Текст книги "Тайная помощница для ректора-орка (СИ)"

Автор книги: Татьяна Демидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 33. Маногенератор

Дорхар отпускает меня. На коже остаётся тепло его рук.

Я стою, всё ещё ощущая на губах призрак его поцелуя, оглушённая тишиной внутри себя.

Тишиной, в которой нет больше химического гула эмориума. Есть только громкий, ясный и совершенно пугающий стук собственного сердца.

– Поняла меня?

Я киваю, всё ещё не в силах вымолвить ни слова. Он смотрит на меня с лёгкой улыбкой, перебирая кончиками пальцев мои выбившиеся из причёски пряди.

– Я поняла, – наконец выдавливаю я, и робко улыбаюсь ему.

Он смотрит на меня, и в его глазах вспыхивает такой дорогой мне огонь одобрения и обладания.

– Тогда иди. Сейчас как раз начинается лекцию по трёхуровневой эмпатии к сплавам, она тебе очень нужна.

Я киваю и спешу прочь, убеждая себя не оглядываться.

Проходит три дня.

Семьдесят два часа. Бесконечная вереница минут, каждая из которых напоминает о нем.

Я погружаюсь в учебу с таким фанатизмом, что даже Роза цокает языком, глядя на мои исписанные конспекты.

Лекции, практикумы, библиотека. Я впитываю знания, как губка, пытаясь заполнить ими пустоту, образовавшуюся без него.

Дорхар исчез. Его не было ни в лаборатории, ни в кабинете, ни на привычных ректорских обходах.

Шепотки в коридорах сообщают о срочных делах совета магистров и внезапной проверке из министерства.

Но я-то знаю. Он запускает наш план. Тот самый, с доказательствами против Веритек. От этой мысли по спине бегут мурашки, но сердце ноет оттого, что я не рядом, не вижу, как это происходит.

Сквозь эту тоску пробиваются другие сигналы. Вокруг меня образовывается слишком много мужского внимания.

Хотя, может, это было всегда, а я, увлечённая учёбой и со своей невинностью, не замечала? Этот особый, слишком мужской блеск в глазах студентов, всё время окружающих меня?

Деклан с масляными пятнами на руках предлагает показать новый тип смазки для шестеренок. Какой-то самоуверенный парень с факультета иллюзий приглашает обсудить синергию магии и механики над бокалом вина. Даже наш главный умник, любитель поэзии, сует мне записку с приглашением на поэтический вечер.

Я вежливо отказываю. Улыбаюсь, шучу, говорю, что завалена учебой.

Но внутри, даже самым успешным и привлекательным, с толпами поклонниц, у меня сплошное «нет».

Все их лица меркнут перед одним-единственным – с резкими чертами, изумрудной кожей и золотистыми глазами, в которых пляшут огоньки одобрения.

После него, после его властной нежности, после того, как его большие руки держали меня так, будто я хрустальная и из податливой глины одновременно, все остальные кажутся… ненастоящими. Блеклой тенью.

На третий день, после особенно скучной лекции по магической термодинамике, ко мне подходит группа однокурсников. Выглядят измотанными.

– Кьяра, ты же у ректора индивидуально занимаешься, – начинает один. – У нас личные проекты горят, маны не хватает. Центральный поток еле дышит. Нет ли у тебя какой-нибудь… идеи?

Идея есть. Сразу. Та самая, о которой Дорхар говорил с презрительной усмешкой, называя его «костыль для лентяев».

Схема «маногонератора». Я помню каждый виток спирали, каждую руну. Опасная штука, говорил он. Развращает, отучает чувствовать естественные потоки.

Но они смотрят на меня с такой надеждой. А я так хочу снова почувствовать себя полезной. Не изгоем-нарушителем, а тем, кто полезен, кто может помочь.

– Есть одна схема, – осторожно говорю я. – Но она… не одобрена учебной программой. И ректор её не жалует.

– Нам без разницы! – хором отвечают они. – Ты же знаешь, как с ней обращаться!

И я поддаюсь уговорам. Вечер третьего дня мы проводим в пустой лаборатории, собирая устройство. Я руковожу, объясняю, поправляю. Латунь, серебро, сияющие кристаллы-аккумуляторы.

У нас получается! Решаем применить на практикуме.

Утро начинается с приподнятого, почти праздничного оживления. Мы тайком проносим собранный генератор в нашу общую аудиторию перед практикумом.

