Текст книги "НЕЗАБВЕНИЕ"

Автор книги: Татьяна Денисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Кира, ты где была? Мы уже потеряли тебя.

Она начала рассказывать. Папа выслушал, не проронив ни слова, погладил Киру по голове и, улыбнувшись, сказал:

– Существуют правила, и приходится их соблюдать. Так что ты завтра оставь-ка лучше шариковую ручку дома. От этого всем станет спокойней.

Кирилл

Через год, лишь только перешли во второй класс, как тут же все стали самостоятельными. Сами отправлялись во Дворец пионеров, в библиотеку, в спортивную школу, сами записывались в кружки.

В восемь лет Кирилл был подвижным, худым. Всё лето он бегал по гаражам, лазал по деревьям, забирался на крыши сараев. Вытянулся ещё больше, руки стали крепкими.

В начале сентября на урок физкультуры пришёл тренер из спортивной школы. Он стоял у шведской стенки рядом с учителем и с улыбкой что-то ему говорил, показывая рукой то на одного, то на другого. До Кирилла доносились обрывки их разговора. Он, обернувшись, увидел, что те смотрят в его сторону. Слово «хорошо» тренер повторял так часто, что Кирилл стал прислушиваться. «Хорошая координация, хорошая способность согласовывать движения рук, хорошо соизмеряет движения в пространстве, хорошее статическое и динамическое равновесие».

Учитель физкультуры подозвал Кирилла. Когда тот подбежал, тренер попросил его сесть на шпагат, потом встать на мостик, сделать стойку на плечах, подтянуться, сколько может, потом поднять под прямым углом ноги, не сгибая колени. Он остался очень доволен и предложил Кириллу заниматься в секции спортивной гимнастики.

Однако Кирилл до конца не был уверен, хочет ли ходить в спортивную школу. Не успел он подумать, как тренер похлопал его по плечу и весело произнёс, что всё решено. Кирилл ещё колебался, раздумывал, но всё-таки решил попробовать, и его затянуло. Правда, пришлось привыкать к новому распорядку дня, хотя родители поначалу даже не знали, что сын записался в секцию.

А когда тренировок не было, Кирилл по-прежнему читал книжки, или гонял на велосипеде с Ерохиным. Зимой они вместе ходили на лыжах, добираясь аж до Сорочьих скал; бегали на стадион поиграть в хоккей или просто катались на коньках. По воскресеньям родители давали деньги, и тогда Кирилл с Никитой шли в кино.

Друзья

В среду после школы Кирилл успел смотаться до Черемши, а потом они с Никитой долго носились на великах по двору. Как очумелые, крутили педали; лавируя между деревьями, выезжали на школьный двор, разворачивались, катили вдоль гаражей и возвращались к сараям. Потом Кирилл сходил домой и, вернувшись, достал из кармана ключ. Когда он вставил его в замочную скважину, ключ со скрежетом повернулся, и дужка замка раскрылась. Они распахнули дверь, завели велосипеды в сарай и поставили их слева у стенки.

Никита с Кириллом часто сюда забирались. Им нравилось сидеть в темноте. Свет просачивался между досками, и в солнечный день в лучах мельтешили пылинки. В щели был виден весь двор. Паутины и пыль окутывали деревянные стены.

Казалось, Никита с Кириллом давно обследовали весь сарай, однако каждый раз находили что-то новое. Здесь хранились старые вещи. Один на другой были сложены два старых стула. На полках лежали кучи пожелтевших журналов. Ерохин открыл один, однако он оказался на непонятном языке. На обложке в красном каре белыми буквами было написано «Panorama». Они начали листать и поняли, что журнал этот польский. Внимательно разглядывая каждую страницу, наткнулись на фотографии почти голых женщин. Ерохин, увидев их, так и замер с открытым ртом. Однажды зимой ребята постарше взяли его с собой. Вместе с ними Никита бегал подглядывать в окна бани, стоявшей неподалеку отсюда. Это занятие, понятное дело, было опасным, но интересным.

