Текст книги "Любви все возрасты покорны (СИ)"
Автор книги: Татьяна Белая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Она заранее подготовила себе алиби, – решил Стас и набрал номер телефона агенства недвижимости. Но ему повторили то же самое, ни директора, ни Анны сегодня на работе не будет, т. к. им пришлось всю ночь просидеть в машине.
Стас сидел, закрыв лицо руками, и долго молчал.
– Я старый, упрямый, самовлюбленный ишак, – наконец, проговорил он.
– Оба хороши, – хмуро ответил Шура. – Ладно, собери мозги в кучу, успокойся, я сейчас приду.
Он вышел из кабинета и направился к их утреннему собеседнику в курилке. Того на месте не оказалось, и ему объяснили, что он погнал за пивом на опохмелку.
– А вы чего все такие смурные? – поинтересовался Шура.
– Да вчера пульку расписали и квасили до утра, – ответил ему один из сотрудников. – Женька прилично проигрался, зашел утром домой за деньгами, а баба ему морду расцарапала и денег не дала. Вот скинулись и послали его, как проигравшего.
В это время в кабинет вошел Попов с большим пакетом.
– Женя! Пойдем со мной, – сказал Шура, сжимая его предплечье железной хваткой, – сейчас тебя Оболенский опохмелит, мало не покажется.
– В чем дело, Александр? Ты что? – пытался сопротивляться мужик, но через пару минут влетел в кабинет Станислава Георгиевича, как из катапульты, с мощной подачи Шуры.
Стас сидел за столом, как изваяние, глядя тяжелым, жестким
взглядом.
– Ну, так расскажи мне Женя, как ты там вчера с моей женой развлекался, – начал он тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Желательно с подробностями, обожаю смачные подробности.
– С какой женой, Георгич? Не знаю я никакую твою жену. Да ты ведь холостой, всем известно.
– Анна Александровна, к вашему сведению, гражданская жена
Станислава Георгиевича, – жестко констатировал Шура, глядя на
того уничтожающим взглядом.
– Мужики, ну я же не знал! Болтанул лишнего. Вчера проигрался вдрызг, с бабой поругался, голова, с похмелья раскалывается, – мямлил Попов.
– Голова, говоришь, болит! – взревел своим басом на полную мощность Оболенский, выходя из-за стола. – Так я полечу, – добавил он, посылая мужика коротким, профессиональным ударом на пол.
– Стас, только не здесь, – подскочил к нему Шура, пытаясь оттеснить друга от лежащего на полу.
На разъяренный рык шефа в кабинет влетел Виктор, который был еще и охранником. Быстро защелкнув дверь, он вопросительно уставился на Оболенского.
– Все в порядке, Витя, – сказал Стас, возвращаясь за стол. – Подними этого хмыря и усади.
Виктор с трудом поднял Попова, усадил на стул. А, увидев, у того на скуле вмятины от костяшек Стаса, с удовлетворением заметил, что удар спецназа ни с чем не перепутаешь. Женя явно находился в состоянии нокдауна и водил по кабинету замутненным взглядом.
Связавшись по местному телефону с завхозом, Оболенский ровным голосом заявил, что господин Попов с завтрашнего дня освобождает, арендуемые им кабинеты и взглядом приказал Виктору вывести того вон. Оставшись вдвоем, Стас с Шурой принялись разыскивать Анну. Мобильник молчал, дома и на работе ее не было.
А в это время Аня сидела у Люсьены и рассказывала о том, что произошло в кабинете Оболенского утром. Перед ней стояла шкатулка со всеми подарками Стаса. В том числе с выключенным мобильником и ключами от квартиры Оболенского.
– Вот такие дела, Люся, – закончила она свое повествование. – Передай это ему, – добавила она, – может, пригодится расплатиться с кем-нибудь.
Люся ничего не могла понять.
