Текст книги "Любви все возрасты покорны (СИ)"

Автор книги: Татьяна Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

На лоджию заглянула Анна.

– Что-то вы долго, мы уже все поужинали и ждем вас, – сказала она.

– Анюта, принеси мне сигаретку, пожалуйста, – попросил Стас.

– У меня есть, давай вместе покурим.

Лена вышла с лоджии и зашла на кухню. Люсьена домывала посуду.

– Леночка, мы вас заждались, что он там тебе рассказывал?

– Ой, Люсьена, извините, но я не могла его прервать. Оболенский рассказал, как он пережил гибель жены и как сумел прийти в себя.

– Лена, Стас тебе об этом рассказал? – удивилась Люся, – ну, значит, он проникся к тебе большим доверием.

– Знаете, Люсьена, я думаю, сегодня не стоит продолжать съемку. Пусть он успокоится.

– Я тоже так думаю. Что они там делают?

– Станислав Георгиевич попросил сигаретку. Курят на лоджии.

– Ну, если закурил, тогда действительно пора заканчивать, – заключила Люся. – Я сама, как вспомню, что с ним тогда было, мороз по коже.

На кладбище народу пришло – море. Иринка ведь спасла целую группу трехлеток. Во время пожара на первый этаж спуститься было невозможно, и она выкидывала ребятишек на брезентовые растяжки со второго этажа. Вторая воспитательница и нянечка взяли на руки по ребенку и с ними выпрыгнули. А Ира выкинула последнего малыша и сама уже вывалилась из окна, объятая пламенем. Поэтому ее и хоронили всем городом.

Стас сначала не в себе был. Люди говорили, что надо же, даже слезинки не пролил. А на кладбище, когда стали горсти земли в могилу бросать в него, как бес вселился. Он раскидал всех, кто стоял с лопатами, кричал, бился о застывшие глыбы головой. Все лицо себе разбил. У него до сих пор шрамы на лбу и подбородке остались.

Обрыдались все, глядя на его отчаяние. На кладбище просто вой стоял от многоголосого плача. Ой, лучше не вспоминать, – со вздохом, махнула рукой Люся.

– Стаська ведь, вообще, практически не пьющий мужик. У них и в семье это было не принято. После гибели Иры месяц пил беспробудно, но вот встал на тормоз и все. Сейчас после баньки кружку пива или сухого винца по случаю, это все, что он себе позволяет. Ну, вот еще, если очень устал, пару рюмочек хорошего коньячку. Коньячных рюмок, которые с наперсток. Шурик у меня иногда позволяет себе малость расслабиться, так Стас на него потом целый день бухтит, – усмехнулась она.

Вошли Анюта с Оболенским.

– Станислав, все устали, давайте продолжим завтра, – предложила журналистка.

– Давайте, – ответил Стас. – А ужинать не будешь? – Я так хотел тебя удивить.

– Нет, я в гостинице поем и посмотрю, что у нас записалось. Извините уж меня, в другой раз.

– Хорошо, Лена, но завтра не раньше 18 часов. У меня много дел намечено.

– Договорились, во сколько нам подойти?

– Сделаем так, где-то в районе 18 – 18.30, Виктор подъедет к гостинице и свяжется с тобой по мобильнику.

– Да не надо машину, мой оператор привык таскать на себе свою аппаратуру. Здесь же два шага идти, – возразила Лена.

– Лена, будьте готовы и ждите звонка. Все! Я сказал! – заключил Оболенский.

Глава 3

На следующий день, когда все расположились на своих местах, съемка продолжилась.

– Скажите, Станислав, – начала журналистка, – неужели, за все эти годы вы не встретили женщину, на которой захотели бы жениться? Ни разу не влюбились?

– Ой, Леночка, должен тебе признаться, что я далеко не ангел, – с иронической усмешкой, ответил Оболенский. – Ну, прямо скажем, с ангелом близко не стоял, – добавил он. – Женщин у меня было много, даже очень много. Первое время, когда мы с Юрой остались одни, мне было, конечно, не до этого. Однако я был молод, горяч и женщины меня, вообще-то, любили. Правда я практически никогда не приводил их домой.

– А почему? – удивилась Лена.

– Вначале, чтобы не травмировать сына, а потом это как-то вошло в привычку. У меня для встреч была отдельная квартира. Когда женщина попадает в дом к одинокому мужчине, она сразу начинает чувствовать себя немного хозяйкой. Пытается что-то переставить, переделать, приготовить еду и т. д. А у нас с сыном сложился свой мужской уклад. Я не совался без надобности в его комнату, а он никогда ничего не трогал без моего ведома в моем кабинете.

Кстати, я очень педантичен и люблю, чтобы все лежало на своем месте. Даже в темноте могу найти в своем доме, что угодно

– ножи, ключи, ножницы и любой другой инструмент. Правда моя Кнопочка внесла некоторый сумбур в мои старые привычки, – Стас покосился на жену, – но я не в обиде.

Что касается влюбиться, – он на минуту задумался, – наверное, влюблялся и порой очень страстно. Но страсть, как известно, имеет обыкновение проходить. И тогда возле тебя должен оставаться человек, с которым тебе просто хорошо и комфортно жить рядом. У меня это как-то не получалось.

Вообще, ты задала мне щекотливый вопрос, – улыбнулся он.

– Если я тебе отвечу на него откровенно, то буду выглядеть, мягко говоря, не очень, в глазах телезрителей.

– Хорошо, Станислав, если не хотите, можете не отвечать.

– А хотя, почему бы и нет? – неожиданно, согласился Стас.

– Может, мои откровения послужат уроком для некоторых мужиков, – произнес он.

– Иришка погибла в феврале, в мае, я отвез сына к бабе Лизе. За три летних месяца я защитил диплом, обустроил новую квартиру и сразу поступил на заочное отделение Московского юридического института.

– Извините, Станислав, а почему вы решили поступить на юридический?

– Лена, об этом потом. Я загрузил себя до предела совершенно осознанно. Мне нужно было вывести из шокового состояния себя и сына, научиться вести домашние дела и не снижать набранный темп в работе.

В первые годы мне было не только не до любви, но даже не до симпатии. Женщины у меня, конечно, были, но это так – случайные связи. Я не пускал женщин к себе в душу. И совсем не потому, что считаю себя необыкновенным и особенным. Скорее наоборот. Я не кокетничаю, поверь, – искренне произнес Стас, глядя на Лену.

– У меня довольно тяжелый характер. Надо признать, что я очень упрямый, можно сказать даже вредный, – с ироничной улыбочкой признался он. – Мне казалось, что я не способен сделать женщину счастливой.

Жизнь складывалась так, – продолжил Оболенский, – что мне приходилось постоянно ставить перед собой очередную задачу и добиваться ее осуществления. Всегда что-то преодолевать и принимать решения. Мне было некогда, а может быть, просто не хотелось, – слегка усмехнулся он, – прислушаться к женщине, попытаться ее понять.

С годами я уже не заводил случайных связей. В Тюмени, Питере, Москве, т. е. в городах, куда я часто ездил в командировки, у меня были постоянные любовницы. Мне хотелось после напряженной работы праздника для души и для тела. Я приезжал к женщине еще не старый, с деньгами, с подарками, с цветами. И устраивал праздник себе и ей.

Одна моя московская приятельница очень хотела посмотреть Париж, свозил я ее туда на пять дней. Жили в пятизвездочном отеле, проблем никаких. Хочешь посмотреть музеи – пожалуйста, Эйфелеву башню – ради бога, настоящую французскую косметику – хоть килограмм. Привез я ее обратно в Москву, уехал домой, и думать забыл, а как себя чувствует женщина после такого праздника? Когда она вернулась к своим повседневным заботам и проблемам.

Если мужчина приезжает к женщине не один год, выполняет, казалось бы, все ее желания, возит в Париж, на Канары, на Мальту, значит, он что-то к ней определенно испытывает. Сейчас я думаю, что именно так полагали мои подруги. Я вселял в женщину надежду, а сам забывал о ней сразу же, когда возвращался домой. Пока мне вновь не предстояла командировка в ее город.

Главным в жизни для меня был сын. Он был рожден мужчиной, и я должен был, по моему убеждению, сделать все, чтобы он таковым и стал. Я старался быть для него не только отцом, но и другом, всегда быть в курсе его, вначале детских, а потом юношеских проблем.

А вот, если женщина пыталась загрузить меня своими, какими-либо серьезными проблемами, мне это очень не нравилось, и я хитро и ловко научился уходить от подобных разговоров. Хотя я и тогда понимал, что это довольно жестоко, но ничего не хотел менять. Я привык так жить, и меня такое положение дел устраивало.

– Станислав, неужели никто из ваших женщин не заводил разговоров о женитьбе? – удивилась Елена.

– А для всех я был женат, – ответил Оболенский. – В командировки я надевал обручальное кольцо. И всем говорил, что разводиться не собираюсь, т. к. занимаю высокую должность и являюсь членом партии. Развод помешает моей карьере.

– Вы были членом партии? – поинтересовалась журналистка.

– А как иначе? – удивленно поднял брови Оболенский. – Какую карьеру можно было сделать в те времена без этого? – добавил он.

– Вот так и жил. Кстати, если я понимал, что женщина начинает прирастать ко мне всей кожей, всей душой, я прерывал эту связь сразу же.

– Почему?

– Лена, если тебе дают деньги в долг, то вернул и все, нет проблем, свободен. А вот если тебе отдают душевное тепло, сердечную привязанность – это другое дело, – задумчиво покачал он головой. – А ты чувствуешь, что тебе нечего дать взамен, то надо бежать без оглядки. Я должником быть не привык.

– Как-то вы все раскладываете по полочкам, Станислав Георгиевич! – заметила журналистка. – Когда человек страстно влюблен, он не в состоянии хладнокровно оценивать ситуацию. Поддается велению сердца, и ни о чем не думает, – добавила она.

– Леночка, страсть, это не веление сердца, это веление плоти, – усмехнулся Оболенский. – Конечно, я поступал жестко. Но ты подумай, были бы эти женщины счастливы в браке со мной?

Сколько будет существовать мир, столько люди будут ломать голову – откуда берется эта любовь и страсть? И куда она, родимая, уходит со временем? Почему любят, как правило, не за что-то, а вопреки всему? Согласна?

– Пожалуй, – ответила Елена. – И все-таки я с сожалением думаю, сколько женских сердец вы разбили, коварный обольститель? – с насмешливой улыбкой заметила она.

– Может и так, а может, этих женщин Господь оградил от такого "сокровища", как я. Была со мной одна история, Анюта в курсе, поэтому я могу вкратце рассказать об этом тебе.

Еще совсем молодым, не было и тридцати лет, казалось, страстно был влюблен в женщину! Она жила в Тюмени и, кстати, знала, что я не женат. Я от одного звука ее голоса по телефону приходил в полную "боевую готовность", – с усмешкой произнес Оболенский. – Мог сорваться с работы в любой момент и примчаться к ней в Тюмень. Нагло врал руководству, чтобы отпроситься с работы. Придумывал самые невероятные предлоги.

Поехали вместе с ней в отпуск в Сочи. На обратном пути заехали в Анапу забрать от бабушки Юрку. И матери, и сестре Ольга очень понравилась. А главное, с сыном они подружились. Маманя каждый вечер нашептывала мне на ухо: "Сыночка женись! Оленька умная, красивая, добрая. Юрочке хорошей матерью будет. Тебя сильно любит, она сама мне призналась. Женись, не пожалеешь!"

И сестра ей подпевала, – добавил он.

– А я вот провел с ней один месяц день за днем, и куда вся страсть испарилась, бог его знает! Ходит она передо мной в моей рубашке на голое тело, а у меня никаких эмоций, ничего не шевелится. Хотя ведь с ума сходил одно время, чуть сознание не терял от нее в постели.

В конце концов, поймал себя на мысли, что считаю дни до окончания отпуска. Придумав предлог, даже билеты поменял, чтобы улететь пораньше. Вот такие дела! Понял, что надо расставаться, но повода для разрыва отношений не было ни малейшего.

– Ну и как вы решили эту проблему? – поинтересовалась Лена.

– А очень просто, – усмехнулся Стас. – Оболенский же хитрый мужик. Дама, с которой я ездил в Париж, писала мне письма в Тюмень на "до востребования". Сначала на глазах у Ольги я получил на главпочтамте письмо, а затем "спрятал" его так, чтобы та нашла.

Прочитав письмо, она узнала, что уже будучи знакомым с ней, я возил кого-то в Париж. В послании были восторженные воспоминания об этих изумительных днях, прочие любовные излияния и грандиозные планы на будущее.

Ольга устроила мне бурную сцену ревности. Улики были на лицо, я, естественно, во всем признался, но и не раскаялся. Женщина оскорбилась и в полной уверенности, что это она меня бросила, ушла, хлопнув дверью.

– Да, Станислав, вы оказывается фрукт еще тот, – заметила журналистка.

– Лена! Ты думаешь, мне женщины никогда не делали больно? Можно подумать, прямо все кругом в меня влюблялись, а я этакая неприступная крепость! Как бы не так! Получал и я щелчки по носу и весьма ощутимые. Мужику за подлость хоть в лоб дать можно, а женщине? – спросил Стас. – Утерся и пошел!

– Неужели? – с недоверием поинтересовалась журналистка. – А поконкретней.

– Конкретней? Пожалуйста, – согласился мужчина.

– Единственный раз у меня была мысль жениться. Где-то лет в сорок. Закончилось это ужасно, – иронично усмехнулся Оболенский. – Ларисе было чуть за тридцать лет. Работала в нашей же системе и занимала довольно высокую должность. Наш город не Москва и даже не Тюмень, и о наших отношениях стало всем известно. Тогда я предложил Ларисе жить у меня. Мы прожили вместе месяцев шесть, и я всерьез подумывал о женитьбе. У нас было много общего. Я мог посоветоваться с ней по работе, она была прекрасной хозяйкой, вполне устраивала меня, как женщина.

Существовала одна проблема, ей очень хотелось иметь ребенка. Со своим первым мужем она развелась т. к. у них не было детей. Муж не желал обследоваться, а у Ларисы со здоровьем все было в порядке. Мне необходимо было как-то объяснить, что от меня детей у нее тоже не будет. Сразу я этого не сказал, а потом все тянул. Я был очень привязан к ней и не хотел, чтобы она уходила.

В один прекрасный день, – продолжая улыбаться, рассказывал он, – когда ее не было дома, нахожу на столе направления на анализы и справку из женской консультации о беременности у Ларисы 5–6 недель. Я в шоке! Отмотал в голове события пятинедельной давности и вспомнил, что улетал в Тюмень на три дня.

Пришла Лариса и на мой вопрос ответила, что сегодня была в гинекологии и вечером собиралась меня обрадовать. Она сразу категорически заявила, что аборт делать не будет. Тогда я молча показал ей справку из военного госпиталя, где мне делали операцию, в которой указывалось, что я стерилен.

Оказалось, что во время моего отъезда Лариса заходила по какому-то делу к бывшему мужу. Что у них произошло, и как они оказались в постели, я разбираться не стал. Но факт оставался фактом, Лариса забеременела. Вопрос о женитьбе отпал сам по себе.

Надо сказать, что чувствовал я себя прескверно, – усмехнулся Стас. – Вроде женщины, в плане секса, на меня никогда не обижались. И уезжал я не на три года и даже не на три месяца и вдруг такое. Мое мужское самолюбие было уязвлено.

Но оказалось, что кошмар только начинался. Когда у нее стал расти живот, меня все кругом осудили. Говорили, что Оболенский сделал ребенка и выгнал бедную женщину. Времена были другие, и нас вместе с ней даже на партком вызывали. Надо отдать ей должное, Лариса заявила, что ушла от меня сама и претензий ко мне не имеет. А когда она родила рыженькую девочку, у нее бывший муж рыжий, на меня стали смотреть с сочувствием. Муж забрал ее с ребенком сразу прямо из роддома.

Так вот значит, почему Оболенский не женится, – решили все, оказывается, он уже ничего не может. Если учесть, что к тому времени я был директором довольно крупного подразделения, каждый день приходилось встречаться со многими людьми, мне казалось, что я читаю в их глазах насмешку. Мне передали слова одного из моих замов, что, дескать, уработался господин Оболенский, сам пашет, как экскаватор и другим продыху не дает. Вот бог его и наказал, импотентом сделал.

А ведь бог-то меня действительно наказал, – с усмешкой заметил он, – только в другом смысле. Со временем я стал замечать, что чем удачнее у меня складываются дела в бизнесе, тем меньше становится шансов встретить женщину, которая любила бы меня, а не мои деньги.

К пятидесяти годам я вдруг понял, что Стаса то больше нет. Стасик давно вырос и даже уже состарился. Остался состоятельный, но далеко не молодой господин Оболенский. И хотя было достаточно много женщин, желающих выйти за меня замуж, в первую очередь, это был чисто меркантильный интерес. Я убедился в этом не единожды. В конце концов, я принял это, как данность. И предпочитал связь с замужними женщинами, по отношению к которым, в принципе, не имел никаких обязательств.

Я понял, что бог наложил на меня карму за мой эгоизм, мое равнодушие по отношению к женщинам в прошедшие годы. Вся моя энергия всегда была сосредоточена на одном – сын, работа, бизнес, деньги. С женщинами я только отдыхал и расслаблялся, а потом вновь с головой уходил в работу.

– Станислав, – обратилась к нему журналистка, – вы состоятельный человек, а как вы считаете, вас можно отнести к, так называемым, "новым русским"?

– Да нет, Леночка, я не "новый русский", – лукаво прищурившись, ответил ей Стас, – Я С Т А Р Ы Й Х И Т Р Ы Й

Е В Р Е Й. Уж такой, какой есть.

Хотя отец уделял мне достаточно много внимания, но он больше учил меня различным мужским премудростям. Учил метко стрелять, рыбачить и варить настоящую рыбацкую уху, чинить различные электроприборы. Мы вместе с ним строили на охотничьей заимке домик и баньку.

А моим духовным наставником был дед Моисей. Он вложил в меня очень много. Все, что во мне есть хорошего, а может и плохого, передалось мне от деда. Он заложил в мое подсознание жизненную программу, и я до сих пор придерживаюсь многих принципов, которые внушил мне дед.

– Расскажите мне о нем, – попросила Лена.

– Леночка, давайте тогда на сегодня съемку закончим, – предложил Станислав. – Я все-таки хочу угостить тебя своим фирменным блюдом, а за ужином, если тебе интересно, поговорим о деде Моисее. Тем более, что эта информация не для твоей передачи.

– Хорошо, я согласна.

Все прошли в столовую, Анна накрыла на стол и Оболенский начал свой рассказ:

– До войны у деда Моисея было пятеро сыновей и пятеро внуков. Четыре сына погибли на войне, а их семьи сгинули в Бабьем Яру. Мой будущий папа вернулся только в 1946 году. После тяжелого ранения он почти год провел по госпиталям. Вернулся, встретился с моей будущей мамой и собирался жениться. Но дед требовал, чтобы он взял в жены невесту его погибшего брата из еврейской семьи.

Моя мама выросла в русской семье, и никто не знал, что она еврейка и приемная дочь. В свое время ее родители стали жертвой еврейского погрома, а маленькую Лизу Цукерман спрятала русская женщина. Девочку удочерили и дали фамилию и отчество приемного отца.

Впервые, папа ослушался воли моего деда. Забрал свою невесту и уехал из Анапы на Тюменский Север. Бабушка Софа была в отчаянии, единственный, оставшийся в живых сын, покинул родной дом. А когда она узнала, что молодые ожидают прибавления семейства, то заявила мужу, что уезжает к сыну няньчить внуков.

Воля старого Моисея была сломлена. Так, перед самым моим появлением на свет, бабушка с дедом приехали к моим родителям. Вначале жили все вместе, но так как дед был опытным бухгалтером и, несмотря на возраст, работал, то вскоре они получили свою квартиру.

После моего рождения ненадолго приезжала моя вторая бабушка. Тогда-то она и рассказала, как появилась в их семье девочка Лиза. Для деда это был бальзам на душу, – усмехнулся он.

– Его внук оказался чистокровным евреем. Мама рассказывала, что дед мог часами сидеть возле моей кроватки и бормотать что-то под нос на иврите. Купал меня, гулял и, вообще, готов был не выпускать внука из рук.

Через два года у меня появилась сестренка Соня. Сонька была первой внучкой у деда, и он ее безумно баловал. Со мной, как с будущим мужчиной, он был строг и даже суров. Когда я был маленьким, меня очень злило, почему сестре можно было верещать, сколько душе угодно, подглядывать за нами с Шурой и ябедничать, а мне нельзя.

В детсад мы с Шуркой никогда не ходили, нас оставляли на бабушку с дедом, и он воспитывал из нас мужчин. Но, когда я чуть подрос, наедине со мной дед внушал мне еще и другие истины, предназначавшиеся только для моих ушей, – заметил Станислав.

– Все люди для деда Моисея делились на две категории – евреев и всех остальных. Запомни, говорил он мне, ты еврей, значит, в какой бы стране ты не жил, тебя всегда будут стараться оттеснить в сторону. Если хочешь выбиться в люди, стать большим человеком, то в любом деле, чем бы ты ни занимался, ты должен быть лучшим.

Я очень быстро понял, что для того, чтобы стать лучшим, надо пахать, пахать и еще раз пахать. Будь хоть семи пядей во лбу, не будешь трудиться, лучшим не станешь. То есть, дед изначально выработал во мне привычку все делать с полной отдачей.

Он очень гордился своей фамилией. Нарисовал генеалогическое дерево и знал своих предков в седьмом колене.

Во мне сосредоточилась вся его надежда на продолжение фамилии Оболенских. Ведь в результате войны, его род чуть не прервался.

Одним из важных его принципов был – надейся только на себя. Тебе никто ни в чем не поможет, – говорил он. Твой папа честный и порядочный человек. Сегодня он руководитель, но он коммунист. Коммунистическая идеология скоро лопнет, и он станет никем. Это ты обязан быть опорой отцу в старости. И это было сказано в шестидесятые годы, когда никто в нашей стране и не предполагал о грядущих переменах.

Когда я учился в старших классах, он читал мне целые лекции по политэкономии капитализма. Что такое капитал и прибыль тогда не очень укладывалось в моей голове, но на подкорку записалось. А когда предсказанные дедом изменения начали воплощаться в жизнь, все всплыло в памяти, и я быстрее многих сориентировался в обстановке.

Но это позже, а в детстве дедовы наставления о том, что евреев все не любят, приносили мне только неприятности, – продолжал рассказывать Оболенский. – В силу того, что я чуть ли не с первого класса таскал за Иринкой ее портфель и проявлял к ней повышенные знаки внимания, то частенько становился предметом насмешек своих сверстников. Я считал, что надо мной насмехаются потому, что я еврей. Хотя сейчас понимаю, что пацанам было совершенно наплевать кто я – еврей, татарин, узбек или китаец. Таскается наглаженный, начищенный отличник, как тень за девчонкой, вот они и смеялись надо мной. Мне было обидно, и я сразу лез в драку. Но что я мог? – усмехнулся Стас. – Изящный, интеллигентный мальчик, который занимается музыкой и бальными танцами, против дворовых мальчишек. Уж с фингалами-то я походил.

Тогда и решили мы с Шурой бросить танцы и записаться в спортивную школу. Шурик мой, вообще, страдал ни за что. В драку лез я, а он естественно, не мог оставаться в стороне.

После бальных танцев, – с сомнением произнес Стас, – стать лучшим в секции бокса, задача вряд ли выполнимая. Дед сделал мне "грушу", подвесил в моей комнате, и я часами лупил по ней, представляя, что это мои обидчики. Когда мы с Шурой впервые пришли на тренировку, кто-то назвал нас задохликами. Это только подогрело наше упрямство.

Отец принес мне, какую-то книжку, в которой рассказывалось о больном и слабом американском мальчике, который, занимаясь по предлагаемой системе, стал чемпионом мира по культуризму. И мы до седьмого пота накачивали себе мускулатуру. Шура занимался этим из азарта и интереса. А я, честно говоря, вынашивал в душе мечту – повергнуть в прах всех своих насмешников.

Наше упорство принесло свои плоды. К пятнадцати годам в нашу сторону не решались рыпнуться даже ребята гораздо старше. Мы оба высокие, накачанные, знаем приемы карате и другой борьбы, и всегда вдвоем.

Т.к. все, чем занимался, я делал в полную силу, то у меня, практически, очень даже неплохо и получалось. В результате в подростковом возрасте я был просто несказанно самоуверен. В 13–14 лет я считал, что все могу. Ну, абсолютно все. Я самый умный, самый сильный и все будет так, как я захочу.

Жизнь, конечно, внесла свои коррективы в мое представление о собственной персоне. Со временем я понял, что преодолевать трудности, добиваться выполнения поставленной задачи и стараться во всем стать лучшим я должен не потому, что еврей, а просто потому, что мужчина. Национальность не имеет, вообще, никакого значения. Все зависит от того, насколько ты сам себя уважаешь и веришь в свои силы.

Сейчас я о многом мог бы поспорить со своим дедом Моисеем, но в то время он был для меня непререкаемым авторитетом. И все-таки я очень благодарен ему за то, что он заложил в меня стержень, который помог мне выдержать многие удары судьбы, – твердо сказал Оболенский.

– А еще, – продолжил он, – от деда мне передались его экстрасенсорные способности и его интерес к Тонкому Миру. Я много читал эзотерической литературы, интересовался космоэнэргетикой, реинкорнацией и прочими вещами. Все это нельзя пока доказать, но нельзя и опровергнуть.

Я лично, свято верю, что жизнь человека тесно связана с влиянием Космоса. Эта связь есть, и я в этом не единожды убедился. Я регулярно занимаюсь медитацией и, по-моему, научился выходить на прямую связь со своим ангелом-хранителем. Мой "третий глаз" очень зоркий и он всегда открыт, даже когда я сплю, – с хитрой улыбкой произнес Стас.

– Вы меня очень удивили, Станислав, – вмешалась журналистка. – После нашей первой встречи в офисе я сразу поняла, что вы очень сильный и уверенный в себе человек. Но то, что вы сверхчувствительный, занимаетесь медитацией и верите в существование Тонкого Мира не подумала бы никогда.

– Не знаю уж сверхчувствительный или нет, – возразил Оболенский, – но присутствие рядом своей жены я ощущаю совершенно явно, даже не видя ее, – добавил он. – Проходя мимо окон нашей квартиры, находящейся на третьем этаже, я точно могу сказать, в какой из комнат находится в данный момент моя Кнопочка. И еще по имени и дате рождения, написанные собственной рукой незнакомого мне человека, я могу довольно много сказать о нем.

– Да не может быть, – удивилась Лена.

– Хорошо, давай проверим мои способности, – с улыбкой предложил Станислав. – Вот тебе лист бумаги. Напиши на нем свое имя, дату рождения и одно предложение, хотя бы из трех слов.

Лена сделала то, что он сказал, и с интересом ждала, что будет. Оболенский посмотрел на лист бумаги, сделал какие-то вычисления и положил ладонь на лист.

– Лена, ты такая молодая, а у тебя ведь проблемы с сердцем. Есть такое дело?

– Да, вы правы, – недоуменно пробормотала журналистка.

– И еще обрати внимание на почки, обязательно. Часто ты испытываешь боли в предплечье, которое повредила довольно давно. Больше я пока проблем со здоровьем у тебя не чувствую.

А в жизни, – Стас внимательно всматривался в лист бумаги, – в жизни, наверное, ты часто конфликтуешь со своим начальством. У тебя явные признаки лидера.

Вот недавно в твоей жизни произошло очень приятное событие, на которое ты уже не надеялась. Далее, у тебя довольно длительная полоса везения. Но это так, на скорую руку. Если хочешь, я сделаю тебе полную диагностику и даже скажу, каких витаминов не хватает твоему организму.

– Хочу, – ответила Лена, – но я все равно не могу в это поверить. Хотя с сердцем у меня действительно не все в порядке, а плечо я вывихнула еще в школе и оно в непогоду ноет. Со своим шефом мы частенько спорим до хрипоты по поводу моих проектов. И радостное событие у меня было, накануне моего отъезда в Тюмень.

Скажите, а вы где-нибудь этому учились? – поинтересовалась журналистка. – Может быть, посещали специальные курсы по ясновидению?

– Лена, я слишком занятой человек, чтобы тратить свое время на какие-то курсы, – ответил Оболенский. – Всю эту науку я изучал самостоятельно по книгам. Видимо, есть у меня все-таки на это дело дар божий. Слава тебе, Господи! – улыбнулся Стас.

– Вам, наверное, легко живется с такими способностями, Станислав.

– Да нет, Леночка, мои способности ничуть не облегчают мою повседневную жизнь, – заметил он. – Но вот будущую встречу с Аннушкой я предчувствовал. Вернее я предчувствовал скорое кардинальное изменение своей жизни. У меня в Тюмени было три квартиры, которые я, неожиданно для себя самого, вдруг решил продать и купить одну большую в элитном доме. В ходе этой, так сказать, операции, я и встретился со своей будущей женой Кнопочкой, – сказал Стас, обнимая и прижимая к себе Анну.

– Мне, пожалуй, пора идти, – сказала Лена. – Давайте встретимся завтра и поговорим с вами и вашей Кнопочкой. Кстати, а почему вы так ее называете? Если не секрет.

– Да потому, что она такая маленькая, как кнопка. И так уж она прикнопилась к моему сердцу, что это имя ей очень подходит. Завтра суббота и я хочу пригласить тебя в наш загородный дом. Это место имеет немаловажное значение в развитии наших отношений с Анечкой.

На том и порешили.