Кирилл приблизился к Никите, перевернул страницу-другую. В журнале были напечатаны фотографии с концерта неизвестной группы. И тут Кирилл вспомнил, что летом читал в «Комсомольской правде» (эту газету выписывала сестра) статью про битлов. Они с Ерохиным тогда принялись бурно её обсуждать, потому как в статье чёрным по белому было написано, что тройка «Битлз» распускает слухи, будто один из участников группы мертв. И этим «покойником» якобы был Пол Маккартни. Только потом сам Маккартни заявил, что не видит возможности сотрудничать с Джоном Ленноном. В общем, дороги четверки расходятся. Как бы то ни было, вот уже больше года Маккартни и Леннон не работали вместе. И хотя некоторые продолжали верить, будто четверка связана вместе до самой смерти, статья заканчивалась словами: «Битлз» были продуктом шестидесятых годов, почтим их память!..» Так вот, главное, что та самая статья якобы была перепечатана из польской «Панорамы».

Ерохин с Кириллом тогда не поняли, что такое «Панорама», а тут нашелся сам журнал, да ещё во всей красе. Они спрятали его подальше, чтобы родители случайно не выбросили, или крысы не сгрызли. Иногда Кирилл видел здесь крыс, разбегавшихся по углам.

Вообще-то, что касалось Ерохина, он крыс не боялся. Когда Никита подрос, мать рассказала ему, как однажды они вернулись домой из гостей и увидели на кухне большую серую крысу.

– Посмотрите, какая киска, – обрадовался тогда Ерохин.

После случилось то, что он уже сам смутно помнил.

Родители и Никита стояли на табуретках. Мать в это время держала в руках длинную швабру, а отец – кочергу. Крыса металась по полу, подпрыгивала и пыталась их укусить. Отец изловчился и ударил крысу по голове. Та упала. Он пошевелил её кочергой, но крыса лежала недвижно. Родители засунули её в мешок, вынесли на улицу и закопали за гаражами.

А между тем послышался шум подъезжавшей машины. Кирилл заглянул в щель между досками: оказалось, это родители вернулись с работы. Мальчишки затихли. Хлопнули дверцы, и мама с отцом зашагали в сторону дома. Вот они поднялись на крыльцо и скрылись за дверью.

Никита с Кириллом сгрудили журналы в кучу, подхватили велосипеды и, выкатив их из сарая, закрыли дверь. Кирилл быстро запер замок, а ключ сунул в карман. В эту минуту из дома вышел отец. Он спустился с крыльца, подошел к машине и, увидев Никиту с Кириллом, заулыбался:

– Ну что, бездельники, клятву-то выучили? Без неё в пионеры не примут.

Те, переглядываясь, подбежали к нему.

– А чего там учить, – с насмешкой ответил Кирилл.

Отец с нарочитой серьёзностью глянул поверх очков:

– Галстуки приготовили?

Кирилл утвердительно хмыкнул отцу. Тот потрепал его по плечу и повернулся к Ерохину:

– А ты что молчишь?

Никита смущённо потупился и стал объяснять, что его в пионеры не примут, потому что контрольную по математике он написал на «тройку».

Отец Кирилла с сочувствием выслушал и спокойно сказал:

– Ну, и не переживай. Ты дома решай побольше задач.

Он махнул им рукой:

– Садитесь-ка лучше в машину, прокачу.

Кирилл вопросительно посмотрел на отца:

– А можно мне порулить?

– Садись, – улыбнулся отец. – По двору, и до гаражей.

Когда машина тронулась с места, Ерохин страшно завидовал другу. Кирилл впечатлил его тем, как держался за руль. Он спокойно проехал короткий участок дороги между домами и, подкатив к воротам, заглушил мотор.

Пионеры

В четверг после уроков лучших учеников третьих классов принимали в пионеры. Кира была отличницей, и, хотя за поведение ей ставили «хорошо», оказалась среди немногих избранных, кого должны были принять первыми. Мама с вечера погладила форменную рубашку белого цвета и синюю юбку. Кире она доверила галстук.

Утром Кира проснулась сама ещё до того, как её разбудили. Она проглотила овсяную кашу и, обжигаясь, отхлебнула чаю. Тотчас выскочила из-за стола, со счастливой улыбкой надела юбку с рубашкой, натянула чулки, потом – сапоги. Мама что-то кричала из кухни, но Кира, не слушая, в одну минуту накинула шапку с пальто, схватила портфель и выбежала из дома.

