Текст книги "Невыносимый брат (СИ)"
Автор книги: Татьяна Анина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Мирон перестаёт пилить и начинает ржать, закидывая голову назад.
– Что? Она мне засосов наставляла.
Не дождавшись ответа, выхватываю у Мирона напильник и продолжаю спиливать проклятый кастет.
– Ты в общем с ней в кабинку ушёл. Я решил тебя спасти. В общем она уселась на унитаз, чтобы у тебя отсосать, а ты ссать хотел.
– Что?!!! – я в ужасе смотрю на него.
Он не может успокоиться, стягивает со стола пирожок.
– Кирюха, ты, пиздец, подонок!!! Она этого никогда не забудет.
– Надо извиниться, – на полном серьёзе решаю я и наконец-то освобождаю свой палец.
– Нашёл перед кем извиняться. Нормальная девка никогда так бы не стала делать.
– Если только она тебя своим пацаном не считает.
Похмеляться даже не думаю, смотреть не могу на спиртное. Чай себе наливаю.
– Машка с парнем пришла в клуб, тебя увидела и решила вспомнить былые успехи.
– Как ты думаешь, Геля в своём лагере трахается с пацанами?
– Не знаю, напиши ей, – жуёт Мирон.
– Она меня заблокировала. Напиши ты.
Он моментом достаёт свой телефон и пишет сообщение.
– Ну вот, она и меня заблокировала, – показывает мне экран. Там светится сообщение Рона: «Кирюха интересуется, ты трахаешься в лагере или нет?» И сообщение, что пользователь АНГЕЛина его добавила в чёрный список.
– Бля, купи себе мозг, – смеюсь я. Нормально он отказался быть посредником.
– Ничё, меня Любава тоже заблокировала, хотя мы так долго дружили.
– В общем о пьянке лучше никому из будущих жён не знать. Мало того, что целовались, опозорились на весь посёлок, ещё и голые в одной кровати спали.
– Это всё ты, не виноватая я! – смеётся Рон.
Завтрак проходит в тишине. Мы с Роном зависаем в своих телефонах. Отходняк тянется на пару часов, пока я вроде не прихожу в себя.
– Мне батя квартиру купил, – решаюсь сказать. – Рон, деньги нужны?
– Мне всегда деньги нужны, – он доливает чайник, чтобы выпить ещё чая.
– Помоги мне с ремонтом, я заплачу. Не то, чтобы я тебя оскорбляю… – даже боюсь на него посмотреть. – Бабке сейчас денег оставишь, у меня можно будет пожить.
Он думает, ему не нравится идея, но я вроде всё правильно сказал.
– Ладно, – кивает он. – В общагу не хочу, там скукотища. И ты криворукий без меня пропадёшь.
Я его толкаю в плечо, и мы смеёмся.
Матери моем посуду, после себя оставляем идеальную чистоту. Мирон из салфеток накручивает три розочки. Это его Любава Часова научила, когда они общались. Она любила рисовать и увлекалась оригами.
***
Всё складывается как нельзя лучше! Отваливаю бабке Мирона деньги лично в руки. Рон недоволен, но молчит. Едем в город. Окна открываем, врубаем музло. Долетаем до квартиры быстро. Она в старом районе, прямо в центре города. Во дворе растут большие деревья В подъезде лестница солидная с мраморными балясинами.
Сама квартира в ужасном состоянии. Кухня с гостиной соединены, метраж приличный. Ванная и унитаз разбиты.
С Мирохой круто, сразу делаем план, что к чему и едем закупать строительные материалы. До вечера крутимся, ночевать остаёмся на квартире.
Спим на матрасе «вольтом», как и прошлой ночью, но одетые. Утром рано привозят материалы, начинаем со стен. Сантехника пришлось вызвать, не рискнули сами лезть. Меняют два окна на новые стеклопакеты. Становится как-то светлее.
Следующей ночью Мирон уезжает на ночевку в общагу. Ему звонит какой-то сосед по кличке Клёпа. Его беднягу там гнобят. Предлагаю свои услуги, но Мирон не соглашается.
Без него тоска зелёная. Скучаю по Геле безумно. Мне уже кажется, что ни хрена это не влюблённость, а полноценная любовь, потому что я засыпаю с её именем на губах, и просыпаюсь. Как только вспомню, её тело иду в душ, чтобы душить своего несчастного змея.