– Готовы? – спрашиваю я, и моя рука лежит на рубильнике.

В ответ – десятки кивков и восторженных взглядов. Я включаю.

Тихий, нарастающий гул. Воздух в аудитории начинает вибрировать, наполняясь плотной, сладковатой энергией. Свет становится ярче, краски – сочнее.

Студенты ахают, кто-то смеется, кто-то сразу же хватается за свои проекты – и они оживают с невероятной скоростью.

– Работает! – кто-то хлопает меня по плечу. – Линд, ты гений!

Я улыбаюсь, наблюдая, как магия льется рекой. Да, работает. И в этом есть доля его заслуги, правда? Он научил меня читать эти схемы.

Мы даем генератору поработать минут двадцать. Атмосфера заряжена, как перед грозой. Все довольны, возбуждены. Потом я, как и договаривались, выключаю его. Гул стихает, но ощущение избыточной энергии еще витает в воздухе, как запах озона после бури.

– Ладно, хватит на сегодня, – объявляю я, стараясь звучать строго, как он. – На практикум опаздываем.

Мы выходим из аудитории, толпой, возбужденные и довольные. Я иду в центре этого потока, и на меня смотрят не с жалостью, а с восхищением. И это… приятно. Очень.

Мы входим в мастерскую для практикума. Воздух здесь всегда пахнет машинным маслом и остывшим металлом. Но сегодня запах кажется особенно густым. Инструменты на столах будто подрагивают, отливая странным, слишком ярким блеском.

Я отряхиваю руки, надеясь наконец-то выбросить из головы его образ, собираясь с головой погрузиться в работу.

Глава 34. Практикум

Передо мной – разобранный кинетический стабилизатор, десятки блестящих шестерёнок, требующих точной сборки.

Делаю глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться на тактильных ощущениях: холодный металл, гладкие грани...

– Линд, слышал, ректор тебя на износ гоняет. Ты же по индивидуальному плану. Что здесь делаешь? Сбежала?

Ко мне подкатывают двое из группы Габриэля. Я щёлкаю последнюю шестерёнку на место с лёгким усилием.

– Ага, соскучилась по вашим скучным лекциям. Здесь хоть адреналин есть, – отзываюсь я, не отрывая взгляда от механизма.

Они смеются, но не уходят. Чувствуя их любопытные взгляды, я перехожу к следующему этапу – синтезу катализатора для балансировки. Аккуратно смешиваю компоненты в пробирке, когда эти двое подходят поближе.

– Линд, у тебя тут один реактив недоочищен. Подвинься, поправлю.

Я поднимаю пробирку на свет, играя переливами жидкости:

– Спасибо за заботу, но мой ректор научил меня проверять всё десять раз. И людей – в первую очередь.

– Как ты вообще выдерживаешь его? – качает головой первый, наблюдая, как я чётко дозирую следующую порцию.

– А я не выдерживаю, – огрызаюсь я с улыбкой, ставя пробирку в держатель. – Я наслаждаюсь. Вы бы видели, как он читает нотации о технике безопасности. Это же поэма в десяти томах!

Общий смех привлекает внимание других. Атмосфера в мастерской раскованная – преподаватель задерживается, и все пользуются моментом.

Я возвращаюсь к стабилизатору, проверяю люфт ротора.

Вдруг сзади раздаётся бархатный голос:

– Позволь.

Это Лоренц, тот самый красавец-аристократ с нашего курса. Он мягко отодвигает меня в сторону, его пальцы касаются моей талии, и берёт инструмент.

– Вот здесь нужно так, – он демонстрирует корректировку, и его движение действительно технически безупречно.

Я фыркаю, вырывая инструмент обратно:

– Ты ничего не понимаешь! Угол должен быть...

И в этот момент я понимаю, что вокруг – неестественная тишина.

Смех, шутки, звон металла – всё оборвалось разом. Я медленно поднимаю глаза от стабилизатора.

В дверях, заполняя собой весь проём, стоит Дорхар.

Его взгляд, тяжёлый и обжигающе холодный, скользит по Лоренцу, чья рука всё ещё лежит у меня на талии, а затем приковывается ко мне. К моему лицу, с которого ещё не успела сойти улыбка.

