Текст книги "Серийные преступления"

Автор книги: Татьяна Ревяко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

– Он серьезный, состоятельный. Мы условились, что свадьба состоится на пасхальные праздники.

– Но свадьбы не было. Почему?

– У него были осложнения с документами. Он написал, чтобы ему их выслали, но в то время почта работала ненадежно. Документы не прислали.

– Насколько мне известно, вы с матерью побывали в Рокруа.

– У меня было чувство, что что-то не в порядке. Мы были у мэра, который сообщил нам, что в Рокруа никогда не проживал никакой фабрикант по имени Гуйе.

– Не показалось ли вам это подозрительным?

– Мне было все равно. Я люблю его телом и душой.

– А ваша мать?

– Принуждала меня разойтись с ним. Перестала ему верить.

– Почему же вы это не сделали?

– Не хотела. Договорилась дома, что мама никому ничего не скажет, чтобы она забыла о визите к мэру.

– Ваша мать согласилась?

– Не совсем. Но в конце концов пообещала, что будет молчать. Однако между мной и матерью уже возникло что-то… И я переселилась.

– В квартиру на улице Рошешуар?

– Да. И там я прожила прекраснейшие дни своей жизни. Тогда я написала своему жениху, что встретила единственного на свете человека, которого могу любить.

– Хорошо, мадемуазель Сегре, любовь – это одно дело… Но почему же вы не задумались? Ничего вам не казалось подозрительным? Ведь после возвращения из Рокруа вы должны были понять, что ваш любовник лжет вам в глаза. Неужели и тогда вы его ни о чем не спросили?

– Нет.

– Как же объясняли себе его ложь?

– Говорила себе, что, возможно, он дезертировал, может быть, его разыскивает полиция за то, что он сбежал от жены.

– Вам было все равно?

– Разумеется, ведь я его любила.

Только 7 ноября 1921 года многократный убийца предстал перед судом в Версале. Процесс длился почти месяц. Было выслушано сто пятьдесят свидетелей. Подсудимый держался необычайно спокойно. Отвечал толково, даже иногда дерзко, на протяжении всего процесса не проявил усталости или признаков сомнения, прекрасно владел собой, хотя знал, что речь идет о его жизни.

Ландру не помог ни один из лучших адвокатов того времени, ни знаменитый мэтр Моро-Жеффери, ни заключение психиатров, подтвердивших, что подсудимый страдает тяжелой патологической наследственностью, что он не способен полностью отвечать за свои поступки. Анри Дезире Ландру окончил свою жизнь в Версале под гильотиной 25 февраля 1922 года около шести часов утра. Он отказался от капеллана, рюмки рома и последней сигареты. Перед казнью он еще раз заявил, что не виновен.

Когда палач Дебле поставил точку в деле убийцы, последняя любовница Ландру Фернанда Сегре уехала из Франции. Она работала детской медсестрой в Ливии. Хотела вернуться в театр, но это ей не удалось. В Париже она появилась только в 1963 году, уже после того, как известный французский режиссер Клод Шаброль снял о ней и Ландру полнометражный фильм. Она подала жалобу на кинокомпанию из-за того, что в сцене в постели ее показывают обнаженной. Она потребовала денежного возмещения в размере двухсот тысяч франков за оскорбление своего имени и памяти незабываемого любовника Ландру. Суд постановил, что ей причитается всего десять тысяч, поскольку «убийцу Ландру уже можно считать исторической личностью, и его личная жизнь принадлежит общественности».

Фернанда Сегре, страдавшая тяжелой болезнью позвоночника, позднее жила в доме для престарелых. В феврале 1968 года ее труп был найден в замковом рву во Флер-де-л’Орне. Она покончила с собой, оставив письмо, в котором объясняла, что не способна уже переносить сильные боли. Конверт с письмом она положила на ночной столик между фотографиями своих родителей и убийцы Ландру, которого любила до конца своей жизни.

