уважаемого короля-отца и моей не менее уважаемой бабушки. Но в качестве пробного задания – не могли бы святые братья выдать мне список всех моих соплеменников, которые остались в Верте после того, как основной контингент выдворили? Разумеется, со всеми биографическими и фактографическими – как их там! – подробностями.

– Сие не так трудно, как полагает лорд король, – с лёгкой полуулыбкой ответил Барбе, и Юлиан подивился, до чего же он молодо выглядит и изящно держится, несмотря на солидные лета и выпавшие передряги. – Мы давно следим за теми, кто мог бы принести в Вертдом Белую Напасть, но, по счастью, не принёс. А теперь и в самом Рутене, как слышно, она затихла, вернее – затаилась.

И с той же приятной миной объяснил, что был тесно знаком с некоей рутенкой и её отцом, которые готовы были умереть, лишь бы сохранить себя для Вертдома. Второго он исповедовал перед казнью, а первая… Лет пятнадцать назад имя её неплохо поминали в Сконде.

– Поминали или всё-таки помнили? – спросил юный король. Он уже привык, что некоторые вертцы пользуются его родным наречием весьма изощрённо.

– Эта почтенная дама жива и по всей видимости благоденствует, – немедля отозвался мессер Барбе. – Ваш батюшка отправил её в почётную ссылку на необитаемый остров, где она взращивает двух дочерей-погодков.

Разумеется, Юлиан тотчас и с великой охотой клюнул на романтику и приказал представить перед его очи хотя бы дочерей, если уж папа Кьярт пока не считает разумным и возможным…

– Иния Галина, может статься, и не захочет выносить наружу свою болезнь, – проговорил старший король. – Понимаешь, сын, это по виду может быть похоже на проказу вульгарис в затихшей форме. Её верных я был бы безусловно рад помиловать, они ведь все трое под моим приговором и ни под чем иным.

Юлиан отметил про себя, что значение слова «верный» в вертском языке многообразно: от сторонника до ближайшего родича и возлюбленного.

– Но захотят ли они сами разлучаться, покидать свой блаженный атолл и даже отдавать своих Олавирхо и Барбари, это имена тех девочек… – продолжал тем временем Кьярт. – Пусть наш мессир езуит возьмёт для почёта мой флагман и разыщет, как там и что. Ты не против, сын?

Разумеется, в Юльке взыграло любопытство – движущая сила прогресса. Он прекрасно видел, что им манипулируют, добиваясь выгодного всем решения, что эти игры вообще начались на древней большой Земле, но и в самом деле не имел возразить ровным счётом ничего. Пока.

И когда через некоторое время, под завязку наполненное заботами и мельтешнёй, мессер Барбе предъявил ему добычу – двух юниц, которых он с непередаваемой грациозностью держал за руки, исполняя перед королевским сиденьем тройной реверанс, – это стало счастливейшим мгновением в Юлькиной жизни.

Русского в этой чудной парочке оказалось, по правде говоря, маловато – невольно возникал вопрос, была ли эта почтенная Галина бинт Алексийа славянкой. Та брюнеточка, что по правую руку Барбе, отличалась крайней смуглотой, кудреватостью, пухлыми губками и чуть расплющенным носиком, огоньки, что играли в удлинённых глазах, казалось, могли поджечь аксамитовую драпировку на окне. Девица с левой стороны была картинно бледнокожа, волосы – гладкие, как полированный агат, глаза синие, будто вода в Марианской впадине, черты лица точёные. «Да она копия самого Барбе», – внезапно сообразил король. И понял, что если спросить мессера, тот не отопрётся – подтвердит своё плотское падение едва ли не с гордостью. У них тут интересное понимание греха: выкуплен – будто и не стало его.

– Олавирхо от семени Орихалхо, – представил Барбе. – Старшая. Барбара от плоти кузнеца Брана, иначе Брендана. Младшая. Обе дочери Гали Рутенки, Победительницы рутен.