На школьном крыльце она столкнулась с Ерохиным. В отличие от Киры вид у него был растерянный, грустный, но когда та сказала ему, что ещё не всё потеряно, он оживился.

На арифметике Ерохин решил примеры без единой ошибки. Учительница спросила, есть ли у него с собой галстук, и знает ли он пионерскую клятву. Лицо у Никиты радостно вспыхнуло. Он вынул из портфеля хрустящий шёлковый треугольник алого цвета и произнёс без единой заминки клятву. Учительница одобрительно улыбнулась.

Когда закончился последний урок, учеников вывели строем из классов, сначала третий «а», а следом – за ним третий «б». Стройной колонной по двое они прошагали по коридору и поднялись по лестнице на второй этаж. Учителя, махнув им руками, велели всем встать вдоль стены вестибюля. Потом зазвучал горн, раздался барабанный бой, и вынесли знамя.

Из третьего «а» в пионеры принимали больше половины класса, в третьем «б» оказалось счастливчиков меньше. У каждого на вытянутой правой руке висел галстук. После того, как все хором прочитали клятву, подошли старшие пионеры и стали завязывать галстуки.

Маша Петрова, вытянув голову, ждала своей очереди. Лицо её раскраснелось. Она видела, что следующим за Ильёй галстук повязали Кириллу, а за ним – Никите. Ерохин с гордостью взглянул на тех, у кого на груди остался октябрятский значок, а потом перебросился взглядом с Кирой. Она улыбнулась ему и поправила узел на галстуке. Тут к Маше подошла фигуристая семиклассница, подняла ей воротничок на рубашке и, сняв галстук с руки, повязала его на шею. Когда зазвучал пионерский гимн, все начали подпевать:

Взвейтесь кострами, синие ночи!

Мы пионеры – дети рабочих.

Близится эра светлых годов,

Клич пионеров: «Всегда будь готов!»

Кира шла из школы с расстегнутым верхом пальто, чтобы все видели пионерский галстук.

Когда она вернулась домой, то взяла газету, вырезала оттуда портрет Ленина, вставила его за стекло серванта, и снова прочитала клятву:

– Я, Кира Уварова, вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину. Жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия. Всегда выполнять Законы пионеров Советского Союза

С очень серьёзным видом Кира маршировала перед портретом, распевая пионерские песни. Потом она с большим сожалением развязала галстук, сбросила юбку с рубашкой и стащила колготки. Наконец, пройдя через комнату, открыла шкаф и достала деревянные плечики, на которых висело домашнее платье. Кира стянула его, бросила на кровать и, развесив пионерскую форму на плечиках, убрала их обратно в шкаф. Через минуту она надевала платье и думала в это время, что бы ей почитать. Затем взяла с полки книгу в серовато-синей обложке, где по центру были нарисованы алый парусник в окружении звезд, силуэт пионера с книгой в руке, а в правом углу – белый спутник. Кира сунула книгу под мышку и направилась в кухню.

Наскоро разогрев жаркое, она зачерпнула его из кастрюли и положила в тарелку, потом нарезала хлеб и поставила перед собой книгу. Перелистав страницы, остановилась там, где было написано «Тимур и его команда», и стала читать. В то же самое время Кира, не чувствуя аромата и вкуса, машинально цепляла ломтики мяса и отправляла их в рот. Следом ложкой прихватывала кубики лука, морковь, куски тушеной картошки, кусала хлеб и бессознательно всё пережевывала. Ложка в её руке иногда замирала, и Кира, почти не дыша, нависала над полупустой тарелкой. В который раз она словно бы слышала рычание рыжей собаки, пугливо пятилась от неё, или будто читала записку Тимура, бежала по форме номер один позывной общий, поворачивала штурвальное колесо, ехала с Тимуром на мотоцикле. Кира представляла, что она и есть та отважная девочка Женя. И так же, как Жене, ей очень хотелось уехать с папой далеко-далеко.

