Текст книги "Необычайное путешествие в Древнюю Русь. Грамматика древнерусского языка для детей"

Автор книги: Татьяна Миронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Чернець Несторъ написалъ есть "Повесть временьныхъ летъ", – продолжал отец Сергий, внимательно наблюдая за мальчиками, – поведал намъ, откуду есть пошла русская земля. Азъ же, многогрешьныи рабъ Божiй, написаю, како Новъгородъ живеть и чимь богатить ся, и какы напасти приемлеть, и како народъ князя ставить, и како изгонити его велить. И тако же написаю, како ворози землю русьскую погубляють и въ полонъ крестiянъ беруть.

Отец Сергий снова метнул настороженный взгляд на зачарованно слушавших мальчишек и открыл недописанную страницу. Вытянув шеи, ребята следили, как неторопливо скользит его рука но строкам:

– "В лето 6746 придоша народи незнаеми, проклятiи татарове на землю русьскую. И много людiи поплениша. И князь русьскыхъ убита. И кто суть и отколе прiидоша, тою не сведаю. А вписахъ сде памяти ради князь русьскыихъ и беды иже створиша татарове Руси. И бысть плачь и туга в Руси". – Отец Сергий прикрыл страницу ладонью и продолжал говорить, горестно глядя на иконы:

– "Наведе на ны Богъ народъ немилостивъ, языкъ лютъ, языкъ не щадящь красы уны, немощь старець, младости детiи. Разрушени Божественьныя церкви, осквернени быша съсуди священнiи честьные кресты и святыя книгы, потоптана быша святая места. Кровь и отець и братья нашея, аки вода многа, землю напои, князiи нашихъ, воеводъ кръпость ищезе, храбрiи наша страха наполниша ся, бежаша, гради мнози опустили суть, села наша лядиною поростоша, и величьство наше смери ся, красота наша погыбе, земля наша иноплеменникомъ въ достоянiе бысть!"

Монах горько вздохнул и сурово продолжил:

– "Но Богъ великыи въложить ужасъ великъ въ татаръ проклятыихъ, и страхъ нападеть на нихъ и трепетъ отъ лица русьскыхъ вои".

– Триста лет еще игу татарскому быть, – прошептал Ваня, жалея отца Сергия, пребывающего в неведении, жалея себя с Васей, затерявшихся в гибельном времени.

Чужой выговор слов укрепил отца Сергия в тревожных подозрениях. Он отпустил погрустневших мальчиков, те, так и не поняв, зачем их звал в свою келью отец Сергий, присоединились к мальчишкам, укладывавшимся спать.

Ночью Васе приснилось, что стоит он перед отцом Сергием и тот Васю строжайше допрашивает:

– А глаголи, чадо, како по-русьску наречеть ся: власы, древо, езеро, елень, есень, елень. Он, Вася, топчется на месте и бубнит:

– По-русьску се наречеться: волосы, дерево, озеро, олень, осень, олень.

– А по-вашему како? – хитро подмигивает ему отец Сергий.

– И по-нашему так, – растерянно отвечает Вася. Осознав, что разоблачен, кричит: – Домой меня пустите, домой хочу!

От собственного крика проснулся Вася к холодном поту. Показалось ему в тусклом свете чуть забрезжившего утра, что мелькнула ряса в приоткрытых дверях кельи. Неужели следят? Вася подбежал к соседней лавке, растолкал приятеля, рассказал ему и свой сон, и крик, и про приоткрытые двери кельи, которые уже были плотно закрыты, и про мелькнувшую в дверях рясу.

– Надо бежать, – немедля заявил Ваня, – им ничего не стоит гонца в слободу послать, про нас узнать. Что мы им тогда скажем? Чего доброго еще за шпионов примут.

Решили дождаться удобного случая, чтобы вернуться подземным ходом на заветную лужайку и там, в зарослях зверобоя, в малине, отсидеться и дождаться возвращения студентов.