Король поклялся, что найдёт-таки время распутать все эти заковыристые родословия – что там от крови, что от плоти и прочее. Своё участие в производстве младшей девицы мессер МакБран в самом деле не скрыл, накинул вуаль, однако вполне прозрачную взорам. Вот старшая – явная ба-инхсани: любопытно, язык Морского Народа ей ведом?

Фрейр-Юлиан отпустил всех троих с очень довольной миной, наказав:

– У меня вечером большой приём, без такой уж чинности. И без молодой королевы – Элинарчик слегка раскашлялся, боимся, как бы на грудь не перекинулось. Приводите своих протеже, мессер, пусть уж сразу в воду с головкой – скорее плавать научатся. Есть во что нарядить?

Наряды красавицам подобрали с прыткостью необыкновенной. У обеих одинаковые платья тяжёлого шёлка, прямые и строгие, вопреки нынешней оборочно-рюшечной моде, удивительного буро-красного оттенка, похожего на осень. И тяжёлые украшения из тусклого старинного серебра – диадемы, серьги, лежащие на плечах, широкие браслеты, наборные пояса. Юлька скосил глаза на бабку: точно, её любимый цвет, её любимый размер. Только что на ней самой венчик и ожерелье из бледного золота с чернью. И вот что самое интересное: всем трём воительницам, старой и молодым, наряд очень даже к лицу.

Приёмы во дворце проводились под негласным лозунгом «Любая кошка имеет право глядеть на короля», оттого по стилю всё больше смахивали на карнавал без масок. Попасть на них мог любой представитель союзных племён, прошедший мимо снисходительной стражи, оттого иной гляделся чистым викингом, иной – испанским грандом или грандессой, иной – безличным рутенским асасином в чёрной маске и с двумя саблями за спиной. Ну а кое-кто – богатой крестьянкой из-под Вробурга, в сарафане до щиколоток, камизе, сверху упёртой в уши своим туго расшитым воротом, снизу – метущей пол всеми кружевами, и жемчужной ленте, вышиной и рельефом напоминающей городскую стену.

Эти двое были наряжены одинаково и по предпредпоследней готийской моде, слегка напомнившей Юлиану фильм про французского монарха Луи Возлюбленного: камзол из тончайшей белой шерсти, отороченный по низу и бортам широкой полосой кованого кружева, такой же «золотной» шарф поперёк девичьей талии, раскинутые по плечам кудри, каштановые у одного и русые у другого (на папильотках, наверное, закручивали, решил Юлька. Из старых модных журналов), перстни поверх лайковых перчаток – и сапоги немногим толще самих перчаток. К такому явно полагались парадные шпаги толщиной со спицу и треуголки, но либо чужестранный король скверно понимал здешнюю историю моды, либо юнцы специально избегали знаков, которые можно прочесть как агрессию или неуважение по отношению к сюзерену.

– Кто эти симпатичные близняшки, Хельм, не знаешь? – вполголоса спросил он у Торригаля, который, согласно чину, стоял за правым плечом короля.

– Маркизы Арминаль де Шарменуаз и Сентемир де Октомбер. Нисколько не родичи – соседи и наилучшие друзья. Титулы и замки достались по прямой линии от дедов, погибших в давнем мятеже, и отцов, вскрывших вены после недавнего. И то, и другое реставрированное, между прочим: тут у нас было что-то вроде Великой Французской мутотени. Так что дворянство их не слишком достоверное: король Ортос, ваш прадед, раздавал земли и титулы, как горячие пирожки с требухой. По первому запросу.

– А его, как и моего деда Мора, уж не спросишь. Дедушка прикончил прадедушку на дуэли и сам голову потерял, – добавил король полушёпотом.

– Штудируете семейную историю, ваше величие?

– Да нет, больше интересуюсь современностью. Что там за цитадели – годные?

– Цитадель, пожалуй, одна, сдвоенная. Добрый старый камень, вросший в скалу: гранит, частью базальт. Нового лишь внутренняя побелка и часть крыши – черепица вместо свинца. Размер отнюдь не великанский. Хороши, чтобы отбиться от неприятеля или отсидеться внутри, но не перекрыть ключевую точку рельефа. Гарнизон мизерный, женского пола не завелось ни под каким видом, каковое обстоятельство ещё больше скрепило дружбу наследников. Доходы молодые хозяева получают в натуральном формате – оттого и не могут заказать себе актуального прикида. После предков донашивают.

