Текст книги "Серийные преступления"

Автор книги: Татьяна Ревяко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

«Князь Одоевский»

А. Ф. Кошко рассказывает в своей книге «Уголовный мир царской России» о деле одного афериста, бывшего актера Михайлова.

«Как-то в приемные часы ко мне в кабинет явился неизвестный чиновник. Вошел он в форменном сюртуке, при шпаге и в белых нитяных перчатках. Это был малый лет тридцати, некрасивый, с удивительно глупым выражением лица.

– Честь имею представиться вашему превосходительству – губернский секретарь Панов, – отрекомендовался он.

– Присаживайтесь. Что вам угодно? – Я явился к вашему превосходительству по личному делу. Я стал жертвой мошенничества и пришел просить вашей защиты.

– Расскажите, в чем дело?

Панов скромно откашлялся в перчатку и сказал:

– Конечно, я сам виноват в том, что произошло со мною, я проявил излишнюю доверчивость, но все же обидно ни за что, ни про что потерять восемьсот рублей.

– Нельзя ли ближе к делу, мне время дорого?

– Да, конечно! – сконфузился Панов. – Но не легко мне приступить к объяснению, так как, в сущности, это целая исповедь.

– Ну, что ж, исповедайтесь, не стесняйтесь! Панов оттянул пальцем туго накрахмаленный воротник, мотнул головой и принялся рассказывать:

– Видите ли, ваше превосходительство, по природе своей я человек крайне честолюбивый и должен сознаться, что всякому чину, ордену и классу должности придаю большое значение. Сам я из простой семьи, но окончил гимназию и с помощью добрых людей пристроился чиновником в Департамент Герольдии. Служу я там шестой год, получаю сто рублей в месяц. Первое время был доволен, а затем затосковал. Вижу, что ходу мне не дают, так как и протекции у меня нет, да и сослуживцы универсанты обгоняют. Хоть жалованье мое и небольшое, но родительское наследство помогает мне существовать безбедно.

И вот, видя, что карьеры мне в Сенате не сделать, я стал громко сетовать на судьбу. Тут один из моих приятелей мне и посоветовал: „Дай, – говорит, – объявление в газетах, что ты готов, дескать, уплатить тысячу рублей тому, кто предоставить место на 200 р. в месяц чиновнику с пятилетним служебным стажем и неопороченным формуляром“.

Идея мне показалась хорошей. „И правда, – подумал я, – дай-ка попробую“. И попробовал.

Вскоре получаю приглашение явиться в Европейскую гостиницу в № 27, для переговоров по делу об объявлении. Обрадовался я и полетел на Михайловскую, захватив тысячу рублей. Вхожу в эту шикарную гостиницу, поднимаюсь в третий этаж и робко стучу в 27-й номер. „Войдите!“ – ответил мне зычный, важный голос. Я вошел в небольшую прихожую, а затем в богато обставленную комнату, вроде кабинета. За письменным столом сидел господин лет пятидесяти, на вид – совершенный сановник. Он любезно привстал, протянул мне руку и промолвил: „Князь Одоевский. Я пригласил вас согласно вашему газетному объявлению. Скажите, что заставляет вас искать места на двести рублей: материальная зависимость или иные, быть может, побуждения?“

– Нет, ваше сиятельство, – пролепетал я, – материально я независим, но, сознаюсь вам откровенно, что червь честолюбия меня усиленно точит.

– Я так и думал, – сказал он мне. – Ну, что же, честолюбие в меру – черта скорее симпатичная и во всяком случае – естественная в молодом человеке. Я могу помочь вам, у меня большие связи. Но должен вам заметить, что вы несколько наивны. Помилуйте, вы предлагаете тысячу рублей за двухсотрублевое место! Что же, вы хотите не только широко шагнуть по иерархической лестнице, но желаете менее чем в год окупить и все понесенные расходы? Нет, молодой человек, так дела не делаются! Не менее двух тысяч рублей – иначе нам и говорить не о чем!

– Что же, я заплачу и две, если место хорошее.

– А вы, собственно, чего бы хотели? – спросил он более мягким тоном.

– Я, право, не знаю, ваше сиятельство, может быть, вы посоветуете?

