Текст книги "Три дня на расплату"
Автор книги: Татьяна Исмайлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
* * *
Лев Павлович Бессарабов не любил, чтобы его беспокоили дома, тем более без предварительного договора. Квадрат это знал, но все же заявился без разрешения. Лева, пропуская его в дом, глянул на часы: всего-то семь утра!
– Ну? – спросил он, разливая пиво по стаканам.
– Я, Лев Палыч, вот что хотел сказать, всю ночь проворочался, не мог заснуть.
Бессарабов с ухмылкой глянул на мощные плечи Квадрата – при небольшом росточке тот был накачан, как никто другой, и силой обладал громадной. Прозвище, кстати, очень ему шло – в настоящий квадрат складывались плечи и торс:
– Такие мы стали нежные?
Квадрат насупился. Молча выпил пиво.
– Я, Лев Палыч, не люблю такого тона, ты знаешь.
Лева кивнул:
– Знаю. Только раньше ты об этом помалкивал в тряпочку. Чего ж сегодня такой откровенный?
Квадрат глянул исподлобья:
– Я вчера твою куколку видел в ресторане у Кири. Чужая свадьба гуляла, а она веселила народ танцем живота. Телевизионщик, ты его знаешь, Костей зовут, чуть ли не силком вывел ее. Но это не мое дело, это я так тебе – для информации. Хочешь – знай. Не хочешь, считай, что ничего не говорил.
– Уже посчитал. Дальше. Не это же, я думаю, спугнуло твой чуткий сон.
Квадрат передернул плечом – тон Бессараба не сулил ничего хорошего.
– Да, ты прав – это не мое дело, как веселится твоя жена. Извини, что назвал ее куколкой, сорвалось с языка.
– Я сказал – дальше. Продолжай, если есть что сказать.
– Я слышал, как жена твоя говорила этому Косте то, что знаем вроде как только мы с тобой. И больше никто.
– Что, например?
– Что Ляха не сам себя порешил. И что сделать это было нетрудно: в камеру попасть за угон автомобиля – раз плюнуть, выйти оттуда – еще проще. Я не знал, Палыч, что наши дела ты обсуждаешь со своей женой. Но и это меня не касается. Меня другое встревожило. Ксения твоя, увидев меня в ресторане, глаза вылупила, как будто привидение какое встретила, а ведь мы с ней ни разочку нигде не пересекались. Откуда она знает меня, Палыч? Значит, видела, когда мы с тобой в прошлый раз здесь встречались. И слышала все. А теперь не только она знает об этом деле, но и телевизионщик Костик. А ну как дальше эта весточка пойдет? С женой разбирайся сам. Если, конечно, сможешь. – Квадрат глянул напряженно. – А Костю придется мне взять на себя. Или я не прав, Лев Палыч?
Лева, будто не слыша, задумчиво смотрел в окно.
– Хотел спросить тебя, Квадрат. – Бессарабов тряхнул несколько раз головой. – Силенок не хватило или ума сделать все чисто? Грязно ты поработал в камере. Наследил. После твоей работы стало хуже, чем было, – поводов много для разговоров появилось.
Квадрат сплюнул на пол. Заметив цепкий холодный взгляд Левы, достал платок, вытер пол досуха.
– Ты бы этим недовольным сказал, Палыч! Наверное, думают, что с радостью великой Ляха стал писать записку. Верещал так, что пришлось чуточку придушить. Ну, и стукнуть пару раз. И вешаться, кстати, никак не хотел сам – такой вот привередливый стал. Или надо было оставить его, пусть бы жил да кое-что интересное рассказывал на допросах?
Бессараб крутанул с силой пустой стакан, поймал его на самом краю стола.
– Деньги получил?
Квадрат кивнул:
– Это без проблем: получил. Но что мне те деньги, Палыч? Я вот что хотел тебя попросить. У Кири наследство большое. Как бы мне ресторан на Горького прикупить? Без твоей помощи не получится – охотников много. Сделаешь?
Лева прикрыл глаза ладонью:
– Об этом потом поговорим.
– Значит, не обещаешь?
– Сказал тебе ясно: об этом – потом. Что ты надумал с этим Костиком?