– Хельмут, прошу тебя. Мне надо здешний руссише куриозо учить, а не рутенский жаргон тех лет, когда вы с Бьярни учредили в Москве или Питере общество с неограниченной ответственностью. Как это – «Дипломаты без берегов».

– Насчёт предков – нисколько не жаргон, а голимый факт, – буркнул Торригаль. – Вблизи видать, что ткань древняя, а кожа и того пуще. Просто качество замечательное. А пояса и вообще древний рутенский импорт. Слуцкие, так называемые «литые». Практически из чистого золота. Надо же – в самой Литве, то бишь Беларуси, от них только рожки да ножки, а здесь сохранены в целости.

На их перепалку никто не обратил внимания – должно быть, из вежливости. Только девочки, что, натурально, устроились по бокам Эстрельи, изображая три лепестка французской лилии или тройку борзых, быстрокрылых лошадей, согласно устремили свои очи в направлении королевского взгляда, а потом улыбнулись друг другу.

– И должен вас предупредить, – торопливо закончил Хельмут. – Дружба, по слухам, у них уж больно тесная.

– Ясен пень, – сурово буркнул Юлька.

И всё бы этак плавненько сошло на тормозах, думал Фрейр-Юлиан, если бы нежные красавчики погостили при дворе хоть денька два-три. А то показались, заинтриговали и в тот же вечер отбыли восвояси. Либо денег на гостиницу не нашлось, либо – кошка такая, кошка сякая, кошка вольна гулять сама по себе и никому не даёт отчёта. Но вот девочкам отчёт понадобился: хотим продолжить знакомство, вынь да положь.

– Сразу видно царственную повадку, – комментировала Ма Эстрелья. – Мой характер.

– Бабушка! – воскликнул юный король (смех, а не бабушка: сама статная, худощавая, на руках и ногах изрядные мускулы, тянет разве что на тётку). – Какие ж они родичи? Старшая девица только числится за братом папы Кьярта. А младшая от вашего приёмного сына, повторяю – приёмного.

– Когда твой батюшка рассматривал дело Галины, дочери Алексея, и присуждал ей коралловый остров в океане, – неторопливо пояснила Эстрелья, – он назвал её потомство своим с левой стороны. Того и следует держаться. А левая сторона, как известно, – ближе всего к сердцу.

– И что же теперь – любому капризу этих бастардок потакать?

– Не капризу, но верховому чутью, – Эстрелья подняла к небу костлявый палец с длинным карминовым ногтем, только что не послюнила на манер мореходов – прознать, откуда ветер дует.

– Девочки не отступятся, – удручённо объяснил мессер Барбе Дарвильи на собранном наспех квазисемейном совете. – Я уж не рад был, что выманил их у матери. Всей командой крутили как хотели: по вантам лазают и со снастями управляются получше любого моряка, морским жаргоном так сыплют, что у любого боцмана искры из глаз, взгляд как выстрел из двойного арбалета, манеры победительные. Когда ты не сомневаешься, что тебя будут слушать и слушаться, – так обыкновенно и выходит. А если с первого раза не получилось, так можно и улыбнуться, и прощения медовым голоском попросить.

– Манипуляторши, – подытожил король. – Ну и как я рационализирую вызов?

– Прямей прямого, – отозвалась королева-мать. – Сюзерен имеет право дать вассалу поручение или понудить к браку. Особенно когда такие порочащие слухи и связи…

– Какие слухи?

– Соберём, труда не составит, – Торригаль поднялся с места, зашагал по внешнему ряду могутных кресел, почти таких же с виду, как королевское. – Вон этот будущий орденской гранмесье факт придерживает за пазухой увесистую пачку компромата. У Супремы на всех имелись досье, даже на неродившихся младенцев.

Барбе удручённо кивнул.