Осознаю, что натворил. Я неадекватен, я ненормальный и как вылезти, не знаю. И принимаю отнюдь не самое лучше решение. Бегу на ночь глядя к тату-мастеру. Выкалываю на плече дракона. Он ползёт к груди и дышит жаром на сердце. Терплю, словно Геля просила об этом. Для неё, чтобы ей понравилось. Сам усмехаюсь. Это одержимый Мирон не допускает мысли, что Люба будет не с ним. Я же всё понимаю, просрал своё счастье. Мучиться мне… Неизвестно теперь сколько.
Делаю фото татухи и отправляю Рине, чтобы переслала Гелику.
– Говно татуха, не буду Лину пугать, – приходит ответ.
– Быстро отправила! Ведьма! Прилечу, спалю дотла!
Наколка жжёт всю ночь. Утром с трудом просыпаюсь, Мирон долбится в квартиру.
Встречаю его по пояс голый.
Рон, опершись рукой на косяк, утыкается носом в мою наколку.
– Ты ебанулся? – поднимает на меня светло-карие глаза. – Могу дать телефон отличного психиатра.
– Пока не надо, – пропускаю его на свою стройку.
Кругом лежат строительные и отделочные материалы. Жутко воняет, поэтому все окна открыты.
Ставлю чайник, он на полу, там, где должна быть кухня. Мирон начинает работу. В шортах и старой футболке, на голову натягивает бандану. Это я могу сколько угодно просыпаться, Рон получил деньги, их надо отрабатывать. И я не имею права отвлекать.
– Рон, ты же знаешь, я косорукий, говори, что делать.
– Ща стены будем выравнивать. Никогда не делал, но получится отлично, – обещает он, включает видео на телефоне. – Бати у меня не было никогда, но интернет есть.
– Иногда батя есть, а ты в руках шуроповёрт не держал, – утрирую я. Дома я много что делал, но отец, действительно меня мало чему научил.
Завтракаю и делаю ремонт почти одновременно. Угощаю Мирона купленными круассанами.
И где-то к полудню в квартиру без звонка входит мой отец. У него оказывается, свой ключ есть.
Охрененно, а если я здесь девку трахаю его не интересует. Или наоборот интересует именно это.
Иван Савельевич в очках, отличном светло-сером костюме немного охреневает от увиденного. Мне теперь не положено ручками золотыми ремонты делать. И вёл я себя в последнее время так, словно принял это за истину.
– Здоров, бать, – улыбаюсь ему.
– Здрасте, дядь Вань, – здоровается Мирон.
– А, Корсаров! – отец улыбается открыто. – Давно не виделись!
– Точно. Помогаю.
– Это отлично. Но только Мирон, сходи покурить, мне с сыном поговорить нужно.
Я что-то сразу скисаю. Мне совсем не хорошо становится от его слов.
– Ага! Мне как раз в магаз сгонять надо, – Мирон шлёпает на выход, за спиной моего отца показывает знак: скрещенные вместе пальцы. Знак поддержки, но, боюсь, не поможет. Как только Мирон уходит, Иван Савельевич в лице меняется.
Вначале окидывает взглядом нашу стройку, потом переводит взгляд на моё распухшее тату, которое я пластырями частично прикрыл. И останавливает свои глазища на моей шее, на которой яркие засосы, подаренные мне Марией в порыве алкогольной страсти.
– Из посёлка звонили, ты сломал одному несовершеннолетнему ключицу. И дружок твой отличился. Мирона посадят.
– Нет, – в ужасе смотрю на отца. – Бать! Батя, ему нельзя.
Люба не дождётся… А скорее Мирона посадят в психушку, потому что у него справка от врача есть. И кем он выйдет, страшно представить.
– Это я его подставил, – выдыхаю в ужасе. – Батя, это я виноват.
– Отлично, я так и подумал, – кивает очень недовольный отец. – А теперь поговорим, сынок, что такое мужчина и что такое неотъемлемая его часть под названием ответственность.
Я предлагаю ему старый табурет, который не выкинул. Но он не садится. Свысока на меня смотрит и, поджимая губы, продолжает:
– Слушай меня. Моему отцу было некогда говорить о таких вещах. Я только к сорока годам стал на человека похож. Сам пытался себя сформировать. Но ты, щенок, – кидает он мне, и я даже отшатываюсь от него, ожидая удара. – Будешь у меня к двадцати годам с мозгами или сядешь за изнасилование!