БЕГСТВО ИЗ МОНАСТЫРЯ

После утренней службы отец Сергий оставил учеников в опустевшей церкви и стал рассказывать об иконостасе. Много в его объяснениях было еще непонятного для Вани с Васей, и это не ускользнуло от отца Сергия, но и другое отметил он – похвальное внимание мальчиков. Ваня, так тот весь урок простоял с открытым ртом. И опять засомневался монах в укрепившейся было догадке, уж слишком простодушны были эти ребята для вражьих лазутчиков. А Ваня и Вася по – настоящему искренне были поглощены уроком.

Оказалось, что иконостас – это не просто собрание икон, а выстраиваются они здесь по чину, в определенном порядке. В центре нижнего ряда – царские врата с изображением Благовещения, момента, когда Пресвятая Дева Мария получила от Ангела Благую весть о рождении у нее сына Иисуса Христа. Справа от царских врат располагалась храмовая икона – лик святого – покровителя храма, в честь которого строилась церковь. Это была икона Святого Георгия, поражающего копьем огнедышащего змея. Змей щерил страшную пасть, а Георгий в воинском одеянии вонзал в его чешуйчатое тело острую пику.

В следующем ряду прямо над царскими вратами большая икона называлась "Спасъ на престоле". Иисус Христос сидел на тропе с книгой в руке, на страницах книги начертаны слова заповедей Божьих, завещанных Господом мiру: "Не судите, да не судими будете, в ню же меру мерите, възмерить ся вамъ".

По левую руку от "Спаса па престоле" стояла, скорбно опустив голову, Пресвятая Богородица. Лицо Ее было печально и ласково. Она в молебном поклоне протягивала руки к Богу. По правую сторону от "Спаса" низко склонялся пред Богом Иоанн Предтеча, возвестивший народам о пришествии Христа, высокий, кудлатый человек с суровым и мрачным лицом. Рядом с ними, осененные легкими крылами, стояли архангелы – главные Ангелы Божьи, Добрые Духи, созданные Богом Слева в красных одеждах Архангел Михаил – небесный военачальник архистратиг. Справа в золотистом одеянии архангел Гавриил, Божий посланник, принесший Благую весть Марии. Дальше, за архангелами, любимые ученики Иисуса Христа – апостолы Петр и Павел – низко склоняли головы.

Голос отца Сергия в пустынной церкви возлетал высоко под купол, и вслед за голосом тянулись ввысь мальчишечьи головы. Старались маленькие ученики разглядеть верхний, праздничный чин. То были иконы с изображением главных событий из жизни Иисуса Христа и Богородицы. Их называют "двунадесятыми праздниками" и празднуют в церкви каждый год.

Праздников " два – на – десять", то есть двенадцать:

Вход Господень в Иерусалим, Рождество Христово, Крещение Господне, Сретение Господне, Благовещение Пресвятой Богородицы, Преображение Господне, Рождество Пресвятой Богородицы, Успение Пресвятой Богородицы, Воздвижение Креста Господня, Введение во храм Пресвятой Богородицы, Вознесение Господне, День Святой Троицы.

Ваня был так увлечен рассказом отца Сергия, что не удержался от вопроса, как только монах закончил урок.

– А сде? – запинаясь произнес он, привстал на цыпочки и показал рукой па настенную фресковую роспись.

– Ти вси русьстiи мужи и жены снятiи, заступници Руси, – охотно пояснил отец Сергий. – Князь Володимеръ, креститель Руси, святiи мученици Бо – рисъ и Глебъ, покровители дружины княжьея, Борисъ подобiемь русъ, волосы мало съ ушеи, борода не велика, на голове шапка, опушька соболья, ризы на немъ княжьи, въ руце крестъ, в другои – мечь въ ножнахъ. Глебъ подобiем молодъ, лицемь белъ, на голове, шапка, опушька кунья, въ руце крестъ. А позьри, чадо, се княгыни Ольга – святая русьская. Вижь: подобиемь стара, лицемь морщи – новата и бела, на голове венець царьскыи, пла – токъ, ризы на неи княжьи, в руце спитокъ, а въ немь написано есть: "Попрахъ идолы и познахъ истиннаго Бога Iисуса Христа". Они за насъ и ныне моляться, дабы не быти намъ полоненымъ отъ проклятыихъ татар и немьцевъ.

После урока отец Сергий передал учеников под догляд отца Феодосия, который напоил ребят квасом, дал каждому по большому ломтю хлеба и оставил отдыхать в кружевной тени деревянного крыльца игуменовых палат.