– А что здесь думать, вся недолга: встретимся, поговорим, если почувствую, что знает лишнего, – здравствуй и прощай. А с Ксенией решай сам. Ты, Палыч, знаешь, свидетелей я не оставляю. И тех, кто язык за зубами не держит, – тоже. Ну, я пошел? Насчет ресторана поговорим после похорон Кири, да?
Лева кивнул. Молча проводил Квадрата. Вернувшись на кухню, долго сидел, уставившись в одну точку. Он не стал сбивать спесь с Квадрата, а тот, осмелев – как же, самого Бессараба ущучил «куколкой»! – по глупости своей не заметил, что сделал недозволенное: Лева терпеть не мог панибратства. И не прощал его никому, даже самым близким. Киря знал это, но по праву даже ближайшего друга не смел бы и намеком сказать то, что позволил себе этот Квадрат. Какие намеки?! Он недвусмысленно угрожал: «Свидетелей не оставляю, тех, кто язык за зубами не держит, – тоже!» Паскуда! Еще и расплевался здесь, как в своей помойке, – не догадался бы стереть плевок платком, через секунду бы языком вылизал!
Лева тяжело поднялся со скамьи, с минуту постоял, размышляя, потом решительно пошел в спальню. Наклонился над женой, уставился в лицо жестким взглядом. Ксения делала вид, что еще не проснулась, но пару раз реснички ее предательски дрогнули. Он молча повернул ее к себе, рывком разорвал тонкую сорочку и навалился всей тяжестью, грубо и больно сжимая ее груди, бедра. Ксении казалось, что он сейчас искромсает, поломает, искалечит ее всю – так непривычно было это соитие, похожее на борьбу. Лева, всегда такой бережный и ласковый с ней, сейчас словно наказывал ее за что-то – она это чувствовала и потому не сопротивлялась, молчала, раздавленная тяжелым и грубым телом мужа.
В какую-то секунду страх оставил ее, внутри проснулось столь же грубое желание – и уже ей самой хотелось, чтобы руки мужа были еще настойчивее, а ярость ненасытнее, и чтобы эта мука не оставляла ее как можно дольше. Она постанывала не от боли – наслаждение росло в ней, просясь нетерпеливо в громкий крик. Лева зажал ей рот ладонью, она укусила ее и, прогнувшись тонким телом, на секунду замерла, не в силах унять подступающую дрожь. Лева, вжавшись в нее и вздрогнув в последний раз, резко отвалился на край кровати. Ксюша перевела дыхание, потянулась к мужу, но он, не глядя, отодвинул ее от себя. Лежали молча, истекая липким потом.
– Что же ты не мчишься в ванную? – Он глянул на распластанную Ксению.
Ксения не повернула головы, откатилась еще дальше от мужа. Лева, уравнивая дыхание, закрыл глаза. Он ничего не скажет Ксюше, не станет спрашивать ее ни о чем. Если что и сболтнула лишнего – баба есть баба, какой с нее спрос. Прислушался: Ксения дышала ровно. Заснула, что ли? Он наклонился над женой. Ксюша неожиданно открыла глаза, секунды две-три напряженно, без страха и смущения вглядывалась в лицо мужа, потом, приподнявшись всем телом, обхватила его руками и крепко прижалась. Впервые за их недолгую супружескую жизнь бесстыдно-откровенными и жаркими были ее прикосновения. Лева, растерявшись от непривычного натиска, только успел подумать, что в робкой Ксюше проснулась женщина, и с этой женщиной, нетерпеливой, страстной, он не сможет расстаться никогда. Язычок ее прошелся по неглубокой ямке пупка и через секунду соскользнул вниз – Лева застонал от наслаждения.
Когда через полчаса Лева ушел в ванную, Ксения замерла в скомканных простынях: пронесло или нет? Ранним утром она слышала голос Квадрата, догадываясь, о чем тот разговаривал с мужем, и, поджидая Леву, была готова ко всему. Сейчас, поглаживая бедра, на которых, знала, вот-вот появятся огромные синяки, она блаженно улыбалась: ничего-то Левушка не сделает с ней плохого, ничегошеньки!