– Какое изнасилование?! В жизни не практиковал!
– Заткнись! И слушай!
– Слушаю.
Он краснеет, как рак, дышит, как разъярённый бык. И я панически пытаюсь вспомнить, где накосячил.
Ритка! Это я её опозорил, она мне отомстила. Но к моему счастью, слишком много свидетелей было вокруг в любой момент, когда мы встречались. Ещё могла Василиса, на морду ещё та стерва.
– Я тоже гулял, как мог. Девок десятками портил. Еле поступил, учился отвратительно. Пьянки не кончались. Вся молодость выжжена уродливыми воспоминаниями. Твоя мать пыталась что-то изменить, но сама была моего поля ягода. И только год назад, когда уже сумел хоть какие-то цели обрести, планы построил, я встретил настоящую любовь. Зрелую любовь! Никогда не знал, что с женщиной бывает так хорошо, так спокойно и весело. Да, весело с Тамарой. И будучи уже мужчиной! Потому что до этого, я не был мужиком! Я познал, что такое нести ответственность. За свою женщину, за её жизнь и за её ребёнка. Ангелина мой ребёнок! Рита показала мне видео, где ты пытался изнасиловать МОЕГО ребёнка! Ублюдок!!! В моём же доме!
– Что? – я ослаб всем телом.
Блядь! Там же окно было открыто, а окна напротив дома Ритки… Сняла на видео? Меня и мою Гелю голыми? Вот ведь тварь…
– А мы думаем, – он расправил руки в стороны. – Что это Геля так в лагерь засобиралась. Слова не сказала, не пожаловалась!
– Я не насиловал! Я просто приставал! – оправдываюсь я, задыхаясь от кошмара…
Бля, как теперь вынести эту ситуацию?
– Я так и подумал, – кивает отец и складывает руки, как у футболиста перед воротами. Прожигает меня невыносимым взглядом, и линзы очков делают холодные глаза светящимися и зловещими. – Значит так, Кирилл. Тамара не знает, видео уважаемые соседи помогли у Риты изъять. Но с рук тебе это не сойдёт. Всё купил для ремонта?
– Да. Ещё на мебель немного осталось, – я опускаю низко голову, сжимаю кулаки от досады.
– Отлично. Экономь, тебе ещё за коммуналку платить и самого себя кормить.
– Я вообще-то поступил, – бурчу недовольно я.
Мне почему-то стыдно перед Гелей. Моя голенькая девчонка стала достоянием общественности. Я убью эту шмару Риту.
– До учёбы ни копейки не получишь. Рекомендую, устроиться на работу. Машину я у тебя забираю. Ещё раз к Геле подойдёшь…
– Нет! – рявкаю я и поднимаю на него глаза.
Он пристально щурится на меня.
– Я люблю её. И я действительно приставал… Она не подросток, если бы ей было плохо… это игра. Если б не понравилось, она бы пожаловалась тебе. Она так и сказала, что к тебе пойдёт, но не пошла, и мы с ней… Нормально всё было. Вполне нормально себя веду.
– Когда ты нормально себя вёл? – усмехается Иван Савельевич. – Когда ты пьяным на стойке кухни в чужом доме танцевал? Когда, друга унижал? А может в посёлке? С хуем торчащим из штанов участвовал в массовой драке, – он показал, где у мужика член.
– Это-то откуда выплыло? – ною я.
– Так мать видела! – смеётся он, поражаясь мне. – Сразу позвонила рассказать, что ты весь в меня, что выродок и алкоголик в свои восемнадцать. Ты вообще себя со стороны видел хоть раз?
– Только что увидел, – чешу макушку от переживаний.
ать видела! Вот это позорище! Мне стыдно… Не описать как.
– Месяц отучишься, я спрошу, как ты успеваешь. Если не заладится, с квартиры съедешь к матери, она уехала к родителям. В родном посёлке и стены помогут. Сопьёшься, туда тебе и дорога.
Мирон вошёл в квартиру.
– Хороший друг на вес золото, я б тебя убил за унижения, – сказал мне отец и, уходя, похлопал Мирона по плечу.
Рон жуя булку проводил Ивана Савельевича взглядом.
– Ну, как? Без вазелина?