Мальчишки есть мальчишки, и что от того, что они из монастырской школы. Уже через минуту устроили кучу – малу, да выглянувший с крыльца монах Феодосий строго прикрикнул, и усмиренная ватага прибилась под дальние крепостные стены.

Ваня и Вася, чуждавшиеся пока общей компании, побрели следом. На вытоптанной, покрытой серым песком площадке возле деревянной стены они увидели рассыпанные зачем-то крупные кости, похожие на коровьи надкопытные суставы. Такие кости, вспомнил Вася, бабушка вынимала из только что сваренного холодца и приговаривала с сожаленьем: "Вот бы сейчас в бабки да поиграть!" Бабками бабушка называла кости. А Вася тихонько посмеивался тогда – бабка в бабки хочет играть! И здесь, выходит, ладилась игра в бабки! Такой же костью – битой, только увесистой, залитой для пущей тяжести оловом, каждый игрок должен был сбить – повалить набок или перевернуть – как можно больше бабок.

Мальчишки стали кружком, до Вани и Васи донеслись слова считалки:

Перепелъка паре въ дуброве,

Постави кашу,

Постави пироге,

Ту иди.

Ну, и считалка, – не понравился Васе стишок. – Ни складу, ни ладу! На нашу "сороку – белобоку" похожа, но "сорока" лучше.

– Какая сорока? – рассеянно переспросил Ваня, все думавший, как улучить время для побега, и карауливший глазами ту укромную нишу в крепостной стене, где была спасительная дверца.

– А вот какая:

Сорока-белобока

Кашу варила,

На порог скакала,

Гостей созывала

– беспечно выговорил Вася свою считалку. – Похожа! Да?

Но Ваня вновь не услышал его слов. Он во все глаза смотрел, как какой-то сурового вида монах навешивает на заветную дверцу подземного хода прочный кованый замок. Путь к бегству был отрезан!

Онфим скоро оставил игру. Обиженный чем – то, он, сердито надувшись, уселся на травке рядом с "чудиновскими погорельцами". Здесь бы обиде и конец был, да озорная ватага не упустила случая подурачиться вволю, побросав ради такого дела и бабки, и биты.

Долговязый, на голову выше остальных, Чурила под дружный гомон мальчишек приблизился к Онфиму и с нарочитой торжественностью вручил ему нацарапанное на бересте послание.

Берестяное письмо Онфим взял, строчку из кое – как расставленных букв прочел. Нос его, веснушчатый и курносый, покраснел от гнева, из глаз брызнули слезы обиды. Он сжал в руке письмо так, что оно разломилось пополам, отбросил легкие обломки и... кинулся па Чурилу – на косолапого великана Чурилу! – с кулаками.

Вася удивленно взглянул па порхнувшую, словно перышко, и упавшую рядом с ним бересту. Вот оно что! Дразниться вздумали! Мальчишки в XIII веке, оказывается, тоже дразнились: "Невежя писа, недума каза, а хто се чита... ", здесь береста обломилась, по Вася догадался, что было написано в конце. Он сразу вспомнил, как школьные шутники подбрасывали ему в классе дразнилку, каждый день не ленились новую настрочить: "Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю! " Давнишняя школьная обида подняла Васю в бой. Он птицей налетел на Чурилу, уже небрежно уронившего маленького Онфима на землю.

Вмиг, к всеобщему изумлению, признанный силач Чурила оказался ловко повергнутым Васей, не отличавшимся с виду особой крепостью. Чурила обиженно засопел и ухватил своей лапищей Васю за левое плечо. Вася тут же перехватил его руку, рванул ее на себя и, подставив колено, бросил через него Чурилу на землю. Обиженно шмыгая носом, Чурила выставил вперед свои ручищи и медленно, по-медвежьи переваливаясь, двинулся на Васю. Мальчишки потеснились, давая Васе место для отступления, но Вася не пошел на попятный, наоборот, пригнувшись, метнулся он вперед к Чуриле, сгреб в кулаки его рубаху на плечах и стал падать назад, увлекая за собой противника. И уже у самой земли, когда всем казалось, что Чурила сейчас всей тяжестью падет па Васю и подомнет его под себя, Вася выставил ногу и ловко бросил Чурилу в сторону. Перекувыркнувшись через голову, он уже сидел верхом на побежденном Чуриле. Дружным восхищенным криком мальчишки приветствовали победителя. Благодарно сжал руку Васе счастливый Онфим.