(Б. П. Боровичка. Невероятные случаи зарубежной криминалистики. М., 1991)

Приговоренный к смерти 24 раза

В мае 1924 года на реке Лейне, в районе завода на окраине Ганновера, всплыл человеческий череп. В течение двух недель на том же месте были найдены еще черепа. Экспертиза установила, что они были отделены от туловища каким-то острым орудием и все пять принадлежали мужчинам в возрасте не старше 20 лет. Эти обстоятельства навели уголовный розыск на мысль, что налицо убийство и что убийцу следует искать в гомосексуальных кругах.

По подозрению был арестован некий Фритц Хаарман, 45-летний гомосексуалист, промышлявший скупкой краденого. Под тяжестью улик задержанный сознался в совершенных им злодеяниях. В реке на указанном Хаарманом месте было обнаружено огромное количество человеческих костей, принадлежавших, по заключению специалистов, 24 убитым. Преступник так и не смог вспомнить, скольких людей он подверг мучительным пыткам, приведшим к смерти.

«Я не хотел никого убивать, – твердил на допросах Хаарман. – Мы занимались любовью, от сильного возбуждения я терял сознание, а утром просыпался и находил рядом труп с перекушенным горлом». Беззаботным смехом сопровождал Хаарман свои рассказы о том, как затем скальпировал и разрезал на куски трупы жертв.

Психиатры усмотрели в действиях маньяка симптомы вампиризма. Несмотря на серьезные сомнения в душевной вменяемости подсудимого, Хаармана признали виновным в убийствах и приговорили 24 раза к смертной казни.

(Версия-плюс, № 11, 1996)

Мелкий вор – большой убийца

Каким трудом достигается успех в раскрытии преступлений, хорошо видно на примере случая, ставшего сенсацией для профессионалов и вошедшего в историю криминалистики как триумф использования ею данных естественных наук. Правда, это было более пятидесяти лет назад, с тех пор появилось много новых средств и методов борьбы с преступностью. Но огромное значение использования криминалистикой данных естественных наук в этом примере особенно показательно. До этого ни разу возможности естественных наук не использовались так широко и не имели столь решающего значения, как в «деле Опитца». В журнале «Общественная безопасность», органе Интерпола, этот случай очень подробно описал начальник брауншвейгской криминальной полиции.

Зимой 1935/1936 года дирекция городской купальни в Брауншвейге неоднократно обращалась в полицию по поводу краж, совершаемых у посетителей. Преступник, вероятно один из посетителей римской паровой бани, подбирая ключи к закрытым кабинам, похищал деньги из кошельков и бумажников, причем всегда только в субботу после обеда.

Все попытки поймать его на месте преступления долго оставались безуспешными, пока наконец это не удалось 25 января 1936 года. Из замаскированного в потолке люка сотрудник бани увидел, как какой-то мужчина открыл чужую кабину и вытащил из кармана брюк деньги. Через несколько минут вора, оказавшегося страховым агентом Фритцем Опитцем, задержали и привели к директору купальни. Поначалу Опитц все отрицал, но затем, уличенный неопровержимыми показаниями свидетелей кражи, в определенной степени сознался. Полицейские обнаружили в его кармане пять ключей, три из которых подходили к кабинам 11-А и 11-В. В углу его кошелька торчала скомканная купюра в двадцать марок.

Опитц смущенно улыбался.

– Я знаю, что вы думаете. Но вы ошибаетесь. Я не вор, а лишь увлеченный ремесленник.

– Изготовление восковых отпечатков ключей тоже относится к вашим талантам? – спросил его одни из полицейских.

– Нет, с восковыми оттисками я не работал.

– Каким же способом вы изготавливали поддельные ключи?

– Из купленных болванок. При этом я использовал свои слесарные навыки.

– И для чего все это?

– Я получал большое удовольствие, когда видел, что мои ремесленные навыки оказывались на высоте.

– А кражи вам тоже доставляли удовольствие?

– Этим я только хотел себе доказать, что мое ремесленничество может иметь и практическое значение. «Маленькая рыбка, дело, которое лавров не принесет». Так думали сотрудники криминальной полиции, протоколируя высказывания «умельца» Опитца и желая лишь быстрее пойти домой в этот субботний вечер. Так думал и дежуривший в тот вечер вместо руководителя отдела борьбы с кражами сотрудник, которому доложили об этом случае. Он отпустил Опитца, не опасаясь, что тот скроется. Зачем мелкому воришке скрываться? Он женат, имеет двоих детей, близнецов, прежде ни в чем предосудительном замечен не был, как к страховому агенту претензий к нему нет. Действительно, все выглядело так, будто в сети криминальной полиции попала маленькая рыбка.

