Текст книги "Рейтинг (СИ)"
Автор книги: Татьяна Гищак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Часть 3. Профилактика
Часть 3. Профилактика. Глава 1
Что человеку надо в жизни? Пять лет назад Саша Линник ответил бы на этот вопрос однозначно: рейтинговая карточка с хорошим уровнем дохода. Теперь же, получив в свое распоряжение подобную вещь, а именно служебную карточку СБР, он начал серьезно сомневаться в правильности такого ответа. Он взял от жизни то, что хотел в шестнадцать лет, но теперь, в двадцать один, чувствовал, что тогда, в «потерянном мире» искать надо было что-то другое, совсем иное – более ценное и значимое, чем рейтинговая карта и право жить на верхних этажах. Тогда, в шестнадцать, казалось, что стоит только перебраться наверх, и жизнь повернется лучшей своей стороной. Но она упрямо продолжала поворачиваться задницей.
На служебной карте не было имени, только номер. Это не был номер сетевой регистрации. Карточка содержала код, дающий возможность пользоваться ею как на верхних так и на нижних этажах. Казалось бы, что еще желать? Она позволяла не вкалывать с утра до ночи в ремонтной мастерской, не экономить и не откладывать деньги на черный день. Она давала стабильный восемнадцатый уровень рейтинга. Немалый уровень, но стабильный… Что бы ты ни делал, как бы ни совершенствовался, этот уровень никак не менялся. Для человека с пружиной саморазвития внутри это было равносильно тупику в архисложном квесте. Как дальше жить, куда идти, когда в двадцать один год обнаруживаешь, что программа максимума достигнута? Стоишь на вершине мира и понимаешь, что дальше идти некуда, только назад. Формально да, все службы Рейтполиса в его власти, но реально он оказался связанным по рукам и ногам ответственностью, секретностью и массой других ограничений своего положения. По своему желанию он может только дать команду – катись все в трын-тарары, и то, наверное, сработают предохранители АСУФ. Все остальное – по расписанию.
– Доброе утро, Ася.
– Здравствуйте, Александр.
– Сегодня работаем в обычном режиме. – Далее следовало отметить дату. – Двадцать пятое сентября. – Назвать вид работ: – Поточная профилактика. – И запускать привычный и скучный до тошноты режим проверки:
– Блок тридцать один дробь семнадцать. Сто восемьдесят кластеров. Повреждений не обнаружено. Блок тридцать один дробь восемнадцать. Разрешаю загрузку новых данных. Пароль: мышь, тридцать, шесть, облако, зэт. Дополнительный сегмент сети. Блок тридцать один дробь девятнадцать. Чисто. Блок тридцать один дробь двадцать…
Два часа работы – месяц перерыва. И так два года. Двадцать первый раз с момента перезагрузки. Символично: двадцать первая встреча с АСУФ как раз пришлась в канун дня рождения.
«Между нами есть что-то общее, – подумал, всматриваясь в привычно светящуюся синим панель управления. – Мало кто знает о существовании Аси и ее роли в жизни Рейтполиса. Мало кто знает и о существовании Гуляки. Гуляка – сетевой фантом Саши Линника. Или это Саша Линник – фантом Гуляки?»
Вспомнил, что как-то поинтересовался в одну из смен:
– Ася, сколько тебе лет?
На что Ася ответила:
– У меня нет такой информации.
– Ты серьезно не знаешь, когда у тебя день рождения? – Если бы Ася не была комплексом электронных блоков, соединенных сетью, можно было бы подумать, что она по-женски кокетничает, не признаваясь о своем возрасте.
– Я родилась вместе с Рейтполисом, это было давно. Информация устарела, и я от нее избавилась.
Помнится, что даже улыбнулся тогда:
– Хороший подход… Тебе лучше живется чем мне. Отсутствие эмоций исключает сожаления о сделанном, сомнения в правильности поступков. Трезвый математический расчет – основное, чем должен обладать модератор. Ты глобально оцениваешь ситуацию и выбираешь оптимальное решение без учета чьих-то желаний. Обычные люди не справились бы. Обязательно нашлись бы сторонники разных подходов к решению одних и тех же проблем. Я бы никогда не справился. Я могу только проводить профилактику…
Беседы с Асей вносили толику разнообразия в скучный технический режим проверки. Она могла ответить на многие вопросы, дать рекомендации и даже советы, конечно, в своеобразной манере.