Отец Сергий, вышедший на крыльцо игуменовых палат, видел мальчишечью схватку и сразу заметил поразительную ловкость Васьки, его натренированность и сноровку в борьбе. "Несть чудиновьская се чада", – уверился в своем подозрении отец Сергий и решил, что пришло время окончательного дознания.

Тем временем отец Феодосий нарядил мальчикам работу: кому дрова в поленницу складывать, кому воду с речки носить, троих ребят отправил ворошить и догребать вчерашнее сено. Ване с Васькой и Онфиму выпало перетащить стопку высушенных и гладко обструганных досок но узкой лесенке в надвратную церковку, где работал монах – иконописец.

Отец Антоний, маленького роста худой чернец, волосы его были забраны под круглую черную шапочку, расположился у окошка не законченной еще плотниками церкви. Он покрывал густым желтым клеем точно такую же липовую доску, какие втащили но крутым ступенькам лестницы мальчишки, но только на доску эту был наклеен холст – паволока.

– Добро, – не сразу обратился к ним отец Антоний и показал, куда складывать доски. В три ходки мальчики принесли и сложили порученный им груз и присели на деревянном полу церковки среди заготовок – прямоугольных дощечек с полукруглым верхом и с "плечиками" по бокам, глиняных чашек с водой и груды каких-то камушков.

– Отрочата, – подозвал отец Антоний Ваню и Васю, – надобе вапы терти.

Ваня и Вася оглядели все иконописное хозяйство, стараясь угадать, что же такое им требовалось тереть. Доски, глиняные черепки, камушки и кувшинчики, тонкие хорьковые кисти... Что же может здесь называться "вапой"? Ваня подтолкнул Онфима, укладывавшего принесенные доски друг на Друга:

– Что суть вапы?

– Вапы? – удивился Онфим Ваниной растерянности. – Вапами иконы пишуть.

Он принес ребятам по коричневому камушку и показал, как растирать, разминать их деревянным пестиком в глиняной чашке, "творити вапу". Работа была не из легких, пестик с трудом крошил гладкие края камушков, получался бурый порошок – охра.

– Добро, – похваливал ребят отец Антоний. Доска для будущей иконы в его руках была расчерчена пополам, и на каждой из половинок значились едва заметно начертанные слова: "Бориса ту написати", "Глеба ту написати".

Иконописец перебирал глиняные чашки с уже готовыми красками.

– Лазури ли възяти? – приговаривал он, как бы испрашивая совета у мальчишек и опуская кисть в ярко – голубую краску. – Али киновари? – Он мазнул по доске кистью из другой чашки, получился алый след. – Ярь-медянъка ныне добра, – похвалил отец Антоний, размешивая ярко-зеленую краску.

Его помощники усердно растирали бурые камушки в ровный сыпучий порошок, а Онфим доливал в их глиняные чашки квасу из небольшого узкогорлого кувшинчика и выкладывал в них ложкой крупные яичные желтки. Так готовилась "вапа" – краска, которой исполнялось "писанье честьныхъ иконъ".

– Отче, – подал голос Онфим, – а что имеши писати ныне?

– Два брата Борисъ и Глъбъ, – ответствовал отец Антоний. – Ведаете ли, яко Борисъ и Глебъ быста сыны Володимера князя, крестивъшаго землю Русьскую. Володимеръ же умре. И Святополкъ, сынъ стареишии, седе въ Кыеве по отци своемъ. Борисъ же плака ся по отци, и рече ему дружина Володимеря: "Се дружина у тебе и вои. Поиди сяди Кыеве на столе отьця своего". Он же рече: "Не буди ми възяти рукы на брата своего стареишаго". Святополкъ же приде ночью Вышегороду, отаи призъва вышегородьскые болярьце и рече имъ: "Не поведуче никому же убiите брата моего Бориса". И се нападоша акы зверье дивiи около шатра, и насунуша копьи и прободоша Бориса и слугу его. И положиша тело его принесши отаи Вышегороду у церкве святаго Василья. Окаяньнiи же си убiици придоша къ Святополку. Суть же имена симъ законопреступникомъ: Путьша, Талець, Еловить, Ляшько, отець же ихъ сотона. Святополкъ же окаяньныи помысли въ собе: се убихъ Бориса, како бы убити Глеба? И посла Святополкъ къ Глебу съ лестью, глаголя сице:

"Поиди въборзе отець тебе зоветь, не сдравить бо вельми". Глебъ же въборзе вседъ на конь съ малою дружиною поиде, бе бо послушьливъ отцю. И посла Ярославъ къ Глебу, глаголя: "Не ходи, отець ти умерлъ, а брать ти убiенъ отъ Святополка". Се слышавъ, Глебъ възъпи, плача ся по отци и по брате:

"Увы мне, Господи! Луче бы ми умрети съ братомь, нежели жити па свете семь". Се вънезапу придоша посланiи отъ Святополка на погубленье Глебу и повелеша вборзе зарезати Глеба. Поваръ же Глебовъ именем Торчинъ зареза Глеба, акы агня непорочна. Борисъ же и Глебъ еста ныне святая мужа, даста целебьныя дары Русьстьи земли: хромымъ ходити, слепымъ прозренье, болящимъ цельбы, печальнымъ утеху. И еста заступника Русьстеи земли молящася къ Богу о своихъ людехъ.

Рассказывая, отец Антоний легкими штрихами набросал на доске фигуры святых Бориса и Глеба. Святые явились на иконе в полный рост, держа в руках щиты. По краям отец Антоний расчертил икону на ровные квадраты, надписал их: "Ту Святополкъ убиваеть Глеба", "Ту Борисъ станомь стоить" – и объяснил, оборотясь к мальчикам: "Се икона съ житiемъ".

Мальчики поняли так, что "икона съ житiемъ" как книга с картинками, в ней будет выписана вся история жизни и подвигов святых Бориса и Глеба, та, что поведал им отец Антоний.

Выполнив порученную работу, Онфим побежал к отцу Феодосию сказать о сделанном и испросить, что делать дальше, а Ваня с Васей вскарабкались на высокую галерею под сводами церкви. Здесь было прохладно и сумрачно. Сладковато пахло смолой и свежей стружкой, которая тихо шуршала под ногами. Из окошка, прорубленного в галерее, Вася увидел, как в монастырские ворота въезжают пустые телеги, устланные сеном и серыми кусками рогожи. Рослый крестьянин, ведший под уздцы первую лошадь, завидев игумена Арсения, ступившего из палат на крыльцо, остановил обоз, с поклоном подошел под игуменово благословение, подал ему небольшой кусок бересты. Пока игумен читал послание, гонец смиренно ждал, игумен согласно кивнул, и весь обоз втянулся в монастырь к амбарам, откуда монахи стали выносить наполненные мешки и грузить их на телеги. Закончив носить мешки, выкатили из погреба – ледника несколько бочек с солониной и рыбой и тоже погрузили на телеги. Отец Феодосий долго возился с запором одного из высоких амбаров и, отперев его наконец, один за другим вытаскивал оттуда мечи, копья, кольчуги. Все это укладывали в сено, таили под серой рогожей.

– Гляди, обоз снаряжают, – первым догадался Ваня. – И оружие тут, и еда.

– Постой! – спохватился Вася. – Да ведь это та самая помощь, о которой говорилось в княжеской грамоте. Помнишь: "Пришли жита и меци и кольцюгы".

– Значит, повезет он все это, – Ваня показал пальцем на кряжистого краснолицего мужика, – к князю, к которому наши студенты собирались. Вот за кем надо бежать!

– Да как же мы за ним побежим? – удивился Вася, но досказать он не успел, позади скрипнула половица галереи, зашуршала стружка. Рядом с ними, счастливо улыбаясь, стоял Онфим:

– Отець мя зоветь дому грамотъку прислалъ есть. Он протянул ребятам коротенький листок бересты, на котором было выцарапано: "Поклонъ отъ Ивана къ отьцю Сергiю. Пришли ми сынъ Онфимъ. Несть бо кому сено косити".