В понедельник утром сотрудники отдела краж провели в доме Опитца обыск, который никаких результатов не дал. Они искали очень поверхностно, хотя кто-то и высказал предположение, не является ли Опитц соучастником недавней кражи из брауншвейгского банка. Однако это предположение сочли несерьезным. А какие результаты мог дать обыск, если с субботы до утра понедельника Опитц имел 36 часов для того, чтобы хорошо спрятать все, что не должно было попасть на глаза полиции. Изъяли только тисочки и шесть маленьких напильников, которыми Опитц, вероятно, пользовался при изготовлении поддельных ключей. Итак, криминальная полиция завершила расследование «кражи в городской купальне», и прокурору оставалось лишь составить обвинительное заключение. Возможно, Опитц, как мелкий воришка, отделался бы небольшим или даже условным наказанием, если бы в дело не вмешался случай.

Месяц спустя двое подростков выловили в пруду необычные предметы: два пистолета без стволов, самострел, также без ствола, пять ключей и портфель с тридцатью браслетами и цепочками различной ценности. Все это они сдали в брауншвейгскую полицию, где находка пролежала несколько недель, пока не попалась на глаза начальнику полиции государственному советнику Шраепелю. Он внимательно осмотрел оба пистолета системы «маузер» калибра 7,65 мм и решил проверить, не связано ли это оружие каким-либо образом с тремя случаями разбоев в 1933 году и другими многочисленными нападениями, начавшимися в Брауншвейге еще в 1931 году. По его указанию была тщательно осмотрена местность у пруда.

Обнаружили кобуру для пистолета, по-видимому самодельную, какой-то кожаный ящичек без крышки, также ручной работы, две пистолетные обоймы с пятнадцатью патронами калибра 7,65 мм, кожаную шапку и кусок воска, на котором были заметны четкие отпечатки бороздок ключа.

Но этого Шраепелю было мало, и когда вода в пруду спала, поиски продолжились. Были найдены семь болванок для ключей и картонная коробка с патронами для осветительных ракет. В гильзах трех таких ракет осветительная масса была заменена крупной дробью.

Заготовки для ключей тотчас же напомнили начальнику полиции дело о кражах из городской купальни и то, что у страхового агента Опитца обнаружили пять поддельных ключей. Но Шраепель, конечно, еще не видел связи этих мелких краж с самыми крупными преступлениями, когда-либо совершенными в Брауншвейге. Если даже болванки ключей, найденные в пруду, принадлежат Опитцу, то какое он имеет отношение к пистолетам, самострелу и осветительным ракетам, также лежавшим на дне? Может быть, не Опитц, а кто-то другой бросил их в пруд? Одни лишь предположения мало что значили. Это Шраепель прекрасно понимал. Тогда он решил поближе познакомиться с прошлым Опитца.

Знакомство это не дало ничего, что хотя бы косвенно говорило о возможности совершения Опитцем преступлений. Опитц окончил гимназию, затем стал военным моряком. Война 1914 года застала его в Рижском порту, где он был взят в плен. После освобождения из плена он еще два года плавал матросом, а затем с 1920 года проживал в Брауншвейге. В 1915 году он был привлечен к суду за оскорбление и приговорен к штрафу. Оскорбление заключалось в том, что он обнажался перед женщинами, т. е. страдал эксгибиционизмом. Но человек с такими сексуальными отклонениями совсем не обязательно должен быть преступником. И все-таки опытный начальник полиции чувствовал: с Опитцем не все в порядке.

При повторном, на этот раз тщательном обыске в доме Опитца нашли довольно необычное сочетание различных предметов: остатки кожаного шлема для мотоциклиста, ящик с обрезками кожи, ножницы для жести, листы алюминия, пять карманных фонариков, остатки черного шнура, два мотка шпагата, кусок воска, полевой бинокль в кожаном футляре и почти полное оборудование слесарной мастерской. Принадлежали ли все эти предметы любителю помастерить или опасному преступнику?