Ксюша перекатилась несколько раз по широкой кровати. Тихонько рассмеялась: с этого утра она точно имеет над мужем женскую власть, сладостную и крепкую! Но судьбу испытывать не будет: пусть обида у Левы затихнет и забудется. Она не станет, капризно надув губки, показывать свое измятое тело и требовать, чтобы муж зацеловал больные места. Ей надо сейчас уйти в тень, поменьше показываться Леве на глаза – пусть сам захочет ее увидеть. Что это случится очень скоро – она не сомневалась.
Бессарабов докрасна растерся жестким полотенцем. Накинув махровый халат, прошел в кабинет. Несколько секунд размышлял, держа руку на телефонной трубке. Набранный номер ответил быстро. И так же быстро там была принята команда. Вопросов не задавали. Так было принято, и так было всегда. Вопросы осмелился сегодня ставить Квадрат – ну что ж, Лева почти не перебивал его.
…Юрий Большаков, по кличке Квадрат, переходил улицу, направляясь к телецентру. Он видел черный джип, на полной скорости мчавшийся по дороге, и приостановился, пропуская лихача. Джип, вывернув неожиданно вправо, зацепил Большакова на всем ходу – тот перелетел оставшиеся до телецентра несколько метров и всей своей большой и сильной спиной вдавился в тяжелую чугунную ограду. В мертвых глазах Квадрата застыло удивление.
* * *
Ольга придирчиво оглядела себя в большом зеркале. Если и спала ночью, так всего часа полтора, не больше. Засыпая, слышала раскаты грома, беспокойную дробь дождя, потом как провалилась в глухую, беззвучную темную яму и вынырнула из нее в шесть утра.
Звонить Илье она не будет – спят еще и Илюша, и девчонки. Все равно встретятся днем, тогда и объяснит, почему сбежала спозаранку. А что тут объяснять? Проснулась, будто ее подтолкнул кто-то. Голова свежая, сна ни в одном глазу. Насмотрелась вдоволь на спящего Илью, он потихоньку посапывал во сне. Работать, зная, что вот он, рядышком, – себя томить. Поэтому она потихоньку оделась, бросила в пакет несколько пирожков, беззвучно прошмыгнула мимо спящих племяшек, неслышно прикрыла дверь.
Мимо промчался пустой трамвай. Пока она дошла до остановки, прикатил еще один – через двадцать минут была у себя дома. Тихонько напевая, включила чайник, минуты три постояла под контрастным душем, крепкий кофе показался необыкновенно вкусным, а пирожки – просто обалденными. В семь утра она начала писать статью о пресс-конференции в УВД – строчки летели одна за другой. Ровно в восемь перечитала материал, промурлыкала довольно: «Ай да Пушкин, ай да молодец! И Олечка тоже молодец!» А потом почти два часа наслаждалась свободой: пила кофе, курила, раскрыв шифоньер, долго выбирала, что надеть сегодня, не спеша красила глаза, губы. И вот сейчас, внимательно рассматривая себя в зеркале, Ольга поймала себя на том, что все это время она беспрестанно ведет мысленный разговор с Ильей.
Что же делать? Вечером он уедет. Дай бог, в августе удастся ей вырваться в отпуск – месяц вместе. А потом? Что делать потом, когда Коновалов улетит надолго в Америку? Он ночью спросил: «Поедешь со мной?», она отмахнулась, давай, мол, об этом потом поговорим. Но знала, если ответит «нет», Илюшу потеряет. Он не поймет, что нельзя бросать газету накануне губернаторских выборов. Работа, служба, выборы, борьба за власть, карьера – все эти понятия не входят в его так называемый «первый круг».
Была у Коновалова своя философия, свои жизненные правила. И подразумевали эти правила несколько кругов, в которых крутится-живет человек. Любой человек, независимо от возраста, образования, профессии.
Первый, главный круг, считал Илья, объединяет самых близких людей – мужа, жену, детей, мать, отца, братьев, сестер. И самое важное для этого первого круга – любовь, здоровье, счастье, благополучие этих – и никого больше! – людей. Сердце и душу, всего себя можно отдавать только в первом круге – только для самых близких. Если в первом круге царят мир и спокойствие – не будет бурь и в остальных кругах. А если и случатся в тех кругах бури – они не стоят того, чтобы рвать душу и сердце, эти бури надо преодолевать, не растрачивая запасов первого круга.