Ломов ругался, что своей болтовней Гуляка засоряет эфир, но Саша все равно к каждой смене готовил очередные заковыристые вопросы.
Ася с удовольствием делилась информацией о структуре коммуникаций, строении энергосберегающих систем, термоядерном синтезе, даже в подробностях рассказала, подтверждая видео картинками о процессах за пределами купола Рейтполиса. Но, тем не менее, были и такие вопросы, на которые она не торопилась отвечать.
– Что ты помнишь о бывших модераторах?
– Эта информация блокирована.
– Кем?
– Эта информация блокирована.
– Почему ты приняла меня как модератора?
– Вы вписались в заданные параметры.
– Какие именно?
– Эта информация блокирована.
– Кем, когда?
– Эта информация блокирована.
И так было при любом упоминании о модераторах.
Петр Гольдштейн и Захар Ломов такое табу воспринимали как должное, объясняя это необходимым препятствием для хакерских атак. Тем не менее Сашу поведение Аси несколько озадачивало. Нет, конечно, все было логично. Но все-равно иногда казалось, что Ася сознательно скрывает информацию.
– Сознательно? – переспросил Гольдштейн после одного из профилактических посещений Гулякой Аси.
– Странно, правда? – ощущение, что Ася обманывает, сложно было объяснить. – На большинство вопросов она отвечает сразу. На эти – делает паузу, секундную, но с завидным постоянством.
– Хочешь уличить ее во вранье? – Петр Гольдштейн пристально посмотрел на Сашу, оторвавшись от работы на эксэте.
– Не знаю. Если информация блокирована, то блокирована. Другое дело, если она знает и не отвечает, – поделился своими сомнениями Саша.
– К сожалению или к счастью, вранье – исключительная особенность человеческого поведения. – Петр Гольдштейн ухмыльнулся, а Саша отвел взгляд.
Гольдштейн умел смотреть как-то по-особенному. «На то он и службист, чтобы чувствовать, что собеседник что-то скрывает», – подумал Саша и с тех пор больше не заводил подобных разговоров с Гольдштейном. Этот короткий разговор надолго остался в памяти. По сути после него они больше не обсуждали ни поведение Аси, ни сомнения Гуляки. А Гуляка с тех пор удосужился не один раз проявить «исключительную особенность человеческого поведения», в результате чего последнее время старался лишний раз не попадать Гольдштейну на глаза.
Закончив программу профилактики, Саша Линник выбрался из симулятора, отметился у охраны и зашел в комнату отдыха выпить воды. Аппарат с газировкой ответил привычным шипением, наполняя одноразовый стаканчик живительной влагой. Осушил стакан одним махом. При общении с Асей приходилось давать виртуальные голосовые команды, что означало, что реальных причин для того, чтобы пересыхало горло, не было. Но, несмотря на это, каждый раз после смены оставалось ощущение, что эти два часа он проговорил голосом.
В комнате отдыха в это время находилось еще несколько человек, среди которых оказался и Петр Гольдштейн. Хотя Саша и старался избегать встреч с ним, но на этот раз, занятый своими мыслями, поздно его заметил. Разворачиваться и уходить не поздоровавшись было неудобно.
– Что-то ты сегодня кислый, братец. Привет. – Петр наскоро жевал бутерброд, запивая кофейным напитком. По всей видимости, заскочил в комнату отдыха ненадолго. Он бросил пустой стаканчик в мусоросборник возле входной двери и подошел, подавая руку для приветствия.
«Торопится, значит долго приставать не будет», – пришлось изобразить подобие улыбки, пожимая руку в ответ.
– Заходи в гости. Валя все мозги мне прожужжала. Где Саша? Почему исчез? А что я скажу? Приходи, расскажешь, как живешь-поживаешь. Рады будем видеть тебя. И Аня, и я. Давай-давай, ждем. – Наскоро похлопал по плечу и убежал.