– Я могу лишь еще раз повторить, что очень люблю ремесленничать, – заверял Опитц. – Правда, я должен признать, что эта страсть привела меня к преступлению. Вот все, что я могу сказать.

Таковы были объяснения Опитца и на допросах. На вопросы о том, почему он бросил в пруд пистолеты, самострел, патроны, ключи и все остальное, он постоянно отвечал:

– Вы хотите знать, почему я это сделал? А я вас спрашиваю: почему именно я это сделал? Почему, собственно говоря? Почему?

Шраепель должен был признать, что так дело дальше не продвинется. Чтобы уличить Опитца, нужны были объективные доказательства. А Шраепель интуитивно чувствовал: Опитц причастен к каким-то из 57 нераскрытых разбойных нападений и к большому числу других преступлений, в том числе к убийствам, совершенным в районе Брауншвейга. Чтобы доказать все это, нужен был такой мощный союзник, как естественно-научные методы криминалистики.

Кошмар Брауншвейга и его окрестностей

Шраепель начал тщательно знакомиться с материалами уголовных дел о серии страшных преступлений, подобных которым в Германии прежде не встречалось. Это был длинный ряд преступлений, совершенных в Брауншвейге и его окрестностях с 1928 по 1934 год, цепь ужасов и террора.

Сначала все выглядело как проделки хулиганов, которые наваливали камни на железнодорожные рельсы, чтобы остановить поезд. Затем такие случаи участились. Расследование показало, что дело значительно серьезнее, чем простое хулиганство. Это напоминало действия организованной банды, планомерно осуществлявшей нападения. В одном случае путь загораживали камнями, в другом отвинчивали гайки, скреплявшие рельсы, в третьем разрушали стрелки и сигнализацию.

Спустя какое-то время преступники стали стрелять в локомотивные бригады, тяжело ранили трех железнодорожников. Обстрел велся как пулями, так и крупной дробью. Несмотря на все усилия, застать преступников на месте преступления не удавалось. Находили только следы: отпечатки подошв обуви длиной 29 см и шириной 10 см с каблуком длиной 7 см и шириной 6,5 см, четыре гильзы, пули и дробь.

Число нападений достигло уже 64, когда в 1934 году по подозрению в совершении этих преступлений были арестованы два железнодорожных полицейских. Им вменялось в вину также присвоение 30 тысяч марок. Последнее они полностью признали, но категорически отрицали свою причастность к нападениям на железной дороге. Их оправдания ни к чему не привели, и они были приговорены к лишению свободы, несмотря на крайне сомнительные доказательства их вины. Верховный суд жалобы полицейских оставил без удовлетворения.

Сомневаясь в виновности полицейских, начальник брауншвейгской полиции продолжал изучать материалы дел о преступлениях на железной дороге. Он наткнулся на интересный факт. Обстрел проводился дробью № 1, тогда как охотничьи патроны чаще всего снаряжались дробью № 16. Стреляя дробью № 16, преступник должен был бы находиться вблизи железнодорожных путей, так как дальность полета этой дроби невелика. Дробь же № 1 летит значительно дальше, и потому стрелок мог находиться на большом расстоянии от поезда. Шраепель натолкнулся и на высказывания двух железнодорожников, которые в момент выстрела смотрели в окно поезда и видели яркую вспышку совсем близко от локомотива, но в ее свете стрелявшего человека видно не было.

«Итак, вспышку выстрела видели совсем рядом с поездом, а стрелявшего не было видно. Почему это произошло? – рассуждал начальник полиции. – Может быть, стрелявший лежал в укрытии или же оружие было где-то закреплено, а к курку привязан шнур? А может, был установлен самострел, который приводился в действие проходящим поездом?» Шраепель чувствовал, что он на правильном пути в своих рассуждениях, но понимал, насколько трудно будет раскрыть эти преступления. Преступник, по-видимому, обладает некоторыми криминалистическими познаниями. Последнее опять заставило думать об Опитце, так как при обыске у него обнаружили очень много детективной литературы, учебники по криминалистике и даже чисто профессиональный журнал «Архив криминологии».