– Да, он его дома забыл, – уныло отвечаю я, и тут же несусь догонять отца.
Вылетаю из квартиры и по лестнице спускаюсь. Из подъезда выскакиваю впопыхах к машинам.
Мою старенькую тачилу отгоняет какой-то шкаф из папиной охраны. Отец замирает у открытой двери шикарной тачки представительского класса.
– Что-то забыл? – с издёвкой усмехается он.
– Да, – я встаю перед ним, от обиды поджимаю губы, как делает он. – Раз мне всё равно искать работу, хочу попросить вас, Иван Савельевич Мошников. Не найдётся у вас какой-нибудь работёнки, для ублюдка, получившегося по залёту, не нужного выблядка, заделанного по пьяни под забором, козла, торчащего в вашей комнате, уродливого недоделка, малочисленными мозгами в свою мать шлюху, дегенерата, лающего на лампочку? Или мне убираться обратно в унитаз?
Ему стало плохо. Он сошёл с лица, глядя на слёзы, что встали в моих глазах.
Да, я знаю, что он это всё говорил в порыве гнева. Но, блядь! Ответственность не только на приёмную дочь должна распространяться, на родного сына хоть немного же должно хватить. Мне, сука не обидно, что со мной родные родители всю жизнь так? Вот так, ноги об меня вытирали, а теперь видите ли я вырос, а у них свои семьи, и я никому не нужен. Только Мирону, даже Геля не посмотрит в мою сторону.
Я с таким трудом справился с неврозом!
Отец сильно побледнел, достал визитку. Но не свою, а какой-то Елены Павловны.
– Завтра в восемь утра в моём офисе, позвонишь ей, она скажет, что делать, – замогильным голосом сказал крутой бизнесмен и сел в машину.
Я поплёлся к подъезду.
Как выпитый до дна, иссушенный. Нет, мне похер на деньги. Вон Рон живёт и здравствует, значит, и я смогу. Просто я такое отцу сказал… Только малую часть, что засело навсегда в памяти. Я не хочу, чтобы батя мной гордился, хочу, чтобы раскаялся. Хочу видеть на его лице вот такое выражение. Нет! Не на лице матери, а на морде того, кто смеет мне говорить об ответственности и оправдывать себя. Видите ли он в сорок лет повзрослел, а я, сука, видел как у него детство в жопе играла тридцатилетнего. И сейчас… Мне хотелось плюнуть на всё и действительно уехать в посёлок, там как-нибудь устроится и пойти осенью в армию.
Уже собираюсь смять визитку, но она из такого пластика, что врезается мне в ладонь острыми краями, и я вспоминаю, что кроме татухи у меня ещё безымянный палец на руке вспух. Обручил меня Костян своим кастетом.
– Кто? – послышался голос Мирона в домофоне.
– Рон, я ключи не взял, открой.
– А ты кто?
Я тихо рассмеялся, и слёзы всё-таки полились.
– Кирилл.
– Подожди, я не одетая.
Взял и отключился, придурок. Пришлось снова звонить.
5. Защитить и утащить
Утром я отдал ключи Мирону и уехал устраиваться на работу. Опоздал, потому что не рассчитал время на общественном транспорте. Папашино здание находилось в отдалённом районе заводской зоны. Большое здание с пропускным пунктом, простая коробка, которую обживала крупная фирма. Елена Павловна оказалась возраста моего отца, интересная женщина с фигурой и очень напористым злым характером. Она вроде завхоза, но при этом правая рука моего господина Мошникова. Отправила меня перебирать почту, потом загнала в рекламный отдел за комп. В обед дала браслет, по которому меня кормили бесплатно. Потом ещё я сменил три вида деятельности и еле дошёл до дома.
Рон попросил меня помочь с гипсокартонном, и я рухнул на матрац. Утром по новой. Оказалось эта хитрая Лена тестировала мои способности. И в отличие от моего папаши, нашла! Курьером, блядь!
Я совсем окочурился. По ночам читал книги про драконов. Блевал, страдал, но пытался понять, что Гелик находит в таких книгах. Кроме того, что он её украл и трахнул, ничего нет. Ни сюжета, ни здоровой конкуренции.
Мирон посоветовал найти в своей работе выгоду. Бег. Я занялся бегом, часто отказываясь от машины, что выдавала Лена.