Как поживаешь?
Рассказать, что с очередной поездки к отцу привез двадцать таблеток неборы? Если по одной в день, то «небесного рая» хватит на двадцать дней. Спасибо, Гольдштейн, за карточку. Код СБР исключает личный досмотр при пересечении кордона.
Двадцать дней иллюзии своей значимости в этом мире и реализации своих фантазий. Таких, каких ни здесь, ни внизу он себе позволить не может. Единственный выход из сложившейся в реале безысходности.
Почему исчез Саша? Потому что Тина добралась до двадцатого уровня и уверенно идет дальше. Потому, что проговорилась, что однокурсник предложил ей создать семью. И она, конечно, отказалась. И сказала, что оформление отношений юридически, – это не цель всей жизни, и что есть гораздо более интересные задачи, чем объединение своих рейтингов. И вообще, рейтинг – это то, от чего давно уже следовало бы отказаться, и для нее он никакого значения не имеет. И даже если она никогда ни с кем не оформит отношений, это не будет катастрофой, потому что у нее есть Гуляка – самый лучший на свете, и никто ей больше не нужен.
Как будто бы Гуляка не понимает, что означает отказ от установленных правил.
Катастрофу для нее означает.
А для него? Гуляка и так – ходячая катастрофа. Само его существование – нарушение правил. И все, к чему он оказывался причастным в своей жизни до сих пор было либо проявлением нарушения этих самых правил, либо тянуло за собой разрушительные последствия.
«Без служебной карточки Гольдштейна ты никто, Гуляка, – лезли в голову назойливые мысли. – Ты и с ней никто, что бы Тина ни говорила». «Ты сын своего отца и брат Майи» – мысленно всплыл ответ Тины. Но отец уже привык жить один, сестра – самодостаточна, Тина… Отношения с Тиной – единственное, что держало его на плаву. До того момента, пока она не шагнула на двадцатую ступень рейтинга.
Ей девятнадцать. Удивительное сочетание прагматичности и веры в сказки про любовь. Но пройдет несколько лет и прагматичность возьмет свое. А любовь как была, так и останется сказкой.
– Саша, ты рассуждаешь как старик, – говорит она, недовольно хмурясь.
Ей совсем не идет суровость.
– Я рассуждаю как сетевой фантом без номера регистрации.
Какие еще выводы она ждет?
– Ты опять думаешь об этом.
Она не понимает очевидное.
– Я всегда думаю об этом.
Что тут объяснять?
– Но что же мне еще сделать, чтобы ты думал обо мне, а не о своей исключительности?
Ей кажется, что такой разговор можно перевести в шутку.
– Исключения из правил – неотъемлемая часть этих самых правил.
С Гольдштейном не поспоришь.
– Твой отец знает, что говорит. Но в моем случае – это путь в никуда. Гуляка – сетевой дрон, не больше. Руководимый переносчик информации. Он не имеет права отказаться от своей роли даже если она ему опостылела, потому что другого такого исключительного больше нет. Вернее, замену мне можно найти, конечно, но это будет замена с полным отключением прототипа. Ломов сказал это прямым текстом. Я не имею права отказаться, потому что служба безопасности еще не умеет выборочно стирать память.
– Не отказывайся.
Тина не понимает всей катастрофы ситуации.
– Да уж, куда мне деваться. Но одно дело я, другое ты. Ты – полноправный член общества. У тебя есть право создать свою семью.
– У меня есть право выбора.
Она настроена решительно. Влюбленность затмевает здравый смысл напрочь.
– У тебя есть, у меня – нет.
– Ты разлюбил меня?
Она снова переводит разговор на это. Если сказать «да» – это будет неправда. Если сказать «нет»…
– Да.
* * *
– Это чушь несусветная! – Майя не переставала возмущаться поведением брата.
– Его можно понять… Майя… но мне обидно, до чертиков! Дежавю. Он поступил ровным счетом так же, как сделал это Женя. Значит, причина во мне.
– Причина в том, что он дурак.
Майя весь вечер сидела у Тины, пытаясь ее успокоить.
– Не могут быть все дураками, а я одна умной.
– Могут. Ты не только умная, но и привлекательная. При этом сильная и целеустремленная личность.
– Я – эгоистка.
– Да, но в хорошем смысле этого слова.
– У этого слова нет хорошего смысла. – Тина не знала, злиться ей на Сашу, обижаться или пытаться понять. Копалась в себе, будто была в чем-то виноватой.
– Ты психолог – тебе лучше знать про смыслы. А я тебе скажу, что я лучше знаю своего брата. Он каким был чумным, таким и остался. У него неадекватный взгляд на мир и людей. Но, тем не менее, внутри он порядочный и добрый. Все, что он говорит – это внешняя оболочка. Не слушай. Перебесится и сам прибежит. Только не бросай его.
– Майка, он снова начал демонстративно избегать меня.
– Ничего, я с ним еще поговорю.
– Как Женя.
– Они, конечно, чем-то похожи… Но он не Женя. Все будет в порядке.
Часть 3. Профилактика. Глава 2
– Я говорил, что не надо было брать его в штат на постоянной основе! Мы сами пытаемся себя обмануть. – Захар Ломов сидел за столом нахмурившись. – Если бы мы изолировали его как предполагалось вначале, он не травил бы себя наркотой, прячась от видеокамер в душевой кабинке.
Петр Гольдштейн прохаживался мимо стола – направо, потом налево, потом снова направо… А Ломов продолжал:
– Надо было уже давно запретить эти поездки вниз. Яблоко от яблони, знаешь ли… Никому из них нельзя доверять. А лучше вообще, закрыть за перевозку наркоты через кордон. Ты уверен, что он не взялся за роль курьера? Если в отделе наркотиков узнают, что мы его покрываем, то не только он не удержится за свою карточку.
Петр Гольдштейн знал, что Ломов откровенно недолюбливал нижних. Было за что – три огнестрельных ранения. Все же не удержался, чтобы не возразить.
– Привязать как теленка и загонять в Центр управления по мере надобности. Мы приняли совместное решение, и ты, между прочим, согласился с этим. Привязать, не посадить в клетку. Разницу понимаешь? – Он остановился напротив Ломова, пробуравливая его взглядом.
Ломов скорчил недовольную гримасу, а его молчание позволило Гольдштейну развить тему:
– Пока что я контролирую каждый его шаг. И все практически нормально, за исключением этой галлюциногенной дряни. Он человек, не меньше человек, чем ты или я. У него есть слабости, и еще хорошо, что эти слабости – не жадность и желание сделать из себя идола. Представь, сколько в нем генного мусора. – Дальше Гольдштейн говорил, чеканя почти каждое слово: – Про небору – поговорю. К ней – только психологическая зависимость. За решетку надолго не закроешь, а доверие парня потеряешь.
– Да, конечно, он хороший парень, но почему-то не всех хороших парней снизу перетягивают сюда. Ты не задумывался, почему? – Ломов был непреклонен. Задавая вопрос, откинулся на спину кресла, на котором сидел и сложил руки крест-накрест.
– Почему же?
– Это прецедент, если можно одному, почему нельзя другим? Если пойти по такому принципу, разрушится вся система. – Как многие из старых вояк, он был предан системе, будто близкому человеку, и готов был пожертвовать многим для обеспечения ее безопасности.
Петру Гольдштейну не сложно было предугадать, что он скажет дальше.
– Потому что не существует критериев для определения «хороший парень», – продолжал Ломов. – Каждый по своему хорош. Не так ли? Рейтинг удерживает порядок. Каждый знает свое место. Рейтинг дает здоровую конкуренцию и прогресс. Ты отпускаешь его вниз и не боишься, что он сболтнет там лишнее?
– Не отпускать вниз – это такое же лишение свободы, как закрыть в клетке. Он все понимает. – Петр Гольдштейн одернул руку, потянувшуюся за ухо и продолжил с новым рвением. – Нужно найти ему какое-то другое применение, отвлечь что-ли. Занять. Чтобы он почувствовал ответственность за других, свою причастность. Чтобы не думал, что он изгой, не такой как все.
– Ну вот. Здесь, как ты говоришь, на свободе, он чувствует себя изгоем, и у него едет крыша. Тебя это не смущает? – нашлись контраргументы и выводы у Ломова.
– Смущает. – В этом Петр Гольдштейн был с ним согласен. – Быть вне системы – это то же самое, что попасть одному за пределы Рейтполиса. Поначалу даже интересно, новые впечатления, но со временем одиночество обгладывает до костей.
– Вот именно. Может, ему устроить экскурию за купол? Пошляется по пустыне без атмоферы, припечется чуток на солнышке, сразу почувствует разницу. И что значит быть одному. И что значит киснуть, когда причины нет, абсолютно.
Захар Ломов скривился, наблюдая за тем как его собеседник, поджав губы, отвел взгляд.
– Одиночество. Не такой как все, – передразнил Гольдштейна. Затем выдал глубокий «ох» и сменил интонацию в голосе на более спокойную.
– Если у него совсем поедет крыша, и он учудит что-нибудь, угроза будет более чем реальна. А наша задача – предупреждать угрозы. Делай выводы. Он сам дает повод. Мы его закрываем за перевоз наркотиков, а ты убеждаешь в том, что сотрудничество ему придется продолжать. По сути, большую часть времени между сменами он и так сидит взаперти. Это практически ничем не отличается от сидения на нарах. За малым исключением: в тюрьме он будет нормально питаться и не гробить здоровье галлюциногенами. И, конечно же, меньше будет возможности поделиться информацией с другими.
* * *
Гольдштейн и Ломов не впервые обсуждали ситуацию с центром управления Рейтполиса и проблемы, появившиеся в связи с необходимостью держать в штате Гуляку. На памяти Захара Ломова, а отдал он службе более сорока лет жизни и немалую часть своего здоровья, кроме происшедшего два года назад инцидента, не было каких-либо проблем с системой управления. До недавнего времени каждый сотрудник сетевой безопасности ни на долю секунды не сомневался в компетентности Совета Модераторов, стоящих во главе всего. Миллиардный Рейтполис жил в целом стабильной размеренной жизнью, за исключением мелких инцидентов, с которыми легко справлялись технические службы. Общепринятым было мнение, что все жизненные процессы, будь то движение транспорта или ремонт купола, выращивание и доставка пищи, защита от внешних и внутренних угроз, контролируется Советом Модераторов. На сетевых экранах регулярно выступали хорошо известные всем личности, рассказывая о новостях науки и техники, космических открытиях, о победах над болезнями и рецептах долголетия, о воспитании детей и о произведениях искусств, – обо всем, что способно сделать жизнь Рейтполиса комфортной и открывать новые перспективы для развития.
Два года назад выяснилось истинное положение вещей. Оказалось, что на тот момент модераторы существовали только на голограммах, регулярно обновляемых автоматической системой управления функциями – АСУФ. Создатели АСУФ запрограммировали ее допускать к себе только того, кто был вне системы рейтинга. Как удалось выяснить у самой Аси (так с легкой подачи Захара Ломова в отделе сетевой безопасности стали называть сетевой блок управления), последний десяток лет Ася работала на автопилоте. В позапрошлом году автопилот дал сбой, в результате которого пришлось перезагружать всю систему верхних этажей.
Сашу Линника Ася приняла за модератора. Это было спасительной соломинкой, позволившей проникнуть в центр управления, но это же оказалось и наибольшей угрозой для сетевой безопасности Рейтполиса. Гольдштейн и Ломов серьезно были обеспокоены тем, что если первого встречного без сетевой регистрации Ася восприняла как модератора, то точно так же может случится с любым другим, кто существует вне системы рейтинга. В связи с этим за последнее время было создано несколько обновлений, облегчивших получение рейтинга жителями нижних этажей. Сетевой номер регистрации теперь имели право получить все желающие. Многие воспользовались этим, вычеркнув себя таким образом из списка угроз. Однако количество не зарегистрированных до сих пор оставалось неизвестным.
Никто из посвященных не представлял, сколько еще времени удастся удержать эту информацию в тайне от общественности.
«Мы и сами прилично заврались», – думал Петр Гольдштен.
С сетевых экранов верхних этажей по-прежнему вещали улыбающиеся модераторы, а второй отдел безопасности вместе с ограниченным количеством людей из военного ведомства ломали голову над тем как усилить защиту АСУФ от внешних угроз и перепрограммировать ее таким образом, чтобы изменить порядок доступа хотя бы для профилактических сетевых работ.
Пока это не произошло, Саша Линник был заложником ситуации. После двадцать первого сеанса профилактических работ он уже не верил обещаниям Гольдштейна в ближайшем будущем оформить и ему сетевой номер. За это время он и сам успел вникнуть в программное обеспечение АСУФ, но принцип контроля в нем выглядел незыблемым, как в башне из детских кубиков: убрать нижние кубики без того, чтобы башня не рухнула, не представлялось возможным.
Таблетка неборы, и через пять минут проблемы исчезли, растворились, будто и не было их никогда. Их место заняли покой и умиротворенность, как в младенчестве, когда слышишь, как бьется материнское сердце.
Тук-тук, тук-тук.
Какая бы ни была совершенная виртуалка, ей далеко до неборы. В игре нужно принимать решение, сомневаться, делать выбор. Небора освобождает от такой необходимости. Она знает что нужно. Голодному – чувство насыщения, мучающемуся от боли – освободиться от нее, сомневающемуся – стать уверенным в своем выборе.
Тук-тук, тук-тук.
Ее сердце бьется рядом. Влажные губы – на расстоянии дыхания.
Тук-тук, тук-тук.
Нет преград. Нет расстояний.
Рядом с входной дверью в верхнем углу между стеной и потолком зашуршало. Мелкий, не больше сантиметра в диаметре, плоский механизм медленно и бесшумно переместился к центру холла, завис, будто в раздумье под потолком. Повернулся несколько раз вокруг своей оси, выискивая камеры видео-наблюдения. Электромагнитная волна разошлась с легким щелчком, нейтрализовав три камеры холла в доли секунды. На входе в ванную комнату нашлась еще одна. Не менее быстро отключилась сигнализация, и через входную дверь в квартиру неслышно проникли один за другим пятеро мужских фигур в военном обмундировании и черных масках, прикрывающих нижнюю половину лиц.
Дверь ванной комнаты распахнулась одновременно с включением света.
– Он в отключке. – Уверенный мужской бас прошелся эхом по тишине. – Пакуем. Быстро.
Открыв глаза, Саша Линник обнаружил себя на полу в темном помещении без окон. Придя в себя, какое-то время пытался вспомнить, что произошло. После того, как на ощупь нашел стену и прошелся вдоль нее по периметру комнаты, первое, о чем подумал, что он находится в виртуалке. Пустое помещение не более десяти квадратных метров с металлическими стенами и полом до нельзя напоминало изоляционный короб, который часто ставили в квестах. Вот только то, с чего все началось, вспомнить не мог. Он не играл в игры бог весть сколько времени. «Я снова в потерянном мире, – пульсировала мысль. – Что я ищу?»
Стало страшно. По-детски страшно.
«Надо выбираться, иначе закончится воздух». Эта мысли заставила искать вентиляционное отверстие. К счастью, нашел его в одном из верхних углов короба. «Я нашел то, что искал», – от души отлегло. «Какого чёрта меня занесло в виртуалку?» – снова пытался вспомнить обстоятельства, при которых попал сюда. Вспомнил про небору. Пошарил в карманах спортивок, но те оказались пусты. Одежда своя, – домашние штаны и футболка, только ноги босые. Галлюцинации? Или виртуалка? Меньше всего хотелось, чтобы это была реальность.
Выход из короба был, даже два, но оба открывались снаружи. Это он понял, когда снова обшарил все вокруг и нашел щели, за которыми наверняка скрывались дверные проемы. Ударил кулаком по двери так, что от гула заложило уши. Ноль. Попробовал покричать в вентиляционное отверстие «Эй, открывайте!»
Все так же, ничего не изменилось. Снова и снова искал скрытые коды и шифры, сантиметр за сантиметром ощупывая стены и пол. Корил себя: «Потерял хватку, Гуляка».
Через несколько часов почувствовал позывы… «Блин…»
– Эй, а сцать под себя, что ли?
Как ни странно, обращенный в никуда вопрос возымел ответную реакцию.
Одна из дверей отъехала в сторону, и в глаза ударил ослепительный свет.
Когда глаза привыкли к свету, за дверьми увидел то, что хотел бы обнаружить в данный момент больше всего.
«Жаждущему посцать да воздастся». Чувствовал себя в идиотском положении. Небора с исполнением желаний или очередной потерянный мир? А, может, это Гольдштейн узнал, что он балуется неборой, и решил повоспитывать?
За раздвижной дверью куба был обычный туалет, какие часто ставили в общественных местах со всеми необходимыми атрибутами и соответствующими ароматами. Белый цвет стен, потолка, сантехники усиливал слепящий эффект от яркого света, а от приторной вони ароматизатора защекотало в носу.
Прежде чем подойти к очку, поискал взглядом видеокамеры, и таки нашел – над дверьми. «Маразм… Гольдштейн в туалетах камеры не ставит». Мелкая камера была вделана в кафельную плитку – ни зацепить, ни разбить. Пришлось справлять нужду, повернувшись к ней спиной.
Вскоре камера получила непристойный жест из пальцев и услышала в свой адрес тираду соответствующих жесту выражений.
– Извращенцы хреновы, что за игры?! Я хочу знать, то происходит! Гольдштейн, если это ты, то мне эти меры по боку! Мне все равно где просидеть месяц!
На противоположной стене от очка висел рукомойник. Поднеся к нему ладони удостоверился, что в нем есть вода и можно помыть руки. Высушил руки, но потом ради эксперимента, снова поднес ладони к крану рукомойника. Набрал воды и выпил несколько глотков.
– Хочу пива, – сказал рукомойнику и снова подставил ладони, пытаясь проверить, в какой реальности находится. В виртуалке желание должно было исполниться.
В ответ получил все ту же водопроводную воду. Только после этого сообразил, что реально пива он не хочет.
Чуть позже он даже подумал, что это розыгрыш перед днем рождения. Просидит тут сутки, а завтра дверь распахнется и опля, все с воздушными шарами. Двадцать первый год жизни встречать в металлическом кубе не хотелось. Если это приход от неборы, то завтра ее действие должно закончиться. Если это розыгрыш, то завтра всем им не поздоровится. Если в кубе он сидит по милости Гольдштейна… Что же, тогда тот придет и все объяснит.
Если это игра… То можно попробовать так…
Переход из освещенного туалета в темный куб все это время оставался открытым. Саша стянул с себя футболку и затолкал ее в щель, где теоретически должен был находиться раздвижной механизм дверей. Зашел в куб. Ожидаемо двери стали быстро закрываться, но на полдороге остановились, издав истошный скрежет. Футболка сделала свое дело: движок натужно загудел, потом заискрил, и, охнув, задымился. Запахло паленым пластиком. Тут же погас свет и сработала противопожарная сигнализация.
Можно было порадоваться, но настроения хватило только ухмыльнуться. За два года жизни наверху он уже перестал удивляться этому. Местная жизнь имела примечательную особенность: как механизмы раздвижных дверей, так и по сути все остальное, не были рассчитаны на то, что кому-то в голову может прийти мысль запихнуть футболку в раздвижной механизм. Соответственно, алгоритма действия в таких обстоятельствах у Аси не было. Виртуалки верхних этажей в точности повторяли общепринятые устои. Поступить иррационально они считают сложным трюком? Ценят нестандартный подход?
– Что же, пошли, Гуляка, – пригласил сам себя. – Посмотрим, что из этого получится. – И перешагнул низкий порожек открывшегося в кубе выхода.