Свобода, равенство и братство

После летних каникул Кирилл первым делом шел в библиотеку. Бродить между полок с книгами было его самым любимым занятием, похожим на поиск клада. На нижней полке, там, где обычно стояла приключенческая литература, Кирилл заметил обложку с силуэтами домов средневекового города, сверху над ними – колокол, рука держит штык, над ним развевается флаг и надпись на нём Liberté, Égalité, Fraternité. В этих словах слышалась барабанная дробь и свободная, твердая поступь. Книга та была читанная-перечитанная. Поперек размашисто и свободно начертано её название «Евангелие от Робеспьера» Анатолий Гладилин. Так. Что же дальше. Короткая надпись на развороте «Книга рассказывает о последних пяти годах жизни Робеспьера. Это время Великой французской революции». Тут он вспомнил Гавроша, парижского беспризорника, сражавшегося на баррикадах. Кириллу было лет семь, когда он узнал о том бесшабашном, лихом мальчугане, который рос, точно бесцветная травка, без любви и заботы. Книга так и называлась «Гаврош». Кирилл столько раз её перечитывал, что местами знал почти наизусть. «Зрелище было страшное и прекрасное. Гаврош стоял под выстрелами и дразнил стрелявших. Казалось, он развлекается от души. Это был воробышек, клевавший охотников». Сердце Кирилла тогда замирало от предчувствия смерти, однако он продолжал читать, представляя себя этим самым воробышком. Ему слышалось жужжание пролетающих пуль и звук последнего выстрела. В этот миг Кирилл даже чувствовал, будто кровь тонкой струйкой течет по его лицу.

Он закрыл книгу и, перейдя в самый дальний конец библиотечного зала, туда, где хранилась иностранная литература, отыскал французско-русский словарь. Liberté – Свобода, Égalité – Равенство, Fraternité – Братство. Перевод этих слов так взволновал Кирилла, что он тут же начал читать. И сразу на первой странице попались другие интригующие слова «минуты интимной близости». Взгляд Кирилла застыл на этой строке, и тотчас в его голове мелькнуло некоторое представление о таких вещах. Но ненадолго.

Кирилл, вернувшись домой, не мог оторваться от книги, пока она не закончилась. Он был увлечен неукротимым и гордым характером Робеспьера, восхищался стойкостью и бесстрашием. История его жизни и свободный дух Французской республики захватили Кирилла, и он как бы сам становился её гражданином. Идеалы французской революции так завладели им, что он отыскал Декларацию прав человека и гражданина и выучил её наизусть.

«Свобода состоит в возможности делать всё, что не наносит вреда другому.

Все граждане равны перед законом и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями.

Не делай другим того, что не хотел бы получить сам; делай по отношению к другим такие благие поступки, какие хотел бы по отношению к себе».

Драка

В пятницу утром Андрей и Наташа Кляйн пришли в школу чуть ли не первыми. Жили они в бараке, за Некрасовским мостом, и обычно едва успевали к звонку. Школа № 11 стояла на Садовой улице, и дорога к ней от Кирпичного посёлка занимала чуть более получаса. Вот только идти через лес в темноте, без взрослых, было страшно, потому собирались компанией. Встречались в семь двадцать, или самое позднее – полвосьмого. Всегда кто-то опаздывал, однако всех ждали.

Брат и сестра Кляйн снимали в дальнем углу раздевалки серенькие пальто и входили застенчиво в класс. За худенькой высокой Наташей беззвучно ступал маленький щуплый Андрей. Оба со светлой улыбкой тихо садились за парту. Их было не видно, не слышно. Бледные, с бескровными лицами, они будто бы растворялись.

Прямо перед ними сидели Белкин и Кира Уварова.

Белкин покрутил головой, потом развернулся и язвительно посмотрел на Наташу,

– Футы, нуты, ножки гнуты.

Ноги у той и в самом деле были кривыми.

С беспокойным, настороженным взглядом Наташа смотрела на Белкина. Она поправила волнистые светлые волосы. Ещё в первом классе Кире приходилось за неё заступаться. Мальчишки совсем задразнили Наташу, когда ту остригли наголо от того, что у неё нашли вши. Она долгое время приходила в школу в платке и не снимала его.