– Да кто вы такой и где служите?

Я подробно рассказал ему о себе. Внимательно слушая мой рассказ, он потянул к себе ящик с сигарами и предложил мне.

– Благодарю вас, ваше сиятельство, я не курю.

Не торопясь, князь обрезал сигару и медленно ее раскурил, после чего откинулся на спинку кресла и, пуская тонкие струйки дыма, глубоко задумался. Наше молчание длилось несколько минут. Наконец, как бы очнувшись, он сказал:

– Вот что. Конечно, достать вам место на двести рублей я могу хоть завтра. Но мне кажется, вряд ли это вас устроит. У вас имеется существенный недостаток – отсутствие высшего образования. Положим, я вас устрою каким-нибудь столоначальником, но не говоря уже о том, что ваши сослуживцы будут коситься на вас, вы попадете в тупик. Вам не дадут дальнейшего продвижения и вы карьеры не сделаете.

– Так как же быть, ваше сиятельство?

– Скажите, вы не отказались бы от службы в провинции?

– Нет, душа моя не льнет к провинции. Разве что-нибудь блестящее?

– Хотите, я вас устрою вице-губернатором? Конечно, не в центральной России, а где-нибудь на окраинах, например, в Сибири и, разумеется, не за две тысячи рублей?

От неожиданности и восторга у меня закружилась голова.

– Конечно, – пробормотал я, – это было бы чудесно! Но где же, мне, пожалуй, и не справиться с такой должностью!?

– Э, полноте! Не боги горшки лепят, справитесь, привыкнете! Да в Сибири вы и не будете бельмом на глазу – это ведь не Петербург!

Придя несколько в себя, я спросил:

– А каков бы был ваш гонорар?

– Ну, да что об этом говорить, – сказал князь, морщась брезгливо, – каких-нибудь пять-шесть тысяч!

Обычно за такие дела я беру примерно годовой оклад своих протеже. Вас не должно коробить это торжище, так как вы понимаете, конечно, что жизнь – борьба, и за последнее время особенно обострившаяся, все так дорого, за все так дерут!

– Помилуйте! – поспешил я сказать. – С какой же стати вы стали бы хлопотать за постороннего человека? Я прекрасно понимаю и всегда держусь правила, что всякий труд должен быть оплачен.

– Вот именно! Итак, вы согласны?

– Согласен, ваше сиятельство?

– Отлично! Я завтра же повидаю кой-кого из министров и поговорю относительно вас. Вот вам листок бумаги: напишите на нем ваше имя, отчество, фамилию, учреждение, должность и т. д. А то вы у меня не один, как бы не перепутать.

Я повиновался. Затем он сказал:

– Я вам ставлю некоторые предварительные условия. – Во-первых, вы должны быть немы, как рыба, иначе вы можете напортить, конечно, но мне – вам никто не поверит, а себе. При первом вашем нескромном слове я напрягу все свои связи, и тогда вы очутитесь в Сибири, но на положении, мало схожем с вице-губернаторским. Во-вторых, – авансируйте мне рублей триста, так как в данную минуту я испытываю некоторую заминку в деньгах, а хлопоты по вашему делу могут быть сопряжены с непредвиденными расходами.

Я молча поклонился и поспешно передал князю триста рублей.

– Заезжайте ко мне послезавтра в это же время, – сказал он мне на прощание.

Я раскланялся и вышел, не чувствуя под собою ног от радости. Одеваясь внизу у швейцара, я взглянул на вывешенные визитные карточки постояльцев и с удовольствием узрел против 27-го номера имя князя Одоевского. Я поймал себя на этой мысли и подумал: ишь, Фома Неверный! Да разве и так не видишь, с кем имеешь дело? Какие же могут быть сомнения! Эх ты! Вице-губернатор тоже!

