Текст книги "Райский сад (СИ)"
Автор книги: Татьяна Фомина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Глава 12
Григорий стоял на крыльце и ждал ее.
– Я принесла журналы, спасибо.
– Не за что… Анечка, милая, даже не знаю, как и сказать. Ты ведь собиралась уезжать… Но не могла бы ты задержаться на несколько дней? Я понимаю, звучит глупо… Николаю нужно в больницу, но он чертовски упрям и с детства не выносит врачей. Пожалуйста, задержись немного. Будет нужно, я оплачу услуги.
– Не говорите глупостей, – резко прервала его Анна.
– Я все равно хотела сделать новую дорожку, поэтому не собираюсь уезжать в ближайшее время и, конечно, присмотрю за Николаем, хотя продолжаю настаивать на обследовании в больнице.
– Да, да. Но он ни за что не согласится. Так ты хотела… – в его взгляде промелькнула надежда.
– Я не уеду, – твердо сказала она.
Григорий вздохнул с облегчением.
– Слава Богу! Как я рад, что ты останешься. Но только не говори ему, что я тебя просил об этом.
– Не буду.
– Пойдем скорее в дом. Я так рад, я так рад!
Он пропустил ее вперед. Анна вошла в хорошо знакомую комнату. В плетеном кресле сидел Николай. Его голова была опущена, и, казалось, что он спит. Он был без рубашки, и Анна невольно залюбовалась загорелым телом. Даже повязка нисколько не портила его красоты, наоборот, даже делала его более мужественным и привлекательным.
Что и говорить, Николай Ротов обладал притягательной внешностью и был ужасно сексуален.
– Кажется, он заснул, – тихо произнесла она, с трудом заставляя себя смотреть в другую сторону.
– Заснул? – встревожено переспросил напуганный отец.
– Не волнуйтесь, он просто спит. Сон для него сейчас самое лучшее лекарство. А вам нужно выпить крепкого чая с бренди или с коньяком. Сядьте и попытайтесь успокоиться.
Анна усадила Григория и включила чайник.
– Посмотрите, я решила сделать вот это, – указывая на дорожку, выложенную камнями на фотографии в журнале. Она делала это специально, чтобы отвлечь его внимание от произошедшего. Сосед послушно смотрел на фотографию, никак не реагируя на сообщение.
– Я ездила утром в город, все купила: такую же опалубку и цемент, – не сдавалась девушка. Хочу сделать сюрприз для мамы.
– Неплохо, – его взгляд немного оживился. – Так у вас ведь есть дорожка.
– Я хочу убрать рейки, немного углубить и выложить такими вот камнями.
– Нет.
– Нет?
– Не нужно углублять.
– Почему?
– Ты ее засыплешь этой же осенью. Наоборот нужно сделать ее выше уровня земли, или хотя бы на уровне.
– Спасибо. Я даже не подумала об этом.
Чайник закипел, и она заварила крепкий чай для Григория.
– Вы должны его выпить, – серьезно сказала она.
– Слушаюсь.
– А я пока расставлю шахматы. Вы какими будете играть?
– Белыми. Никак не могу еще прийти в себя.
– Пора бы уже. Ваш сын молодой, сильный, через несколько дней не останется даже шрама на спине. Так что успокойтесь и не мучайте себя понапрасну.
Она решила не говорить больше о больнице, чтобы не расстраивать его сильнее. Лучше попытаться убедить самого Николая, а сейчас нужно увлечь игрой его отца, чтобы снять напряжение.
– Ваш ход, – подсказала ему Анна, и Григорий передвинул пешку Д-7 на две клетки, вперед. Это был первый неизменный ход Ротова старшего. Анна же решила поставить свою пешку на В-6.
– Не будет бестактным, если я спрошу, почему ваш сын так не любит врачей?
Григорий уже поднял фигуру, чтобы сделать следующий ход, но опасливо посмотрел на Николая, и, выводя ферзя на А-4, тихо сказал:
– Когда он был маленьким, кажется, ему было года три или четыре, точно уже и не помню, он заболел ветрянкой, – грустно произнес он и замолчал.
– Все дети болеют ветрянкой, – поддержала его Анна, чувствуя, что это далеко не конец.
– Да, да, но, видишь ли, его мать, – он ухмыльнулся, – была просто в ужасе, что ее ребенок будет находиться с ней в одной квартире с этой «ужасной» сыпью… Она запирала его в детской, наказывая, чтобы он не смел к ней не то, чтобы приближаться, но и, вообще, запретила ему выходить из комнаты.
– Но ведь взрослые не болеют ветрянкой, если они перенесли ее в детстве?
– Для Ларисы, так звали мою жену и мать Николая, это не имело значения. Ей было противно смотреть на «изуродованного» ребенка.
Анна смотрела на него широко распахнутыми от удивления глазами, не в силах поверить в услышанное.
– Но ведь это глупо и ужасно! – воскликнула она, забыв про игру.
– Твой ход, – напомнил ей Григорий.
Анна попыталась сосредоточиться, но у нее из головы не выходил маленький мальчик с густыми вьющимися волосами и удивительными зелеными глазами с длинными ресницами, который сидел в своей комнате и страдал один, без любви и ласки своей матери тогда, когда больше всего в этом нуждался. Анна взяла пешку, совершенно позабыв о том, что хотела сделать сначала, и поставила на клетку вперед, ничего другого ей не оставалось. Григорий очень удивился, но ничего не сказал, а сделал следующий ход конем.
– И так было каждый раз, когда Коля болел, – продолжил он, – не важно чем, ангиной или простудой, хотя это было очень редко. Когда я к нему приходил, он отворачивался к стене и делал вид, что спит, а, став старше, нашел себя в чтении книг. Но еще в детстве у него выработался иммунитет ко всем болезням. Заболел, значит не получишь даже небрежно брошенного «спокойной ночи» от своей любимой мамочки и не сможешь поцеловать ее перед сном. Поэтому он считал, что во всем виноваты врачи, которые приходили к нему и не пускали мамочку.
В его голосе звучала такая горечь и боль, которую он всю свою жизнь никому не показывал. Он был во многом виноват перед своим сыном, но понял это, когда Николай стал взрослым. «Холодным и безразличным» называла его Лариса, говоря, что во всем сын похож на отца. Да, Николай во многом походил на него, но холодным и безразличным он стал не по его вине.
Григорий посмотрел на сидящую напротив девушку с восхитительными глазами, блестевшими от непролитых слез, и удивительным сердцем, способным чувствовать боль других, совершенно чужих людей. И понял, что она должна знать обо всем, что так тщательно скрывал в себе его сын.
– Кажется, у нас не очень получается сегодня играть, – Григорий Андреевич слабо улыбнулся.
– Да. Расскажите мне о Николае, каким он был маленьким, – тихонько попросила его Анна. Григорий посмотрел на спящую фигуру Николая.
– Хорошо, только пойдем лучше на воздух.
Они вышли на улицу, вдохнув полной грудью чудесный аромат земли, зелени и цветущих деревьев. Солнце уже спряталось за верхушками берез, росших на пригорке, и выглядывало через их не очень густые кроны. Вечер был теплым, спокойным, если не считать одинокого разговора кукушки.
Они сидели рядом, прямо на ступеньках крыльца, каждый погруженный в свои невеселые мысли, не нарушая того таинства, которое чувствуешь при закате солнца. Где-то, совсем рядом, застрекотал кузнечик, нарушая молчание двух людей, и, словно очнувшись, Григорий, глубоко вздохнув, заговорил, глядя прямо перед собой, словно еще раз просматривал обрывки ленты из прошлого.
– Коля больше всех на свете любил свою мать. Она была для него идеалом красоты, идеалом женщины. Поэтому он винил всех и вся, но только не свою маму, самую прекрасную на свете. Он ненавидел себя, когда болел, потому что не видел свою маму. Он подолгу сидел в своей комнате, сотворяя для нее все новый и новый подарок или рисунок, чтобы только услышать равнодушное «О-о… иди в комнату». Она была слишком молода, чтобы быть хорошей женой и матерью. Я много работал и не сразу обо всем догадался. Она любила лишь свою красоту и обожала поклонников этой красоты. Коля был еще совсем мал, когда она стала… – он замолчал, собираясь с силами, и, наконец, вздохнул, – гулять. Мне нужно было сразу с ней развестись, но я видел, как сын был сильно к ней привязан. И терпел все ее похождения только ради него. Коле было лет десять, когда я подарил ему золотую рыбку. Это было единственное живое существо, которое он любил. «Мама, смотри какая она красивая» – восклицал он, любуясь рыбкой. «Она скользкая и противная» – отвечала мать. Прошло меньше недели, когда он пришел из школы и увидел свою рыбку. Она была мертва. Банка стояла на подоконнике, а форточка была открыта, на улице мороз тридцать градусов. Он знал, кто переставил банку со стола на подоконник, но простил ее. Через четыре года мы развелись. Сын остался со мной. Лариса нисколько не возражала, даже была рада, но вот Николай… Он во всем винил меня. Мне было больно это вынести, и я запил. Как-то кто-то из друзей Николая назвал при нем его мать «шлюхой», он избил парня, чуть ли не до смерти. На нем висела статья…. Страшно вспомнить, что я тогда пережил. Следствие, адвокаты, короче, все обошлось большим штрафом. И вот, я помню тот день, когда Николай пришел домой, сильно подвыпивши, и попросил рассказать правду. Я очень сожалел, что сделал это. Очень. Я сказал, что очень любил его мать, делал вид, что ничего не замечаю, но спустя пятнадцать лет, решился на развод. Именно в тот день разбился вдребезги тот идеал, который воздвиг для себя Николай. Я часто думал потом, что было бы, если бы Николай, так и не узнал никогда всей правды. Единственная женщина, которую он боготворил, оказалась бессердечной, легкомысленной эгоисткой, которая обожала только себя, деньги и поклонников. Последний из них был ровесником Николая. Ты можешь подумать, что Николай пошел в свою мать, но это не так. Просто за холодной маской и показным равнодушием скрывается доброе сердце, которое просто боится поверить еще раз и доверить все свои тайны.
Анна слушала его, не прерывая, бесцельно уставившись невидящим взглядом в пространство. Ее живое воображение нарисовало перед ней все картины жизни, о которых рассказывал Григорий. Она видела мальчика и переживала с ним те чувства, которые жили тогда в его душе. Ведь так любить, верить и прощать может только самое доброе сердце. Анна была очень рада, что уже стемнело, и Григорий не мог видеть ее слез, катившихся по щекам. К ее горлу подкатил комок, и она не могла вымолвить ничего, поэтому сидела рядом и слушала музыку этого странного вечера.
– Господи, уже почти стемнело, я совсем заговорил тебя, девочка, – громко сказал, Григорий, резко вставая на ноги. – Но я очень рад, что ты выслушала меня, так легче… Спасибо… – добавил он тише.
Анна поднялась и посмотрела на человека, ставшего для нее таким близким.
– Не стоит. Это вам спасибо за… – она хотела уже сказать «за то, что вырастили такого сына», но вовремя спохватилась, – за то, что рассказали мне.
– Пойдем, я провожу тебя, – предложил Григорий.
– Не нужно, я дойду сама. – Анна постаралась придать своему голосу больше уверенности. – А вы идите отдыхать. И не волнуйтесь. До свидания.
– Спокойной ночи, девочка, – вздохнул Григорий,
Он так и остался стоять, глядя вслед хрупкой фигурке, пока она не скрылась в темноте. И только тогда, когда в соседских окнах загорелся свет, он зашел в дом.
Услышав, как закрывается дверь, Николай проснулся и спросил в темноту:
– Где ты был?
Григорий щелкнул, выключателем, и, комната залилась мягким светом, заставив Николая прищуриться.
– Сидел на улице. Как ты?
– Как селедка из бочки. Все тело затекло.
– И что ты будешь завтра делать? – поинтересовался отец.
– Завтра? Пока не знаю.
Он увидел незаконченную партию шахмат на столе и бросил удивленный взгляд на отца.
– Может, доиграем? – предложил тот.
Николай уже и забыл, когда в последний раз они играли вместе с отцом. Когда ему было двенадцать? Но это было до того, как она ушла.
– Неплохая мысль, – поддержал сын.
Анна долго лежала без сна, перебирая в памяти все, что рассказывал ей Григорий за время их знакомства. Теперь она могла понять, объяснить и извинить многие из поступков Николая Ротова: его развязные манеры, непринужденность, легкость в общении, высоко оценила его ум, тонкий юмор, обаяние, индивидуальность, но никак не могла понять его игры с женщинами. Основываясь на своих, правда, очень незначительных наблюдениях, она была почти уверена, что там, где дело касалось женщин, он был жестоким, насмешливым и циничным. Конечно, выражение, что «у него совсем нет сердца», куда больше подходило к этому человеку, но Анна была уверена, что это не так. У него было сердце, но очень холодное, как льдинка в груди у Кая, которую оставила там снежная королева, его мать. Вот только в сказке был хороший конец, а в жизни… в жизни было так не всегда. Она это знала. Из своей сказки, которую придумала когда-то сама, и которая разбилась на мелкие осколки, как то зеркало в замке снежной королевы…
Глава 13
Анна потянулась и тут же сморщилась от боли, тут же пронзившей все ее тело. Она с трудом смогла сесть, едва не застонав. Кто, спрашивается, ее заставлял вчера так трудиться, убирая старые рейки на дорожке? Ведь можно было закончить сегодня. Так нет, нужно было побить все рекорды за день! Вчера она была слишком зла, чтобы подумать об этом, а из-за чего? Из-за того, что чисто по-человечески пришла в полдень к соседям узнать, как себя чувствует Николай, и сменить повязку. И что получила? Ехидные насмешки и недвусмысленные намеки на интимность! В любой другой ситуации на работе она бы даже не заметила их, а пропустила мимо ушей. Но кто только тянул ее за язык препираться с этим сексуально-озабоченным маньяком, который не может пропустить ни одной юбки. Да еще наработалась так, что теперь каждая клеточка ныла от боли. Что ж, это послужит ей хорошим уроком на будущее.
Анна доковыляла до двери и открыла ее, впуская в комнату ароматы цветущих деревьев. Она с восторгом и благоговением смотрела на стройные яблони, за ночь превратившие все вокруг в волшебную страну. Нет, она не будет сегодня отдыхать, просто не сможет находиться в доме, когда все вокруг такое неземное… Забыв о своих хворях, она наспех позавтракала, и, надев шорты и майку, вышла на улицу, снова восхищаясь причудами природы, сумевшей создать такое великолепие. На секунду вспомнив о своем пациенте, Анна поморщилась и решила, что такой самоуверенный больной, как Николай Ротов, совсем не нуждается в ее услугах. Учитывая все те пошлости, которые она услышала от него вчера, здоровью его нанесен несильный ущерб. И, словно в подтверждение ее мыслей, с соседнего двора раздались звуки топора и разлетающихся дров. Искушение поглядеть было слишком велико и Анна, стараясь быть незамеченной, подошла к штакетнику, разделявшему их дачи. Картину, представшую перед ее взором, назвать великолепной, значит, вообще, ничего не сказать. Николай, в одних брюках, с обнаженным торсом, с перетянутым левым плечом, держа в правой руке топор, замахнулся и с силой ударил по полену, которое разлетелось в разные стороны. Мышцы играли на его загорелой спине, блестевшей на солнце. Анна с восхищением наблюдала за тем, как он опустил топор, поставил другое полено и снова замахнулся. Определенно, этот мужчина был насквозь пропитан сексуальной энергией и мужской силой, которые заставляли учащенно биться даже искушенные женские сердца. Очнувшись от созерцания, Анна заставила себя выкинуть из головы образ полуобнаженного Тарзана, который умудрялся колоть дрова даже одной рукой. И напомнила себе, что этот идеал мужской красоты не принесет ей ничего, кроме страданий и унижения в итоге, и нескольких мгновений жалкого подобия счастья в начале, если она пойдет на поводу у его прихотей и привычек. Она отправилась к гаражу, где хранились цемент и опалубка. При движении боль в мышцах становилась меньше, а вскоре, погрузившись в работу, Анна забыла о ней совсем, всецело сосредоточившись на новом занятии.
Если верить инструкции, то ничего сложного здесь не было: смешать цемент с песком в пропорции три к одному, добавить воды до образования густой кашицы, поставить опалубку на ровную поверхность и залить в нее раствор, разровнять и дать просохнуть минут пятнадцать-двадцать. Правда, Анна сомневалась, что за такое время цемент успеет схватиться, и решила увеличить время до получаса, чтобы успеть приготовить новую порцию раствора. Настроение заметно улучшилось от легкого возбуждения перед новизной, а веселое пение птиц и божественный аромат цветов заставили позабыть о том разбитом состоянии и головной боли, с которыми она проснулась. Тихонько напевая любимый мотивчик, Анна размешивала шпателем цемент и песок, добавляя в тазик понемногу воду до нужной консистенции.
– Решила возвести бетонную стену, – раздался позади насмешливый голос Николая. Анна чуть не подскочила от неожиданности, скорчила гримасу и повернулась к нему с приторно-вежливой улыбкой:
– Не уж-то сам догадался? Или кто подсказал.
Николай, не дожидаясь приглашения, открыл калитку и вошел, громко рассмеявшись.
– Доброе утро, – приветствовал он, присев рядом на корточках.
«Было доброе», – промелькнуло в голове Анны, но вслух она небрежно бросила, продолжая размешивать:
– Угу…
– Звучит не очень приветливо.
«А ты хотел, чтобы я плясала от радости, лицезрея твою физиономию!»
– Как дела? – поинтересовалась она, чтобы что-то сказать.
– Вообще-то, я думал, ты зайдешь, чтобы узнать.
– Неужели? – в ее голосе звучало не только удивление. – И прописать микстуру от насморка?
Николай расхохотался.
– Ну, зачем же сразу микстуры? Хотя бы узнать, что все в порядке. Кажется, врачи всегда так делают.
– Я – не врач, – серьезно сказала девушка. – И еще вчера, Ротов, вы прекрасно дали понять, что с вами ВСЁ в порядке!
В последнюю фразу она вложила столько сарказма и конкретного намека, что Николай не смог не заметить, и опять рассмеялся.
– Я – пас, – он поднял обе руки в знак капитуляции. – Почему мы не можем поговорить как нормальные взрослые люди?
– Звучит очень подозрительно, – передразнила она.
– Отец передает тебе привет и напоминает, что позавчера вы не доиграли партию, и приглашает вечером на чай.
– Спасибо, – Анна бросила на него недоверчивый взгляд, ожидая подвоха, – вы не могли бы немного отойти в сторону?
– Ты. Мы же договорились.
– Хорошо. Ты как раз стоишь на месте, где я должна поставить вот это.
Она вытащила из большого пакета опалубку и посмотрела на Ротова. Его брови удивленно взлетели вверх.
– Ты?! – его словарный запас явно иссяк.
– Да. Я прочитала об этом в одном из журналов, которые ты привез своему отцу, и решила попробовать, так ли она хороша, как ее расписали.
– Давай, помогу, – он встал, чтобы взять опалубку из рук Анны.
– Тебе не стоит еще напрягать руку, – не слишком убедительно произнесла она, вспомнив, как он колол дрова, прекрасно обходясь одной рукой.
– Неужели я похож на инвалида?
– Совсем нет! – горячо возразила девушка, но тут же спохватилась, – просто… на…
Она подала ему форму, а Николай безошибочно поставил ее на место возле самой калитки.
– Так?
– Да.
– Оказывается, я не совсем безнадежен, – с легкой улыбкой сказал он.
Анна решила, что лучше оставить эту фразу без ответа, и молча, пододвинула раствор. Аккуратно раскладывая мастерком раствор по формам (в готовом виде должно было бы походить на выложенные камни), Анна разровняла поверхность, получилось не очень гладко.
– Нужно немного смочить поверхность водой и придавить стеклом, – Николай взял у нее из рук мастерок, добавил воды и разгладил «камни» вновь. – Теперь нужно дать высохнуть,
– Спасибо.
– Не за что. Можешь пока развести новую порцию.
– Я как раз и собиралась это сделать. Как ты думаешь. Это получится? Я хотела сказать, делал ли это еще кто-нибудь?
– И получится. И делали. Причем очень многие, – уверил ее Николай. – Это отечественный вариант германской фирмы «Хевен Роуд», ее разработали несколько лет тому назад.
Николай не стал говорить, что это была его идея, и что именно его фирма обладала патентом на нее. За то подробно описал все достоинства уже готового результата и легкость в применении. Анна с интересом слушала его, изредка задавая вопросы, а Николай нашел в ней внимательную слушательницу, которая проявляла неподдельный интерес к товару, который он в свое время так отстаивал, еще работая простым инженером. До сегодняшнего дня Ротову и в голову не могло прийти, что он будет говорить с женщиной о каких-то опалубках, или новых изобретениях в строительной сфере, причем найдя неподдельный интерес с другой стороны. И получая огромное удовольствие от общения.
Григорий возвращался от друга, который приехал с женой на выходные. Проходя мимо забора своей соседки, он невольно заглянул через него и обомлел. От калитки тянулась ровная каменная дорожка, в конце которой сидели Анна и его сын, о чем-то увлеченно беседуя. Девушка поддерживала, наклонив немного тазик с раствором, а Николай выскабливал остатки его мастерком. Они были так близко друг от друга, что темные волосы мужчины почти касались головки его напарницы. Вокруг цвели яблони и вишни. Ненужно быть художником, чтобы восхищаться подобным сочетанием сюжета и красок. Мужчина и женщина в самом центре Эдема, так смахивали на Адама и Еву в раю, если бы те вдруг решили заняться благоустройством своего сада. Григорий с улыбкой почесал затылок. И, нисколько не рискуя быть замеченным, они были настолько увлечены друг другом, постоял еще некоторое время, любуясь великолепной картиной. И в прекрасном расположении духа отправился к своему дому, чтобы спрятаться от жаркого полуденного солнца.
Николай снял опалубку с последней формы.
– Ну, вот и все, – сообщил он.
Анна с восхищением оглядела творение, созданное их совместными усилиями: через весь участок тянулась ровная дорожка, выложенная гладкими камнями, по левой стороне от которой, стояли высокие деревца в пышных белых сарафанах, придавая праздничный, торжественный вид всему саду.
– Я даже и представить не могла, что такое может быть. Маме очень понравится, очень! Николай, вы… ты… я даже не знаю, что бы делала сама! Спасибо, огромное спасибо!
Она подняла на него свои удивительные глаза, которые блестели от восторга и отливали необычной яркой синевой, совсем подавляя их спокойный серый цвет. И словно опомнившись, девушка воскликнула:
– Ты ведь целый день ничего не ел!
Николай несколько растерялся. Пока Анна любовалась новой дорожкой, сам он занимался тем, что созерцал это удивительное создание в светло-коричневых шортах и кремовой рубашке, завязанной спереди на узел поверх майки-топа, чтобы не сгореть на солнце, с гривой темно-каштановых волос, перехваченных лентой, и в испачканных цементом перчатках. Несколько прядей выбились из-под ленты и непослушно свисали, обрамляя нежный овал лица, придавая ему детскую невинность. Застигнутый врасплох, он пару секунд соображал, о чем она говорит. Но, встретив ее взгляд, у него совершенно все вылетело из головы, и он утонул в этих синих глубинах.
– Ты ведь, наверное, ужасно голоден? – совершенно обыденная фраза вернула его к реальности.
– Совсем не так, как ты думаешь, – осторожно ответил он изменившимся голосом и, заметив небольшое пятно у нее на лбу, осторожно вытер его тыльной стороной ладони.
Она была слишком возбуждена, чтобы заметить легкую хрипотцу, прозвучавшую в ответе.
– Я думаю, что смогла бы… Николай, что случилось?
– Спасибо за предложение, но я немного устал, будет лучше, если я пойду.
В его голосе прозвучали почти стальные нотки. Он слабо улыбнулся и, поправив выбившуюся прядь, быстро развернулся и ушел, оставив Анну в недоумении.
Анна машинально провела по лбу, там, где коснулась его рука, так и не поняв, что она сделала не так, что он просто сбежал. Немного постояв, любуясь делом своих и его рук, она быстро собрала пустые вёдра и таз, и понесла их в баню, совсем не давая отчета в том, сколько понадобилось мужества ее сегодняшнему помощнику, чтобы отказаться и уйти.
Николай ввалился в дом грязный и злой.
– Свежий воздух пошел тебе на пользу, – приветствовал его отец, но Николай не заметил его иронии.
– Я возьму чистое полотенце и пойду в душ.
– Есть будешь? – спросил Григорий уже в пустоту, так как сын уже поднялся по лестнице.
– Нет, – рявкнул тот.
Николай прекрасно понимал, что отец ничем не заслужил такого отношения, но не сдержался. А все потому, что уже давно не был с женщиной и пялился с открытым ртом на нее, чуть ли не капая слюной. Он отогнал мысль, что с самого знакомства пытался соблазнить Анну, как довольно симпатичную девушку. Но только сегодня узнал, какое это чистое, невинное создание, которое почти весь день с неподдельным интересом слушало всю ту чушь, что он нес, искренне восхищаясь его знаниями. Она похожа на нераспустившийся цветок, который он просто не смеет трогать своими грязными лапами.
– Отец, я немного устал, – спустившись, сказал Николай извиняющимся тоном, – поэтому хочу помыться и лечь спать. – Он немного помедлил и добавил:
– Днем я пил холодный чай с ужасно сладкими вафлями и меня мутит от одного упоминания о еде.
С этими словами Николай вышел, оставив отца довольно улыбаться.
– Э, нет, сынок. Тебя мутит не от еды. Ты просто нашел то, что не можешь сразу съесть…
Николай разделся и обмотал вокруг талии полотенце. Напрасно он отказался от ужина. Сейчас, когда он немного успокоился и помылся, то понял, что голоден, как сто индейцев, но не хотел признаваться в этом отцу. Поэтому ходил по комнате и, наконец, подошел к окну. Уже стемнело. В окнах соседнего дома горел свет. Шторы не были задернуты, и он прекрасно видел то, что попадало в обзор окна. Анна лежала на животе, болтая ногами в воздухе, и читала. Рядом, свернувшись, спала кошка. Короткий халат едва прикрывал ее бедра, а маленькие ступни и стройные лодыжки были представлены на его обозрение. Вдруг она перевернулась на бок соблазнительно выставив на показ золотой загар бедра. «Вот ведьма, не такая уж ты невинная ромашка, раз выставляешь свои голые ножки!» – снова разозлился Николай.
И, словно услышав его мысли, девушка резко соскочила с дивана и задернула шторы, заставив Николая чертыхнуться и отойти от окна.
Когда Анна закрывала шторы, ей показалось, что она видела мужскую фигуру в окне на втором этаже. Но, может, это ей только показалось. Она спокойно вернулась к захватившему ее детективу, который остался лежать раскрытым на диване.
Николай упал на старую тахту, сосланную в качестве дачной мебели, и закрыл глаза. Он злился то на себя, то на Анну, причем, не зная на кого больше. В конце концов, решил, что будет лучше, если он завтра же уедет отсюда от греха подальше. Или, наоборот, к греху поближе? Однако, вспомнив о Mapинe, он брезгливо поморщился. Но он точно уедет завтра утром. Убаюканный этой мыслью, он уснул. И лишь маленькая фея с необыкновенными серо-синими глазами и ангельской улыбкой всю ночь ускользала от него в цветущем саду.