Белкин затем покрутился и молча уставился на Андрея. Тот, втянув голову в плечи, взглянул исподлобья. В беззащитном выражении глаз мелькнула тревога.

– Ну, чо зыришь, фашист? – угрожающе рявкнул Белкин.

Он вызывающе шлёпнул ладонью по парте, а потом со всего размаха стукнул ещё, но уже кулаком. Наташа с Андреем прижались друг к другу. Неожиданно Белкин махнул рукой и ударил Андрея в ухо.

Кира обернулась:

– Да не бойся ты его. Посмотри, какой он хлюпик.

В её голосе прозвучала насмешка. Белкин не мог вынести такого оскорбления. Он, тряхнув головой, вскочил и тотчас метнулся к Кире, замахал кулаками, изображая боксёра, и ударил её в плечо. И тут она его тоже ударила. Рядом послышался смех. Белкин вновь замахнулся, но в эту секунду Кира навалилась на него и со всей силой прижала к парте. Она ловко так зацепилась за крышку руками, что Белкин не мог даже пошевелиться, и лишь подёргивался с беспомощной злобой. Перед глазами у Киры были его грязные пальцы с обгрызенными ногтями, а кругом раздавались смешки, возбуждённые выкрики, свист и хихиканье.

– Больно же! – злобно метался Белкин.

– А ты замри и не рыпайся! – усмехнулась Кира.

Белкин загнанно дышал, но Кира не отпускала рук.

В эту минуту в класс вошла Людмила Ефимовна, и все тут же притихли.

Лицо у Людмилы Ефимовны вытянулось, затем вспыхнуло, и шея тотчас покрылась красными пятнами:

– Уварова, это что такое?

Напряженная складка прорезалась между её бровями. Сжав плотно губы, она смерила Киру взглядом.

Белкин, беспомощно распластавшись, лежал припёртый, словно мышь в мышеловке. Перекошенное лицо, как и всё тело, были прижаты к парте.

– Отпусти его сейчас же! – раздраженно дернув плечами, потребовала Людмила Ефимовна.

Ничего толком не успев понять, она ещё раз укоризненно посмотрела на Киру.

Людмиле Ефимовне было сорок семь лет. Маленькая, рыхлая, вечно недовольная чем-то, она почти не улыбалась. Глаза у неё были потухшими, сонными, и лишь изредка вспыхивали, как зеленые светляки. Но тут они светились от гнева. Она, потирая левый висок, окинула класс холодным колючим взглядом поверх старомодных очков, и процедила сквозь зубы:

– Прямо зла на вас не хватает.

Воцарилось молчание. Она нервно бросила классный журнал на стол, повесила сумку на спинку стула и снова взглянула на Киру. Странным созданием была эта Уварова. Людмилу Ефимовну давно настораживало её безразличие к замечаниям учителей. Она подозрительно скосила глаза на Киру. За хрупким видом этой девочки, как ни странно, скрывалась сила. Людмила Ефимовна, помолчав немного, добавила назидательным тоном:

– Я всегда говорила, в тихом омуте черти водятся.

У прищуренных глаз разбежались морщинки, и вена на лбу набухла.

Разумеется, кого-то нужно было сделать виноватым, и Людмила Ефимовна выбрала Киру. А Белкин всё также лежал, прижатый к парте, но уже обрадовался, встрепенулся и быстро вошел в роль обиженного. Как только Кира разжала руки, он с оскорбленным видом поднялся, шумно выдохнул воздух и, косо поглядывая, исподтишка погрозил кулаком:

– Ты у меня ещё получишь.

Глаза его сузились и превратились в две зловещие щелки.

– Только попробуй, – насмешливо ответила Кира.

Лицо её было спокойно. Она, смерив Белкина взглядом, расправила платье и разгладила рукава.

Часть 2.Юность

Кирилл и Кира

После восьмого класса многие поступили в техникум, кто-то ушел в ПТУ, и в итоге в одиннадцатой школе набрался лишь один девятый класс. Так неожиданно получилось, что с нового учебного года Кирилл, Ерохин и Кира стали учиться вместе.