– Но ведь вчера вечером он ждал тебя при полном параде, чтобы сделать предложение. – Даже нас выдворил, чтобы ему не мешали, – возмущалась она.
– Он меня даже не выслушал. Отхлестал словами и выпер.
Зазвонил телефон.
– Сиди, – махнула Люся рукой. – Сейчас по автоответчику услышим, кому я понадобилась.
– Люсьена, – раздался голос Стаса, – если Анна к тебе придет, задержи ее и сразу сообщи мне. Или, если позвонит, то узнай, где она и тоже сообщи.
– А зачем тебе это знать? – спросила Люся, поднимая трубку.
– Ты сам-то, случайно, мне не из психушки звонишь? Жених поганый! Она у меня уже была, вот принесла твои подношения, рассказала, как ты ее утром приласкал.
– Люся, она уже ушла? Ты не знаешь, где ее можно найти?
– взволнованно забасил Стас.
Анна жестом показала, что ее здесь нет.
– Стас, ты можешь мне объяснить, что у вас произошло?
– спросила Люся.
Передавая мобильник друг другу, мужики описали события сегодняшнего утра.
– Но я не понимаю, как ты мог в это поверить? – почти закричала Люся. – Ты, экстрасенс хренов!
– Люся, да у меня мозги закипели! – вскричал Стас, – этот хмырь даже поцеловал ее на глазах у меня.
– Какие мозги? У тебя, оказывается, и мозгов-то нет! Почему, ничего не выяснив, ты устроил женщине такой спектакль?
– Да я когда разобрался, этого мужика прямо в кабинете в нокдаун послал.
– Ах, когда разобрался! А вот Кнопочку свою, ты послал сразу в нокаут.
– Она плакала? – тихо поинтересовался Оболенский.
– А представь себе, что нет! Спокойна, как мамонтиха.
Анна в этот момент почувствовала, что у нее действительно потекли слезы, и вышла в ванную.
– Стаська! – быстро зашептала Люся, отключая громкую связь,
– Аня у меня, давай мухой сюда, я постараюсь ее задержать.
Когда Анна вернулась, та уже положила трубку.
– Анют, пойдем, дернем по рюмочке, – предложила Люся.
– Да в моем положении рюмочки маловато будет, – ответила Аня.
– Ну, тогда давай наклюкаемся в усмертяшечку и устроим им "последний день Помпеи", – рассмеялась она.
– Не буду я ему ничего устраивать, – грустно возразила Анна,
– пусть живет, как хочет и как может.
– Да он же рехнется без тебя! Ань! – воскликнула Люся.
– Не рехнется, не такое переживал. Пойду я домой, – как-то обреченно, но спокойно сказала Аня, взяла свою сумочку и направилась к двери.
– Ну, подожди, давай действительно маленько примем, – сказала Люсьена, отбирая у нее сумку. – Думаешь я не переживаю за вас? И за тебя, и за Стаса тоже, – добавила она.
Женщины прошли на кухню.
– Кстати, зря ты эту шкатулку принесла. Не возьмет он у тебя ничего, и вообще, что за глупость возвращать подарки даже, если вы расстанетесь.
– Люся, если бы мы нормально расстались, предположим, надоели бы друг другу и все. По-хорошему, без оскорблений, я бы этого делать не стала. Но, когда он мне заявил, что платил этими цацками за удовольствие, то пусть подавится, мне они не нужны.
Когда мужики с шумом ввалились в квартиру, Аня с Люсей мирно потягивали из рюмочек и вели тихую беседу.
– Нет, ты глянь, Стасон! Они тут винку пьянствуют, а мы с ума сходим. Наливайте и нам, мы тоже хотим! – возмущенно произнес Шура.
Стас присел возле Анюты на корточки и обнял ее за колени.
– Кнопочка, милая моя, я честное слово не знаю, что сказать, чтобы ты простила меня, – прошептал он.
– Все, что хотел ты уже сказал, – ответила Анна, совершенно спокойным голосом.
