Текст книги "Пустите детей"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
– Ну почему?! – все, удержать рыдание не удалось.
Алваро прячет лицо в ладони, прижимается к лавке, и плачет, какой-то частью сознания понимая, что это – тоже элемент дрессуры, что де Сандовал совершенно нарочно доводил его до срыва, и юноша отчасти благодарен, но ему стыдно... и смешно от этого стыда, потому что "мужчины не плачут" – глупость того же порядка, что и штампы про кровавую смуту. Одна половина Алваро жаждет утешения, просит – до предвкушающей дрожи в спине, – ласки, отцовской или братской, ладони на голове, возможности выплакаться на руках Рауля. Другая отрешенно оценивает эту идею, ее суть, смысл и происхождение... фиксирует все стадии: молчаливую, плечами и лопатками, просьбу приласкать, ожидание, разочарование, злобу, опустошение. Второй половине Алваро противно смотреть на первую, но с ней приходится сосуществовать, потому что рыдающий щенок сильнее, живее, а Алваро-разумному почти никогда не удается взять на себя контроль... но, может быть, после этой истерики получится. Если сеньор де Сандовал не помешает.
Директор, должно быть, хороший психолог – он даже не двигается, лежит, запрокинув руки за голову, и смотрит в потолок.
Джастина
Чем я занимаюсь, улыбается Джастина, ну чем я занимаюсь, когда надо работать. Восемь часов моего дневного труда оплачены Мировым Советом, и оплачены вполне прилично, так что ответной любезностью с моей стороны было бы эти восемь часов посвящать делам служебным, а не упихиванию слов в подобия строф, но сама собою, из пустяка, образуется рифма, складывается строка, вылетает ритм – дробью из-под каблука... Хватит. Звукоподражание – удел попугаев и прочих пернатых, а слова на невольно подхваченный чужой ритм, на простенькую легкую рифму можно наматывать очень долго... долго и бессмысленно.
В стихах должен быть смысл. Их нужно делать. Руками. Делать, строить, проектировать, а не попросту лепить один образ к другому, и так – пока фантазия не иссякнет. Это умеет Франческо, он – умеет, и подражать ему бессмысленно, а навязчивый ритм, да что там – ритм, еще и стиль, манера... Копировать это попросту пошло. Попугайничать нехорошо, и нехорошо весьма. И нужно работать. Вот только не над чем. Во Флоресте все неприлично спокойно. Никаких нарушений, преступлений и прочих деяний, находящихся в компетенции наблюдателя Мирового Совета. Редкостное безобразие. То есть, редкостная идиллия. Ни один водитель корпорации не задавил старушку, переходившую улицу на зеленый свет. И ни один радикально настроенный представитель местного населения не толкнул ту старушку под колеса машины, принадлежащей корпорации. Прямо-таки свинство с их стороны... сговорились, что ли? Никто не желает правонарушать и преступать рамки.
Надо понимать, все готовят нечто особенное, масштабное и эпическое. Дабы скрасить бедной Джастине последний месяц на посту. Чтобы госпожа Фиц-Джеральд уходила в отставку с радостным воплем "ну наконец-то ваши проблемы не имеют ко мне отношения!". С них ведь станется, что с местных радикальных элементов, что со злобно гнетущих неоколониальных интервентов. Приметы XIX века – элементы, интервенты, скучающие дамочки-поэты, бесцельно изводящие дискеты и букву эн теряющие где-то; стоп.
Кнопка селектора мягко скользит вглубь, нехотя, словно пытается утопиться в воде Мертвого моря.
– Изменения в графике есть?
– Да, госпожа Фиц-Джеральд. Церемония открытия клиники отложена на послезавтра.
– Причины?
– С-сейчас... – сбивается секретарша; Джастина настораживает уши. Где-то в седьмом позвонке неприятно скребется предчувствие: началось? – Сейчас к вам зайдет господин Аболс, с вашего позволения.
– Да, пожалуйста.
Начальник полиции Флориды – кажется, и впрямь что-то произошло; какой приятный был бы гость, не явись он сугубо по делу... Джастина с удовольствием болтала с ним в свободное время, но в профессиональной ипостаси Карл попросту невыносим. Сочетание невероятной мнительности и нестерпимого занудства вообще не украшает мужчину, а если он при этом занимает полтора кресла, имеет привычку говорить почти шепотом и относится к госпоже наблюдателю от Мирового Совета как к неразумной девочке лет десяти... да его попросту убить охота!
– Я принес хорошие известия, королева моя, – улыбается Аболс. – Сегодня вы можете не мучиться с разрезанием очередных ленточек!
– Что, собственно, случилось?
– У нас есть маленькие причины перенести церемонию. Такие... совсем крошечные, – Карл демонстрирует зазор между пальцами, миллиметра три, не больше. – Кажется, планировался взрыв. Мы проводим все нужные... и очень полезные процедуры.
Джастина в очередной раз представляет себе, как необъятный Карл ловит за воротники "шалунишек" из "Черных" или любой другой группировки, обнимает за плечи и поит рыбьим жиром. Очень полезным.
– Кажется? – с трудом пряча улыбку, спрашивает она. – Мерещится? Кто? Детали?
Начальник полиции хлопает невинными глазами, улыбается – щеки закрывают уши, – достает из кармана платок.
– Контейнер, – говорит толстяк. – Лишний. Пустой. С обрезками проводов. Провокация. Вероятно, есть и другой, настоящий...
Джастина проводит большим и указательным пальцами по векам, кончики пальцев встречаются на переносице, туда, где вспухает болью точка... третий глаз режется, что ли? Аболс, как всегда, не сказал почти ничего; он не обязан говорить и то самое "почти", но предпочитает ссыпать с ладони крошки информации. Зачем, хотелось бы понять госпоже Фиц-Джеральд; но за шесть лет так и не удалось.
– Чей?
– Расследование еще не закончено, – шепотом сообщает клетчатому платку Аболс. – Так что езжайте-ка, королева моя, домой... или в корпорацию.
Джастина, замерев, ждет продолжения – если сейчас последуют поздравления, она кое-кого закопает живьем в песок на пляже, – но Карл ничего не говорит. Опять непонятно, зачем пришел. Жест вежливости? Информацию можно было бы сообщить и по телефону. Впрочем, начальник полиции, кажется, терпеть не может телефонные переговоры. Ему гораздо проще приехать лично. Но что случилось сегодня?
Непонятно, непостижимо – ну и пусть себе, пропустим и это мимо, а домой – отличная идея, скоро кончится эта проклятая неделя, и... Домой. И никаких "и".
***
Посреди дороги Джастина стучит костяшками пальцев по пластиковой перегородке в салоне автомобиля; водитель поворачивается, недовольно щурясь: салон оборудован микрофоном и динамиками. Секретарь, сидящий рядом, вскидывается.
– В "Магдалену".
– Не назначено, – напоминает секретарь. Госпожа Фиц-Джеральд отмахивается: ее примут в любое время.
Охранник на переднем сиденье делает лицо. Пожелтеть от негодования у него не получается, но еще минута презрительного морщенья носа – и станет же похож на лимон с тонкой и пористой блестящей кожицей. Золотисто-смуглый, как добрая половина флорестийцев, лимон.
Я хочу воду, думает Джастина, много воды, ванну, ароматическую соль, чтобы пахло жасмином, чтобы наконец-то размяли по-настоящему плечи, разгоняя накопившиеся за две недели зажимы, и смешную сиреневую грязь на лицо, и смотреть на себя, едва приоткрывая веки, под строгое ворчание мелкой девицы, специалиста высшей категории, и – отдохнуть. Вылететь из ритма белки в колесе, перестать наматывать километры на месте... споткнуться. Вода, жасмин, нагретое массажное масло, хрустящие на коже кристаллики сахара – все удовольствия сразу, но главнейшим, первым: подчиняться ритму процедур. Чужой воле, чужим правилам. Перестать быть стержнем, осью, ступицей колеса...
Четырьмя часами позже она сидит в кресле, нетерпеливо ерзая, пока одна девица занята маникюром, другая пытается изобразить из шевелюры госпожи наблюдателя хотя бы подобие высокой прически – неведомо зачем, и непонятно, когда же закончит. Джастина наблюдает в зеркале затылок маникюрши – волосы сострижены почти налысо, везет же некоторым, они не топорщатся, а легкими темными струйками стекают по черепу. Джастине такая прическа не светит, только крупные кудри ниже плеч, с таким трудом убирающиеся в узел; интересно, а эта девочка с трогательно светящейся макушкой хотела бы обрасти? Наверняка. Это всегда так – свое не устраивает, вот бы поменяться с любой другой, пусть и три волосины, но как же чудесно смотрится этот почти голый правильной формы череп; а тут отросла грива, а попробуй ее обрежь, и станешь похожа на рыжего дикобраза, благо и челюсти соответствующие.
Часом позже госпожа Фиц-Джеральд выходит наружу, полусонная и преисполненная долгожданного блаженства, водитель открывает дверь, она опускается на сиденье, вяло и слишком медленно соображая, куда делся охранник, и не оторвать ли ему за подобное нарушение распорядка голову... и дверь захлопывается, и машина трогается с места без приказа, оставляя водителя снаружи, а через тонированную дверь не увидеть, был ли он настоящим, а секунду назад Джастина его и не рассматривала, взгляд скользнул мимо.
– Не бойтесь.
Чужой голос бьет словно током, женщина подпрыгивает на сиденье, ударяется локтем о кнопку стеклоподъемника, ровно в ямку, по нерву, и бьет – опять разряд, пронизывающий болью до кончиков пальцев. Ладони мелко вибрируют, вспыхивают жаром.
Рядом – на месте секретаря – другой человек, но тот же темный костюм с белой рубашкой, тот же силуэт, обмануться было легко; а машина?
– Не дергайтесь, – с явной досадой говорит сидящий рядом чужак. – Не нужно.
– Кто вы?
– Пока что это неважно. Мисс Фиц-Джеральд, пожалуйста, будьте осторожны. Я не хочу причинять вам вреда.
Тупое, твердое, упирающееся в ребра выше локтя – конечно, ствол пистолета. Машина едет быстро, но не быстрее обычного, постороннего могло бы удивить отсутствие охранника на переднем сиденье, но кто будет вглядываться в начинку официальной черной "Эстры", знакомой всей Флориде? Тем более, что стекла тонированы и внутри сейчас полутьма, а еще Джастина так и не сняла очки, а теперь боится поднять руку. Аргумент слева слишком весом.
– Всех уволю... – зачем-то говорит она.
– Вы будете совершенно правы, – отвечает похититель, и от его спокойного уверенного голоса в женщине вскипает злость.
– Я очень рада, что вы одобряете мое решение! Что вам от меня нужно?
– Мисс Фиц-Джеральд, пожалуйста, медленно откройте сумочку и достаньте свой телефон. Хорошо. Теперь наберите номер. Когда господин... – Джастина настораживает уши, кажется, даже волоски на руках встали дыбом в ожидании, – Щербина ответит... – сердце ухается вниз, куда-то сквозь сиденье и дно автомобиля, – скажите ему, что вы очень, очень недовольны.
Габриэла
– Простите, но я... не собираюсь есть заживо вашего пациента.
– У меня не пациенты, у меня ученики.
Рауль де Сандовал напоминает Габриэле броненосца или утыканный иголками сейф. Броня, иглы, битое стекло, контактный яд... все это обращено наружу, к миру. Внутри, под плотной шкурой – то, что принадлежит ему. Его собственность. Его ученики.
– Хорошо. Вашего ученика. Мне нужно задать ему один вопрос. И мне нужно видеть, как он будет отвечать. Или как не будет.
– Дорогая моя Габриэла, вы умеете так задать один вопрос... – щурится де Сандовал.
Значит, Франческо уже успел поплакаться в эту... майку. Значит, эти двое общаются несколько плотнее, чем раньше казалось Габриэле. Вероятно, причина так отчаянно прикрывать малолетнего убийцу все-таки есть. Это нехорошо, это очень нехорошо; еще минуту назад женщина была уверена, что ее нет, этой треклятой причины. Франческо понравился мальчик, и он просто решил в очередной раз покрасоваться, а заодно с гарантией заполучить Васкеса себе. Уничтожение базы – надежный способ сделать юношу мишенью для "Черных бригад" и отрезать ему дорогу назад. Значит, юный сирота, – уже два дня как сирота, интересно, ему сказали? – рано или поздно примется искать утешения у врагов. И, конечно, найдет.
Но получается, что дело не в этом?..
С броненосцем всегда приходится проговаривать вслух вполне очевидные для многих вещи, это неприятно, оставляет на языке противный привкус, словно в очередной раз выкурила, сама не заметив, лишнюю половину пачки.
– Рауль, давайте каждый будет заниматься своим делом? Вы – опекать своих учеников, я – задавать неприятные вопросы всем, кому понадобится. Это часть моей работы.
– Всякую работу можно делать в разном стиле.
"Сопляков своих поучай! – вспыхивает Габриэла. – Почему всякий педагог-дефектолог... без диплома!.. искренне уверен, что компетентен во всех вопросах на свете? Я же не учу его, как воспитывать его малолетних правонарушителей? Ну почему у людей не хватает честности – перед собой же, – чтобы признаться – себе же! – в том, что они не разбираются в некоторых вещах?.."
Де Сандовал берет со стола деревянную расческу – грабли, можжевельник, модель 1:20 – стаскивает с хвоста резинку, широкую, бархатную, у любовницы, что ли утащил? – и принимается расчесывать волосы. Габриэла не сказала бы, что сие зрелище радует ее сердце, хотя Рауль, определенно, красавчик. Мелкий хищник, жагуатирика, может быть. Бронированная. Начальник службы безопасности рестийского филиала корпорации "Сфорца С.В." терпеливо ждет, пока директор коррекционной школы закончит прихорашиваться.
Если господин директор хотел этим представлением внести в разговор приятное разнообразие, то не преуспел. Подобные штучки Габриэлу всегда раздражали, словно бы этот – на двадцать лет младше и на голову ниже, – начал с ней заигрывать.
– Так каков будет ваш ответ, Рауль?
– Не знаю, – и это не игра, а полная честность, он не торгуется, а действительно не знает, еще не все прикинул. Пожалуй, это единственное достоинство де Сандовала. – Мне и так очень трудно работать с этим мальчиком. Такая, знаете, помесь всех стереотипов среднего класса с пропагандой Черных. Плюс очень неприятного свойства закидоны, – морщится Рауль. – Я боюсь, что вы пустите прахом все мои труды.
– Сочувствую, – врет Габриэла, тоже исполненная стереотипов среднего класса, и в этих стереотипах очень многие проблемы Рауля... и Франческо выглядят сущей ерундой, дурью, которой нужно просто перестать маяться, и все пройдет. – Но я не собираюсь беседовать с ним. Один вопрос. Один ответ.
Дверь открывается беззвучно, хорошо смазаны шарниры, Габриэла этого не любит – ей нравится легкий, на грани слышимости шорох, скрип, звук трения металла об металл: предупреждение о том, что кто-то приближается. Она не оборачивается – не ее посетитель, не ее дело, но вошедший отражается в стеклянной створке шкафа. Широкий разворот плеч, аккуратная очень короткая стрижка и геометрически правильная, вычерченная мордочка. Искомый Васкес собственной персоной. Редкостное везение, отмечает Габриэла. Судьба. Течение, и если попадаешь в него, то все получается...
– Рауль?..
– Заходите, Алваро, вы удивительно кстати. Садитесь. Это Габриэла, начальник службы охраны. Как раз по вашу душу.
– Здравствуйте, – кивает вежливый мальчик. Голос у него такой же, как внешность – правильный, приятный, хорошо сделанный... поставленный, тьфу ты, привязалось же!
– Здравствуй, – улыбается женщина, проглотив мелкое хамство Рауля.
Темные, почти черные глаза впиваются в лицо Габриэлы. Голос, взгляд, повадка, которую не приобретешь за несколько месяцев секретарских курсов и в обычной столичной школе, но хуже всего взгляд – цепкий, словно облизывающий, и даже не исподтишка, а открыто; видимо, избаловался тут, решил, что его принимают за обычного подростка. Ходячая провокация.
– Вы о чем-то хотели меня спросить? – интонации строго отмерены: немного тревоги, немного любопытства, адресация к де Сандовалу – защитит же, не даст в обиду, – немало вызова: ты кто такая, зачем явилась?!
– Кто помог тебе пройти собеседование в службе безопасности? – прямо спрашивает Габриэла.
Трепещут длинные ресницы, губы сложены в беззвучное "ой?". Ты переигрываешь, думает Габриэла, ты неплохо играешь, но переигрываешь. Вот этот легкий страх, и сильная обида: ну как же, в его способностях усомнились – все это только занавес, бархатная портьера, под которой... что? Ходячая провокация, да, и провокация высокого качества. "Черные бригады" тут ни при чем, им такое не под силу, это класс повыше, это подарок из Европы... кому-то понравилась наша лицензия на работу во Флоресте. Что ж, этого мы давно ожидали.
– Я это сделал сам, – отвечает юноша. Габриэла поклялась бы, что он говорит сущую правду, но увы – факты вопиют об ином. И не столько даже показания полиграфа, который все-таки можно обмануть, сколько каждая мелочь, каждая деталь в поведении самого Васкеса, в его манерах.
– Не расскажешь, как?
– Кажется, это уже второй вопрос? – Де Сандовал хмыкает, внимательно следя за своим подопечным. – Алваро, ты можешь не отвечать, если не хочешь.
– Я хочу! – задирает подбородок Васкес. – Мне никто не помогал. Я сделал все сам. Можете мне не верить, конечно.
– Как? – кажется, это не конкуренты, кажется, это подарок прямиком из Мирового Совета, судя по уровню подготовки. Они там теперь начинают готовить детей лет с семи?!
Мальчик бросает вопросительный взгляд на Рауля, тот пожимает плечами: решай сам. Как у них хорошо получается разговаривать жестами... уже получается. Пять дней прошло. Пять.
– Ну, хорошо, – тоном величайшего одолжения говорит Васкес. – Это очень просто, я прочитал об этом в книге. Давно еще. Потом в сети читал. Нужно представить себя другим человеком. Хорошо, полностью представить. И все.
– Прости, деточка, но ты несешь чепуху!.. – подается вперед Габриэла. – Сочини что-нибудь поубедительнее, пожалуйста. Тебя же учили, верно?
– Сеньора Росси! – рычит мелкий хищник.
– Рауль, я отвечу. Чепуха или не чепуха, а оно получилось, правда? – торжествует юноша. – Я прошел проверку, да?
Людей, пообщавшихся с Франческо, можно определить сразу, по этому вот "да?", думает Габриэла. Интересно, почему ему не помогли заготовить более убедительное объяснение, чем ссылка на дешевые шпионские боевики? Провокация, разумеется. Проверка, на что мы годимся.
– Алваро, идите на урок, – поднимается Рауль. – Без возражений. Шагом марш!
Юноша выходит, не забыв оглянуться на пороге и послать Габриэле победительный взгляд. Кажется, ему хотелось показать язык...
***
Интересно, думает Габриэла, что сделали с настоящим Хуаном Алваро Васкесом. Интерес, впрочем, чисто технический, потому что настоящий Васкес уже некоторое время мертв. Теперь понятно, зачем убрали его отца. Наверняка руками Черных, но нужно это было совсем другому человеку. Непонятно, имеет ли к этому отношение Джастина Фиц-Джеральд, или Совет работает через ее голову.
– Я думаю, это был последний раз, когда я позволил вам нечто подобное, – Рауль садится на край стола, поднимает песочные часы, переворачивает, смотрит, как перетекает из одной колбы в другую ярко-алая пыль. – Хотя выбранная вами манера беседы, конечно, была полезна...
– Рауль, вы меня изумляете, – качает головой Габриэла. – Вы опытный педагог. Неужели вы не замечаете, что это – подделка? Подделка, на которой крупными буквами все написано?
– Что вы имеете в виду?
– То, что этот юноша – не Хуан Алваро Васкес. Вы знаете, что его отца убили? Хотя есть еще одноклассники...
Де Сандовал честно зарабатывает очко: он не бросается спорить. Склоняет голову к плечу, задумчиво смотрит на песок в часах, взвешивает услышанное.
– Вот эту бомбу вы хотите подсунуть Франческо? – добавляет Габриэла. С этими непрофессионалами никогда нельзя поручиться, что они сами поймут все, что нужно.
– Знаете, в чем ваша проблема, Габриэла? Вы слишком привыкли считать себя единственным разумным человеком в сумасшедшем доме. Вы временами очень похожи на Алваро... – поднимает глаза директор. – Вы так искренне уверены, что на нас нужно давить, прессовать, словно на допросе, бить по болевым точкам. Сходу.
– Стереотипы среднего класса...
– Пожалуй, – короткий кивок. – Это удивительно, учитывая, сколько лет вы уже здесь работаете.
– Пятнадцать, – улыбается Габриэла. Втрое больше, чем де Сандовал. Пятнадцать лет работы на семью Сфорца... и тридцать пять лет работы по линии безопасности.
– Да, я помню... Впрочем, если вы готовы лупить наотмашь своего племянника, то чего я от вас вообще хочу?.. – часы впечатаны в стол, легкое чувство dИjЮ vu... Родственные души, мрачно думает Росси, и непонятно, кто от кого набрался. И стоят друг за друга горой, как школьники. Орден вечной дружбы, черт бы их побрал... – Вернемся к Васкесу. Я думаю, что вы очень сильно заблуждаетесь. Это именно Хуан Алваро Васкес собственной персоной. Более того, эта персона не соврала вам ни единым словом. Он вообще очень... правдивый мальчик. Особенно, если в ущерб себе, – смутная полуулыбка. – Но талантлив же! Через полгода вы передеретесь из-за него с Франческо. Потому что вам он тоже понравится. То, что он рассказал...
– Очень глупая легенда. Нарочито глупая. Подумайте, кто это может быть.
– Пара инструкторов Эскалеры, брат из Черных... а остальное – он сам. Может быть, я напрасно его отослал. Мальчику не хватает конфликта с кем-то из наших, а вам хочется кого-то укусить...
– Так верните его? – де Сандовал неисправим, его манеры лучше попросту игнорировать, но пользу из меланхоличного хамства извлечь можно и нужно.
– Через пару дней. Я послежу за ним, навредить он не сможет, не беспокойтесь. Если это и впрямь подарок от Совета, – пять очков директору школы, – я отдам его вам. Через голову Франческо... – пятьдесят очков директору школы!
– Если я ошиблась, я подам в отставку.
– Нет, Габриэла. Этого пари я не приму. Если вы ошиблись, вы просто расскажете Васкесу, за кого его приняли, и почему. Ему будет приятно.
– По рукам.
Пока машина шуршит шинами по шоссе, Габриэла пытается понять, как еще можно докопаться до истины... и не пора ли ей в отпуск. Группа крови и информация от стоматолога совпали в точности. Конечно, можно найти мальчика с той же группой крови, стоматологическую карту можно подделать, пластическая операция... следов которой не обнаружили, хотя искали... А отпечатки пальцев во время расследования предыдущего покушения, что устроил Рафаэль Васкес, с младшего Васкеса не снимали – по причине малолетства последнего и наличия закона о защите прав несовершеннолетних. Большое упущение этот закон... что бы отвалилось от дражайшего Хуана Алваро, сними с него полиция отпечатки пальцев?
За тонированным стеклом бесится, пытается выжечь дорогу, расплавить асфальт дикое солнце Флоресты. Форма липнет к спине, к груди, что с ней ни делай, разрабатывали специально для этой влажной жары, но не помогает, и кондиционер в машине не справляется; хочется в отпуск, куда-нибудь севернее Вильны, а то и вообще за полярный круг. Чтобы море не казалось горячим бульоном, в котором плавают полусваренные медузы, похожие на сопли, чтобы входить в воду – и мерзнуть, вылетать обратно, едва окунувшись... Пожалуй, Балтия сойдет.
Вот только сначала нужно разобраться с Васкесом и делами его.
Скинуть материалы референту, пусть поработает с записью – интересно, а де Сандовал знал, что весь разговор записывается? наверняка знал... и наверняка ему наплевать, – анализирует, вызывает консультантов, пытается получить хоть сколько-нибудь определенный результат. Сиеста – хорошее изобретение, Флореста создана для того, чтобы спать днем и работать ночью; хотя бы спать в самую жару. Включить вентилятор и спать.
– Максим, возьми кассету, – Габриэла выщелкивает из диктофона карточку, отмахивается от стакана воды со льдом, бесполезно, через пять минут вся эта вода проступит на лице, и будет только хуже. – К шести часам мне нужен предварительный анализ.
Нужно все-таки спросить у референта, как ему, северянину, удается в подобном климате сохранять полнейшую свежесть – это при том, что он ходит в костюме и рубашке с длинным рукавом. По собственной инициативе, что забавно и непостижимо. Некая магия, доступная только выпускникам определенных учебных заведений. А, может быть, ему просто нравится такая погода. Греется после двадцати лет жизни в родных снегах. Счастливчик...
– Работай внимательно, следующий раз в "террариум" отправишься ты.
Светлоглазый референт – как помнится, ровно из-за этой слишком примечательной детали внешности: радужка почти бесцветная, едва ли не розоватая, – ему была перекрыта работа в поле, во Флоресте на человека с такими глазами ламы оборачиваться будут, а линзы слишком легко обнаружить, – молча кивает. Анализ будет окончен в 5:55. В 5:56 Максим будет готов беседовать с де Сандовалом сколь угодно плотно. Хороший парень, жаль, что в ближайшие лет пять не успеет дорасти до поста Габриэлы...
– Простите, но у нас ситуация, требующая вашего вмешательства.
– Слушаю. – И что это может быть?..
– Мисс Фиц-Джеральд обратилась ко мне с просьбой снять наблюдение.
– Дальше, – не надо жалеть старуху, скармливая ей неприятные известия по крошкам, пока еще не надо...
– Она назвала номера, это не наши машины. Точнее, наши номера, но из Сан-Симоны.
Габриэла берет стакан, выпивает залпом, мысленно благодаря того, кто догадался выжать туда дольку лайма, садится в кресло – бедная мебель жалобно всхлипывает, – зажмуривается на минуту. Сан-Симона отсюда далеко, на самой границе. Не машины угнаны, просто номера подделаны, причем, номера из открытого реестра. Выходка слишком наглая даже для "Черных бригад".
– Что ты ей ответил?
– Что вопрос будет решен в ближайшее время.
– А Фиц-Джеральд?
– Была крайне раздражена и сказала, что у нее есть своя служба безопасности, и ей не нужны добровольные помощники.
– Это хорошо... – ни мисс наблюдатель, ни ее хваленая служба безопасности еще не поняли, что дело куда серьезнее, чем выглядит. Замечательно. Так с ними будет легче работать. Пусть обижаются и скандалят. Пусть леди думает, что это чрезмерно заботливый жених расстарался.
– Я назначил старшим Анольери. Временно.
– Молодец. Пусть работает. Что уже известно?
– Мы ведем их второй час. Похоже на отвлекающий маневр.
– Сфорца в курсе?
– Еще нет. Нужно было ему сообщить?
– Нет, все правильно. Работайте.
Сиеста – хорошее изобретение, но сиеста и Флореста только рифмуются красиво, а на самом деле одно с другим несовместно...