Изучив дела о 57 разбойных нападениях, Шраепель установил, что они начались сразу же после того, как вдруг прекратились нападения на железной дороге. Была ли тут какая-нибудь связь? Может быть, здесь действовал один и тот же преступник, который вдруг потерял интерес к нападениям на железной дороге и переключился на разбойные нападения? Так же как и при разбойных нападениях на железной дороге, все началось с незначительных преступлений, которые становились все более опасными и в конце концов привели к убийствам.

В первых сообщениях говорилось о незнакомом мужчине, который нападал на уединившиеся в парке или в лесу парочки. Мужчина внезапно возникал перед ними, ослеплял светом сильного электрического фонаря и с пистолетом в руке требовал денег. Забрав добычу, он бесследно исчезал в темноте. Нападал он и на парочки в уединенно стоявших автомашинах. Незнакомец внезапно сильным ударом выбивал стекло в машине и, угрожая пистолетом, требовал денег. Если пассажиры реагировали недостаточно быстро, он делал несколько предупредительных выстрелов.

Постепенно преступник ожесточился. Не получая денег сразу же, он бил потерпевших, простреливал покрышки на колесах автомашин. Были и случаи нападения на повозки с людьми, и если возница пытался скрыться, преступник стрелял в лошадей. Нападения становились все более дерзкими, например, прежде чем напасть на одну автомашину, он приводил в негодность другие, стоявшие рядом, чтобы его не на чем было догнать.

В течение одной ночи он стал уже совершать по нескольку нападений. Никто не чувствовал себя в безопасности. Разбойник стал кошмаром всего Брауншвейга и его окрестностей. Чего только не предпринимала полиция для его задержания, но это никак не удавалось. Разыскиваемый все время ускользал, постоянно он оказывался более быстрым, чем полиция, и как сквозь землю проваливался. Иногда только на месте нападения оставались патронные гильзы – единственные видимые следы.

Знакомясь с донесениями о нападениях и протоколами допросов потерпевших, начальник полиции обратил внимание на некоторые обстоятельства, в определенной степени противоречащие его версии о том, что преступление совершал один Фридрих Опитц. Так, некоторые из потерпевших утверждали, что перед нападением их освещали двумя сильными электрическими фонарями, каждый из которых двигался самостоятельно, то есть преступников было двое. Однако, будучи ослеплены, они самих нападавших не видели. Другие же замечали только пистолет в руке разбойника, который после угрозы избивал их. Несмотря на такие противоречия, Шраепель все-таки оставался при мнении, что преступником, судя по всему, был Опитц. Но для того чтобы предъявить подозреваемому обвинение в целом ряде нераскрытых преступлений, совершенных в прошлые годы, начальник полиции должен был убедить в его виновности прокурора, а для этого нужны были неопровержимые доказательства. А пока Опитц все еще официально считался мелким воришкой, похищавшим у посетителей бани небольшие суммы денег.

Но Шраепель не только изучал материалы нераскрытых уголовных дел – он поручил своим сотрудникам собирать любые сведения о подозреваемом. Так, у сотрудников страховой компании, где работал Опитц, удалось узнать, что у него стало своего рода спортивным увлечением выслеживать в темноте уединившиеся парочки, наблюдать их интимное поведение, а на следующий день рассказывать об этом на работе во всех подробностях. Эта информация очень заинтересовала начальника полиции, так как преступник начал серию нападений с уединявшихся любовных парочек. Не являлась ли она одним из косвенных доказательств того, что этот незаметный страховой агент и опасный разбойник – одно и то же лицо?

Коллеги по работе рассказали еще о некоторых необычных чертах его характера. Так, молчаливый и сдержанный Опитц буквально преображался, когда рассказывал о каких-нибудь несчастных случаях или преступлениях, память на которые у него была буквально феноменальная. Спустя много лег он помнил о каждом случае самоубийства, каждом заметном преступлении или несчастном случае. Поэтому никого не удивляли его рассказы о мельчайших подробностях преступлений, совершенных на железной дороге, о личности возможного преступника и даже о том, когда эти нападения вновь произойдут. Товарищей по работе только поражало его «ясновидение», так как предсказания всегда сбывались. Это «ясновидение» ни в коей мере не удивило начальника полиции, лишь усилило его подозрения в отношении Опитца.