«Все забываю спросить – у него имя двойное или «Дарвильи» – это фамилия? – подумал король. – Вообще-то слишком похоже на Барбе д`Орвильи, великого денди-гея. Как его, любопытно, родная мама называла, пока в утробе рос?»

А вслух произнёс:

– На ком женить-то кавалеров собираемся?

– Да на самих девчонках, – ответила Эстрелья.

– Так вот сразу? Да сколько им?

– Старшей семнадцатый, а младшей вот-вот шестнадцать стукнет.

– Так это же малолетки сущие.

– В бывшем твоём Рутене – малолетки. А здесь до того поспели, что изо всех пор соком брызжет. Помедлишь – как бы за простых строгалей выдавать не пришлось.

– Засиделись на своей кочке. Благодарение богам и пророкам, обучали их там плотно, – наконец раскрыла уста Библис. – И отчинять, и зачинать, и пронзать, и от таковых ударов беречься. Это в придачу ко всякому бумажному многомудрию. Стоило бы их – помимо рыжего шайтана Рауди и чёрной то ли девки, то ли парня Орихалхо – к дочерям Великой Матери направить, да куда уж там. Не Сконд у тебя, франзонская земля унылая.

«А ничего себе старушка, бодрая. Только что в ином духе, чем Ма Эстре. Как это получилось, что бабка отца его же матери на год младше?» – подумал Юлька. И наспех подсчитал, что обе старших дамы хорошо уже влезли в девятый десяток.

– Погодите, уважаемые, – сказал вслух, – зачем так радикально? Ведь в Верте и обручение принято. Испытательный срок перед консуммацией, который может тянуться годы и годы. А уж если положить на всё дело телесную печать – так до самой смерти не разведёшься.

– При известном старании всё возможно, – с жёстким юмором ответила Стелламарис. Вот прекрасной супруги своего конюшего Юлька боялся более всех прочих советниц: рыжие кудри – медная стружка, губы что кровоточащий шрам, лицо без единой морщинки и кровинки, характер ведьмы-вековухи, осанка и вообще бестрепетная. Нетрудно догадаться, какого характера развод она имеет в виду.

– И вообще что тот солдат, что этот, – процитировал Брехта её продвинутый муж. – Уж если окручивать обеих девок сразу, так хоть за добрых приятелей. Да не за владетельных и чванных, но тех, кого можно завязать на приданом. А медлить, пока в них сердечко затрепещет, – так ведь и не дождёшься ничего помимо суеглупости!

– Как-то вы неуютно на любовь смотрите, – вздохнул Юлиан. – И на сердечное согласие.

– Уважительно мы смотрим. Но если пускать брачные дела на самотёк, – поставила точку в разговоре Ма Эстре, – всё вертдомское тканьё с его продольными, поперечными и круговыми, как у паука, связями бы распустилось. А то и вообще не создалось.

Поднялась и с надлежащей торжественностью удалилась.

«Вот на такой зыбком основании и строим», – сокрушённо подумал Юлиан, перед которым события брачного совета промелькнули подобием малого клейма на иконе, коей была его обычная вертдомская жизнь.

А дверничий уже объявлял:

– Их светлости Арминаль де Шарменуаз и Сентемир де Октомбер, владельцы маркизатов Шарменуаз и Октомбер, по королевской воле и приказанию!

Юлиан вмиг выпрямился на сиденье, изо всех сил пытаясь на коснуться спиной мягкого.

Молодые люди вошли и склонились перед троном, размахивая перьями на шляпах – не широкополых, с непропорционально высокой тульей. Езуиты невольно извели моду, что им подражала. Клинки тоже на сей раз присутствовали – оттопыривая полу кафтана скромных серых тонов, у Арминаля чуть темнее, у Сентемира посветлее, в тон волосам. Прямо с дороги взяты, решил Юлька, отдавая поклоны и здороваясь по заученным лекалам. Хорошо, если выю и за ушами помыть им разрешили.

– Милорды маркизы, вам сообщили, что у меня к вам за дело? – спросил, наконец, Юлиан.

– Гонцы и порученцы не сочли такое возможным, – ответил Арминаль. Голос у него оказался мягкий и чуть выше по тону, чем ожидалось: не баритон, скорее драматический тенор или вообще альт.