Когда ещё поступал, встретил в университете Васина Лёху, в одной школе учились. У нас с ним были в юности тёрки, но он мужик отходчивый, побратался со мной, как с земляком, и познакомил с пацанами на курс старше, они с физвоза. К ним я затесался в конце августа и ходил в спортивный зал в университете. Качался, и это реально помогало. С девками не знакомился, на вечеринки не ездил. На телефонные звонки бывших, особенно ебанутой Риты не отвечал. А Геля сама не звонила.
Ремонт мы закончили. Вся квартира в строгих серых тонах. На кухне под кирпичную кладку выложили плитку. Сами отличную подсветку сделали. Пару раз током хуякнуло, и сразу стали опытными электриками. Кровать соорудили из щитов, прямо у пола. Купил кухонный гарнитур, на большее денег не хватило. Съездил на квартиру в посёлок. Пить с Мироном не стали, так потусавались с парнями. Мать моя уже уехала в Краснодарский край, я забрал некоторые вещи и вернулся к учёбе в город.
Я видел её. Она приехала на своей маленькой машинке. Удивительно красивая. Загорела на юге сильно, а выгоревшие до белого цвета волосы уже попку прикрывали. Джинсы, каблук и лёгкая курточка. С подругами шла. Заметила меня, и замерла. Я накинул капюшон и ушёл.
А у самого сердце раненой птицей в груди билось. Стихами начал думать, тоска такая взяла, что хотелось оду написать.
Как угораздило меня так влюбиться?
Теперь я понимал, что одним разом не обойдётся. Я хочу с ней гулять. Но пока рано. Мне нужно хоть что-то начать из себя представлять.
Она училась со своим Данилом. Общалась с ним, как и со всеми, но трогать себя руками не позволяла. Это вселяло надежду.
Я чах по ней. Следил, подсматривал, как полоумный Мирон за Любой. И это через месяц вошло в привычку. Я смотрел, во что она одета, куда ходит, с кем дружит. Видел её, когда играл с парнями на стадионе. Подглядывала. За мной следила. Но я всё так же был заблокирован в её контактах.
Я не мог понять, что между нами происходило. Просто выжидал удобного случая, чтобы всё ей сказать.
Отец часто начал звонить. Я же за учёбу взялся сразу, преподы меня хвалили. Так что моя карточка стала без моего разрешения пополняться наличными. И Лена попросила больше после учёбы не приходить, а погрузиться, так сказать, в процесс обсасывания гранита науки. Батя приглашал на ужин, ни разу не согласился. Чего-то не хватало, чтобы подойти к Гелику. Толчка.
***
Я – абьюзер. Возможно, поэтому в университете слава у меня появилась дурная. Девушки, конечно, подъезжали, но я мог нахамить.
Знаю, как морально так надавить, что люди бледнеют и пытаются извиниться.
Василиса учится на юридическом. Меня люто ненавидит, но не к Данилу же подходить спрашивать, почему Гелик не пришла в университете.
Василиса прямо со школы пошла по рукам. Парней меняла, как перчатки. Ну и её меняли, катали, звали отдохнуть. Университет – это не только цитадель знаний, и рассадник разврата всех мастей.
– Ну? – не выдерживает барышня, паскудно оглядывая меня с ног до головы.
Я отворачиваюсь от неё и выхожу из университета.
Сегодня задержался, на улице ещё не поздно, но темень жуткая. Скорей бы уже зима, и снег выпал. Осень мне совсем не нравится. Город весь в огнях, под вечер приморозило.
Где мой Гелик? Что случилось?
Не нужны мне Василисы, у меня есть свой человек в доме отца. Звоню Анне Васильевне.
– Здравствуйте, тёть Ань, – говорю добрым мягким голосочком. – Ангелина не пришла в университет, что-то случилось?
– Вирус подцепила, лежит, бедняжка в своей комнате.
– Как хорошо… В смысле, хорошо, что с ней только вирус, а не что-то серьёзное. Я пришлю ей подарок, передайте, пожалуйста.
– Конечно, Кирюшенька.
Тут же выхожу на сайт… Хочется самому лично приехать, но пока не могу. Хотя Геля болеет, слабенькая… Лежит в своей постельке и пьёт микстуру.
Улыбаюсь, выбирая на сайте ей букет. Самый милый. И открытку, и розового медведя. Делаю пометку для менеджера, чтобы в открытке написали: «Всё равно его не брошу, потому что он хороший… Выздоравливай!»
От кого, поймёт по цвету медведя.
– Привет, Кирюха, – меня хлопает по плечу Лёха Васин.
Это мои поселковые знакомства. Он учится на втором курсе. Будущий тренер. Необычный парень. Драчливый. Любого уроет. Вся его тяга к кровопролитию выливается спорт. Но тоже необычный. Сегодня Лёшка Васин, за то, что я его подвезу до спортивного клуба, проведёт меня на теневые бои без правил. То есть вначале мы посмотрим настоящие соревнования, официальные, а потом гладиаторские бои, где этот двадцатилетней пацан срубает бабло в своей весовой категории. Да, ему только двадцать, а он вот так живёт и мозги вроде ещё не выбили.
Я не претендую на такой заработок, хотя чувствую, что мог бы. Любопытство разрывает.
Мы едем по ночному городу в тишине. Васин немногословен, я тоже говорить ничего не хочу. Красиво вокруг, огни разноцветные, машин много, играет в салоне какая-то приятная музыка на радиоволне. И я тоскую по своей девушке. Она болеет, и я с ней заодно.
Наверно, как только оправится, я подойду и попрошу, чтобы пообщалась со мной. Приглашу в кафе. Первое скажу, что с Мироном помирился, что друг меня простил, и она должна. Обязана просто! Нужно, как-то налаживать отношения.
Заезжаю между старых домов во двор. Останавливаюсь у шлагбаума. Васин открывает окно и показывает пропуск.
Ничего себе, как всё сложно. Так и не пропустят. Заезжаем дальше по яркой неоновой стрелке, спускаюсь на подземную парковку. Нахожу место на первом уровне. Леха со своей сумкой выходит, я следую за ним.
Ничего не говорим, как нашли друг друга. Молча выходим в какой-то полутёмный зал, где на ринге, окруженном высокой сеткой, бьются два взрослых бойца.
– Всё самое интересное после одиннадцати вечера, но придётся спуститься этажом ниже, скажешь, что Леший пригласил, я предупрежу.
– Спасибо, лёх, – улыбаюсь я.
От спортивной части зала иду в сторону места отдыха для элитной публики. Выпью что-нибудь безалкогольное. Если выпью алкогольное, поеду к Геле, а этого не надо.
Почти на входе в бар натыкаюсь на двух кадров. Узнаю их сразу. Четвёртый курс нашего университета.
Невысокий, чернявый стройный парень в костюме на водолазку – это Ринат Мусаев. Он всё время улыбается. Не потому что рад всех видеть, отнюдь, у него западная модель поведения. Учился в Лондоне в университете Гринвича на архитектуре, строительстве и каком-то планирование. Но совершил там преступление, по слухам групповое изнасилование, и вынужден был вернуться, заканчивать учёбу здесь у папы под носом. Богатый человек его папа.
Ходил по универу этот кадр со здоровым пацаном с физвоза по кличке Кабан. На вепря дружок Мусаева был похож один в один не хватало бивней.
– Мошников? – улыбается, удивляется Мустаев. – А ты как здесь?
– Друг пригласил, – улыбаюсь, как он и пожимаю протянутую руку.
– Хорошие друзья всегда нужны, – от улыбки Мустаев кажется жизнерадостным, открытым и очень добреньким.
Охренеть, как внешность обманчива.
– Это точно, – натягиваю улыбку и жму руку Кабану, тот в приветствии хрюкает.
– Отец будет твоему отцу гостиницу строить, – Ринат кого-то высматривает в толпе. – Отлично распиленный государственный бюджет, полновесные гранды, всё что нужно нашим семьям.
– Осталось нам не щёлкать клювами, – дружески похлопываю его по плечу и ухожу к бару.
Охренеть! Я, похоже, в свои восемнадцать сделал себе славу очень делового пацана. Хотя не в зуб ногой о гостиницах и государственном бюджете.
Слава? А что если действительно войти в тему. Отец позволит? У меня опять деньги на карточке, и сегодня у бати какой-то ужин…
Гелик болеет, а у них гости.
Я отказался от приглашения, потому что не нужен на таких вечерах. Но теперь у меня есть повод лично пожелать выздоровлению моей лапочке, заодно спросить у бати про гостиницу.
Пишу Лёхе, что нужно быстро уехать, извиняюсь. На самом деле я уже всё видел, мне не очень интересна тема мордобоев. У меня в юности их было слишком много, это пусть Ринаты и Кабаны наслаждаются.
Ухожу быстро, лечу к новой жизни, заодно и Гелю повидаю.
***
В доме горит весь свет, дополнительно по фасаду растянуты светодиодные гирлянды. Так что в промозглой осенней ночи дом выглядит, как картинка.
Красивая лужайка заполнена машинами, потому что у дома и на проезжей части встать негде.
Думаю отец переделает эту лужайку во что-то более ценное, потому что такие вечера показывают несостоятельность нашего двора вместить транспорт.
Я свою развалюху пристраиваю почти напротив дома Евстигнеевых.
– Привет, Кирилл, – слышу я голос Риты.
Она стоит в толстовке и джинсах, смотрит на меня грустными рыбьими глазами. А я весь такой в сером костюме белой рубашке и галстуке. У меня туфли брендовые и перчатки.
– Добрый вечер, барышня, – строго отзываюсь я и бегу между машинами к дому отца. Куртку не накинул, поэтому нос моментом краснеет. Мороз крепчает.
В дверь не звоню, быстро забегаю в прихожую и натыкаюсь на швейцара. Он мне улыбается, я ему. Здоровый мужик прищуривает один глаз, видимо узнаёт меня, потому что сходство с отцом у нас поразительное, только у меня губы толще.
– Кирилл Иванович Мошников, – представляюсь я, и вышибала в одежде швейцара показывает мне рукой на зал, где невероятно много людей: мужчины в костюмах, дамы в вечерних платьях, наняты официанты.
Я делаю гордый вид, улыбаюсь, волосы назад откидываю и почти сразу натыкаюсь на Тамару, у которой в руках поднос с канапе.
Зелёное платье по красивой фигуре, вырез почти до бедра и туфли, если я что понимаю, а я понимаю, потому что папа заставлял в своё время заниматься танцами, это танцевальные босоножки.
Собственно отец встретил Тамару на бальных танцев для стариков. Что они там делали, как попали в один клуб, не известно. Но они бывшие одноклассники, танцевали, потом подпитали встречу через года вечером встречи выпускников в школе и поженились.
Она улыбается, выглядит гораздо моложе своих лет.
– Кирюша, – лезет целоваться. – Я так рада, что ты пришёл.
– Так шумно у вас, как Геля?
– Бедная моя девочка, – с сожалением отвечает Тамара, повышая голос, потому что начинает играть пианино и скрипка.
Тоже нанятые люди, музыканты для развлечения толпы.
– Температурит? – не из праздного любопытства. Я ощущаю настоящую тревогу, и это меня не просто пугает, ошарашивает.
А что если это уже не волюблённость, а настоящее зрелое чувство?
– Да, но она выйдет. Один танец подарит Эдмунду Дееву, – она делает знак, чтобы я нагнулся к ней и шепчет в ухо. – Ему двадцать девять, отец в десятки списка Форбс по нашей стране, отличная партия для нашей девочки.
Тамара ведёт бровями.
– А где он? – улыбаюсь я. – Чтобы знать и не опозориться.
Тамара смеётся, скармливает мне канапе с оливкой.
– Синий пиджак, у него и глаза синие.
Она уходит. Я смотрю на низкорослого, тощего мужика. Одиннадцать лет разницы… Ни хрена себе Мудя захотел. Ангела себе решил приобрести за десятку списка Форбс…
Мне хреново. Мне так плохо, что улыбка натянутая держится с трудом. Иду через толпу к отцу.
Они же поняли, что мы с Гелей любим друг друга. У нас только отношения выстраиваются…
Они же знают! Или не знают? Думают, что мы враждуем? Тогда понятно, что специально подыскивают жениха.
Отец удивлён, ведёт бровями.
– Познакомьтесь, мой сын Кирилл, – он представляет меня своим знакомым. Один из них наш сосед, Евстегнеев. Он косит на меня чёрным рыбьим глазом.
– Говорят ты весело отпраздновал поступление.
Лучше бы о дочери своей беспокоился. Но тут вопрос стоял в другом, меня хотят уколоть и колоться в ответ у меня сил не хватит. Дядя наверняка в курсе, что Ритка голая была и таскали её то в один угол, то в другой. Я не рискую сказать об этом.