Когда он впервые заговорил об этом с Ольгой, она, конечно же, расспросила и о втором, и о третьем, и о других кругах. Второй круг, говорил Илья, тоже очень важен, без него человек не может быть счастлив. Это друзья, работа, увлечения, интересы – все тоже очень дорогое и близкое. Третий круг – это деньги, материальное благополучие, карьерный рост, полезные связи. Без всего этого тоже не прожить. Но когда накал переживаний, свойственный только первому кругу, вдруг касается третьего или второго – меняется жизненный акцент, и человек, сам того не замечая, нарушает целостность своего существования. Энергия, предназначенная только для первого круга, переливается в другие – жизнь становится несчастной.
«Ну как же так, – спрашивала Ольга, – если меня, к примеру, предал друг, я не должна страдать и обращать на это внимание, потому что это явление не главного первого круга, а стоящего за ним второго?» «Страдай, – пожимал плечами Илья. – Но разве это поможет вернуть друга, уже предавшего тебя?» – «Так что – забыть?» – «Забыть, конечно. А можно и не забывать, но вот только страдать не надо. Страдать будешь, если, не дай бог, погибнет ребенок, если рано уйдет из жизни мать, если разлюбит муж, если случится страшная болезнь. Когда уходит из жизни очень дорогой человек и сделать ничего нельзя – вот тогда и облегчай сердце страданием. Но если есть хоть малейшая возможность изменить ситуацию – вот когда нужна вся нерастраченная, сохраненная энергия! Она способна не дать разрушиться семье, даже если ушла любовь. Она даст силы на то, чтобы выходить больного и вернуть его к жизни. Она подтолкнет к поиску всех путей и возможностей. Если ты разбазаришь эту энергию на выяснение отношений с друзьями, или на то, чтобы построить успешную карьеру, или на ссоры с начальством – да мало ли на что! – ее, этой энергии, не хватит, душа моя, когда придется решать главные проблемы в жизни. Проблемы первого круга».
«А как узнать, – допытывалась Ольга, – что это проблемы именно первого круга, ведь все взаимосвязано меж собой – любовь, счастье, работа, друзья?» – «Да очень просто. Вот сейчас ты, к примеру, переживаешь, ночами не спишь, все думаешь о том, как бы сделать так, чтобы ваш Минеев проиграл выборы. Так ведь? Так, не спорь! Перебросься мысленно на десяток лет вперед – ты так же остро, с такой же болью в сердце будешь воспринимать теперешнюю ситуацию? Поверь, ты даже и не вспомнишь о ней, а если и вспомнишь – дрогнет сердце, защемит, заболит? Нет, и не защемит, и не заболит. А теперь представь, что мать теряет ребенка. Сколько б десятилетий ни прошло – ей будет всегда нестерпимо больно об этом вспоминать. Не просто больно, а невыносимо больно – это боль на всю жизнь. Это страдание первого круга. А твои губернаторские заморочки… Они, Олюшка, даже и не из второго круга».
И добавил: «Ты, Оля, в моем первом круге, а я, похоже, для тебя где-то во втором, если не в третьем. Мы не совпадаем, потому и не вместе».
Этот разговор состоялся давно. И вот теперь она мысленно спорила с Ильей, доказывала, объясняла. И понимала, что все ее доводы – пустые. Он выслушает, не будет спорить и просто исчезнет из ее жизни.
Ольга тяжело вздохнула. А, ладно! Что-нибудь да придумается в конце концов.
Она уже собиралась выходить, когда раздался телефонный звонок. Шурик Смеляков. Сейчас начнет спрашивать о материале с пресс-конференции. Но Смеляков спросил о другом. Пресс-секретаря областного УВД интересовала девушка по имени Анна, с которой Ольгу видели на фотовыставке Шерсткова.
– А зачем тебе она? – удивилась Аристова.
– Да мне-то незачем. А вот ребята просили узнать, как ее можно найти. Ты ведь слышала, что Маслов нынешней ночью погиб?
– Нет, а что, кто-нибудь пришил его?
Смеляков рассмеялся:
– Жаргончик у тебя, дорогая, как у нашего контингента. Нет, не пришили Маслова, упал с лестницы в своем ресторане. А эта девушка Анна была весь вечер с ним. Исчезла – найти не можем.