– Должно быть, они вообще были не осведомлены, – подхватил Сентемир. Вот у него распев был виолончельный.

– Тогда слушайте. Поелику (и поколику, и понеже, мысленно сплюнул в сторону Юлька) ваши обстоятельства не позволяют вам обоим держать королевский фьёф как подобает вашему происхождению, было решено приискать вам достойных невест – прекрасных обликом, благородных и обладающих завидным приданым.

Друзья недоуменно переглянулись:

– Но, ваше величие, мы не собираемся жениться, – возразил Арминаль.

– Добро бы собирались, – тяжко вздохнул Юлиан. – Тогда бы ограничилось выдачей некоей материальной помощи… тьфу, королевского подарка на обручение и свадьбу. Но теперь, когда вы сами признались, что свободны…

– Мы не свободны, – Сентемир с вызовом глянул королю в глаза. – Ещё в детстве мы поклялись над могилами наших матерей, что будем друг для друга превыше всего – в богатстве и бедности, радости и горе.

– И в честь клятвы опустили в лоно земли зелёную палочку с чертами и резами, – подхватил Арминаль. – Чтобы та пара, коя выроет её после нас и разгадает тайнопись, всегда любила друг друга, никогда не ссорилась и жила, пока не насытится этим миром. А потом передала тайну другим влюблённым – и так до скончания века.

«Ну конечно, и тут своя сказочка о муравейном братстве всеобщего счастья», – подумал король.

– Эта клятва ведь не означает одиночества, – проговорил Юлька с непонятной для себя иронией. – Для многих жена – не друг, а своего рода удобство.

– Ваше величие, подобное мы считаем недостойным, – владелец замка Октомбер явно выступал в этом союзе за старшего. – Постель должна венчать телесный союз и сердечную приязнь.

«А ведь красно говорит, ой, красно, – подумал молодой король. – И хитроумно. Венчать в смысле «ложиться поверх» или «совокуплять между собой»? Или парень нарочито допустил двусмысленность?»

– По слухам, между вами обоими такое уже произошло либо произойдёт вскорости, – проговорил без обиняков. – Посему или вы принимаете дары из моих царственных рук, или…

– Что «или»? – гневно спросил Сентемир.

– Вышлю за пределы жилого Верта, на острова. Слава богам и пророкам, по одному доносу мы не сжигаем. Замки разберу по камешку – они ведь сухим методом сложены, как изгороди между крестьянскими полями.

– Или крепости древних инков, – совсем уж неучтиво вставил Арминаль, демонстрируя диковинную начитанность.

– Молчите. Справлюсь как ни на то с работой. Ломать – не строить. Морян призову в помощь – силы и умения им не занимать. А без своих больших домов вы и вообще получитесь бесфамильные сервы.

– У вас, ваше величие, всего-навсего один донос? – Арминаль выделил два последних слова интонацией.

«Наглец. Тем мне и нравится».

И вслух:

– Дознание с пристрастием мой батюшка отменил, но мне, уж поверьте, ничего не стоит вернуть сию практику обратно – in occasio, как вроде говорят попы. Специалисты Вольного Дома не растеряли ни навыков, ни специфического инструментария. Только донос и без того еле поместился в изрядную папку. Со стальными застёжками, чтоб поперёк шва не лопнула.

– Мало будет нашим жёнам от нас радости. Скорее всего, мы не сумеем родить им потомство, – примирительно сказал Арминаль.

– Как то есть? Я и то сумел родить, а вам-то уж подавно… – Юлька почувствовал, что явно проговаривается, и внезапно оборвал себя. Мальчишки ведь и вообще по-библейски путают сами роды и зачатие.

– Так кого нам приготовила судьба в лице вашего юного величия? – Сентемир тоже явно шёл на попятный.

– Своих родственниц, прелестных и учёных Олавирхо и Барбару из лона самой Галины Рутенки. Прикиньте как следует – немалую честь вам делаю. Даю на размышление… ну, скажем, неделю. Обручаться – не блох ловить и не кур воровать, тут торопиться грешно. И отъезжать от своего королевского дворца не велю: покой вам уже готовят.

Отправив восвояси, для отдыха пошелестел документами, поставил подпись и печать на самых понятных и срочных. Позвонил:

– Торкель, гони сюда девчонок. Они скорей всего в библиотеке один безразмерный фолиант на двоих ворочают. Тот, где анатомия морянских полов во всех деталях расписана.

Когда Олли и Барба возникли на пороге, счастливо запыхавшиеся (наверное, крупных размеров была та книженция), с ходу огорошил:

– Готовьтесь, девы, сговорил я вас за ваших желанных. Красивые молодые люди, замки, владения – всё как положено. Огромный простор для труда и фантазии.

Те, как по команде, повернули головки друг к другу и затем к Ольке:

– Ты что, дядюшка, угадал?

– Наверное, а то худо мне сейчас придётся.

– Армин и Сента. Так они друг друга называли, когда обнимались в потайном зазеркалье.

– А вы, так я думаю, как раз в то зеркало гляделись. Свет мой зеркальце и далее по тексту.

– «…скажи и всю правду покажи. Кто на свете нам милее, и румяней, и белее», ага? – рассмеялась Олли.

– И это очень нас обеих забавляет, – солидно заметила Барба. – В жизни так мало радостей, на самом деле! Только ты, дядюшка, уж выдай нам обеим по полной потребности. Не сразу – мы ещё не видели, что там надо поднимать из праха, а что и так обойдётся.

– Вы, я вижу, понимаете, в какую историю влипли, – облегчённо вздохнул король. – А то сомнения кое-какие возникли. Ну, быть по тому!

– Только не шибко радуйтесь: сразу вас под венец не поставим, – добавил он. – Мы тут с вашим любимым Барбе посоветовались. Обмен кольцами сделаем на уровне царской свадьбы, это само по себе путы да узы, а вот утверждать телесно пока не будем. Успеется – когда и если деток понесёте.

Девицы хором фыркнули:

– От кого – от кота или от вольного духа? Чудишь, дяденька.

– Я вам оставляю лазейку, насмешницы, – по-доброму усмехнулся Олька. – Брак – он в этих краях навечно, аж до гроба, а обручение и расторгнуть не залежится. При моих-то королевских возможностях.

Как в насмешку, ложе в комнате оказалось лишь одно – многоспальное, под атласным балдахином, сведенным на потолке в пышную розетку. Совершенно такое, на каких друзья располагались, кочуя из одного своего замка в другой и обратно: разве что не такое ветхое.

– Не понимаю, о чём там думать, – Армин запрокинулся на спину на самой середине. – Взяли за жабры, словно карпа, – и нате вам. Ты хоть видел этих дев на выданье?

– И ты тоже разглядывал, – кивнул Сентемир, прилаживаясь к краю шикарного одра. – Эти, что из правящей палаческой триады. По бокам старшей королевы. Смуглянка и белянка в серебре и пурпуре, в крутых кудрях и мягких локонах.

– Эк его! Стихи бы тебе писать, Сент. Скажи лучше, какую бы ты себе выбрал?

– Да какую тебе не жалко. Одна другой стоит. В черномазенькой явно морская кровь набуянила, а бледноличка – тихий омут, где, по присказке, нечистая сила водится.

– Вот незадача-то, – вздохнул Армин и притянул к себе друга. – Надо было нам сразу на Восток подаваться. В Скондии ты до тех пор не виновен в содомии, пока четверо независимых свидетелей не увидят её так же ясно, как макание кисти в тушечницу. Подумаешь, досужие сплетни! Из них настоящего дела не сошьёшь.

– Угу. А замки на кого бы оставили? – риторически спросил практичный Сента. – Прикипели к сердцу. И ведь рухлядь рухлядью, побелка отваливается кусками, во все щели ветер дует, даром что кладка знаменитая. Боевые ходы насквозь протекают, в погребах из припаса – одна зелёная плесень. Мыши и то селиться побрезговали, о тараканах и людях уж не говорю.