Следующий день я провел как бы в горячечном бреду. Я не отрывал глаз от карты Сибири, стараясь предугадать мою будущую губернию. В назначенный день и час я снова явился к князю. На сей раз он был облачен во фрак с синей лентой Белого Орла под жилетом. Он встретил меня словами:

– Хорошо, что не опоздали, а то я тороплюсь к П. А. Столыпину. Я кое-что успел уже сделать по вашему делу, в принципе мне обещано ваше назначение, но в данную минуту, кроме Якутска, вакансий нет. Ну, а Якутск с полугодовой ночью и шестимесячным солнцем вряд ли вас устроит. Но мне говорили о каких-то перемещениях. Словом, ваше дело на мази. Это меня особенно радует, так как по министерству внутренних дел я хлопочу сравнительно редко, уделяя свое внимание главным образом министерству двора и придворным званиям, с ним связанным. Приходите ко мне ровно через неделю, т. е. во вторник, к 12 часам, и я надеюсь, к тому времени дать вам окончательный ответ по вашему делу…

– Скажите, ваше сиятельство, вы можете и придворное звание устроить?

– Отчего же, конечно, могу! Барон Фредерике со мной считается и редко отказывает в моих ходатайствах.

– А что стоит это?

– Разно. Камер-юнкерство дешевле; камергеры, шталмейстеры, егермейстеры – дороже; гофмейстеры – еще дороже. Впрочем, – многое зависит от кандидата и положения его в обществе.

– Видите ли, князь, – сказал я, – есть у меня приятель из крупного петербургского купечества. Вечно жертвует он деньги на разные благотворительные учреждения ради чинов и орденов. Вот от этого самого приятеля я не раз слышал восклицания вроде: „Что чины? Что ордена? Вот устроил бы меня кто-нибудь камер-юнкером, так, честное слово, сто тысяч бы уплатил, не мигнув глазом“. У князя заблестели глаза.

– Купец? Этот трудно, очень трудно! Но не невозможно. За сто тысяч готов похлопотать. Вы вот что: когда придете ко мне через неделю, приводите и вашего приятеля. Мы поговорим. Ну, а теперь вы извините, Петр Аркадьевич (Столыпин) меня ждет. Да, кстати: вам опять придется раскошелиться на пятьсот рублей. Уж вы простите, что я все забираю, так сказать, вперед. Но завтра предстоит мне дорогой ужин у „Медведя“ с лицом, от которого зависит ваша судьба.

Скрепя сердце, вынул я пятьсот рублей и передал князю. Он спокойно спрятал их в бумажник и, подойдя ко мне вплотную, протянул руку. Я близорук от природы, но князь подошел ко мне так близко, что я успел разглядеть звезду на его груди. К моему удивлению, звезда была Станиславская. Уже что-что, а насчет чинов, орденов, петличек – я не ошибусь! Это моя сфера. Придя домой, я стал соображать. И чем больше думал, тем сильнее охватывали меня сомнения: князь живет в дорогой гостинице, а сидит без денег, и бессовестно забирает их у меня, ничего еще не сделав; купца обещает провести в камер-юнкеры, между тем, подобных случаев еще не бывало; наконец, – лента Белого Орла, а звезда – Станиславская, опять абсурд. Как поразмыслил и взвесил все, так и решил, что налетел я на мошенника и, не долго думая, явился к вашему превосходительству просить защиты.

– И хорошо сделали, так как сомнений нет! – сказал я. – Но только чем же помочь вам?

– Арестуйте жулика, ваше превосходительство!

– Ну, и что же дальше? Он от всего отопрется, свидетелей нет, доказательств – тоже.

– Так неужели же пропали мои деньги?

– На деньги вы поставьте крест, дело теперь не в них, важно задержать мошенника! Мы вот что сделаем. Вам когда назначено быть у него?

– В следующий вторник в 12 часов.

– О, почти еще неделя! Но ничего не поделаешь – придется ждать. Я дам вам во вторник агента и он под видом вашего приятеля-купца, мечтающего о камер-юнкерстве, явится с вами к князю. Вы постарайтесь навести разговор о подробностях вашего вице-губернаторства, а еще лучше попытайтесь всучить ему деньги (не бойтесь, их отберут при аресте!). Таким образом у нас будет свидетель. Поняли?

– Понял, понял прекрасно! – сказал повеселевший Панов. – Ну, подожди же, мошенник, попадешься и ты.

Мы распрощались.