– Девочка моя… – начал Стас.
– А ты меня ни с кем не перепутал? – перебила его Аня, – помнится, с утра я была старухой.
– Ань, да мы старухами своих одноклассниц в школе называли, – возразил Стас.
– Одноклассниц – это нормально, а когда женщине под пятьдесят, такое обращение, мягко говоря, не любезно.
– Прости меня, Анюта! Ну, прости старого, глупого еврея, который голову потерял от ревности.
– А я тебя простила, Стаси, – ответила Аня, неожиданно распуская его косичку и запуская руки в густую шевелюру. – Я даже благодарна тебе за все хорошее, что у нас было, – продолжила она.
– Почему было, Аня? – возразил Стас, – да у нас все только начинается! Мы с тобой поженимся, и будем путешествовать по всему миру. Ты ведь мечтала о круизе на огромном морском лайнере. Хочешь, я брошу работу, и буду жить только для тебя? Хочешь?
– Конечно! Бросишь работу и через месяц повесишься от тоски. Нет уж, от тебя я уже ничего не хочу. Сегодняшние события показали, что, оказывается, я тебя совершенно не знаю и не понимаю.
– Анна! Не говори так! Да ты послана мне богом, Космосом, ангелом-хранителем, судьбой, если хочешь!
– Ну, бог дал, бог и взял, – ответила женщина, продолжая перебирать его кудри. – У нас с тобой до сегодняшнего дня все было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Вот Люсьена мне рассказала, что, ты и кольца обручальные уже купил, и маршрут свадебного путешествия наметил, и визу мне заказал. Красота! Ты все решил сам. Значит, ни минуты не сомневался, что я соглашусь официально выйти за тебя замуж. Естественно! Такой жених: богатый, видный, отличный любовник, да еще, плюс ко всему, практически, не пьет и не курит. За тебя любая молодуха за честь сочтет замуж выйти.
И вдруг, такому мужику, самому господину Оболенскому, какая-то старушка, якобы рога наставила. Зачем выяснять, разбираться, унижаться, да под зад коленом ее и все дела.
– Аня, пощади! – взмолился Стас, опускаясь перед ней на колени.
– Да прекрати, Стасику! – ответила Анна. – Ты думаешь, я хочу, чтобы ты ползал передо мной на коленях и молил о прощении? Не надо мне этого и подарков твоих не надо. Не жили богато, не стоит и начинать.
Я видела в тебе исключительную, сильную личность. Мужика гордого, хоть и упрямого, очень умного и одаренного. А ведь тебя гордыня изнутри сжигает. Именно гордыня, а не гордость. А это тяжкий грех, – закончила она, поднимаясь со стула. – Мне пора домой.
– Я отвезу тебя? – спросил Стас.
– Спасибо, дорогой, но с тобой я уже накаталась, пора пешочком привыкать.
После ее ухода Оболенский некоторое время сидел в оцепенении. Ни Люся, ни Шура не подходили и не тревожили друга.
– Люся, – обратился он к Шуриной жене, – вот ты, как женщина, скажи мне, почему она так спокойна? Если бы она плакала, кричала на меня, нахлестала по мордам, я бы понял, мне было бы легче.
– Стаська! Ну, неужели ты не понимаешь, что ударил ее наотмашь, унизил, втоптал в грязь, – ответила Люся, – кстати, все, что она тебе высказала здесь, абсолютная правда. Уж что-что, а гордыня твоя раньше тебя самого на свет родилась.
– Хорошо! Если, я ее оскорбил и унизил, то еще раз спрашиваю у тебя – почему она так спокойна? – настаивал Стас.
– Значит, смирилась и не хочет ни перед кем унижаться.
– Интересно, я стою перед ней на коленях, а она не хочет унижаться, – с удивлением, заметил Оболенский.
– Слушай, Стасон, давай выпьем малость, – вмешался Шура.
– Не пытайся ты понять женскую логику, мозги сломаешь.
