Текст книги "Пустите детей"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Габриэла
– ...и уверенно разнес, – кивает Габриэла. – Интересно, когда в этом здании решения будут приниматься, как положено?
– Когда Франческо уедет на заседание Совета, – референт еле слышно фыркает. – Вот эти недели две...
Будь проклят тот день, привычно думает Габриэла Росси, будь проклят тот день, когда Антонио женился на этой безумной Юлиане, с ее еще более безумным отпрыском, и мне досталась в родственники семейка Сфорца во всей ее красе, а впридачу – сумасшедший племянник-начальник, дикая Флореста, полная невозможность работать, как нужно...
– Мне это все не нравится. Боюсь, что этот мальчик – только первая ласточка. Стратегия одиночных покушений...
– Этой ласточке до одиночки – как до луны. Кстати, де Сандовал категорически запретил нам с ласточкой беседовать. Как вам это?
– Отвратительно мне это, – вздыхает Габриэла. Ее потребности, ее желание выполнять свою работу в очередной раз поставили ниже душевного равновесия какого-то юноши с горящим взором. – Рассказывай дальше.
– В определенном роде он действительно одиночка. Его собственный план, совершенно самостоятельная подготовка. За последний год он ни разу не входил в контакт ни с "Черными", ни даже с Эскалерой и его людьми.
– Сомнительно. Данные полные?
Солнце плавит стекла, пробивается через отражающее покрытие, через жалюзи, вылизывает кабинет языками лилового пламени. Астматически хрипит измученный кондиционер; референт ловит взгляд Габриэлы, и, конечно, понимает, что нужно вызвать ремонтника, но – только не сейчас, лучше под утро, когда будет можно отправиться спать, закончив с первой волной расследования. Говорить о подобных мелочах референту не нужно, он сам все знает.
– Полные. Мальчик-одуванчик, закончил школу вторым, первой, кстати, его подружка, получил пять согласий на поступление, но стипендию только на секретарских курсах, потому что в остальные места отправил поддельный аттестат. Курсы – наши, спонсируемые. Закончил первым. Подал резюме на вакансию личного помощника. Прошел весь отбор. Сам. Сфорца пожелал кого-нибудь зеленого... ему нашли двоих, первый ему не понравился, второй...
– Второй ему понравился, – Габриэла закуривает десятую за час сигарету. – По итогам... собеседования.
Габриэла перебирает четки, охлаждает пальцы прикосновением к шарикам из змеевика. Жарко. Всегда жарко и всегда кажется, что никогда не будет нормальной погоды, нормальной работы, порядка, выполнения инструкций, разумных действий со стороны Франческо, подчинения его банды хотя бы минимальному набору правил...
– Да. Вполне. Так вот, цепочку я перетряхнул по звеньям, всю эту работу мальчик действительно проделал сам, с нашей стороны совершенно чисто. Насчет автоматов просвечивания я уже распорядился, эта щель закрыта. Но если это одиночка, я съем свои носки.
– Аргументируй, – начальник службы безопасности флорестийского филиала корпорации "Сфорца С.В." смотрит за плечо референта, туда, где на низком столике лежит следующая пачка сигарет. Нет. Пусть лежит пока. Хотя бы до конца разговора. Не курить... столько. Не пить столько кофе. Вообще... не волноваться. Это ведь привычно, все привычно, началось еще в день, когда Сфорца приобрел лицензию, за пять лет можно бы и смириться с тем, как все происходит...
– Ну, смотрите. Мальчик из достаточно приличной семьи. Отец, конечно, спился, но он был бухгалтером, мать педиатром. Мать умерла уже семь лет назад. Там что-то мутное, официально – самоубийство, выпала из окна, но это я еще размотаю. То есть, это не контингент "Черных", в общем и целом. Хотя старший брат действительно был боевиком. Бригада Сантьяго. И, – референт слегка улыбается, – Франческо его действительно убил. Три года назад, нападение перед мэрией.
– Младший брат боевика бригады Сантьяго подает резюме на вакансию помощника Франческо Сфорца и проходит три этапа собеседования, – одиннадцатая сигарета. – Как там с нашей стороны? Чисто, ты сказал? Кто его проверял?
– Анольери лично.
– Что-о?! – сигарета вминается в каменное дно пепельницы.
Здесь есть сотрудники... и сотрудники. Анольери из вторых. Его Габриэла привезла во Флоресту из Флоренции – любимая шутка племянника: "какая разница, даже число слогов совпадает!" – и до сих пор думала, что в нем можно быть уверенным. Вместе работали в Африке, в конце концов. В Африке, кажется, было легче. В Африке не было Франческо. Там была просто работа, на всех уровнях, от контртеррористической до банальных глупых инцидентов в духе "...лица белой национальности спросили точное время окончания моего рабочего дня и пообещали увести меня в багажнике автомобиля за реку, с какими целями – не объяснили. В назначенное время никто не пришел и больше они не появлялись...", за которыми на самом деле ничего не стояло. Так редко бывает, чтобы ничего не стояло, реже, чем может показаться.
– А ласточка наша прошла проверку на детекторе лжи, – пожимает плечами референт. – Абсолютно чист и удивительно невинен. Он ничего не скрывал. Убеждений брата не разделяет, "Черных" ненавидит, хочет сделать карьеру в корпорации и глубоко восхищен личностью Франческо. Умненький такой отличник, лапочка просто. Вот поэтому я и думаю, что это не одиночка. Ему помогли подготовиться к полиграфу. Портрет с реконструкциями данных со спутников Анольери сверял. Но мальчик последний раз был у Эскалеры в пятнадцать с небольшим – а это же самый текучий возраст, все меняется. Сверка показала достоверность 20-25%, то есть, гарантированно – нет его в базе данных. Анольери просто передал данные кадровикам, а туда как раз упала директива таких вот родственничков не обижать и не отсеивать. Угадаете, чья?
– Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царствие Небесное... – вздыхает Габриэла. – Помогли подготовиться? Я хочу знать, кто.
– Васкеса вам не отдаст де Сандовал. Базу Эскалеры ликвидировали. Мы, конечно, будем работать вокруг, но...
– Благодарю. Позови секретаря, пожалуйста...
– Два кофе, я знаю.
– Три, – улыбается Габриэла. – Двух не хватит.
***
До утра далеко, но сегодня вся служба безопасности флорестийского – рестийского, как говорили, чтобы не ошибиться на слух даже случайно – филиала корпорации спать не будет, от резиденции до представителей в полиции по всей стране. Первые данные получили за час, но это ерунда, краткая выжимка для Сфорца; основной массив предстоит обработать в ближайшие сутки. Хотя уже к утру будет достаточно ясно, в каком именно направлении работать.
– Когда вернется господин Сфорца? – вопрос в селектор. Габриэла представляет себе круги на воде: ее секретарь связывается с ночным секретариатом Франческо, не получает там заверенного расписания на завтра, перезванивает охраннику, процедура верификации, обмен репликами... – Благодарю.
Неизвестно. Господин Сфорца отправился отдыхать, что скорее хорошо, потому что двое суток работы подряд – это слишком, но он отправился отдыхать в компании Фиц-Джеральд, а это означает, что обнаружиться оба могут... где угодно, когда угодно. В Венеции через сутки, например. Конечно, обо всех переменах доложит охрана, но от этого не легче.
...все-таки, во всем виноват Антонио. Не особо молодой, но видный и обладающий сотней достоинств вдовец женится на молодой прекрасной вдове – как это мило. Сводные брат и сестра быстро полюбили друг друга. Это все шелуха для прессы. "Юлиана Сфорца выходит замуж за простого солдата!" – туда же. За начальника собственной службы безопасности, полковника в отставке – так точнее. И это не называется "выходит замуж". Это зовется иначе – "нашелся человек, который вытащил безумную бабу из лаборатории и поставил условием доступа к любимым колбам и пробиркам подобие нормального образа жизни". С регулярным питанием и хотя бы парой выходных в месяц. Что удивительно – послушалась. А дети – о да, быстро, только не полюбили: нашли друг в друге мощную поддержку для всех совершенно недетских пакостей и фокусов. Что Паула, что Франческо – наказание одного порядка, но племянница хоть относится к себе, как к ценному инструменту для расковыривания на части окружающего мира, а Сфорца... то ли уверен, что бессмертный, то ли втайне одержим суицидальными намерениями. Впрочем, почему же втайне... явно, куда уж откровеннее?
Стрелки на часах бегут к утру, после полуночи становится чуть легче дышать, впрочем, только чуть – многострадальный кондиционер оставляет снаружи влажность, но не может справиться с давящим, тяжелым ощущением сырости, духоты, сбрендившего давления. Только в два-три предрассветных часа можно действительно работать, погружаясь в материалы полностью, ощущая, что принимаешь верное решение, не заставляя себя перечитывать дважды, не проговаривая про себя распоряжение трижды, прежде чем произнести вслух.
В сорока километрах отсюда, в национальном парке Мерида, где расположена коррекционная школа, сейчас мирно спит – и тикает во сне, наверное – часовая бомба. Хуан Алваро Васкес, семнадцать лет, уроженец Флориды, образование среднее, рост 178 см, вес 74 кг, волосы черные, глаза карие, телосложение правильное, особые приметы: нет. Надпись на полях: "хорош собой, более чем". Габриэла смотрит на снимок. Да, действительно, даже для флорестийца – "более чем", смешение всех мыслимых кровей раз за разом порождает весьма эстетичные результаты, а этот приметен и на фоне прочих. Очень... правильное лицо, геометрически правильное какое-то, четкий овал, точно выдержанные пропорции, отличная работа; Габриэла ловит себя на желании сказать "well done!". Кто же его сделал-то, этого мальчика? Сделали ведь. Специалист, способный подготовить подростка к проверке на полиграфе – это очень интересный противник. Раньше таких не было. И это вдвойне интересный противник, потому что секретарша, Мария дель Ампаро, цела-целехонька. Мальчик вылетел из плана, запаниковал... но ни одного неверного жеста не сделал, что для местных вообще удивительно.
Версия вторая – психопатология, много слабее. Оба психиатра "не исключают", отвратительно расплывчатая формулировка, но им нужен живой Васкес для обследования, а вот с этим серьезные проблемы. Как интересно в совокупности смотрятся образ действия де Сандовала, в принципе, привычный, и скоропалительное решение Франческо об уничтожении базы... эти двое пытаются что-то поспешно закопать? Что, о Господи, что?.. Когда руководитель корпорации что-то пытается скрыть от собственного главы службы безопасности – пора думать о пистолете с одним патроном. Так всегда было, всегда и везде... а разговоры, что в "Сфорца С.В." все не так – это в пользу бедных, право слово.
В девять утра является собственной персоной дражайший племянник, и Габриэла идет к нему, ощущая себя ледоколом, нагруженным ценными сведениями. Многочисленные желающие получить доступ к начальственному телу остаются за спиной. Подождут.
– Что это? – Франческо не желает смотреть в поданную ему распечатку, шевелит мышкой – будит ноутбук.
– Список на увольнение. Заверь.
– Уберите, – тонкий надсадный вой разгоняющегося жесткого диска. – За вчерашнее я никого увольнять не буду и вам запрещаю. Вопрос закрыт.
– Мне нужно разрешение на допрос Васкеса.
– Нет... не сейчас. Рауль сообщит, когда будет можно.
– Как мне это понимать? – лязгает металлом Габриэла.
– Да очень просто, – племянник старательно смотрит в монитор, разбирает почту и просматривает... да черт его знает, что он просматривает. – Я хочу себе этого мальчика... он мне понравился. – Габриэла не успевает открыть рот, как Франческо добавляет, слегка улыбаясь: – Нет, тетушка, не в этом смысле, в этом смысле я вообще женюсь. А вы юношу окончательно покалечите, у него и так мозги набекрень.
– Ты вообще... что?! – пить много кофе, много курить и не спать сутки подряд в пятьдесят шесть лет очень вредно, очень: пол куда-то плывет, а стены кабинета идут волнами, словно морская гладь.
– Тетушка, вы меня прекрасно расслышали, да?
– Великолепно! – жаль, что здесь не курят, но чтобы наконец-то вправить мозги Франческо, придется обойтись без сигареты, которую просят пальцы, просят губы, такой привычный жест... – Скажи мне, любезный племянник, ты вообще понимаешь, что собираешься сделать?
– Ага-а! – и пойди разбери, это ответ, или посвящается какому-нибудь открытому файлу и пришедшему в голову озарению... – Габриэла, я все-таки не настолько дурак, как вы думаете, честно-честно...
– Ты понимаешь, что тебе придется изменить, – наконец-то! Габриэла не знает, кто именно ухитрился окрутить... это, но заранее благодарна за роскошный повод. – свои привычки?
– Ну... я думаю, мы сами разберемся, как нам жить, да? И как там это... планировать семейный бюджет, – Франческо пялится в монитор, и нельзя даже быть уверенной, что вся эта сомнительная ирония адресована собеседнику, а не чему-то только что прочитанному.
– Я говорю не об этом. Я говорю о том, что, – ой, как хочется протянуть руку и выдрать сетевой шнур из разъема. – если ты не хочешь оставить жену вдовой... или обнаружить, что ее убили из-за твоего нечеловеческого раздолбайства, – Габриэла повышает голос, – или ваших детей взяли в заложники!.. То тебе придется соблюдать меры безопасности. Придется.
Вот теперь ей удалось добиться внимания. В первый раз за несколько лет, и прошлым, что самое смешное, Габриэла обязана три года как покойному старшему брату нынешнего покушавшегося. Определенно, от этих Васкесов есть польза.
Прямой взгляд. Осмысленный, собранный. Франческо сейчас весь здесь, насколько это возможно, насколько это потомственно безумное существо способно вместиться в свою материальную оболочку – "семьдесят пять кило костей" – и Габриэла Росси вдруг готова отступить. Возможно, он понимает, что делает. Возможно, это все не рассеянность, беспечность и витание в эмпиреях, а очень точный расчет.
– Тогда, может быть, вы попробуете предупреждать покушения? Что вам для этого нужно – средства, люди, техника, что? Какие меры безопасности я нарушаю? Я что, поехал в гости без охраны к этому Хуану Алваро?! Или все-таки это он оказался в моем кабинете? – ладони впечатаны в стол, Франческо встает и подается вперед, голосом можно выстудить все шесть этажей здания, выстудить и нашинковать на очень тонкие ломтики.
– По твоей директиве. И ты сейчас мешаешь провести расследование, – последняя линия обороны.
– Оставьте в покое юношу. Оставьте в покое ошибившихся. Особенно Анольери, – когда успел заметить, он же даже не читал распечатку! – Оставьте в покое меня. Вы свободны.
Алваро
– Сеньор де Сандовал...
– Рауль, – в третий раз за час поправляет хозяин "террариума".
Алваро неловко называть по имени человека вдвое старше себя, такого, как де Сандовал, чем-то похожего на своего хозяина... начальника, поправляет себя Алваро, потом улыбается: новые привычки вбиваются быстро. Хватило брошенного кем-то из старших "хозяева у собак, придурок!". Васкесу надоело быть придурком, идиотом, кретином и чурбаном, он старается соблюдать правила "террариума", официально, по документам – коррекционной школы для подростков, принадлежащей корпорации "Сфорца С.В.".
Называть директора школы по имени, называть по имени, но на "вы" всех вокруг – соучеников, обслугу, преподавателей... "Вы бестолочь, Алваро" – как это звучит, если вдуматься. Гораздо противнее, чем "ты бестолочь!". Высокомерие европейских завоевателей, их аристократические замашки, насквозь фальшивые и приторные. Честный подзатыльник прислуге куда лучше любимого раулевского "Вы были несколько невнимательны!". В "террариум" вложено столько средств, что отсюда хочется сбежать, вот только территория охраняется слишком надежно – не выйдет, а если и выйдет, то поймают и дадут премию за обнаружение очередной дыры в защите, у некоторых старших на счету по паре-тройке таких наград.
Все вокруг – новое, нарочито элегантное, демонстративно дорогое. Каждая паршивая вилка в столовой – серебро, дизайнерская работа; домашние тапочки, одноразовые ручки, пластиковые стаканчики – тоже сделаны под заказ для корпорации "Сфорца С.В", "Sforza Chimie Biologique", но – высший шик! – никаких логотипов, и наверняка в представительские расходы все эти стаканчики, зажигалки, салфетки и одноразовые носовые платки не включаются. Причем производство – местное, корпорация поддерживает экономику страны, щедро раздавая заказы.
До сих пор Алваро казалось, что он любит элегантные вещи, дорогую одежду и изысканную еду. То, что ему доставалось слишком редко, куда чаще он глазел на то, как оно остается другим, богаче, удачливее. Теперь его тошнило. От возможности жить одному в комнате с такой бытовой техникой, что одни колонки стоили... три зарплаты отца в лучшем случае, про остальное, про ноутбук с лазурным логотипом лучше вообще не думать. От возможности поставить себе на стол гнутый и вытянутый заварной чайник, матово блестящий и слегка шершавый на ощупь, за который он год назад повесился бы. Даже не позолоченная мышеловка, золотая. Платиновая. Противно. Все – напоказ, все – ради выпендрежа: вот в вас, сволочей, сколько денег вложено...
– Рауль, я не хочу посещать занятия. Мне все это, – Алваро обводит рукой комнату, – не нужно. Я убийца. Я хотел убить господина Сфорца... и если мне представится возможность, я его убью.
– Так ходите ж на занятия по физподготовке, – смеется де Сандовал. – Убийца вида несчастного зарезал Франческо ужасного... Алваро, это на анекдот и то не тянет.
– Ваш Франческо! – вспыхивает Васкес. – Его на части разрезать можно, а он не заметит!
– Начальство у нас увлека-ающееся, – мурлычет де Сандовал, щурит желто-зеленые кошачьи глаза, кивает. – Вы пробуйте, пробуйте, это полезно. Первая попытка была хороша.
Они все здесь сумасшедшие, думает Алваро Васкес, спятили, зажрались, мозги заплыли жиром. Вся верхушка корпорации состоит из безумцев, подобных самому Сфорца, и де Сандовал – не исключение. Невысокий, на полголовы ниже Алваро, хорошо сложенный – тонкокостный, но с прекрасно развитой мускулатурой, с руками отменного фехтовальщика – Алваро такие уже видел. Пепельные волосы на уровне шеи прибраны в небрежный "хвост". Холеный красавчик с правильным ярким лицом. Щеголь, даже пижон, слишком увлекающийся украшениями – цепочки, кольца, браслеты, все только авторская работа; а в сочетании с вытертыми джинсами и камуфляжной майкой это смотрится... безумно.
Подобных безумцев здесь хватает – и у каждого свой неповторимый стиль, но де Сандовал по экстравагантности переплевывает многих и многих. Алваро созерцает проколотое в четырех местах левое ухо Рауля. Мелкое колечко, колечко покрупнее – белое золото, синяя капля прозрачного камня... сапфир или все-таки стекло? Морская звезда, не сразу поймешь, что мелкие кристаллики – на самом деле металл; кажется, это называется "капельное серебро".
"Как же я вас ненавижу! – думает Алваро. – Пижоны, педики, выродки европейские..."
Ему самому кажется, что с момента попадания в "террариум" он начал деградировать, скоро будет швыряться оружием угнетенных народных масс и рычать "зажрались, суки!". Год назад, да что там, месяц назад ему подобное бы и в голову не пришло. Жить хорошо, хорошо жить – еще лучше. Спасибо школе, спасибо сеньору де Сандовалу с его перстнями и морскими звездами в ушах. Достали. Майка, которая, наверное, тоже стоит как четыре обеда в приличном ресторане, приличном для Васкеса, а не для де Сандовала, конечно, натирала шею. Своей ценой, не иначе.
– И что ж вы меня так созерцаете? – издевательски спрашивает Рауль, потягивается в кресле. – Глазки мне строить бесполезно, я мальчиками не интересуюсь.
– А по виду и не скажешь, – цедит Алваро, примериваясь, выйдет ли с постели дотянуться до поганца. Ногой бы по этой челюсти...
– Дитя мое, вы прекрасны! – де Сандовал уже не смеется, он попросту загибается от смеха. – Ваши стереотипы истинного мужества у вас на ребрах, ну а мы, извините, как-то не считаем, что мужчину шрамы украшают.
– Ваши побрякушки лучше украшают?
– Ох, Алваро, я ожидал от вас большего. Хотите хамить, так делайте это с умом. Вы неглупый юноша, вы не дитя трущоб, у вас даже не получается всерьез изображать из себя дитя трущоб, вам же самому неловко все это плести...
Попал. Да, неловко, но от бесконечной иронии, снисходительности, эпитетов, вечно указующих на его дикость и неотесанность, хочется вывернуться вон из кожи и изобразить из себя ровно дитя трущоб. Безграмотное, злобное и находящее удовольствие только в разрушении всего мало-мальски оформленного, осмысленного и красивого. Достали. Довели до постоянной тихой истерики, которая булыжником лежит на дне желудка и заставляет злиться еще сильнее.
– Я вам все-таки предлагаю начать заниматься. Пойдемте в спортзал, сейчас. Я предоставлю вам шанс набить мне наглую морду... если у вас получится, конечно.
– Вы с каждым так возитесь? – спрашивает Алваро.
– Поначалу – да, – кивает де Сандовал. – Редко кто адаптируется без проблем.
– Зачем это вам? Вам лично? Так хорошо платят?
– Наверное, хорошо... Я не помню, сколько мне платят, Алваро, – у Рауля честные глаза крупного хищника, тигра или пантеры. – Это правда. Я давно не интересовался. Понимаете, мне... нравится исправлять кривое. Чинить. Выращивать из мальков вроде вас что-то стоящее. Я по призванию садовник, наверное... по тестам так.
Человек в кресле напротив говорит чистую правду, что думает, то и говорит, не стесняется, не оценивает взглядом со стороны, как что будет звучать. За подобное действительно хочется набить наглую морду – за вот эту естественность, свободу и прямоту, которые стоят на... трудно представить, на чем. Трудно представить, что может заставить взрослого человека так говорить с несостоявшимся убийцей, вчерашним школьником, только что нахамившим, да и вопрос задавшим с подковыркой, разумеется.
– Вы по призванию аквариумист, – улыбается Васкес.
– Браво, Алваро! Можете же, когда хотите, меченосец. Вставайте, вставайте, а то пролежни заработаете.
***
Полтора часа разминки. Ни одного знакомого упражнения. Ведро или два выжатого пота. Трижды пробивавшая позвоночник острая боль – и три сеанса вправления невесть чего заклиненного. Руками де Сандовала, разумеется. Любителя починки кривого.
Ладонь на подбородке, другая на затылке, резкое движение, хруст, цветные пятна перед глазами... Браслет щекочет шею. Побрякушки свои Рауль не снял. Он и не взмок, хотя разминался вдвое интенсивнее, только чуть скулы порозовели.
– Вас просто безобразно тренировали! – рычит на третий раз крупное хищное млекопитающее. – Вам позвоночник и все суставы разнесли уже! Я бы тому дикарю, который вас учил, оторвал голову...
– Ему наверняка уже оторвали, – скалится в ответ Алваро. – Без вас справились.
– Это просто превосходно! Есть за что! Берите штангу, будем выправлять...
В огромном спортивном зале они одни, больше никого нет, но юноша уже не думает о том, чтобы сзади огреть де Сандовала грифом от штанги или гирей по голове. Бесполезно даже и пробовать, выпендрежное создание уже продемонстрировало малую толику своих умений – в промежутках между очередными размахиваниями штангой так и этак.
– Бейте... да нет, всерьез бейте, ну? – едва заметная отмашка, и Алваро, который был уверен, что его кулак метит противнику в пресс, обнаруживает, что промахнулся на добрых тридцать сантиметров мимо корпуса. – Отлично, теперь давайте медленно... понимаете?
Алваро все понимает; особенно то, что ему придется заниматься несколько лет, чтобы вот так же, легким шлепком тыльной стороны ладони, сбить руку нападающего далеко в сторону.
– Да, вы правы, – соглашается с этим предположением де Сандовал. – К несчастью, вас не только учить, вас переучивать придется. Выбивать эти ваши рефлексы дуболома. Вас досочки пробивать не заставляли? – бровь издевательски приподнята.
– У меня не получалось.
– Ну слава всему, что хоть не получалось! Алваро, руки, – пальцы перед носом вертят какие-то хитрые фиги, дразнятся гибкостью и ухоженностью, наверное, тут поработала маникюрша, – даны нам природой не для того, чтобы превращать их в сваи. И тем более – не в агрегат для забивки свай. Вы же ими пользоваться всю жизнь будете, за клавиатурой, например. А они – досочки, кулаками. Тьфу. Варварство... Работайте, работайте.
Сорок четыре, сорок пять, я больше не могу, сорок восемь, какая яркая лампа, зачем столько ламп, пятьдесят два, он сказал семьдесят? Спятил, наверное, это просто невозможно, шестьдесят два, я сейчас умру, что это за дикий хрип, это я так дышу? Я доделаю, доделаю, семьдесят... один!..
– Не садиться! – в руки ложится бутылка с тошнотворным сладко-соленым пойлом. – Два глотка! Берите палку, продолжайте...
Спазм головной боли сменяется плывущей легкостью, в горле уже не торчит еж, никакого горла нет, ничего нет, зал, выдержанный в бежевых и серых тонах, кажется ослепительно ярким, тесным и отчего-то качается, Алваро прижимается к стенке – "затылок-лопатки-хвост-икры-пятки" – щеки чешутся от собственного пота, в ушах звенит... так хорошо ему не было никогда. Даже после ночи с Санчей. Это почти то же самое, только острее, лучше, сильнее.
– А как хорошо вам будет завтра, – садистская улыбочка маячит перед носом.
– Я знаю... я же не первый раз...
– Бассейн. Сауна. Массаж, – объявляет программу Рауль.
Его просто распирает от удовольствия, отмечает Алваро. В этом есть что-то слегка неприличное, заставляющее смущаться и чувствовать себя голым даже в спортивном костюме. Юноша ощущает себя пластилином, разогретым в умелых пальцах, податливым материалом, из которого можно вылепить все, что угодно. Так нельзя. Нужно собраться, разозлиться, возненавидеть... но сил нет. Де Сандовал отлично знал, что делает. Приручение непокорных идет по графику. Сейчас Васкесу это нравится, но у него нет сил даже на презрение к себе. Ему легко, пусто и светло.
– Вы молодец, – уже в сауне говорит Рауль. – Хорошее здоровое упрямство, весьма похвально.
– Я примитивен, – отвечает Алваро, вспоминая откровенность в своей комнате... ему хочется попробовать, как это: говорить ровно что думаешь, описывать, что чувствуешь, ничего не боясь. – Я щенок. Вы меня загоняли, и я расплылся. Теперь можно меня почесать за ушами. Так каждый день, и я буду ручной. Все забуду, всех продам. Вам, наверное, встречались случаи и посложнее, да, Рауль?
Де Сандовал теребит краешек полотенца, повязанного на бедрах. Ладонь подпирает голову, он лежит на боку, по гладкой смугловатой коже – это явно солярий, оттенок слегка неестественный – стекают крупные капли: пять минут назад господин директор школы развлекался, поливая себя и Васкеса минералкой из перегревшегося пластикового баллона. Было весело.
– Алваро, – вздыхает он. – Вы мне не поверите в очередной раз, но никому не нужно, чтобы вы всех забывали и продавали. Вас никто не приглашает работать в корпорации и разделять ее цели и интересы. Вам про это уже раз десять точно сказали... я могу только повторить. Во рту, конечно, слаще не станет, но врать вам я не собираюсь.
– Так зачем все это надо?! Куча денег, куча времени! Вот только не заливайте мне про управленческий персонал высшего уровня для Флоресты!
– Наша песня хороша, начинай сначала, – мужчина напротив потягивается... потягиваться с таким усталым омерзением еще уметь же надо! – Заливают баки. Горючим. Вас с баком на данный момент роднит только некоторая пустота в голове. Так что ничего я вам заливать не буду, расслабьтесь вы ненадолго, устали же...
– Нет, объясните!
– Вы не поверите моим объяснениям. Поговорите с другими учениками, может, они вам что-нибудь убедительное скажут? Алваро, человека нельзя ни в чем убедить насильно. Если ему нужна истина, он поверит только в ту, до которой докопался сам. Вот и копайте, пожалуйста, лопата вам в руки...
– И вас не интересует, до чего я докопаюсь?
– У меня есть предпочтения на этот счет. Но вы не должны иметь их в виду. Ваши раскопки – ваше личное дело. И результаты их – ваше личное дело. Мое дело – дать вам лопату, я ее уже дал.
– Манипуляторство высшего порядка.
– С вашей колокольни – разумеется, поэтому я и не бегаю за вами с убеждениями и разъяснениями. Сами, все сами, дитя мое. Сами поймете, сами будете отвечать за понятое. Будь вы намного младше, вас можно было бы учить, а сейчас вы должны учиться. Понимаете разницу?
– Рауль, перестаньте, – просит Алваро. – Вам же нравится чинить... ну так давайте, чините меня. Вот, я весь ваш... ну так поговорите со мной. О политике, о том, почему только господин Сфорца знает, что нужно делать с нашей страной, почему он прав, а я дурак, почему "Черные бригады" – преступная организация, почему партия Национального Освобождения тянет страну в болото кровавой смуты... Рауль, ну пожалуйста!
– Звучит эротично, почти неприлично, – де Сандовал подмигивает. – Не нужно мне отдаваться ментально, я этого не люблю. Знаете, самые привлекательные женщины – те, которых нужно добиваться. Вопль "возьми меня, я твоя навеки!" скорее пугает, не находите? Вот и у пчелок, то есть, в ментальной сфере, то же самое.
– На что вы намекаете?!
– На то, что вы играете со мной в неприличную игру. Манипуляторскую, только порядок у нее довольно низкий, – крупное хищное млекопитающее сердится, верхняя губа слегка подергивается. – Фактически, вы предлагаете мне вас изнасиловать, чтобы потом сказать, что все произошло против вашей воли, без малейшего согласия и участия. Так ведут себя женщины, у которых довольно серьезные проблемы. И как подобная женщина, вы очень оскорбляетесь, когда я отказываюсь вас насиловать. Потому что хочется, но – колется, обязательно нужно, чтобы заставили, принудили, чтобы можно было говорить "я ничего не могла сделать!". А я не буду, извините.
– Тогда отпустите меня... – на глазах выступили слезы, нужно бы встать да врезать этой твари по надменной морде, по сложенным в презрительной усмешке губам, но ведь не получится. – Я же сюда не просился!
– За воротами школы вас ждет расстрел. Согласно оккупационному законодательству, статья двадцать четыре. Вы совершили покушение на Франческо Сфорца, материалы переданы госпоже Фиц-Джеральд. Мне вас в подполье переправлять? Вас там пристрелят после допроса, и мои страшные издевательства вы будете вспоминать, как лучшее в своей жизни.
К великому сожалению Алваро – это правда, и даже сейчас, едва не рыдая от обиды, он помнит, что это правда. После уничтожения базы Эскалеры ему никто и никогда не поверит. Никому не докажешь, что люди Сфорца сами все знали...
– Можно, я буду просто работать? Хоть уборщиком. Только без этих ваших фокусов...
– Нельзя.