Все вышло, как по писаному. Во вторник при свидании с клиентами князь, но подозревавший беды, принялся разглагольствовать о своих мнимых связях и о своем якобы всемогуществе. Панова он уже „назначил“ в Тобольск, а с моего агента успел сорвать пятьсот рублей на предварительные расходы, после чего был арестован и препровожден в полицию. Князь Одоевский оказался ямбургским мещанином Михайловым с тремя судимостями в прошлом.

– А-а-а… князь дорогой! Покорнейше прошу садиться, – приветствовал я афериста при его появлении у меня в кабинете.

– Не измывайтесь надо мною, г. начальник, – сказал грустно Михайлов. – Поверьте, что лишь тяжелая судьба толкнула меня на это дело.

– Удивительно бесцеремонна с вами судьба, Михайлов, вот уже четвертый раз, что она вас все толкает. Пора бы и перестать!

– Что же поделаешь? – развел он руками. – Стоит стать на этот путь, а уж там не остановишься! Впрочем, должен сознаться, что совесть меня не терзает, так как, в сущности, зла я не делал.

Бедных я ни обирал, моими жертвами были обычно люди с достатком, претендующие на лучшее служебное положение и не брезгующие при этом средствами для достижения своих целей. Вы не поверите, кто-кто ко мне не обращался только! Ради чина, ордена, какого-нибудь звания люди, на вид уравновешенные и серьезные, лезли доверчиво в мои сети. Господи! Да если я – какой-то несчастный Михайлов, бывший актер, без роду и племени, мог вселять доверие и зарабатывать не малые деньги, то что должно делаться в приемной у Распутина, действительно обладающего и связями, и фактической властью?

Я прервал этот поток философии, и „князь“ водворен был в камеру.

За „камер-юнкера“, „вице-губернатора“, „Белого Орла“ и прочие художества он поплатился полутора годами тюремного заключения».

(А. Ф. Кошко. Уголовный мир царской России. Новосибирск, 1991)

Зверское убийство детей на острове Рюген

Установить, принадлежит ли кровь человеку или животному, можно только путем лабораторных исследований. Сто лет тому назад это сделать еще не удавалось. Заслуга в разработке путей такого исследования принадлежит немецкому медику Уленгуту, предложившему в начале нашего века так называемый метод преципитационной реакции, то есть реакции, сопровождающейся выпадением осадка. Располагая набором сывороток, реципитирующих белки человека и различных животных, можно установить видовую принадлежность крови в исследуемом пятне путем контактов этих сывороток с вытяжками из данного пятна. Использование этого метода помогло тогда уличить виновника сенсационного двойного убийства.

«Зверское убийство детей на острове Рюген! Двое мальчиков в возрасте восьми и шести лет найдены расчлененными в лесу! Полиция лихорадочно разыскивает убийц!» Это страшное сообщение опубликовали в первых числах июля 1901 года все немецкие газеты. Вечером 1 июля двое детей не пришли домой. Их отец с двумя соседями и жандармом стал искать их в ближайшем лесу. Только на следующий день в чаще обнаружили два изуродованных трупа. Рядом в кустах лежал большой окровавленный булыжник, которым убийца проломил головы своим жертвам.

Следственный судья из Грайфсвальда, прочитав полицейский протокол осмотра места происшествия, твердо заявил:

– Умышленное убийство на почве полового извращения. Никаких сомнений, все улики свидетельствуют об этом. Надо надеяться, что убийца скоро будет схвачен.

Повсюду в окрестностях полиция опрашивала, не видел ли кто-нибудь обоих детей в сопровождении незнакомца. Уже в полдень торговка овощами сделала важное сообщение:

– Да, я хорошо знаю обоих мальчиков. Я видела, как с ними разговаривал Тесснов.

Полицейский чиновник насторожился:

– Вы говорите – Тесснов?

– Да. Людвиг. Он из Баабе, на Рюгене.

– Когда он разговаривал с детьми?

– Вчера, 1 июля, уже под вечер, – пояснила женщина, ясно понимающая важность своего сообщения.

– Скажите, что вы знаете про этого Тесснова?

– Ну, как вам сказать. Это довольно странный парень, настоящий чудак. Я его уже давно не видела, он работал в разных местах по всей Германии столяром и только недавно вернулся к нам на Рюген.