Когда они выпили, Шура добавил:
– Женщин, вообще, нельзя долго слушать, они такого нагородят. Я бы на твоем месте, хватал Анну в охапку и вез к себе домой. Закрыл бы ей рот поцелуями, а не развешивал уши. Проверено на личном опыте, – добавил он.
– Да помолчи уж, мудрец, – сказала Люся, давая мужу легкий подзатыльник. – Знаешь, Стас, не надо ее сейчас трогать. Пусть перегорит, придет домой, поплачет, успокоится. А ты переночуй у нас. А то у тебя дома ее вещи, розы, наверное, еще не завяли. Начнешь ей звонить и говорить глупости.
– Вот именно, – снова вмешался Шура, – ты хоть помнишь, что здесь лепил? Работу он бросит, в круиз поедет! А я тут один крутиться должен? Пусть она пару дней потоскует без тебя, отойдет и все наладится.
– Шура! Какие пару дней? Я послезавтра улетаю. Не знаю на сколько. Может на месяц.
– Ладно, – сказала Люся, – иди, ложись, утро, вечера мудренее.
– У нее почти весь гардероб в моей квартире, – тихо произнес Стас.
– Ну, это не проблема, у меня ключи есть, сходим, заберем.
Через два дня Оболенский улетел по делам в Европу. Анну, перед отъездом, ему так увидеть и не удалось. Она с матерью поехала на дачу к родственникам, где искать эту дачу Стас не знал.
Глава 7
Вначале, путь Оболенского лежал в Испанию, затем в Лондон и, наконец, в Париж, где он надеялся подписать очень выгодный контракт со своими европейскими партнерами. Проживал Стас в пятизвездочном отеле, т. к. дом его сына находился слишком далеко от офиса, где ему необходимо было присутствовать ежедневно.
Переговоры затягивались, и Стас начинал нервничать. Прошло уже почти три недели, со времени его отъезда. Когда во время разговора с Шурой по телефону он спросил об Анне, тот ответил:
– Работает, сделки по недвижимости делает. К нам с Люсей не заходит и даже не звонит.
– Обо мне ничего не спрашивала?
– Нет, Стасюля, – ответил Шура, – попросила твое имя не упоминать и говорить только о делах.
Сидя по вечерам в своем номере, Стас старался скрупулезно вспомнить всю историю их отношений, все разговоры, которые они вели. Проанализировать, что говорил сам, что отвечала Анна, и до сих пор задавался одним и тем же вопросом – почему Аня так спокойно отнеслась к их разрыву? Может, она меня никогда и не любила? – иногда задумывался он. Но все ее поступки, поведение говорило об обратном. Она чувствовала и понимала его, как никто другой, угадывала его желания, угадывала мысли.
Стоп! – подумал Оболенский. А, если задаться другим вопросом – почему мне, Анна стала необходима, как воздух? Почему?? Она не мешала мне, – неожиданно пришла в его голову мысль. Она не мешала мне жить так, как я привык! И никогда не пыталась переделать меня под себя! Пожалуй, да, – решил Стас.
А я, – снова задумался он, – я пытался? Нет, тоже нет. Хочешь, работай, хочешь, не работай, – заявил Оболенский Аннушке с первых дней, как они начали жить вместе, – лишь бы тебе было хорошо. Да, в этом плане у них все было нормально.
Но, что же еще, что еще вошло в его жизнь, с приходом Анны? Почему, даже в самые неудачные дни, когда на работе все складывалось не так, как хотелось, при одной мысли, что он придет домой и там его ждет Анюта, у него становилось легко и радостно на душе. Гори все ярким пламенем, – думалось ему в такие дни, зато у меня Анечка есть.
Мама! – вдруг подумал он. Да, в определенные моменты Аня очень напоминала ему его мягкую и добрую мамочку.