– Я только знаю, что она остановилась у своих родственников, а приехала из Москвы, корреспондент радиостанции, вот черт, даже название не спросила, какое радио она представляет! Так что помощник я в этом плохой. Но если она в редакцию заглянет или где встречу ее, скажу, чтобы связалась с тобой. Как же так Кирилл неосторожно?
– Да вот так. Про Минееву тоже не знаешь?
«О, господи, – подумала Ольга, – один вечер посвятишь личной жизни, и вот, пожалуйста, сюрпризы один за другим».
– А что приключилось с Клавдией Андреевной?
– Скончалась госпожа губернаторша нынешней ночью.
– Тоже с лестницы упала?
Шурик рассмеялся:
– Да нет, губернаторша дома скончалась. Темная история. Ходят слухи, что покончила с собой. Что там на самом деле было – скоро узнаем.
– Больше никто не умер, не погиб?
– Погиб некто Большаков, по кличке Квадрат. Сбит машиной у самого телецентра. На первый взгляд обычное дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом. Но позвонил мне Костик Шуранов, ты его знаешь, рассказал кое-что услышанное им вчера в том ресторане, где разбился Маслов. И теперь ДТП у телецентра лично мне не кажется случайным. Костя будет у меня к одиннадцати часам, не хочешь подъехать?
Ольга крепко зажмурилась: да что это за дни сумасшедшие такие, ни минутки свободного времени, а еще девчонок надо собрать, с Ильей поговорить!
– Постараюсь.
ДЕНЬ
Вернувшись к полудню в губернаторский дом, Ращинский нашел Минеева в кабинете. Молча положил перед ним свидетельство о смерти. Аркадий Борисович, не глядя, отложил документ в сторону, приподнявшись из кресла, обнял своего заместителя. Через минуту губернатор был, как всегда, собран и деловит:
– Теперь можно звонить владыке, это я сделаю сам, а ты, Николай, дай команду во все газеты, чтобы в завтрашних номерах был помещен некролог, текст я написал сам, посмотри, и фотографию выбрал – вот эта, по-моему, лучше всего подойдет. На телеканале могут дать сообщение уже сегодня в вечернем выпуске, и по радио тоже. Хоронить будем послезавтра. Еще просьба к тебе – позвони сам в Москву, расскажи о моей беде.
Ращинский сдержал улыбку: Аркадий входит в роль страдающего мужа – это хорошо.
– Я вот тут разбирал бумаги Клавдии, – Минеев раскрыл увесистую папку, – посмотри, сколько у нее разных дипломов и свидетельств было. Она что, действительно была хорошим банковским работником?
Ращинский кивнул:
– Очень хорошим. Наверное, было ошибкой отлучить ее от всех дел. А еще большей ошибкой было твое решение прикрыть наш банк. Надо было делать его губернским, самым мощным в области. Тогда бы не пришлось искать ходы на стороне и кучу денег отдавать прибалтам.
Минеев скривился:
– Опять ты за старое. Кто помнит сейчас твой банк? Никто! А если бы остался он, до сих пор бы чесали языки, откуда взял Минеев деньги на выборы.
– А ты думаешь, сейчас не чешут? Еще как чешут! Кстати, и о том поговаривают, что на сделках с иностранным банком губернатор немало поимел для себя лично.
– А вот это враки. Нет у меня ни доллара за границей.
– Смотри, как бы действительно так не оказалось. Завтра Ромочка прилетит, еще неизвестно, захочет ли он с тобой делиться, когда Клавы не стало.
Минеев резко отодвинул папку, не глядя на Ращинского, сказал:
– Ты, Николай, после бессонной ночи страдаешь излишним многословием. Я это терплю исключительно из благодарности к тебе. Но терпение мое не безгранично – ты это знаешь. В своих делах я разберусь сам. В твои, заметь, не лезу, хотя пара вопросов меня давно интересует. Ты, наверное, забыл, что с Клавой мы не всегда были как кошка с собакой. Кое-что интересное из твоей прошлой банковско-страховой деятельности она успела рассказать. Но ведь я ни разу не спросил тебя, где и сколько ты имеешь. И ни разу – особенно это заметь! – не копался в тех делах, что провернул ты уже будучи моим заместителем. Докладывали, скажу тебе, регулярно. Не скрою, и досье имеется, сколько прилипло к твоим рукам – приблизительно знаю. Так что не прибедняйся и не выступай тут в роли великого праведника. Я тебе обязан, но и ты мне тоже. Будем продолжать разговор?
Ращинский, улыбаясь, развел руками.
Минеев отвернулся:
– Ну и хорошо. Иди. У меня еще много дел.
«Вот ведь черт какой – не достанешь! – думал Ращинский, спускаясь по лестнице. – Досье у него! Ох, напугал, прямо коленки дрожат! Знал бы ты, какое у меня досье! А в принципе прав Аркадий: делить нам, к счастью, нечего. Но ведь каков, а? Ангел безгрешный – не меньше. Неужто и про негативы забыл? Нет, трясется, боится и в папку Клавдии наверняка залез, чтобы посмотреть, не там ли они».
У входной двери он увидел трех замов губернатора. Молодцы, поспешили выразить соболезнование. На вопрос: «Как там Аркадий Борисович?» – ответил лаконично:
– Тяжело ему. Очень тяжело.
* * *
Лева Бессарабов не любил загадок. Сложные вопросы утомляли его. Любое дело он понимал так: наметил – сделал. Что мешало этой простой конструкции, убиралось сразу и без обдумываний. Он злился, когда что-то возникало у него на пути, и особенно, если не знал, как обойти препятствие.
С утра он съездил к матери Кирилла, в своем горе Раиса Григорьевна была безутешна: Киря был единственный сын. Помощь в организации похорон не потребовалась, все уже было заказано – и дорогой гроб, и хорошее место на старом кладбище, и с поминками проблем не ожидалось: во всех ресторанах, принадлежащих Маслову, кроме того, в котором он погиб, будут накрыты поминальные столы. Как дальше быть с масловской империей, будет решено после сороковин. Лева обещал Раисе Григорьевне, что возьмет это дело в свои руки.
В один день с Кирей будут хоронить и Клавдию Минееву. Свой человек был у Бессараба в губернаторской охране, и о том, каким образом жена губернатора свела счеты с жизнью, ему доложили еще ночью. Утром звонил Ращинский, намекнул, что неплохо бы собрать с директоров фирм деньги на похороны. Еще просил уговорить мать Кирилла уступить для поминок губернаторской жены ресторан на Горького. Это сделать было нетрудно: Раиса Григорьевна заявила, что не ступит туда ногой. Собрать деньги – тоже не проблема, любой директор предприятия знает, что лучше дать больше, чем недодать. Минимальную ставку Лева назвал – тысяча долларов. К вечеру, по его прикидкам, тысяч сто наберется.
Возвращаясь домой, он специально сделал крюк, чтобы проехать мимо дома, мысли о котором не покидали его вторые сутки. Заметив в густом кустарнике машину Рыжего, дал знак, чтобы тот следовал за ним. Отъехал подальше, остановился. Темная «БМВ» пристроилась рядом.
– Ну что?
Рыжий зевнул:
– Глухо как в танке. Никакого шевеления внутри дома, я биноклем пошарил по окошкам, никто не выходил.
– Серега когда обещал сменить тебя?
– Сказал, как проснется. Уже почти одиннадцать, через час-два должен появиться.
– Слушай, Серега говорил, что машина ночью была во дворе, сейчас вроде ее нет. Или не заметил я?
– Да нет, во дворе ее не было точно. Я приехал, когда гроза заканчивалась, часов пять было, ну, может, минут десять шестого, не больше – точно машины не было.
Лева усмехнулся:
– Может, птички уже и нет в клетке? Ладно, возвращайся и жди Серегу. Глаз с дома не своди.
«БМВ» медленно развернулась и через секунду исчезла. Лева осторожно тронулся с места. Пока ехал, всю дорогу морщил лоб: откуда взялась эта непонятная девчонка? Слишком много случайностей в ее контактах: видели с Аристовой, была в доме Одинцова, встречалась с Кирей. Может, все действительно случайно. Но вроде и нет, непохоже. Из ресторана она исчезла вместе с Костиком. И с тем же Костиком откровенничала спьяну Ксюша. Какие же это случайности?! Скорее более чем странные совпадения. Так не бывает. Ну, ладно, обнаружат, засекут эту Анну ребята – что делать-то с ней? Он бы быстро развязал язык этой девке, если бы… если бы не имела она отношения к дому Самого. Раз живет в этом доме, заходит туда, как хозяйка, значит, кем-то приходится она Самому. Кто же в конце концов она, эта Анна?
Он знал, что милиция разыскивает незнакомку: чтобы закрыть дело, нужны ее показания. Почему скрылась с места происшествия? Просто испугалась? Или были какие-то другие причины?
В милиции у Левы тоже был свой человек. Если милиция выйдет на след Анны, Леве дадут знать немедленно. Так что пусть за этой барышней ребята просто пока понаблюдают. А если первыми ее обнаружат, сообщат куда надо. Там дальше видно будет. Хватит голову ломать, других дел много.
* * *
– Да нет, Костик, все это далеко не так просто, как тебе кажется. Большаков, известный по кличке Квадрат, явно шел на встречу с тобой. Что это вдруг потянуло его к телецентру? Квадрат – человек опасный. Есть подозрение в его причастности к смерти двух человек. Но доказательств – кот наплакал. Потому и гулял на свободе.
Александр Смеляков нервничал. Начальник следственного отдела поручил ему уговорить Константина немедленно уехать из города на несколько дней, пока не выяснится, кому понадобилось, чтобы Квадрат замолчал навсегда. Оставаться в городе Константину опасно. Костя же не придавал случившемуся серьезного значения.
– Ну зачем мне уезжать? – спрашивал он. – Вообще ерунда какая-то получается. Ксюшка была пьяна вдрабадан, может, все это она напридумывала насчет Ляхина.
– Но ведь ты так не думал, когда позвонил утром.
– Ну позвонил. Вам сейчас любая информация важна, любой след – подумал, а вдруг? Пусть проверят. Вы, кстати, проверили?
– Проверили. Большаков действительно был задержан по подозрению в угоне машины. Вот познакомься с заявлением потерпевшего. Очень удручен был товарищ, почитай – просто умоляет найти его новенькую «Ауди». Еще с долгами не рассчитался, а машина – тю-тю. Две недели всего и поездил на ней. Сам же и указывает гражданин Стрельченко, что видел накануне во дворе своего дома крепыша с широченными плечами. Вычислить Квадрата не составило труда, тем более что полгода назад мы его прищучили на иномарке, которую он пригнал из Германии и продал очень удачно. А машина, как выяснилось, была в списке украденных. Когда Большакова в воскресенье задержали по подозрению в угоне «Ауди», он, в отличие от прошлого раза, не кричал и не шумел, что его, такого честного, ни за что в кутузку упекли. То, что он оказался в одной камере с Ляховым, – простая случайность. Правда, теперь кажется, что и здесь все не так просто. Ночку всего провел в КПЗ Квадрат, а наутро объявился хозяин пропавшей «Ауди» со счастливыми слезами на глазах: нашлась его красавица, с раннего утра стоит под окошком дома в целости и сохранности. Сказка! Пришлось извиниться перед гражданином Большаковым. Так что в пьяном рассказе Ксении Бессарабовой что-то есть…
– Ну не знаю… Зачем я ему мог понадобиться, он и разговор-то наш с Ксенией вряд ли слышал.
– Он вполне мог слышать твой разговор с девушкой, которая была в тот вечер вместе с Масловым, Анной. И с этого момента для него опасными стали вы трое – Ксения, ты и Анна. Значит, если рассуждать логически, кто-то из вас троих был заинтересован обезопасить себя от Квадрата.
– Ну, ты, Шурик, даешь! Рассуждая вот так логически, ты минут через пять неминуемо придешь к выводу, что это я Квадрата «заказал».
– Не болтай глупости. Я еще раз говорю тебе: не все так просто, как тебе представляется. Кто эта Анна? Где ее искать? Почему она была рядом с Масловым, какие у них отношения? На глазах у всех целовались – неужто от страстного поцелуя закружилась головка у хозяина ресторана? И почему это Анна тут же исчезла?