Осень та выдалась на редкость хорошей. По утрам город наполнялся полупрозрачным молочным туманом, в котором расплывались очертания крыш и деревьев. Как только сквозь туман и тучи осторожно пробивались солнечные лучи, глухое серое небо не спеша меняло свой цвет, пока не становилось голубым и легким. Свежий прозрачный воздух делался будто хрустальным, и затерянный посреди Уральских гор маленький городок расцветал яркими красками.

Качались бордовые ясени, свисали на ветках алые гроздья рябин, зеленели ивы и сосны, золотились на солнце берёзы и тополя. Листья неспешно кружились, и в воздухе пахло прелой листвой.

Тем утром Кирилл, выйдя из дома чуть раньше, специально пошел обходным путем, через Садовую улицу, в надежде встретить там Киру. Однако лишь увидел её издалека, растерялся. Она, подняв голову к небу, стояла по ту сторону улицы, у светофора. Кира, раскачиваясь с пятки на носок, провожала взглядом стаю пролетающих голубей, и когда загорелся зеленый, перешла на другую сторону и двинулась к школе.

Сердце Кирилла радостно сжалось. Он встал и, не отрывая глаз, немного помедлил, потом спохватился и, махая рукой, бросился ей навстречу.

Увидев Алексина, Кира ему улыбнулась. Он, едва успев поздороваться, тут же проговорил на одном дыхании:

– Давай не пойдем в школу!

Кира молчала растерянно. Их взгляды встретились, и было заметно, что случайная встреча и неожиданное предложение привели её в недоумение. Она, глядя ему в глаза, с безмятежной улыбкой спросила:

– А что мы будем делать?

Несколько секунд, показавшихся ему вечностью, Кирилл пребывал в полном смятении. Он, глупо улыбаясь в ответ, на мгновение задержал дыхание и просто стоял, подбирая слова. И без того нелепая пауза затянулась. Кирилл, смущенно моргая глазами, наконец, выпалил первое, что пришло ему в голову:

– Пойдем ко мне. Послушаем музыку.

Кира, с невинной доверчивостью взглянув на него, тотчас же согласилась. Почему бы и нет? Что в этом такого?

В последнее время Кирилл ходил сам не свой, а тут вдруг стало радостно и светло. Кира была так близко, что в какой-то момент ему хотелось взять её за руку, но он не решился.

Никуда не спеша, они пошли по улице, мимо почты, и за магазином повернули направо. Алексины жили напротив школы, в одном из домов, что после войны построили пленные немцы.

Кирилл, поднимаясь по лестнице, успел рассказать, что это он накануне вымыл в подъезде пол. И, глядя Кире в лицо, пояснил:

– Вчера была наша очередь делать уборку.

Он отступил к стене и добавил:

– Впрочем, дома и пылесосим, и моем полы тоже мы с папой.

И, снова взглянув на Киру, сказал:

– Это потому что мамы высокое давление.

В подъезде было тихо, очень светло от белых высоких стен и как-то по-домашнему пахло.

Кирилл принюхался:

– Похоже, тетя Ася, соседка под нами, печет пироги.

Они поднялись на второй этаж и сразу остановились. У порога выкрашенной бежевой краской двери Кирилл со счастливой улыбкой вынул из кармана ключ, отпер замок и, чуть отступив, пропустил Киру вперед:

– Проходи!

Лишь они вошли, он, ловко согнувшись, открыл боковой ящик трюмо и вынул оттуда золотистые шлепанцы на низких каблучках:

– Кира, держи, это мамины.

– Красивые, – сказала Кира.

– Родители прошлым летом ездили в Гудауту. Мама их там купила, – отозвался он и махнул рукой. – Ну, ты будь, как дома.

Кира сняла шапку и шарф, потом скинула пальто. Кирилл тотчас подхватил его и, отворив кладовку, повесил на вешалку. Потом, улыбаясь, кивнул головой:

– Ты проходи, а я сбегаю в магазин.

Лишь только он вышел, его шаги застучали по лестнице, затем они стихли, и хлопнула дверь внизу.