– Да, – усмехаюсь я. – Действительно весело, но больше не повторится.
– Ты уверен? – насмехается надо мной отец.
– Я порох, я больше не подхожу к огню, – выдаю я, и мужики начинают одобрительно кивать головами.
– Кроме учёбы, чем занимаешься? – интересуется у же седой старик, внимательно меня рассматривая.
– Танцы, – вру я. – Спорт, – это уже от части правда. – Встретил Рината Мустаева сегодня в одном закрытом спортивном клубе, поэтому пришёл у отца спросить про строительство гостиницы.
– Мой сын, – сквозь одобрительное подвывание меня хлопает по плечу отец.
Мне нужен был этот тёплый взгляд в шесть лет, эти касания в детстве, но сейчас, я просто хочу перестать себя чувствовать отстоем. И он делает мне погоду, рассказывает о проекте, но без подробностей, о которых трепал Ринат, так в общем. Я улавливаю каждую деталь, я хочу быть в курсе того, чем занимается мой отец.
Мой отец, который всегда у меня был. Да, они скандалили с матерью. А что не скандалить, когда она ему изменяла. Он пытался исправить ситуацию… Я обиженный ребёнок, никому не нужный? Скорее забывший, что отец в меня вкладывался с утра до ночи. Иностранные языки, танцы, книги, прогулки и даже походы вдвоём… Как можно не оценить вклад мужчины в своего сына, когда столько примеров отцов, что кидают своих детей?
Отец отводит меня в сторону и смотрит пристально. Он снимает очки и мнёт переносицу. Бородка у него седая, и в волосах много серебра. Он улыбается проходящим гостям, но сосредоточен только на мне.
– По поводу нашего разговора, там, на квартире, – начинает он. – Просто тебя нужно было остановить. Понесло, как меня в своё время.
– Я хочу попросить прощения, – тут же отвечаю я. – Просто я злопамятный. Не то чтобы ты мне это всё разом и постоянно говорил, у тебя вылетало, я запоминал.
– Ничего не изменить. Но, сынок, – отец берёт меня за плечо и заглядывает мне в глаза. – Я никогда не бросал тебя. И сильно страдал, когда ничего не смог изменить. Работа, нищета, чужая женщина. Я взял в жёны, женщину, которая мне не принадлежала. Она хотела себя пристроить, я себя. И ты самое лучше в наших с ней отношениях. Возможно, если бы ты согласился поехать со мной, жить у меня, я бы мог что-то изменить в твоём поведении. Но и настаивать я не посмел.
– Не переживай, папа, – усмехаюсь я. – Куда бы я от Мирона уехал? Да и как можно было мать бросить? Она хоть и стерва, но в одиночестве совсем бы загнулась.
– Сынок, не делай таких ошибок, которые наделал я. Сейчас будь внимателен, не через двадцать лет, а именно в момент совершеннолетия, – он болезненно нахмурился. – Видишь ли… Я тебе про ответственность говорил. Но не перед кем-то, а в первую очередь перед собой. Твои решения должны быть твёрдыми на их начальном этапе. Ты решаешь что-то для себя и уже не отходишь от плана. Я вот решил, что Тамара Волгина будет моей женой, мне тогда было восемнадцать. А потом вроде передумал, вроде с другими начал ходить. В итоге не понял, как женился. Проявил твёрдость уже с тобой, когда нужно было в тебя вложиться, обучить, что-то преподать, защитить от пьяных компаний, воровства и бандитизма. Но личная жизнь от того, что я не твёрд был в решении получить Тому, рухнула. Только через двадцать лет я получил второй шанс, и не упустил его. И ты свои шансы не теряй. Раз стал интересоваться моим бизнесом, держись, сынок. Я помогу, десять лет и ты станешь всё понимать и руководить. Потихоньку, не спеши.
– А с женщинами, мне так же быть? Твёрдым? – усмехаюсь я.
– Конечно, – он обнимает меня. – Не болтайся, как псина беспризорная от двора к двору. – Он неожиданно смахнул скупую слезу. – Я горжусь тобой. Ты только держись, сынок. Мой батя меня унижал до конца своих дней, и я не услышал от него, что он видит во мне человека. А ты, Кирилл, человек и с каждым часом для меня это явно.