– Шурик, ты на девчонку не кати! Она точно ни при чем. Я за ней наблюдал весь вечер, потом сам же и вывел ее из ресторана через черный ход. А как с Масловым она состыковалась – тоже знаю. Это было на выставке Шерсткова, когда Маслов устраивал поминки. Напросилась на интервью, я слышал сам, телохранители масловские могут подтвердить, Опять же Ольга Аристова. Кирилл этой Анне сам назначил встречу в своем ресторане. Ну, может, понравились друг другу, Маслов вокруг нее увивался – как приклеился! А ушла она со мной, я сам ее позвал: ее всю трясло от того зрелища в ресторане.
– Ладно, допустим, не Анна. Хотя все выглядит странно, согласись. Значит, кто был заинтересован в смерти Квадрата – Ксения? Фамилию этой красавицы помнишь? Вот то-то и оно! Лев Павлович Бессарабов жену в обиду не даст. Сама ли ему Ксения рассказала о своей болтовне, или Квадрат намекнул, а может, и попугал. Хотя вряд ли. Квадрат против Бессарабова не попрет никогда. Если, конечно…
– Что «если»? Ну что ты замолчал?
Смеляков ничего не ответил. Уставившись в одну точку, он о чем-то напряженно размышлял, потом встрепенулся:
– Ты, Костик, не уходи, я сейчас вернусь. Вот, возьми бумагу, все опиши подробно, весь вчерашний вечер – что видел, что слышал, что делал и так далее.
– Да зачем все это? – воскликнул Костя, но Смеляков уже исчез за дверью.
* * *
Ольга Аристова взглянула на часы: матушки мои, уже полдень! К Шурику в УВД не имело смысла ехать, наверняка Костик уже ушел. Интересно, конечно, узнать, что там произошло, но не растянуть сутки ни на час – сплошной аврал.
Она плотно прикрыла двери кабинета. Только села за стол, зазвонил телефон.
– Ольга Владимировна, – раздалось в трубке, – сейчас с вами будет говорить Иван Сергеевич.
Ольга набрала побольше воздуха в грудь, дала себе команду: спокойно!
– Приветствую вас, Ольга Владимировна, – голос мэра звучал дружелюбно.
– И я вас сердечно, Иван Сергеевич.
– Не ожидал, честно говоря, сердечности. Знаю-знаю, виноват. Но не смогли мы деньги перечислить! Очень сложно сейчас, поверьте.
«Как же, – подумала Ольга, поверила бы, если бы доверенные люди не проинформировали: сто тысяч рублей перечислила вчера администрация на проведение очередного фестиваля моды. Мода такая у нас пошла – проводить сезонные показы, потому что в подружках у мэра, вернее, у его жены – местная знаменитость, модельер и дизайнер в одном лице. «Ну как не порадеть родному человечку?» Вслух же сухо произнесла:
– Я вас слушаю.
– Вы получили некролог с фотографией?
– Речь о Минеевой?
– Ну о ком же еще! Не о Маслове же.
– А по мне, Иван Сергеевич, что Минеева, что Маслов. Я имею в виду их значение для города. Поэтому некрологов не будет. Ни на домохозяйку Минееву, ни на владельца ресторанов Маслова. Пусть земля им будет пухом.
– А последствия такого поступка просчитали?
– Это не поступок. Это нормальная оценка ситуации. Будут последствия – будем и считать.
– Но так нельзя, Оля!
– Поскольку администрация города является учредителем, мы можем напечатать соболезнование от администрации, от вас лично, если хотите. И все – более ни строки, а тем более фотографии. Присылайте по факсу текст соболезнования – послезавтра опубликуем. Завтрашний номер уже печатается.
– Ольга Владимировна, надо бы поговорить.
– Да кто ж против, Иван Сергеевич? Мы завсегда готовы, только позовите.
Мэр, сухо попрощавшись, положил трубку.
Она засмотрелась в окно – день замечательный. На пляж бы сейчас, под горячее солнышко. Наверное, прав Коновалов – надо побольше любить себя, а не свою работу. Да кто ж ее любит, проклятую? Каждый день – как угорь на горячей сковороде.
Скорее бы выборы прошли, чтобы появилась определенность на ближайшие четыре года. Если Минеева народ снова выберет, значит, этому народу, кроме Аркадия Борисовича, никого и не требуется. Тогда можно смело уходить в домохозяйки под крылышко Коновалова.