Хотя с детских лет он знал, что жаловаться, размазывать слезы и сопли, дедом и отцом было запрещено, но когда никто не видел, маленький Стасик прибегал к маме и, утирая слезы, шептал ей на ухо свои обиды. Рассказывал о настоящей "трагедии", что Шура опять у него отнял машинку. Мама прижимала сыночка к груди, ворошила его кудряшки, целовала в носик, в затылочек и говорила, что он у нее самый красивый, самый умный мальчик, самый любимый. Она обещала сыну, что Шура поиграет его машинкой и вернет, успокаивала своего малыша и никогда не выдавала их общей тайны мужу и свекру. Когда Стас немного подрос, он уже уворачивался от маминых поцелуев, считая себя взрослым. Мама вздыхала и оставляла сына в покое.
И вдруг сейчас этому сильному, довольно жесткому немолодому мужчине захотелось почувствовать именно материнскую ласку. И Анюта давала ему эту ласку.
Однажды, Стас вернулся с работы поздно, злой и безумно уставший. День выдался тяжелый, неудачный, и Оболенскому даже языком шевелить не хотелось. Он сбросил на диван пиджак, галстук и рухнул в кресло. Анна молча убрала его вещи, поставила на столик рядом с ним бутылочку французского коньяку, порезанный лимон и вышла из комнаты, не сказав ни слова.
Когда Стас немного отошел и стал переодеваться, Аня набрала в ванну воды, принесла махровый халат и за руку повела его в ванную комнату. Анюта купала своего "злого крокодильчика", как малыша, ворковала, какие-то нежные слова, и Стас вдруг услышал интонацию мамы. Закончив купание, Аня вытерла свое сокровище полотенцем, уложила на кровать, сделала массаж, натерла кремом, чмокнула в нос и велела засыпать.
Проснувшись утром отдохнувшим и бодрым, Стас поцеловал Анины руки и прижал их к лицу.
– Кнопочка, как ты догадалась вчера, что со мной лучше было не разговаривать? – поинтересовался он.
– Стасику мой, – ответила Анна, – если бы я стала мелькать у тебя перед глазами, да еще расспрашивать о том, что произошло, ты стал бы снова прокручивать в голове неприятные события, нервничать. И вся твоя злость могла бы выплеснуться на меня.
– Разве такое случалось? – удивился Стас.
– Вот и не надо, чтобы это когда-нибудь случилось.
– У тебя совершенно удивительные руки, – прошептал он, – ты мне очень напомнила мою маму. Она так же ворошила мне волосы, целовала в носик и говорила ласковые слова. Что-то я расслабился, старею, наверное.
С той поры его любимая Кнопочка иногда становилась для Стаса еще и мамой.
Оболенский лежал на кровати, смотрел в потолок и улыбался. Воспоминания были приятными и приносили душевный покой. Он не мог припомнить ни одной конфликтной ситуации или серьезной ссоры между ними. У Аннушки был редкий дар мягко обходить острые углы, в различных жизненных ситуациях.
Но, ведь была же какая-то причина, что она так спокойно и безропотно приняла их разрыв. Люсьена, в тот роковой день обронила фразу, что, значит, Анна смирилась. И опять возникает вопрос – с чем она смирилась? Может, Аня этого ждала? Но, какие у нее были основания? Что-то не складывалось в его схеме.
Встречаются двое уже немолодых людей, между ними возникает, казалось бы, полное взаимопонимание во всех отношениях. Оба умеют идти на компромисс, никто не пытается подчинить себе другого. Финансовые и сексуальные проблемы, вообще, отсутствуют. Тогда, что? Что, может стать причиной их расставания? Его безумная ревность? У Аннушки, которая умела и любить, и понимать, и прощать, должна быть на это какая-то более серьезная причина.
Стас вышел на балкон. Под ним простирался миллионами огней ночной Париж. Эйфелева башня сверкала во всем своем великолепии. Ночь была тихой и обворожительной, в черном небе
висела круглая луна. Полнолунье, – подумал Стас, самое время
выходить на прямую связь. Так он называл время медитации.