Больше ничего нельзя было вытянуть из торговки овощами. Вечером этого же дня, 2 июля, один рабочий сообщил:

– Я вчера вечером видел Тесснова по дороге домой, и мне бросилось в глаза, что его одежда вся в коричневых пятнах.

Подозрение укреплялось. Вскоре Тесснов был арестован, в своей рабочей одежде. В его шкафу полиция нашла еще хороший костюм, шляпу, бумажный воротничок и галстук – все новое. Эти вещи вместе с арестованным полицейские доставили к следственному судье.

– Значит, вы продолжаете утверждать, что не имеете никакого отношения к убийству? – спросил следственный судья столяра, который на протяжении всего допроса возмущенно отвергал подозрения. Он разыгрывал из себя оскорбленного, с упреком выкрикивая:

– Это невероятно, что вы здесь на меня пытаетесь навесить, господин следственный судья! Я даже муху не могу обидеть, не говоря уж об убийстве, да еще невинных маленьких детей!

– Почему вы тщательно выстирали отдельные части вашей одежды?

– Потому что там были пятна.

– Что за пятна?

Арестованный недоуменно пожал плечами, а затем произнес уклончиво:

– Откуда мне знать?.. Всякие.

– Примерно такие же пятна, как и на рубашке, на полях шляпы, на жакете, на обшлагах брюк и жилете?

Каждый предмет одежды, предъявляя подозреваемому, следственный судья держал у него перед глазами. Показалось, что раза два, глядя на свои вещи, Тесснов слегка вздрогнул, но овладел собой и упорно продолжал утверждать:

– Никакого отношения к смерти детей я не имею.

– Я спросил о пятнах, – непреклонно настаивал следственный судья. – Итак?..

– Если вам так необходимо это знать… Пятна на шляпе – это овечья кровь, уже очень старая.

– А остальные?

– Столярная морилка.

– Что?

– Да, это следы столярной морилки, с которой я работаю изо дня в день.

Слова «столярная морилка» заставили следственного судью насторожиться. Он вспомнил о другом убийстве детей – 9 сентября 1898 года в одной деревне под Оснабрюкком. Да, правильно… Тогда в лесу нашли расчлененные трупы двух маленьких девочек. Подозрение пало на столяра, который также объяснял коричневые пятна на своей одежде попаданием столярной морилки. «Удивительно! – промелькнуло в голове следственного судьи. – Лучше всего, пожалуй, запросить органы юстиции в Оснабрюкке».

Ответ ошеломил: подозреваемым тогда столяром был не кто иной, как Людвиг Тесснов из Баабе, на Рюгене. Но убийство двух девочек полиция так и не смогла раскрыть. «Интересно! – размышлял следственный судья. – Кажется, задержав Тесснова, мы схватили и убийцу тех двух девочек… Но это надо еще доказать, неопровержимо и бесспорно!»

Еще одно сообщение жандармерии с Рюгена дало следственному судье пищу для размышлений. Один пастух явился в полицию и заявил:

– Значит, это было в ночь с 11 на 12 июня. Я оставил своих овец на поле, а сам пошел в ближайший кабачок. Когда я вернулся, меня ждал сюрприз. Шесть или семь овец были варварски заколоты и разрезаны на куски, которые этот парень разбросал по всему полю.

– Какой парень? – спросил полицейский. – Вы его знаете?

Пастух покачал головой:

– Прежде я его никогда не видел. Если б я пришел немножко раньше, то прихватил бы его. Но, к сожалению, я увидел только, как он убегал.

– Вы бы его узнали?

– Конечно! Может, вы его уже схватили?

Прочитав протокол об этом случае, следственный судья сразу же вызвал пастуха к себе в Грайфсвальд и провел опознание Тесснова.

– Это он, господин следственный судья, тот парень, который зарезал моих овец! – взволнованно закричал пастух. – Я узнал его! Несмотря на то, что тогда было темно, я видел его со стороны. Его профиль, и его походка, и как он двигает руками… Это он, господин следственный судья, это он!

– Ну, Тесснов, что вы теперь скажете?

Голос следственного судьи звучал резко и пронизывающе, но столяр не поддался давлению и вновь начал заверять со страдающим и оскорбленным выражением лица, что он ни в чем не виноват.

– Как правда то, что я стою перед вами, господин следственный судья, так правда то, что я никогда не тронул ни одной невинной скотины.

– А пятна крови на вашей одежде?

– Это столярная морилка, вовсе не кровь!

Тесснов упорно продолжал лгать. 23 июля после очередного изнуряющего, но, как и прежде, безрезультатного допроса следственный судья докладывал прокурору:

– Я уверен, что он убийца. Но изобличить его исключительно трудно, если не невозможно.

– До сего времени это было именно так, дорогой коллега, – заметил прокурор, – но сейчас, применив метод Уленгута, можно точно доказать происхождение пятен.

– Метод Уленгута? Признаюсь, я о нем еще не слышал.

– Он известен всего несколько месяцев. В феврале Уленгут опубликовал свое вызвавшее сенсацию открытие, с которым я и ознакомился.

– Вы должны обязательно рассказать мне об этом, – попросил следственный судья.

– Все это довольно сложно, а я, как вам известно, не являюсь ни медиком, ни химиком. Но я понял, что теперь можно установить, образовано ли исследуемое пятно кровью, более того, принадлежит эта кровь человеку или животному, и какому именно. Например, рогатому скоту, лошади, свинье, овце или собаке.

– Если этот метод научно обоснован и неуязвим, то в судебной медицине была бы революция! – взволновался следственный судья.

– Верно, коллега, и мы не будем больше беспомощными перед убийцей, который невозмутимо утверждает, что кровь на его одежде от убитого животного.

– Мне нужна помощь этого Уленгута. Только так я смогу вывести Тесснова на чистую воду.

– Это очень просто сделать, так как он работает ассистентом на медицинском факультете Грайфсвальдского университета, в двух шагах отсюда.

Все это было очень кстати, так как общественность уже выражала недовольство по поводу того, что убийца детей все еще не найден.

Когда Пауль Уленгут получил пакеты с одеждой Тесснова и окровавленным булыжником, он понял, какое значение будут иметь результаты его исследования для дальнейшего авторитета судебной медицины всего мира.

– Вы можете быть совершенно спокойны, – заверил он следственного судью, – исследования будут проведены со всей тщательностью.

– Да, но с момента убийства обоих мальчиков прошло более четырех недель. Кровь уже не свежая, если это вообще кровь.

– С этого основного вопроса – кровь или не кровь – я и начинаю. А свежая ли она или за прошедшие недели, месяцы успела высохнуть – это мне не мешает. Я достаточно долго экспериментировал и с высохшей кровью. Мне нужно только соскрести маленькие частицы с каждого исследуемого пятна, а где это не получится, я вырежу пятно вместе с материей.

– А затем?

– Затем я растворяю все в физиологическом растворе поваренной соли и продолжаю работу по своему методу как со свежей кровью.

Вместе со своим помощником Пауль Уленгут провел исследование около сотни пятен и пятнышек. Через несколько дней он составил экспертное заключение, которое сыграло решающую роль в деле по обвинению Тесснова. В зале суда царила мертвая тишина, когда он объяснял основные принципы своего нового научного метода, ставшего вскоре широко известным. Свое заключение он закончил так:

– Высочайший суд, уважаемые присяжные, господин прокурор! Я завершаю изложение моих выводов и хотел бы еще раз подчеркнуть общий итог: рабочая одежда обвиняемого не содержит никаких пятен крови! Что же касается его «хороших» вещей, которые найдены в его платяном шкафу и которые он носил во время вменяемого ему убийства, то на них я обнаружил большое количество человеческой крови, а именно: в шести местах на жакете, в семи местах на брюках, в четырех местах на жилете, в одном месте на рубашке и в четырех местах на шляпе. Не менее значителен тот факт, что на жакете и в трех местах на брюках обнаружена кровь овцы.

На основании совокупности всех доказательств и прежде всего заключения Уленгута Тесснов за совершенные им убийства детей был приговорен к смерти и в 1904 году казнен.

(X. Хефлинг. Шерлок Холмс в наши дни. М., 1991)