Онфим был очень рад возвращению домой:

– Тамо и мати увижю, и сестру.

Сказав это, он (вот добрая душа! ) жалостливо посмотрел на пригорюнившихся мальчишек, понимая, как больны им, погорельцам, мысли о родном доме, и добавил:

– Добро бы было и вамъ ехати, просилъ есмь отца Сергия, да не пущаеть, а васъ въ дворъ зоветь.

Онфим выглянул в окно, показал на стоявшего внизу отца Сергия, тихо беседовавшего с незнакомым ребятам священником.

– Отець Сергiи сказаеть, яко пришелъ есть изъ Чудиновьское слободы попъ и хочеть васъ видети.

От такого известия Ваню и Васю прошибло холодным потом. Что делать? Беда! Хорошо, что Онфим, торопясь, уже сбегал с лестницы, выкрикнув на прощанье:

– Просите отца Сергiя пущати васъ съ мною въ Новъгородъ.

Ничего не оставалось нашим ребятам, как бежать, и бежать немедленно...

Вслед за обозом выйти к княжеской дружине, разыскать студентов, а с ними уже не страшно. Бежать! Но как? Ваня показал другу на пристроенные к церковке леса, это плотники довершали ажурное резное убранство деревянной маковки. Через окно Ваня первым выбрался на покатую крышу надвратной церковки с противоположной стороны от монастырского двора и, стараясь не смотреть вниз, покарабкался к ее краю. Вася неотступно следовал за ним. К краю крыши тоже крепились леса. Обдирая руки па плохо обструганных досках, беглецы спустились на землю за монастырской стеной. Спрятавшись в густом придорожном кустарнике, они стали ждать обоза.

Княжеский посланец очень спешил. Нагруженные хлебом, солониной и оружием телеги в сопровождении нескольких верховых уже через час были выведены за монастырские ворота. Впереди, все так же держа под уздцы лошадь, шел виденный уже ребятами крестьянин, а на последней телеге безмятежно полеживал Онфим.

Ване вдруг в голову пришла замечательная идея!

Он дернул за рукав Васю и, когда телега скрылась за поворотом лесной дороги, выскочил из скрывавших их зарослей и бросился вдогон проехавшему обозу. Вслед за ним побежал недоумевающий Вася. Едва телеги замаячили впереди, Ваня радостно закричал:

– Онфимъко, пожьди насъ, Онфимъко. Отець Сергiи пустилъ есть насъ въ Новъгородъ съ тобою.

Ребятишки взобрались на последнюю телегу, устроились на мешках с зерном. Обозный, к которому сбегал Онфим и рассказал о разрешении отца Сергия ехать Ване и Васе с обозом, согласно закивал в ответ. Наконец-то ребята перевели дух.

Лошади исправно тянули воза, по обозный то и дело понукал их, беспокойно оглядываясь по сторонам. Что и говорить, тревожное было время, немало лихих людей бродило по дорогам в эту пору. Понаехало проклятых чужеземцев, да и свои баловали, бродники да ушкуйники – бродячие шайки, грабившие кого ни встретят.

– С подъводами не ходила еста? – спросил Онфим, заметив, как неловко сидит Вася на телеге, не зная, куда лучше приладить ноги.

– Не, – мотнул головой Ваня, который сидел верхом на мешке, того и гляди съедет вниз, – мы дома сидимъ.

– А отець мя береть, – приподнялся Онфимка на локте и кивнул на изукрашенную упряжью лошадку, тянувшую их телегу: – У отьца моего быстрiи кони и велици. Отець мене наряжаеть кони паствити.

Какое-то время мальчики ехали молча. Онфим вспоминал, как хорошо ехать с отцом с сенокоса на подводах, доверху груженных сеном. Отец сажает Онфима на самый верх воза. Дух захватывает от высоты, и так сладко и душисто пахнет подвяленной травой...

Вася размышлял о том, что, видно, не придется им уже кататься на велосипедах и на машинах уже не поездить. Будут они с Ваней учиться ездить верхом, да вот так на телегах путешествовать. А дома не ведают, жив ли он, плачут, наверное...

Ване же думалось, что разыскать студентов будет, верно, нелегко. Кто знает, что с ними за это время приключилось...