Но все это были лишь догадки и незначительные косвенные доказательства. Нужны были иные доказательства, достаточные для признания Опитца виновным и его осуждения. Но не было ни признания подозреваемым своей вины, ни свидетельских показаний, прямо указывающих на конкретного виновника. Оставалась только надежда на использование естественнонаучных методов современной криминалистики. Только это могло бы в случае удачи разоблачить опаснейшего преступника.

При расследовании криминалисты исходили из предположения, что многочисленные предметы, найденные в пруду, принадлежали Опитцу. От правильности этого предположения зависела возможность отнести к делу и многие другие доказательства. Прежде всего, требовалось выяснить, одними ли инструментами обработаны ключи, изъятые при аресте у Опитца и обнаруженные в пруду. Затем нужно было доказать, что ключи из пруда и найденные там другие предметы, такие, как части кожи, гильзы и осветительные ракеты, происходят из одного источника. И еще нужно было доказать, что эта находка принадлежит лицу, совершавшему преступления на железной дороге и многочисленные разбойные нападения. При наличии таких доказательств было бы уже нетрудно загнать Опитца в угол. Если во всех деталях установить, как он действовал при нападениях, какую технику применял, то он признает свой проигрыш. Но для того, чтобы получить эти доказательства, детективам в белых халатах надо было проявить все свое умение.

Прежде всего они занялись ключами. На двух ключах был нацарапан номер 13-А. Один из этих ключей эксперты обозначили номером 1 (это был ключ, найденный в пруду), а второй номером 2 (ключ, изъятый у Опитца после ареста в городской купальне). Ключ № 2 легко открыл кабину 13-А, ключ № 1, хотя внешне и был таким же, замок не открывал, так как один из его зубцов на бородке был слишком короток. При изготовлении ключа № 2 этот недостаток был устранен. Следовательно, не случайно ключ № 1 оказался выброшен. Присущий ему недостаток исправить было уже нельзя.

Криминалисты также со всей очевидностью установили, что цифра «3» и буква «А» на обоих ключах содержат признаки почерка Опитца. Определили также, что оба ключа обрабатывались одним и тем же напильником, причем напильник держали в одном и том же положении.

Этих доказательств было уже достаточно для того, чтобы любой суд убедился: ключи из пруда и из бани принадлежали одному и тому же лицу. Но доктор Неринг, проводивший экспертизу по поручению полиции, на этом не остановился.

Удалось доказать, что частицы желтого и белого кварцевого песка из портфеля, найденного в пруду, аналогичны частицам песка, обнаруженного в складках и швах голубой куртки Опитца. В портфеле были также обнаружены несколько волокон хлопковой пряжи, совпадавшей по структуре и цвету с волокнами ткани куртки, в которой Опитц был в момент ареста.

Сотрудники криминалистической лаборатории выяснили еще некоторые немаловажные детали. Так, ни на одном из предметов не было найдено следов табака, в то же время на многих вещах имелись крошечные частицы шоколада. Таким образом, даже если предполагать, что владельцами исследовавшихся вещей были разные люди, то, по-видимому, они оба не курили и оба ели шоколад. Установили также, что суровые нитки, использованные при изготовлении кобуры, найденной в пруду, и нитки из мотка, обнаруженного при обыске у Опитца из одного и того же материала и совпадают по другим физическим признакам.

Круг доказательств все время расширялся. Вскоре выяснилось, что волосы на подкладке кожаной шапки идентичны с волосами Опитца, покрышки автомашин прокалывались шилом, принадлежащим Опитцу.

Но еще немало загадок оставалось. Откуда взялись электрические фонари, двигавшиеся независимо друг от друга, о которых говорили потерпевшие? Куда делись многочисленные гильзы, которые должны были оставаться на местах происшествий после выстрелов? Ведь преступник исчезал так быстро, что он просто не мог успеть подобрать гильзы. Между тем лишь в нескольких случаях на местах происшествия было найдено по одной гильзе.

И тут выявилось совершенно неожиданное. По следам на оружии, сопоставляя их с найденными предметами, криминалисты установили, что к своему маузеру Опитц алюминиевыми полосками прикреплял маленький кожаный ящичек, в который и падали гильзы после выстрелов. Этот самодельный ящичек, назначение которого сначала было неясно, и обнаружили в пруду. К этому же ящичку прикреплялся один из фонарей, а другой был укреплен в петле на кожаной шапке. Так объяснялась загадка с двумя независимо двигавшимися фонарями.

Очень важным было исследование оружия, а также использованных пуль и гильз. Здесь помимо доктора Неринга к проведению экспертизы подключился и профессор Брюнинг, который раньше уже занимался исследованиями, связанными с нападениями на железной дороге. Еще тогда он установил, что из 33 патронных гильз и шести пуль или их остатков, найденных при осмотре мест 48 нападений, одна гильза выстрелена из малокалиберной винтовки, другая из пистолета калибра 6,35 мм, а все остальные из маузера калибра 7,65 мм. Тогда, в 1933 году, когда об Опитце и речи не было, эти сведения мало что давали, сейчас же они приобретали новое значение.

Криминалистические исследования также подтвердили, что найденные в пруду осветительные ракеты точно подходили к самострелу, принадлежавшему Опитцу. Все гильзы, которые, несмотря на улавливающий ящичек, все-таки иногда падали на землю, были выстрелены из пистолетов системы «маузер», найденных в пруду вместе с другими вещами, принадлежавшими Опитцу.

Основываясь на всех этих доказательствах, криминальная полиция предъявила Фридриху Опитцу обвинение в совершении 122 тяжких преступлений. Прокурор согласился с доказанностью лишь 44 преступлений, в том числе трех разбойных нападений. В других случаях прокурор счел заключения экспертов недостаточными, тем более что свидетельские показания не всегда были надежны, а Опитц свою вину категорически отрицал.

11 июня 1937 года за два убийства, несколько покушений на убийства, неоднократные разбойные нападения и ряд других преступлений Опитц был дважды приговорен к смертной казни.

Криминальная полиция данным приговором брауншвейгского суда присяжных была, конечно, не удовлетворена, так как считала, что доказано гораздо больше преступлений. И криминалисты были правы. 9 июля 1937 года Опитц сам обратился к прокурору Брауншвейга с письмом, в котором признал совершение значительно большего числа преступлений и очень подробно описал их.

Толчком к признанию послужил арест его жены как соучастницы, и он стал доказывать, что она ничего не знала.

После этого признания полиция вновь предъявила Опитцу обвинение во множестве преступлений. Убийца с ужасающим хладнокровием детально описал всю технику осуществления каждого из них. При этом его признания выходили далеко за рамки тех преступлений, которые полиция вменяла ему в вину. Опитц рассказал также, почему он стал преступником.

– Как я помню, все началось с того, что во время отпуска у меня кончились деньги и мне пришла в голову мысль кого-нибудь ограбить. В дальнейшем возникали и другие причины: жажда приключений, желание проверить свои криминалистические познания, любовь к оружию.

Опитц признал, что нападения на железной дороге тоже его рук дело. Как уже указывалось, полиция это только предполагала, но вменить ему в вину не смогла. Теперь признания Опитца были детально проверены, ведь речь шла уже не только о его судьбе, но и судьбе двух железнодорожников, которые были осуждены за нападения на поезда и отбывали наказание, будучи невиновными. Чтобы прояснить эту ситуацию, четыре гильзы, найденные в декабре 1929 года на месте происшествия, а также одну пулю, застрявшую на излете в ботинке одного из обстрелянных потерпевших, направили в Берлин профессору Брюнингу. Его заключение снимало все сомнения. Три из четырех гильз, а также пуля были выстрелены из пистолета системы «маузер», принадлежавшего Опитцу. Невиновные железнодорожники были освобождены.

Казнь многократного убийцы, разбойника и террориста Фридриха Опитца состоялась 12 октября 1937 года. Хладнокровно и сосредоточенно, но с несомненным вниманием он до последнего своего мгновения рассматривал гильотину – до тех пор, пока ее нож не упал.

(X. Хефлинг. Шерлок Холмс в наши дни. М., 1991)