Кира взглянула в зеркало и улыбнулась: щёки её горели, светлые волосы растрепались от шапки. Она их пригладила и опять улыбнулась.

Кира скинула сапоги и тотчас почувствовала, каким холодным был линолеум на полу. Она надела шлепанцы: они пришлись ей совершенно впору.

Кира огляделась и пошла по длинному светлому коридору. Справа остались две кладовые, налево гостиная.

Квартира была просторная, с высокими потолками. Дальше по коридору, направо, за одной из дверей скрывалась большая ванная комната, за следующей – туалет, а напротив – огромная спальня. Заканчивался коридор внушительного размера кухней.

Кира повернула налево и через спальню вышла в гостиную.

Пройдясь по квартире, она успела как следует осмотреться. В чистых уютных комнатах мебель не заполняла пространство, и может быть от того дышалось свободно.

В гостиной штор не было, только легкая тюль занавешивала балконную дверь и окно. Кира подошла поближе: со второго этажа были видны дровяные сараи. Двор как двор: стояли столбики, натянуты между ними веревки, на которых сушилось белье. Слева – высокие тополя, под ними стол и скамейка, а рядом – песочница. За сараями раскинулся задний двор их школы – заваленный кучами металлолома неухоженный участок земли.

Она окинула взглядом гостиную: посреди пола лежал ковер, на нём стоял полированный стол со стульями, у стены камин-бар, над которым висели часы, по краям с двух сторон размещались зеленые кресла.

За дверью, в левом углу стояло величественное пианино – на фигурных ножках, с бронзовыми педалями. Узорчатая инкрустация и помутневшее красное дерево местами были потерты.

Рядом, в серванте полированной мебельной стенки, виднелись бокалы и рюмки из хрусталя, на стеклянной полке над ними – изящные чайные чашки в виде тюльпанов. Кира прошла чуть дальше и стала разглядывать книги, рядами стоящие за стеклом: двухтомник Сергея Есенина, Достоевский, Чехов, Бальзак…

Она развернулась. Перед балконом стояла раскидистая пальма. На растрепанном буром стволе веером рассыпались узкие листья. Кира, подойдя, потрогала их: листья были жесткими и покрыты серыми волосками.

Она заглянула в дверь следующей комнаты: у самой длинной стены стояли, прижавшись, две широких кровати, накрытые шелковым покрывалом. Слева приткнулся к окну письменный стол со стулом – точно такие же, как у Киры. Они с первого класса росли вместе с ней. Здесь, у Кирилла, не было лишь книжной полки. Она поймала себя на том, что лицо её расплылось в улыбке.

В простенке между двумя дверями стоял полированный шкаф, сверху лежал баян. Один угол в квадратной спальне занимал большой зеркальный трельяж. Кира взглянула на своё отражение и повернулась с легкой усмешкой.

С левой стороны у окна висела балалайка. Кира, пройдя через комнату, приблизилась к ней, потрогала струны – те звонко отозвались. Она снова щипнула их пальцами – они издали радостный звук. Кира прижала струны ладошкой, постояла ещё немного, потом развернулась, вышла через вторую дверь в коридор и повернула налево. Там находилась просторная светлая кухня. У самого входа стоял холодильник, рядом с окном – стол и четыре стула, справа – белый буфет, а возле него – плита. На окне висела тюлевая занавеска.

В квартире царил идеальный порядок. Кира вернулась в гостиную и собиралась было откинуть крышку у пианино, и в эту минуту услышала, как кто-то в подъезде, перескакивая через ступени, взбегает по лестнице. Тут же щелкнул замок, дверь открылась, и раздался радостный голос Кирилла:

– Кира, ты где?

Кирилл держал в руках коробку с тортом, сверху лежали два брикета мороженого. Он быстро прошел на кухню, потом вернулся в гостиную и, подойдя к серванту, открыл стеклянную дверцу, снял с полки искусно расписанные нежной сиренью две чашки с блюдцами, особенные, в виде раскрытых тюльпанов. Кирилл выставил их на стол. На свету белый фарфор просвечивал, а золоченые ободки по краям блестели. Он положил на блюдца по серебряной ложечке и, выдвинув стул, пригласил Киру сесть.