Утром Оболенский проснулся с совершенно ясным решением – срочно встретиться с Олесей, дочерью Анны. К счастью, в его мобильнике был номер ее телефона в Париже. Ему ответил молодой женский голос.
– Добрый день, – сказал он по-русски, – Оболенский побеспокоил. Могу я услышать Олесю?
– Добрый день, Станислав Георгиевич, – ответили ему с другого конца телефона, – я вас слушаю.
– Олеся, если вы знаете мое имя, стало быть, мне не надо объяснять, кто я такой и откуда?
– Не надо, – ответила Олеся, – мама о вас рассказывала.
– Олесенька, я в Париже. Могу я просить вас о встрече со мной?
– Без проблем, сегодня у меня выходной, подъезжайте.
Они договорились о встрече и через некоторое время, Стас сидел у нее дома. Олеся внешне мало походила на маму, но это была ее дочь. В движениях, в улыбке, в спокойном разговоре.
– Олеся, я очень надеюсь на вашу помощь, – сказал Стас.
– На помощь? – удивилась молодая женщина. – В чем?
– Вы, наверное, в курсе, что несколько месяцев мы жили с вашей мамой вместе. Скажите, что мама рассказывала обо мне?
– Да много, что рассказывала. Факты вашей биографии, что долгое время вы жили один, что ваш сын тоже живет в Париже.
– А что она говорила обо мне, как о человеке? – поинтересовался Оболенский.
– Знаете, Станислав Георгиевич, я могу сказать вам только одно – ничего плохого она о вас не говорила, только хорошее.
– Ну, а о причине нашей ссоры?
– Так, в общем, в двух словах, что вы приревновали ее, наговорили много неприятного и все.
Тогда Стас во всех подробностях описал Олесе события того рокового дня.
– Я никак не могу понять, – сказал он, – почему ваша мама, так спокойно отнеслась к нашему разрыву? Ведь она любила меня и, как мне казалось, очень любила.
– Она и сейчас вас любит, я не сомневаюсь, – ответила молодая женщина. – А меня вот, какой вопрос интересует, – почему, если вы, как мама говорила, экстрасенс и, чуть ли, не ясновидящий, поверили клевете?
– Знаешь, Олеся, когда бог хочет наказать, он отбирает у человека разум. Мои мозги просто помутились, наверное.
– Моей маме, как-то на мужчин в жизни не везло. Это бывает. И когда она встретила вас, то не могла поверить в свое счастье. Мне кажется, что она все время ждала какого-то подвоха. Мама мне говорила, что у вас с ней все складывается слишком хорошо и гладко, а так в жизни не бывает. Потому, что так не может быть никогда.
Они еще долго разговаривали с Олесей о матери. Стас пригласил ее с мужем в русский ресторан, которым владел его сын. В дальнейшем, Анечкина дочь с мужем очень подружились с семьей Юры.
Вернувшись в отель, Оболенский вышел на балкон и закурил. Так, вот в чем дело, – думал Стас. Значит, у Анюты в подсознании сидела мысль, что вся эта идиллия скоро кончится и она, внутренне, готовила себя к этому. Но, как известно, мысль материальна. Сама, того не подозревая, Кнопочка спрограммировала ситуацию.
Так, – думал Стас, теперь надо решить, что делать, чтобы все исправить. Он набрал номер телефона Шуры, ответила Люсьена.
– Стасюля! Привет, дорогой! Ну, как ты там? Когда тебя ждать домой? – поинтересовалась она.
– Спасибо, хреново, – ответил Стас. – Буду, наверное, дней через десять, не раньше.
– Ой, в Париже и хреново, что так?
– Да понимаешь, выхожу ночью на балкон, внизу Париж, в небе луна, а мне на эту луну волком выть хочется. Хочу домой, хочу поесть Анюткиных беляшиков, нашей рыбки и прижаться к любимой попке своей Кнопочки. Кстати, она у тебя так и не появлялась, не звонила?
– Да как тебе сказать, – ответила Люся, – вообще-то, мы недавно с ней встретились в магазине, и я затащила ее к нам. Часа три сидели, болтали.
– О чем?
– Ну, о чем мы можем с твоей Кнопочкой болтать? О ней, о тебе, конечно, о вас.
– Люся, – взмолился Стас, – не томи, что она говорит обо мне?
– Ой, Господи! Я ей поклялась, что ничего тебе рассказывать не буду.
– Люсенька, милая, ну по-родственному, – простонал Оболенский, – она вспоминает меня? Скучает, хоть немного?
– Кстати, а почему ты ей сам не позвонишь?
– А что я ей могу сказать? Банальное: "Я тебя люблю!". Я ей, между прочим, сразу из Испании звонил. Из Лондона два раза, так она трубку бросает.
– Значит, тогда еще рано было, она еще не созрела для разговора с тобой, – ответила Люся. – А теперь, я думаю, в самый раз. Но, если ты протянешь еще десять дней, то, может быть, станет поздно. Стаська, я тебе расскажу то, о чем обещала не говорить, но ты меня не выдавай.
– Могила, Люсенька! Могила! Клянусь!
– Так вот, слушай. Пришли мы к нам домой, чай пили, болтали, вдруг слышу, мой мобильник звонит, а я его в гостевой комнате оставила. Зашли туда, я поговорила с дочерью и потом вижу, что Анна подходит к стулу, на котором висела рубашка. Я думала это Шуркина. А она эту рубашку прижимает к лицу и говорит: "Это Стаськина рубашка, это запах его тела, я его чувствую". И вот тут у нее слезы градом потекли. В общем, забрала она у меня твою рубашку, сказала, что стирать не будет, а будет с ней спать и вдыхать запах твоего тела.
Еще вот, что я хочу тебе сказать. Вы два дурака. Один в Париже на луну воет, а другая спит с его рубашкой в обнимку. Звони ей немедленно, говори, что хочешь. А лучше всего, бросай ты все и приезжай. Докажи женщине, что она тебе дороже всяких денег. Понял меня? – закончила Люся.
– Люсенька, ласточка, спасибо тебе. Целую! – радостным голосом прокричал Стас и положил трубку.
Господи, – подумал он, какое простое решение – взять и прилететь. Набрав номер телефона Анны, он молился, чтобы она оказалась дома.
– Анечка, только, пожалуйста, трубку не бросай, – сказал он, услышав ее голос.
– Хорошо, – ответила Аня.
– Кнопочка, как ты там? – спросил Стас тихим голосом.
– Как всегда – лучше всех, – так же тихо, ответила Анна.
– А мне вот здесь – хуже всех, – продолжил Стас, – я так по тебе соскучился, что вою на луну. Еще, я познакомился с твоей дочерью и ее мужем.
– А зачем ты с ней знакомился?
– Встретились, поговорили о тебе, она мне давала твои стихи почитать. Я познакомил их с семейством моего сына.
– Нет, я все-таки не пойму, зачем тебе это надо?
– По-моему, я произвел на твою дочь хорошее впечатление, – не обращая внимания на ее вопросы, продолжил Стас. – Надеюсь, что она будет моей союзницей и поможет нам, наконец, помириться.
Анна молчала.
– Анечка, почему ты молчишь? – встревожено спросил Оболенский.
– А что бы ты хотел от меня услышать? – поинтересовалась Аня.
– Одну единственную фразу, что ты меня ждешь. Хотя бы это.
Несколько минут в трубке было молчание.
– Приезжай скорей. Я тебя очень жду, – сказала Анна почти шепотом и положила трубку.
Когда Оболенский принимал решение, он немедленно приступал к действию. Завтра я буду у твоих ног, Кнопочка моя, – думал Стас, набирая номер телефона аэропорта.