Воздух вырывается из моих лёгких с тихим, неслышным стоном. Я замираю, чувствуя, как ледяная волна накатывает на меня от макушки до пят. Вспыхнувшая радость, что Дорхар вернулся, растворяется от его пугающего вида, вызывающего озноб.

Его лицо – каменная маска. Но по едва заметному напряжению в скулах, по той абсолютной, мёртвенной тишине, что исходит от него, я понимаю: ректор в абсолютном, испепеляющим бешенстве.

Лоренц уже попятился, испарился буквально от меня, хотя вообще-то далеко не из пугливых.

Ректор больше он не смотрит на меня. Его взгляд, холодный и всевидящий, скользит по замершим студентам, по незавершенным механизмам, по инструментам, застывшим в руках.

Он делает три неспешных шага к преподавательскому столу. Стук его каблуков по каменному полу, да шипение и бульканье реакций на столах – единственные звуки в оглушительной тишине.

– Остановить все процессы. Немедленно, – его голос не громкий, но он режет воздух, как лезвие. – Все магические и технологические операции. Зафиксировать текущее состояние.

Десятки рук замирают, откладывают инструменты. Гул механизмов стихает один за другим. Мастерская погружается в гробовую тишину.

– Пока вы здесь упражнялись в остроумии и позволяли себе разболтанность в отсутствии преподавателя, – пугающе ледяным тоном говорит ректор, – в соседнем учебном корпусе произошел инцидент, грозящий жизням и здоровью находящихся там.

У меня леденеет кровь. Нет. Не может быть.

– Неконтролируемый всплеск магического поля, – продолжает он, и его золотистые глаза, наконец, останавливаются на мне, и в них нет ни капли тепла, только сталь. – Самопроизвольная левитация, неконтролируемые трансформации материи. Хаос. Причина – кустарный, собранный в нарушение всех правил безопасности, маногенератор.

Все взгляды впиваются в меня. Я чувствую, как горит лицо, а ладони становятся ледяными.

Мы же его выключили! Я сама щелкнула рубильник! И никто кроме меня не мог его включить, я вытащила из него ключевые детали, вот они у меня, в карманах.

– Устройство, – голос ректора звучит зловеще тихо, – которое я лично, неоднократно, называл костылем для лентяев. И которое было собрано под чьим-то руководством.

Ректор не спускает с меня глаз. Я не могу пошевелиться, не могу дышать. Он знает. Он все знает.

– Я предупреждал, – говорит он, и в этих двух словах слышится вся тяжесть его разочарования и гнева. – Всех. И особенно тебя, Линд. Особенно тебя.

Он делает паузу, после которой следующие слова звучат смертным приговором.

– Линд. Ко мне в кабинет. Немедленно.

Ректор поворачивается и выходит.

Я медленно, на ватных ногах, делаю первый шаг. Потом второй. Прохожу между столами, и до меня доносятся приглушенные, полные ужаса шепотки:

– Бедная Кьяра...

– Она же выключала!

– Теперь точно отчислит...

– Хорошо, если только отчислит, а не сдаст властям…

Они шепчутся и шепчутся. Каждое слово – новый удар. Но я иду, гордо подняв голову.

А что мне ещё делать? Я привыкла за свои действия отвечать и не уклоняться от ответственности. Сделала же. Придётся отвечать.

.

Глава 35. Кабинет

Ректор пропускает меня в свой кабинет, широко раскрыв передо мной дверь.

Я вхожу внутрь. Он захлопывает дверь кабинета, и я слышу щелчок магического замка.

Резко оглядываюсь.

Дорхар отточенными резкими движениями активирует звукозащиту, прикасаясь к стене, и по периметру кабинета вспыхивают рунами артефакты абсолютной тишины.

Звуки снаружи обрываются, и мы остаемся в густом, звенящем безмолвии.

Лишь после этого он отходит к окну, заложив руки за спину и глядя в сквер перед административным зданием академии.

Я смотрю на его мощную спину, широкие расправленные плечи, и до меня доходит, что эта пауза лишь для того, чтобы он взял себя в руки, чтобы не обрушить сходу весь гнев на меня.

– Я ничего не взрывала! – восклицаю я прежде, чем он успевает повернуться.– Мы его собрали, да! Но я всё проверила! И мы его выключили! Он не должен был...

Мой голос дрожит, выдавая страх, который у меня так и не получилось скрыть.

Он медленно поворачивается. Его лицо – идеальная маска холодного бесстрастия. Но в золотистых глазах бушует буря.

– Не должен? – его голос тих и опасен. – Ты, лучшая моя студентка, обладающая доступом к знаниям, о которых другие не смеют и мечтать, всерьез полагаешься на «не должен»? Ты, видевшая последствия халатности на собственном опыте?

Он делает шаг ко мне. Я инстинктивно отступаю, пока спиной не упираюсь в дверь.

– Я хотела помочь! Они просили! – сама слышу, как я жалко звучат мои оправдания.

– Если бы они просили прыгнуть с крыши, ты бы тоже повелась?

Громадный разъярённый орк с каменным красивым лицом ко мне ещё на шаг ближе.

Его тело излучает жар, его взгляд прожигает меня насквозь.

– Ты не ребенок, Кьяра, чтобы тебя можно было уговорить на глупость. Ты сделала осознанный выбор. И поставила под удар десятки людей. Снова.

– Да не ставила я под удар никого! – вырывается у меня, и в голосе звенит уже не страх, а возмущение. – Там нечем было ставить! Всё было выключено! Без меня бы никто не включил, вот, я забрала ключевые детали! – вытаскиваю я из карманов железки и несколько магических кристаллов. – Я всё предусмотрела!

Он молча смотрит. Его каменное лицо не выдаёт ни единой мысли, но я чувствую – я попала в цель. Он знает. Он всегда всё знает.

– Признай, Дорхар, – мой голос звучит тише, но твёрже. – Ты знаешь, что там не было угрозы. Ты проверил генератор. Ты видел, что он холодный.

И тут меня осеняет. Догадка, такая простая и такая очевидная, что от неё перехватывает дыхание.

Его холодность и ледяной гнев. Его пристальный взгляд на Лоренца, который стоял так близко рядом со мной и даже тянул руки к моей талии.

Я смотрю на Дорхара, на его сжатые губы, на тень в золотистых глазах.

– Ты вообще зол на самом деле не из-за маногенератора, – выдыхаю я. – Твой гнев сейчас ведь из-за того, рядом со мной Лоренц стоял?

Он замирает. Вся ярость мгновенно испаряется с его лица, сменяясь чем-то гораздо более страшным – абсолютной, ледяной пустотой.

Его черты застывают, как у статуи. От этого мне становится до жути страшно.

– Нет, – его голос звучит ровно, без единой эмоции. – Не из-за него.

Он делает последний шаг, и теперь он нависает надо мной, полностью заслоняя свет от окна. Я прижата к двери, не в силах пошевелиться.

– Ты даже не смотрела на этого мальчишку, – произносит он, дёрнув щекой.

Я смотрю на него снизу вверх, на его суровое, красивое лицо, на стиснутые челюсти с катающимися под скулами желваками.

– Из-за чего тогда? – тихо спрашиваю я.

Его рука поднимается, и большой палец проводит по моей щеке. Жест неожиданно нежный, контрастирующий с каменным выражением его лица.

– Из-за того, – он говорит тихо и хрипло, – что ты чуть снова не навредила себе. Кьяра, если бы ты была в том корпусе…

Я ахаю от внезапного властного объятия. Его руки на моей спине буквально вминают меня в своё высокое мощное тело.

Он впивается губами в мои губы с безжалостной властностью. Берёт меня поцелуем сразу и всю.

Его язык вторгается в мой рот, и я тону в его вкусе, в его беспощадности, в опьяняющем восприятии его гнева, его страсти, его опасений за меня…

Он не отпускает меня, даже когда отрывается от губ.

– Дорхар… – успеваю я выдохнуть, но он уже действует.

Его руки подхватывают меня под ягодицы и легко поднимают. Дорхар быстро проносит меня к массивному дубовому столу, заваленному чертежами, и опускает меня рядом с ним.

От сильного взмаха его руки бумаги летят на пол.

А затем Дорхар хватает меня за плечи и резко разворачивает меня спиной к себе.

Непреклонное давление его ладони между моих лопаток – и я лежу животом и грудью на столе, надёжно прижатая его рукой, чувствуя, как он ослабляет шнуровку на широком поясе, обхватывающем мою талию.

Моя юбка с тихим шорохом падает к моим ногам, и я остаюсь лишь в блузке, трусиках и чулках.

Дёргаюсь от неожиданности, настолько быстро он всё провернул. Но его тяжёлая рука на моей спине не даёт и шанса уклониться.

Я не сопротивляюсь. Не могу. Во мне бушует буря – смесь стыда, страха, но сильнее всего всепоглощающее, дикое возбуждение от его грубой силы, от его абсолютной власти надо мной в этот момент.

Вздрагиваю, чувствуя его горячую ладонь на обнажённых ягодицах. Его голос, низкий и хриплый, звучит прямо у моего уха, и от него по всему телу бегут мурашки:

– Я тебя накажу, Кьяра. За то, что ты снова подвергла опасности… себя.

Глава 36. Наказание

Его рука тяжело лежит на моей спине, прижимая меня к холодному столу.

Он сдёргивает с меня нижнее белье одним резким движением, и оно повисает на бёдрах. Воздух холодит обнаженную кожу.

Его пальцы вторгаются между моих ног, трогают половые губы, раздвигают их, и я не могу сдержать стон, когда его умелые чуткие подушечки находят клитор.

Дорхар гладит. Давит. Умелой вибрацией разжигает нарастающее наслаждение.

Не могу говорить, только стонать, впиваясь пальцами в прохладу столешницы.

Внутри все затягивается тугой, горячей пружиной.

Я выгибаюсь, упираясь лбом в стол, стиснув зубы, чтобы не кричать. Он чувствует, как мое тело трепещет, как готово сорваться в бездну.

И в этот самый миг… останавливается. Убирает руку. Оставляя меня перед самым пиком, не давая разрядки.

Я издаю сдавленный, жалобный звук. Тело бунтует, требует завершения, но ректор неподвижен. Молчит. Слышно только мои стоны и прерывистое дыхание.

Он молчит, гладит легко по мокрой щели, но не даёт мне столь желанного мне давления.

Очень скоро я начинаю ёрзать под его рукой, подгибая ноги и постанывая, позабыв про стыд, да и чему мне стыдиться, ведь это мой ректор, какой только он меня не видел, что только со мной не делал.

Но такое… такое у нас впервые. И я не в силах сопротивляться этой искусной пытке. Слишком хорошо он знает моё тело. Слишком тщательно за недели под эмориумом он изучил всю меня.

– Дорхар… – вырывается у меня, наконец. – Пожалуйста…

Он не отвечает. Его рука всё ещё бескомпромиссно давит на моё спину. Но я облегчённо перевожу дыхание, услышав звон пряжки его ремня.

Мне немного страшно, ведь он говорил про наказание, мелькает мысль, не отшлёпает ли он меня. Но он обещал не причинять мне боли. Никогда.

Сердце бешенно колотится от шороха его снимаемой одежды. Всё внизу сжимается от сладкого, тягостного предвкушения.

Я вздрагиваю, чувствуя знакомое давление между ног. Его член, твердый и горячий, прижимается к моим половым губам. Давит, но не входит. Я непроизвольно двигаю бедрами, пытаясь принять его внутрь.

Дорхар позволяет ему немного скользнуть внутрь, я чувствую растяжение, обещание заполненности, но оно не продолжается!

Безжалостный ректор ласкает меня навершием сверху, раскаляя, заставляя истекать соком и пульсировать, но даже не думает погружаться в меня до конца.

И самое жуткое и восхитительное в происходящем, что всё, что было раньше между нами под влиянием эмориума – лишь пар зимой изо рта по сравнению с грозовой тучей.

Я извиваюсь под его рукой, ошеломлённая пониманием: никогда я так не хотела его, как сейчас. Я же сойду с ума, если он не возьмёт меня прямо сейчас!

– Дорхар, зачем ты так… – мой глухой стон.

Он убирает руку со спины, и тут же придавливает меня торсом. Его ладонь оказывается на моей шее.

– Я уже был в академии, здесь, в кабинете, – его голос звучит тихо и безжалостно прямо у уха. – Спросила бы меня сначала, прежде чем делала. Прежде чем собирала эту штуку.

– Я… я не думала… – пытаюсь я оправдаться, но он снова двигает бедрами, и крупное навершие его каменного члена проникает чуть глубже, заставляя меня захлебнуться стоном.

– Вот именно. Не думала. А должна была.

Он ловко ослабляет шнуровку на моей блузке, сдёргивает податливую ткань, обнажая плечи.

Его губы прижимаются к моей коже, и мои стоны усиливаются.

Дорхар знает каждое мое чувствительное место. Знает, что узоры его гибкого языка пониже моего уха заставят меня выгибаться, а укус в основание шеи – громко и протяжно застонать.

Он играет моим телом, как сложным инструментом, доводя до исступления, но так и не давая то, что оно требует.

Я вся горю. Внутри пульсирует влажная, болезненная пустота.

И он использует это знание. Он ласкает мою грудь, сжимает ее, заставляет соски твердеть и пульсировать желанием. Его пальцы снова находят клитор, и я уже не могу, я кричу, когда очередная волна накатывает и снова разбивается о его железную волю, так и не выйдя на пик.

Он снова вводит в меня навершие члена, дразня, но не заполняя, и я чувствую, как сжимаюсь вокруг него, умоляя без слов.

Но безжалостный ректор так и не входит в меня. Он дразнит. Истязает. Изощрённейшее наказание.

И самое ужасное: мое тело отвечает ему с восторгом и покорностью, совершенно точно желая совсем не конца этих искусных, опытных ласк, а исключительно их продолжения.

Только вот есть одно но. Не только Дорхар – знает меня. Но и я – знаю его.

И я точно знаю, что именно, даже в таком беспомощном положении, полностью в его власти, я способна ему сделать.

– Боишься, что если войдешь, то не сможешь остановиться? – мой голос срывается, становясь хриплым от испепеляющего желания.

– Молчи, – он рычит, его губы впиваются в чувствительнейшее место у основания шеи.

В то время как он снова убрал член, прижимаясь им к моему дрожащему бедру, а сам медленно гладит пальцами вокруг клитора.

Я закусываю губу, и сквозь пелену дичайшего возбуждения даже радуюсь, что он не видит моего лица и мою торжествующую усмешку.

– Не только же мне стонать под вами, господин ректор! Могу и поговорить.

– Кьяра! – его хриплый голос сейчас больше напоминает рычание.

Я чувствую давление его ботинка на внутреннюю сторону своих туфель – он вынуждает меня расставить ноги шире. Придавливает меня торсом, и снова упирается навершием между половых губ, начиная погружаться самой головкой.

Точно понимая, что именно я сейчас с ним делаю, я наношу идеально выверенный, отточенный словесный удар.

– Ты наказываешь меня за то… что я чуть не пострадала... а сам причиняешь мне самую сладкую боль!

Я выстанываю эти слова, выгибаясь под ним, пытаясь поймать хоть немного больше его плоти внутри себя.

– Где… тут логика, ректор? Мне больно! От того, что твоего члена во мне нет! Я хочу…

Его движение, резкое и яростное, обрывает мою тираду.

Он вгоняет себя до самого дна одним мощным, сокрушительным толчком.

Внутри всё растягивается, заполняется им полностью, и эта наконец-то обретённая полнота заставляет мое тело задрожать в ошеломлённом, испепеляющем блаженстве.

– Ох, ммм.. Дорхаррр…

Он замирает внутри, давая мне прочувствовать всю полноту его вторжения.

– Здесь нет логики, Кьяра, – у моего уха его низкий, хриплый рык. – И нет, тебе не больно. Никогда и ни за что не причинил бы тебе боль.

Дорхар начинает двигаться. Плавно, медленно.

– Я тебя уже слишком хорошо знаю, – хрипло шепчет он, прикусывая мочку, – и точно знаю, что с тобой сейчас делаю. Зато ты пока ещё не знаешь, насколько сильно тебе может быть подо мною хорошо.

Я уже не могу ему ответить. Я теперь один оголённый, пульсирующий нерв.

Его проникновения глубокие, размеренные. Неумолимо нарастающий темп.

Он берёт меня, уже не дразня, не мучая. Теперь это яростный, необузданный шторм.

Его бёдра бьют в меня с силой, раскачивая тяжёлый стол, его руки держат меня в железной хватке.

Каждый толчок – это и наказание, и обещание, и утверждение его прав. Кабинет переполнен нашим тяжёлым дыханием, влажным звуком соединения наших тел, моих бессвязных, оглушительных стонов.

Он вколачивается в меня, и с каждым движением во мне поднимается новая волна, горячая и всепоглощающая.

Я не могу дышать, не могу думать. Я могу только чувствовать. Чувствовать, как он заполняет меня до предела, как его тело становится центром моего мира.

– Дорррхааа… – мой крик разрывает тишину кабинета, отскакивая от звуконепроницаемых стен.

Из его груди вырывается глухой протяжный рык, и следующий толчок обрушивает меня в беспощадный, сокрушительный экстаз.

Всё моё тело вздрагивает, выгибается, оргазм накатывает на меня с такой силой, что у меня темнеет в глазах. Судорожные спазмы моего лона сжимают его член внутри, и я кричу, впиваясь пальцами в полированное дерево стола.

Но моя пульсация не останавливает безжалостного ректора. Он явно ждал её. Его проникновения становятся лишь точнее и вывереннее. Расчётливые, мощные толчки, от которых стол скрипит и шатается.

Я даже не узнаю свой голос – это хриплые, животные вопли. Сгораю от стыда от своей несдержанности и возбуждаюсь от этих звуков ещё сильнее.

Дорхар продолжает брать меня молча. Только тяжёлое, хриплое дыхание у моего уха и неумолимое, выверенное движение бёдер. Его руки, держащие меня, – стальные тиски.

Он полностью контролирует мое тело, каждый его изгиб, каждый стон.

Новая волна поднимается стремительно, сметая всё.

И это не то, постепенное, сладостное, что привычно мне по нашей прошлой близости. Настоящий ураган, всё внутри сжимается в тугой, огненный шар, готовый взорваться.

Он чувствует это. Чувствует, как моё тело дико пульсирует вокруг него, готовое сорваться.

И он... ускоряется. Его движения становятся ещё более резкими, безжалостными, доводящими до исступления.

И я взрываюсь. Это не оргазм. Это катаклизм. Всё моё тело выгибается в неестественной дуге, сотрясаясь в судорожных, бесконтрольных спазмах.

Я кричу, не слыша собственного крика, мир пропадает в ослепительно-белом вихре чистого, животного наслаждения. Я тону в нём, в этом хаосе, и это само прекрасное, что могло бы со мной быть.

Пока моё тело бьётся в конвульсиях, Дорхар продолжает двигаться, продлевая моё испепеляющее блаженство, заставляя один оргазм накатывать на другой, пока я не начинаю плакать, рыдая от переизбытка ощущений, бессильно раскинувшись на столе под его неумолимым телом.

Он срывает с меня всё, что осталось от одежды, его руки скользят по моей коже, распаляя ещё сильнее, хотя это кажется невозможным.

– Ещё, – его хриплый приказ звучит прямо у моего уха.

Моё тело, уже перегруженное наслаждением, послушно вздрагивает, погружаясь в новую, бесконечную серию сладостных вспышек.

Я тону в этом. В стонах, что рвут мне горло. В выкриках его имени. В спазмах, которые сотрясают меня снова и снова.

Он управляет моим телом, моими ощущениями, моим сознанием с абсолютной, безжалостной властью. Он – буря, а я – всего лишь корабль, который рад разбиться о его волны.

Новая волна накатывает, накатывает… Кажется, этот, новый оргазм я уже не переживу…

И перед самым пиком он останавливается! Нет! Я издаю протестующий мучительный стон.

Он переворачивает меня на спину, широко раскрывая мои дрожащие бёдра, окидывает меня жадным взглядом. Его вес прижимает меня к столу, и он входит в меня снова, теперь глядя в мои глаза.

Его лицо напряжено, на скулах играют желваки. Он сам очень близок. Я вижу это по его дикому взгляду, ведь уже знаю его всего.

– Кончай со мной, – выдыхает он.

Его тело напрягается, он издаёт низкий, сдавленный рёв, и я чувствую, как он изливается в меня, горячим потоком, пульсируя глубоко внутри.

Этот финальный толчок запускает мой собственный, финальный, сокрушительный оргазм, который смывает последние остатки мысли, оставляя только белое, оглушительное ничто.

Только выжав из меня всё до последней капли, он тяжело опускается на меня.

Мы лежим так, на столе, среди разбросанных бумаг и сорванной одежды.

Единственный звук – это наше тяжёлое, прерывистое дыхание.

Всё во мне ноет, пульсирует и поёт. Как же хорошо… Как же я по нему скучала!

Дорхар поднимается на локти, его взгляд, всё ещё тёмный, изучает моё лицо, залитое слезами, искажённое блаженством от только что пережитого шторма.

– Теперь, когда ты наказана, моя Кьяра, – выдыхает он с хриплым удовлетворением, – будем серьёзно говорить.