Текст книги "Тайная помощница для ректора-орка (СИ)"

Автор книги: Татьяна Демидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 25. Подруга

Академия живет своей обычной дневной жизнью, и я спешу сквозь этот поток, надеясь наконец увидеть Розу.

Лучи играют на полированных латунных трубах, тянущихся вдоль стен, и высвечивают мельчайшие частички пыли, танцующие в воздухе.

Кафе у восточного входа – небольшое, уютное заведение со столиками под тентами.

Я замечаю рыжие кудри Розалии еще на подходе. Она сидит за столиком в углу, но мое облегчение сменяется ледяным ужасом, когда я вижу того, кто сидит напротив неё…

Уже встаёт, чтобы уйти, человек в строгой серо-синей униформе с узнаваемым логотипом Веритек на нагрудном кармане.

Мое сердце замирает, а затем начинает колотиться с бешеной скоростью. Кровь отливает от лица.

Они нашли ее. Они подошли к ней. Из-за меня!

Мужчина из Веритек, высокий и невозмутимый, кивает Розалии на прощание и направляется к выходу.

Я замираю, едва дыша, глядя в сторону, чтобы ничем не выдать своего волнения. Его взгляд скользит по мне, абсолютно безразличный, невидящий.

Нет, он не узнал меня. Но я-то вижу в нём тот самый типаж подтянутого, холодного корпоративного служащего, который когда-то приходил и к моему отцу.

Наконец, он скрывается из виду. А я разглядываю Розу, пытаясь вернуть спокойствие. Она смотрит на меня, машет рукой, приглашая присесть, но на ее лице нет обычной беззаботной улыбки. Она выглядит… задумчивой. Серьезной.

Сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, и делаю последние шаги к ее столику.

Воздух кажется густым и тяжелым, каждый вдох дается с трудом.

– Роза, – мой голос звучит хрипло и неестественно тихо. – Кто это был?

Розалия поднимает на меня глаза, и буквально вспыхивает восторгом.

– Кьяра, ты не поверишь, – восклицает она, хватая меня за руку. – Это был рекрутер из Веритек, они сделали мне предложение о стажировке! Эксклюзивное! Прямо на старших курсах, представляешь? Это же блестяще!

Слово «блестяще» режет слух. В ушах начинает гудеть. Перед глазами встаёт образ сломленного, подавленного отца. Я чувствую, как земля уходит из-под ног.

Осторожно сажусь на стул, стараясь сдержать эмоции. Натянуто улыбаюсь.

– Ты очень талантлива, конечно, они хотят тебя к себе.

Роза улыбается шире и начинает восторженно рассказывать про блестящие перспективы, которые её ждут в Веритек.

Улучив паузу, я осторожно говорю:

– Роза, подожди, пожалуйста. Ты всё хорошо обдумала?

Её улыбка тускнеет, а в глазах появляется лёгкое недоумение.

– Кьяра, что тут думать? Это же уникальный шанс! Лучшая корпорация, передовые исследования… Они предлагают такие условия!

Я глубоко вздыхаю, подбирая слова с осторожностью.

– Я понимаю, что это звучит заманчиво. Но, может, не стоит торопиться с решением? Ты могла бы сначала доучиться, получить диплом, а там посмотреть…

– Но они хотят взять меня сейчас! – возражает Роза, всё ещё воодушевлённая. – Это же признание моего таланта! Представляешь, какие возможности у меня появятся?

Я вижу, как её глаза горят, и чувствую, как сжимается сердце.

– Конечно, это признание, – говорю я как можно мягче. – Просто… корпорации бывают разные. Иногда то, что кажется возможностью, на деле оказывается… ловушкой с долгосрочными последствиями. Может, стоит всё взвесить?

Роза внимательно смотрит на меня, и её выражение лица медленно меняется. Восторг уступает место настороженности.

– Постой… Ты что, меня отговариваешь?

– Нет! – отвечаю я слишком поспешно, чувствуя неладное. – Я не отговариваю. Просто предлагаю не торопиться с таким важным решением. Всё обдумать.

Но фраза уже произнесена, и я вижу, как в её глазах загорается обида.

– Я всё понимаю, – говорит она холодно, отодвигая свой стул. – У тебя проблемы в учёбе, а у меня внезапно открываются блестящие перспективы. И вместо поддержки я слышу от тебя какие-то… предостережения. Похоже, ты просто завидуешь.

Эти слова ранят глубже, чем я могла предположить.

– Завидую? – у меня аж голос сел.

Мне бы рассказать ей, конечно, правду о моей семье и контракте, но судя по обиженному блеску в глазах Розы, она меня сейчас не услышит.

Да она и не собирается ничего от меня больше слышать.

– Да, Кьяра, ты завидуешь! – выдаёт она, поджимая губы. – Ты наказана, отстранена от нормальной учёбы, а у меня открываются блестящие перспективы. И вместо того чтобы порадоваться за меня…

Она резко встаёт, и отходит к стойке кафе, чтобы расплатиться за свой напиток.

Я стою, ошеломлённая от такого поворота разговора, и даже не знаю, что сказать.

Роза подходит, смотрит на меня, и уже спокойнее спрашивает:

– Ты правда не рада за меня?

У меня аж всё падает внутри от выражения её лица и взгляда.

– Конечно рада, – порывисто обнимаю её. – Просто ты же хотела своё дело… Я удивилась. Ты достойна намного лучшего, чем…

– Это же просто стажировка, – перебивает меня она. – Я не собираюсь продавать им свою душу.

– Очень на это надеюсь, – на полном серьёзе отвечаю я.

Она хмыкает и натянуто смеётся.

– Роза, у меня выходной, – примиряюще говорю я. – Ректор Ирд разрешил отоспаться. Но я бы хотела с тобой прогуляться, поболтать.

– Я бы тоже хотела, – отвечает Роза извиняющимся тоном. – Но меня тут на свидание пригласили. Ты же не обидишься?

– Ты же не обижаешься на то, что я тебе завидую, – усмехаюсь я.

– А ты правда завидуешь? – прищуривается она.

– Нет, конечно, – как можно искреннее говорю я, – просто за тебя беспокоюсь.

– Не надо беспокоиться, – с важным видом заявляет она. – И сегодня вечером не беспокойся, потому что я поздно приду. Я с братом Элии встречаюсь, – с лёгким вызовом в голосе заканчивает Роза, поправляя сумку на плече. – Так что рано не жди.

Я молча киваю, чувствуя, как между нами вырастает невидимая стена. Все мои предостережения разбились о её радостное возбуждение.

Роза убежала, а я не нахожу ничего лучше, чем идти в общежитие. У меня и правда ведь выходной. Желание развлекаться испарилось.

Моя весёлая, беспечная Роза, идёт прямо в пасть к тем, кто сломал моего отца.

Я захожу в нашу пустую комнату. Привычный вид вещей Розы, на столе и соседней кровати, заставляет сердце тоскливо сжаться.

Раздеваюсь и ложусь, уставившись в потолок. Я закрываю глаза, пытаясь выкинуть образ рекрутёра Веритек из головы. Даже получается, и я проваливаюсь в тяжёлый сон без сновидений.

Просыпаюсь, когда за окном уже сгущаются вечерние сумерки. Эх, а я так надеялась проспать до самого утра.

Чем заняться? Вообще-то для антидота нужен редкий компонент. Дорхар его заказал, но пока он в пути. За это время нужно успеть проработать обновлённую схему синтеза.

Дорхар велел отдыхать сегодня, а завтра с утра идти в закрытый отдел библиотеки, чтобы составить пять различных схем.

Спать уже не выйдет, а все дела у меня, кроме схемы, переделаны.

Решаю идти в библиотеку сейчас.

Глава 26. Библиотека

Вечерняя Академия погружена в зыбкую тишину, нарушаемую лишь мерным гулом в стенах – будто древнее здание дышит во сне. Светящиеся шары фонарей отбрасывают на каменные плиты дрожащие тени. Охранные големы замерли на постах, их полированные поверхности тускло отсвечивают в ночи.

В главном зале библиотеки царит почтительное молчание, нарушаемое лишь шелестом страниц. Несколько студентов поднимают на меня взгляды, когда я прохожу к дальнему углу, где находится вход в закрытый отдел.

Достаю из кармана ключ-табличку с рунами – специальный пропуск от Дорхара. Металл тёплый от прикосновения к телу. Прикладываю его к матовой пластине у массивной дубовой двери. Раздаётся тихий щелчок. Дверь бесшумно отъезжает в сторону, и внутри вспыхивают магические светильники, заливая помещение холодным светом.

Воздух бьёт в нос – густая смесь запахов старого пергамента, выцветшей кожи и воска. Стеллажи уходят ввысь, теряясь в тенях. Полки ломятся от фолиантов и тугих тубусков с чертежами.

Подхожу к главному каталожному аппарату – громоздкой машине из латуни и тёмного дерева. Набираю код темы: «Синтез гормональных блокаторов на основе эмориума». Аппарат щёлкает, гудит, и на латунной ленте выбиваются номера стеллажей.

Иду вдоль бесконечных полок, сверяясь с лентой. Приходится использовать переносной левитатор, чтобы добраться до нужного фолианта. Пыль столбом стоит в воздухе, когда я снимаю с полки тяжёлый том.

Наконец, в руках у меня всё необходимое: «Практикум по нейтрализации эфирных катализаторов», «Современные методы гормональной стабилизации» и ещё несколько специальных трудов.

Сложив стопку книг, тащу её к своему столу в углу и погружаюсь в работу. Достаю чертёжные инструменты – циркули, линейки, рейсфедеры – и разворачиваю чистые листы пергамента.

Мысли постепенно упорядочиваются, тревога за Розу отступает. Остаются только формулы, схемы реакторов и точные расчёты.

В этой тишине я нахожу то, что искала, – не покой, но сосредоточенность.

– Приятно видеть такое рвение, – раздаётся за моей спиной низкий голос.

Вздрагиваю и оборачиваюсь.

Ректор Ирд неспешно идёт ко мне между стеллажами, его мощная фигура кажется ещё больше в полумраке.

Плечи непроизвольно напрягаются, спина выпрямляется. Поднимаю на него упрямый взгляд, готовясь к замечанию.

– Я приказывал отдыхать, – говорит он, останавливаясь по другую сторону стола. – И составлять схемы завтра.

Медленно поворачиваюсь к нему.

– Вы же сами говорили, что я должна стать выносливее, – парирую я, слегка наклоняясь вперёд. – Разве не это вы имели в виду? Работать, когда другие спят? Доводить дело до конца?

Мой голос звучит чуть громче, чем нужно, нарушая библиотечную тишину.

– Или вы имели в виду какую-то другую, удобную выносливость?

Не отвожу взгляда, чувствуя, как учащённо бьётся сердце.

Возможно, это усталость и обида говорят во мне, но мне кажется несправедливым, что он упрекает меня именно за за желание работать. А как я могу иначе, если в голове крутятся мысли о Розе, о Веритек, о родителях.

Уголок его губ подрагивает, и Дорхар тихо усмехается – низкий звук, от которого по коже пробегают мурашки.

Прежде чем он успевает что-то сказать, задаю вопрос, в котором слышны и вызов, и любопытство:

– А вы что здесь делаете в такой час? Разве ректорам не положено спать?

Его взгляд скользит по моим чертежам, цепко, считывая формулы за секунду.

– Сон бывает разным, – отвечает он, и голос теряет оттенок упрёка. – Иногда лучший отдых... закончить то, что не даёт покоя.

Дорхар делает паузу, золотистые глаза снова поднимаются на меня.

– Работай. Но если увижу, что начнёшь засыпать, лично отправлю тебя в постель.

Чувствуя, что играю с огнём, поднимаю бровь.

– Мою? – вырывается шёпот, полный намёка.

Глаза Дорхара вспыхивают в полумраке, в них мелькает что-то тёмное и одобряющее.

Он не отвечает, лишь разворачивается и уходит вглубь библиотеки, оставляя меня с бешено колотящимся сердцем и с полным осознанием, что эта ночь будет длиннее и сложнее, чем я предполагала.

Глава 27. Чувствительность

Тишина закрытого отдела библиотеки нарушается только шелестом пергамента под моими пальцами и ровным гулом какого-то древнего механизма, спрятанного в стенах.

Я полностью погружена в схемы антидота, выводя изящные символы на разложенных листах.

Вдруг резкий, громкий звук заставляет меня вздрогнуть.

Вот ведь! Чуть не испортила чертёж!

Оглядываюсь. И закусываю губу.

Это Дорхар с силой захлопнул массивный фолиант перед собой.

Всматриваюсь в его лицо. Обычно бесстрастное, оно сейчас искажено досадой и сдерживаемой яростью.

Не замечая моего взгляда, Дорхар откидывается на спинку стула и проводит ладонью по лицу. У меня аж сердце сжимается, столько в этом жесте усталости.

Только вот я уже знаю ректора Дорхара Ирда. Это явно короткая передышка. Сейчас посидит так и снова встанет, продолжая пробивать невидимую стену своими большими кулаками.

– Я… могу помочь? – всё же решаюсь осторожно спросить я. – Над чем вы работаете? Если это не тайна, конечно.

Его золотистые глаза, тёмные в тусклом свете, пристально изучают меня.

Я даже дыхание затаиваю. Всей кожей чувствую: решает, насколько я заслуживаю его доверие.

– Надо подумать ещё. Сообразить, что я ещё не пробовал, – его ровный спокойный голос звучит совершенно безэмоционально. – Стандартные методы атрибуции не работают. Нестандартные тоже. Есть, конечно, ещё эффективные методы, но в некоторые сферы я предпочёл бы не залезать.

Я молчу. Просто жду, чувствуя его тяжёлый, оценивающий взгляд.

Проходит несколько секунд, прежде чем он коротко кивает самому себе и делает мне жест подойти.

– Твой свежий взгляд может помочь, Кьяра. Посмотри. Мне нужно идентифицировать создателя этого, – он указывает на разложенный перед ним чертёж.

Перевожу дыхание, чувствуя растекающееся внутри тепло от того, что он мне всё же доверяет.

Я подхожу ближе, заглядываю в чертёж. Это схема сложного механизма, состоящего из множества латунных шестерёнок, пружинок и резонаторов. Линии изящные, точные, выведенные с уверенностью мастера.

– Официально он числится работой безвестного ремесленника, – продолжает Дорхар, его голос снова обретает привычную сталь. – Но стиль кричит о руке гения. Высокого класса. Я просматриваю каталоги работ и патентов всех известных инженеров за последние сто лет из этого отдела, пытаясь найти совпадения.

Я смотрю на эти изящные линии, на безупречную геометрию, и вдруг меня осеняет. Это ведь не просто чернила на бумаге! За ними стоит реальный объект, в котором осталась память о том, кто его создал.

– Мы можем воспользоваться моим даром, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. – Если бы у меня был физический объект, я могла бы попытаться услышать в металле следы его создателя. У каждого мастера свой почерк. Как он держал резец, с каким давлением обрабатывал заготовку. Я могу узнать, какие эмоции он испытывал в момент творения… Металл всё помнит.

Дорхар замирает. Его взгляд становится настолько пристальным, что мне кажется, он сейчас прожжёт меня насквозь.

Продолжая смотреть на меня, он открывает потайной отдел своего кожаного портфеля, достаёт небольшой, но невероятно сложный механизм и аккуратно кладёт его на стол передо мной.

Латунь поблёскивает в свете магических светильников. Это сердцевина того самого устройства с чертежа – сплетение тончайших шестерёнок, осей и пружин. Работа невероятной, ювелирной точности.

– Посмотри его, – произносит Дорхар тихо.

Мои пальцы слегка дрожат, когда я беру механизм. Он холодный и гладкий, тяжёлый для своего размера.

Я придвигаю стул, сажусь, устраиваюсь поудобнее и закрываю глаза.

Глубокий вдох. Выдох. Я отсекаю всё: гул библиотеки, тяжёлый взгляд ректора, собственное нервное напряжение.

Сосредотачиваюсь на латуни под пальцами.

Сначала чувствую лишь смутное ощущение от материала, его возраста, его нейтральной сущности. Затем я погружаюсь глубже, позволяя своему дару растечься по металлу, искать в нём память.

– Я чувствую… уверенность, – шепчу я, едва осознавая, что говорю вслух. – Такую твёрдую, незыблемую уверенность в каждом движении. Терпение. Много терпения. Такой точностью мог обладать только кто-то с огромным опытом, знающий цену времени…

Слова приходят сами, рождаясь из образов и ощущений. Я хмурюсь, пытаясь уловить что-то неуловимое, едва заметное, спрятанное под слоями мастерства.

– Но есть ещё что-то… – продолжаю я, и голос мой становится тише. – Страх? Нет… не страх. Скорбь. Глубокая, застарелая скорбь. И… гнев. Сдержанный, холодный, как ледяная жила. Он вложил это в металл.

Я открываю глаза, чувствуя лёгкую дрожь в кончиках пальцев.

– Дорхар. Прошу прощения, всё же это слабая идея. Ведь я не могу увидеть самого мастера. Только эмоции, вложенные в работу. Этого будет недостаточно для идентификации.

Я неосознанно сжимаюсь, ожидая увидеть разочарование на его лице. И удивляюсь тому, как в золотистых глазах Дорхара загорается знакомый мне огонь: азарт охотника, напавшего на след.

– Эмоционального отпечатка для доказательств в суде недостаточно, – соглашается он, вставая. – Но нет, идея не слабая, Кьяра. Она даёт направление.

Его движения снова полны энергии.

Дорхар проходит между стеллажами к одному из шкафов из тёмного дерева, открывает его и достаёт компактное устройство.

Оно сделано из тёмного полированного дерева и матовой латуни, а в его сердцевине пульсируют несколько мелких кристаллов, отливающих синевой. Напоминает и научный прибор, и древний музыкальный инструмент.

– Это резонансный усилитель, – поясняет Дорхар. – Он может усиливать и визуализировать тонкие эмпатические сигналы, которые улавливают такие, как ты. Но для этого его нужно точно откалибровать под конкретного оператора. Без калибровки получится лишь хаотичный шум.

Он ставит устройство на стол между нами. Кристаллы издают едва слышное, вибрирующее гудение, отзываясь в костях.

– Я буду настраивать аппарат, – продолжает Дорхар, его взгляд тяжёлый и непроницаемый. – А ты будешь эталоном. Будешь описывать всё, что почувствуешь. Каждый оттенок.

Я киваю, горло внезапно пересыхает от неясного волнения. Он указывает на две латунные пластины по бокам прибора.

– Руки сюда. Постарайся расслабиться.

Я кладу ладони на прохладные, отполированные до зеркального блеска пластины.

В этот момент Дорхар обходит стол и встает сзади меня. Его высокое, мощное тело оказывается так близко, что я чувствую исходящее от него тепло через ткань платья.

Он наклоняется надо мной, его руки протягиваются вперед, чтобы дотянуться до регуляторов на панели прибора.

Я оказываюсь в ловушке, зажатая между ним и столом. Его дыхание ровное и глубокое, оно тревожит волоски у моего виска, и по коже от этого бегут мурашки.

– Начинаю с низких частот, – предупреждает он хрипловатым голосом.

Глава 28. Настройка

Длинные красивые пальцы Дорхара с безупречной точностью поворачивают один из регуляторов.

Сначала я почти ничего не чувствую. Лишь легкое, едва уловимое давление где-то на грани восприятия.

– Пока почти ничего, – сообщаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Он делает ещё одну микроскопическую поправку.

Вдруг сквозь пластины в мои ладони вливается странное ощущение.

– Пошло! – вздрагиваю я. – Глухой гул… Даже не звук. Вибрация изнутри.

– Хорошо, – одобряет он, и его рука, регулирующая другой датчик, походя касается моего плеча.

Прикосновение быстрое, деловое, но от него по всему моему телу пробегает разряд.

– Держись на этом уровне, сейчас ещё добавлю, усилится, – добавляет он. – Опиши детальнее.

Я закрываю глаза, пытаясь отсечь всё, кроме ощущений, идущих от прибора и от его близости.

– Он… неровный. Прерывистый. Будто что-то тяжёлое и грубое пытается сдвинуться с места, но не может.

Его пальцы снова двигаются, плавно и уверенно. Вибрирующий гул под ладонями начинает меняться, становится тоньше, ровнее.

– Теперь… теперь как вибрация по коже, – выдыхаю я, чувствуя, как мурашки пробегают по предплечьям. – Более упорядоченная. Но всё ещё давящая.

Дорхар наклоняется ещё чуть ближе, его грудь почти касается моей спины. Я чувствую тепло его тела всей своей кожей.

– А теперь? – его вопрос тревожит волоски волоски у моего виска.

Он поворачивает регулятор ещё немного.

Вибрация под моими ладонями резко меняет свой характер. Из давящей и грубой она становится… проникающей. Острой. Она уже не просто на коже – она под ней, она заполняет ткани, заставляет резонировать каждую клетку.

Я непроизвольно вздрагиваю и глухо ахаю.

– Что? – его голос тут же становится собранным, внимательным.

– Сильнее, – с трудом выдавливаю я. Голос срывается. – Гораздо. Теперь… теперь как будто тысячи иголок. Острых.

– Больно быть не должно, – в его голосе напряжение, а пальцы сдвигаются к другому регулятору.

– Не больно, – торопливо добавляю я. – Просто слишком интенсивно.

Ощущение нарастает, заполняя всё тело странным, тревожным теплом, и пульс учащается, а кровь приливает к щекам.

– Тогда терпи, – его приказ звучит с мягкой непреклонностью. – Это переход. Сейчас будет легче. Вот так. Сейчас должно быть ближе. Сосредоточься и опиши. Что именно ты чувствуешь? Детально.

Его руки лежат на столе по обе стороны от меня, замыкая меня в пространстве между его телом и прибором.

Я зажмуриваюсь, пытаясь ухватиться за убегающую мысль, пока волна странного, пронизывающего удовольствия не накрывает меня с головой.

– Омм… ох, Дорхар, я…

– Опиши, – его голос звучит хрипло.

– Я... не могу описать... – мой голос срывается на хриплый шепот, когда вибрация достигает пика.

Она внутри костей, в самой крови, бьется в такт учащенному пульсу.

– Как будто... кто-то проводит пальцами по самой коже. По самым нервам. Сама кровь вибрирует.

Моя грудь тяжело вздымается. На сенсорных пластинах свет мигает в такт моему пульсу.

– Ещё описывай.

– Тепло... – выдавливаю я, и губы немеют. – Разливается тепло...

Я пытаюсь оторвать руки от пластин, желая прекратить это оглушающее, пронизывающее наслаждение, но его рука вдруг мягко, но неумолимо ложится поверх моих пальцев, прижимая их к холодной латуни.

– Не прерывай контакт, – его низкий властный голос звучит прямо у моего уха, и от этого все внутри сжимается в тугой, горячий комок. – Мы на пороге. Просто дыши. Пройди сквозь это.

Его пальцы смыкаются вокруг моих. Это прикосновение становится новым якорем в море сенсорной бури.

Я пытаюсь дышать, как он велит, но каждый вдох – это новая волна, заставляющая выгибаться спину и глухо стонать.

– Дорхар, это слишком... – прерывисто шепчу я.

– Уже скоро, – его ответ безжалостен в своей уверенности. – Сосредоточься на моих руках. На моем голосе.

И я повинуюсь. Потому что иначе просто сойду с ума. Я цепляюсь за твердость его пальцев, за низкий рокот его голоса, рассказывающий мне то, что я чувствую.

Он перечисляет мои ощущения, и я киваю, подтверждая, или отметаю то, чего нет.

Наконец, он заявляет, что настройка завершена и приказывает не прерывать контакта.

– Сейчас, Кьяра, – хрипло говорит он и кладёт на специальную подставку прибор неизвестного создателя. – Теперь внимательнее. Скажи мне, когда что-то изменится.

Я киваю, но всё пока то же самое. Впрочем, нет… Что-то всё же меняется.

Постепенно, сквозь всепоглощающую вибрацию, сквозь дрожь и жар, я начинаю различать нечто новое, похожее на узор. Сложный, изящный, пульсирующий в такт кристаллам прибора.

– Я... вижу... – вырывается у меня, не зная, это наяву или внутреннее зрение. – Линии... Они сплетаются... как музыка...

В этот момент Дорхар совершает последнюю, филигранную настройку. И мир взрывается.

Резонансный усилитель издает высокий, чистый звук, и над прибором, в воздухе, вспыхивает сложнейший энергетический узор.

Переплетение сияющих линий, напоминающее то ли снежинку, то ли галактику, то ли музыкальную партитуру.

– Отлично, Кьяра, мы добыли подпись. Уникальный отпечаток создателя механизма. Теперь не шевелись. Надо зафиксировать.

Я замираю, не в силах оторвать взгляд от этого сияющего призрака в воздухе.

Дрожь постепенно стихает, сменяясь глухим, оглушительным гулом в ушах и приятной, разлитой по всему телу истомой.

Мои пальцы все еще зажаты под одной его рукой, пока другая стремительно щёлкает крохотными тумблерами. Даже поражаюсь, как его крупные длинные пальцы настолько точно и чётко управляются с мелкими деталями прибора.

Наконец, прибор вспыхивает серией разноцветных вспышек. И Дорхар медленно, будто нехотя, разжимает пальцы и убирает свою руку.

Контакт прерывается, и я чувствую, как по спине пробегает холодок.

– Готово, – произносит он тихо, и в его голосе слышно удовлетворение. – Я зафиксировал профиль.

Он выключает прибор. Сияющий узор в воздухе гаснет, оставляя после себя лишь пятна в глазах.

Я пытаюсь выпрямиться, но всё тело почему-то очень слабое. Я делаю шаг и неосознанно хватаюсь за его руку, чтобы удержать равновесие.

И тут же оказываюсь в его больших надёжных объятиях. Моё лицо запрокинуто, а его – над моим.

Так близко… Я вижу каждую черту его красивого мужественного лица, каждую тень, лежащую в уголках губ. Наблюдаю, как его зрачки расширяются, а его взгляд скользит по моему лицу, задерживаясь на полуоткрытых губах.

– Так сладко постанывала, Кьяра, – хрипло говорит он, прожигая взглядом мои губы.

От его взгляда, близости, моё дыхание учащается, да и дрожь и не думает покидать.

И я сейчас точно знаю, что моё возбуждение не имеет никакого отношения к резонансному усилителю. Как и к эморуиму. Мне просто до безумия, до тьмы в глаза, до боли в сердце желанен этот большой, сильный и строгий орк. Да и он со мной… точно ли только из-за эмориума?..

Я смотрю в его глаза и легко читаю в них борьбу между долгом и желанием, между контролем и страстью.

Он поднимает руку, медленно отводит прядь волос от моего лица.

– Ты хочешь меня, Кьяра. Несмотря на то, что эмориум толкнёт нас в объятия только завтра к вечеру.

– Из-за прибора? – почему-то я пытаюсь объяснить очевидное.

– Прибор лишь усиливает то, что уже есть, – усмехается он, и его рука наконец опускается на мою талию. – Он не создаёт ничего нового. Только обнажает.

В его глазах плещется что-то настолько дикое и опасное, что становится немного страшно.

Я отступаю на шаг, упираясь в край тяжёлого дубового стола. Дорхар наклоняется вперёд, упираясь ладонями в столешницу по бокам от меня, замыкая меня в капкане его рук.

– Дорхар...

– Ты умница, – говорит он хрипло. – Проделала отличную работу. Настройка прошла идеально.

Дорхар наклоняется, и его губы касаются моей шеи, чуть ниже уха. Обжигающее прикосновение, от которого всё тело выгибается ему навстречу, а мои пальцы вцепляются в его одежду.

Его рука скользят по моим бёдрам, пальцы проворно собирают длинную юбку складками, обнажая ноги. У меня вырывается стон, когда он слегка сжимает мочку зубами, и от этого тягучий спазм охватывает низ живота.

– Разве вам… тебе… – выдыхаю я, подставляя шею под поцелуи, – что там с артефактом?

Дорхар отрывается от моей шеи, и его золотистые глаза, тёмные и бездонные, впиваются в мои. В них нет ни тени ректора. Только мужчина. Голодный, властный, добивающийся своего. И крайне сильно желающий близости со мной.

– Результаты проверки артефакта мы проверим позже, – улыбается он краешком губ. – В первую очередь я проверю, насколько хорошо настроена ты. На меня.