Они пили терпкий душистый чай, ели торт с кремом, слушали музыку и вели разговоры, в которых, разумеется, было мало смысла.

Не отводя глаз от Киры, Кирилл улыбался.

– Ты чем занимаешься в свободное время? – поинтересовался он, положив ей последний кусочек торта.

– А ты правда хочешь знать? – с насмешливым взглядом спросила Кира.

Она кинула взгляд в окно.

– Ну конечно! – ответил Кирилл.

Кира пожала плечами:

– Сплю, или ложусь на диван, смотрю в потолок и решаю проблемы.

– Так, значит, – оживился Кирилл, – у тебя есть проблемы?

– Конечно! Как у всех, – улыбаясь беспечно, ответила Кира.

В глазах у неё заплясали смешинки.

Кирилл озабоченно бросил:

– Проблемы серьезные? Я могу помочь?

Кира не спешила с ответом. Иногда её взгляд казался Кириллу надменным.

– Ну, не знаю… – наконец протянула она, чуть улыбаясь. – Проблемы: как выдрессировать бегемота в домашних условиях; чем я накормлю инопланетянина, если он придет ко мне в гости; в какую комнату побегу искать французско-русский словарь, если соседский кот Мурзик заговорит на французском языке.

И тут Кирилл слегка растерялся, поймав себя на том, что лишь смотрит на Киру и не слушает, о чём она говорит. Было в ней что-то особенное.

Кира смущённо встретила его взгляд. Всё стало каким-то странным.

Потом Кирилл с улыбкой рассказывал, как минувшим летом, на машине, вместе с родителями проехал половину страны, как раз до польской границы. А в Бресте, на польском рынке цыганка нагадала ему, что доживет он до двадцати пяти лет, и смерть настигнет его в то время, когда он будет в машине.

Кирилл поднялся, сходил на кухню и, вернувшись, поставил на стол две хрустальные вазочки, наполненные до краёв мороженным. Сверху его покрывали горсти рубиновых ягод.

Кира заулыбалась, глаза её в этот миг блестели. Она скрестила ноги под стулом, маленькой ложкой подхватила самую крупную вишню и отправила в рот.

– М-м-м, как вкусно, – восхитилась она и взяла следующую.

Холодные ягоды скользили по горлу.

– Давай положу ещё, – предложил Кирилл.

Кира вежливо отказалась.

Они снова смеялись и радовались чему-то. Потом устроились в расставленных у камина креслах.

Кира склонила голову и принялась разглядывать кассеты. Они стояли рядами на верхней панели камина, около магнитофона.

– Да здесь у вас сплошной Высоцкий! – удивилась Кира.

Кирилл гордо взглянул на неё:

– Двести пятьдесят восемь песен.

Он помолчал немного и после добавил:

– У меня папа – его фанат. Ну и я тоже.

– Две-ести пятьдесят во-осемь?! – восхищённо протянула Кира.

И после смущённо сказала:

– А я знаю лишь только одну.

– Какую? – с улыбкой спросил Кирилл.

Кира тихо пропела «Если друг оказался вдруг…»

– Ну понятно. Её-то все знают. Сейчас поставлю что-нибудь поновее.

Он перебрал кассеты и включил ту, что искал.

Щёлкнула клавиша, и зазвучал перебор гитары. Следом за ним Кира услышала густой низкий голос с нервными интонациями.

«Кто кончил жизнь трагически – тот истинный поэт…»

Поначалу этот голос её оглушил. Лишь потом она поразилась тому, что услышала. Высоцкий хрипел с тоской и вибрировал, его злая веселость и дерзкая чувственность накрывала. Он пел, как дышал.

Песни звучали одна за другой. Их хлёсткий упругий ритм выбивался из всего, что Кира слышала прежде. Ироничные и такие правдивые, бунтарские песни, словно яркая вспышка молнии, врывались в её сознание.

Когда кассета закончилась, повисла долгая пауза. Кирилл молча смотрел на Киру. Вдруг, глядя ему в глаза, она тихо проговорила:

– Высоцкий тебя отравил.

Кирилл ещё не успел подумать, что значат её слова, как в ту же секунду Кира продолжила: