Текст книги "Невыносимый брат (СИ)"

Автор книги: Татьяна Анина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Невыносимый брат
Татьяна Анина

Пролог

Мы с Мироном самые рослые, возможно, поэтому стоим впереди всей толпы носорогов. Носороги – это мой выпускной класс. Одни пацаны. Даже городские в курсе, как нас называют. Стадо необузданных, опасных зверей. Ещё поодиночке мы может и не так опасны, хотя я бы не сказал, толпой просто убойная сила.

Наш классный руководитель и тренер Владимир Амосович по кличке Хрен с Горы сильно просчитался, привёз на соревнования между школами. Осталось пару недель до экзаменов, а мы пытаемся побить олимпийские рекорды по лёгкой атлетике, ну и заодно побить городских мажоров.

Кто из наших пацанов на кого наехал разбираться некогда. Мы гимназию номер сорок уделали в эстафете, мажорам это не понравилось, кто-то кого-то толкнул, теперь стоим в бетонном тоннеле, что со стадиона ведёт к раздевалкам.

Мы с Роном Корсаровым впереди.

Перед нами в трусах и майках, с прикрепленными на булавки номерами, лощёные молодые люди. Юноши прыщавые, наездные и борзые.

Оглядываюсь по сторонам. Нас окружают. Девки из гимназии подходят сзади, часть носорогов быстро поворачивается к ним. Это хорошо, что барышни не передо мной, я девушек бить не буду, помять могу, везде подёргать тоже, на большее не способен.

Не то воспитание, мать его.

– Безумству храбрых поём мы песни, – потираю кулаки, глядя на белобрысого пацана, что скалится на меня.

– Городская больничка ждёт клиентов, – хохочет Рон рядом со мной.

Жду. Первым не бью никогда.

– Безмозглая деревенщина, сейчас научим вас людей белых уважать, – говорит главарь приличной гимназии номер сорок, эстетично так перфектненько откидывая белые волосы назад.

– Чернь, забыл добавить, косорылое ублюдище с начальной комплектацией мозгов, – усмехаюсь я и чувствую жадную страсть подраться.

Белобрысый захлёбывается ненавистью и налетает на меня первым.

Удар его кулака мимо моего лица, я даю под дых. Толпа валится на Корсарова, ему на помощь летят наши.

Я с белобрысым в связке пошатываюсь к бетонной стене. Удар один за другим в его лицо, пока он пытается сделать мне подножку. Не получится, у меня веса побольше будет. За весёлый гребешок на его макушке хватаю и со всей силы носом петуха клювом об стену. Кровища хлещет, радость мне приносит.

– Даня!!! – дикий визг прямо у уха, какая-то беда сигает без спроса мне на спину и кусает за ухо.

Я не Даня, я Кирилл. Ударяю на прощанье несчастного Даню коленом в грудь и достаю девку со своей спины. Через свою голову её скидываю, но упасть не даю, боюсь, чтобы тупую голову не разбила.

Передо мной вначале мелькают белые груди, вываливающиеся из спортивной маечки, они проезжают по моему носу и губам, потом идёт живот и короткие шорты. Шорты настолько широкие, что при падении барышни вниз головой, раскрываются, и под ними виднеются кружевные труселя что-то там прикрывающие, если честно мало что прикрывающие.

Впечатление просто невероятное.

Конечно, после такого подарка, я не могу позволить девушке удариться, поэтому на своих руках переворачиваю красотку и ставлю на ноги перед собой.

Эквилибристка в шоке от того, что произошло, не сразу приходит в себя. А так как раздаётся свист и топот копыт тренеров и охраны стадиона, тащу девку… барышню насильно по коридору и швыряю в тёмном уголке, пришпилив её своим телом к бетонной стене.

В полутьме лицо почти не различить, блестят накрашенные губы, вижу раскрытые в ужасе глаза. Сильнее зажимаю, потому что коза меня царапает своими ногтями. Она меня почти на голову ниже, светленькая с хвостом на макушке.

А не та ли это барышня, что сиганула в длину с разбега на третье место? Я следил за ней.

Вау!

То-то она меня так красиво оседлала. Как спортивного коня, расправив ноги. Красотка! Попалась…

– Прекрасней юной нимфоманки после битвы награды не придумаешь, – выдаю я, у девки от таких слов ступор.

Да, я так говорю, иногда даже думаю почти стихами.

Воспитание, мать его.

Когда мои сверстники в компьютерных играх зомби мочили, я учился оды писать. Это не помешало мне вырасти носорогом.

Задавливаю девчонку, потому что она думает сопротивляться, от моего напора груди в маечке сплющиваются, и я сверху вниз прекрасно их вижу. Лицезрю и жадно хочется осязать.

В жар кидает, что я вдруг теряюсь. Она пахнет вкусно, ягодами, по́том, который почему-то не вызывает отвращения, вообще потные девчонки так не шмонят как потные парни.

– Пусти, закричу, – она предпринимает ещё одну попытку вырваться.

Я не двигаюсь. Уже не пытаюсь в маечку заглянуть, внимательно всматриваюсь в личико. У неё вроде голубые глаза. Тоже выпускной класс, значит семнадцать-восемнадцать лет. Самый сок – это мои ровесницы.

Вот они все такие, покоя не дают.

Она с трудом набирает полную грудь воздуха, я резко наклоняюсь и целую её в губы. Кричит уже мне в рот, распахивая круглые глаза. Язык мой настырно пролазит между губ. Резко сжимает зубы, но я надавливаю на девчонку чтобы подавить сопротивление.

Пробиваюсь в горячий мягкий ротик, девушка замирает, поворачивает голову на бок, вроде податливо расслабляется. Я делаю ошибку, даю ей свободу, и тут же вынужденно шарахаюсь.

Эта дрянь меня за губу укусила!

Поцелуй со вкусом малинового блеска для губ и крови. Она лихо так, выгибается и пытается от меня сбежать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я ловлю, пока реакция нормальная. К сожалению, ловлю за волосы. Мягкий приятный хвостик дарит какие-то чудодейственные успокаивающие ощущения. От ладони бежит дрожь по всему телу, и я теряю себя окончательно.

За волосы её дёргаю обратно. На ногах бы не устояла, пришлось ловить в объятия и скручивать по рукам, потому что рядом с нами рисуется наш тренер.

Хрен с Горы зол, удручён и взор омрачился думой.

– Кирилл! Вот от тебя я точно не ожидал! Ты же на исторический поступать собрался!

Словно поступление на исторический факультет как-то мешает парням девок щупать.

– Я девушку защищал, – улыбаюсь я.

Девушка хочет что-то вякнуть, я тут же лезу её целовать. Гибкое тело в моих руках крутится и вертится. Она опять кусается.

– Пошли, – рявкает Владимир Амосович, и я оставляю свою вкусную нимфоманку в покое, иду за тренером. На ходу оборачиваюсь, глядя на ошарашенную девчонку, которая в себя не может прийти.

Вот так лезть защищать Даню, мало ли кто его бьёт.

– Гад! – раздаётся на весь коридор её дерзкий голосок.

– Я тоже тебя люблю! – хохочу в ответ. – Спасибо за поцелуй! Не лей слёзы понапрасну, я вернусь нескоро.

1. Любовь нечаянно нагрянет…

Кирилл

– Смотри, что у меня есть, – ведёт бровями Мария и показывает исподтишка пачку с презервативами.

Она пришла на мой день рождения, хотя я не приглашал. Я половину бара не приглашал, но почему-то угощаю.

Она красуется передо мной. На год старше. Опять поссорилась с очередным кавалером и мечтает утешиться.

Ещё есть Аня, Лера, Оля, Ира… У них всех прекрасные груди и аппетитные попки.

И смотрю я на Машу, а вижу Ангелину Волгину.

Её самую, стерву, что не даёт мне уже месяц возлежать ни с одной из девок. Я бы радостно чистил пилотки, особенно сегодня. И хотел! Мысль то была с тремя завалиться в какую-нибудь квартирку. Но не рискнул.

Когда влипла мне в сердце Ангелина Волгина, я чуть не сконфузился с одной девушкой, на которую просто не встал.

Гелик. На её странице: рок, рисунки драконов и восемь тысяч человек в друзьях. Геля любит Даню, на аватарке они вместе. Гелик выставляет «дрочливые» фото в купальнике, и я после последнего два раза ходил в душ перед сном.

– Я подумаю, – ошарашил я Марию и глотнул пива из горлышка.

Надо как-то оправдать себя, ну что-то вроде поэтического: «я хуй не на помойке нашёл», но ничего в голову не приходит, и я тупо ухожу.

Два шага в сторону виснет на мне бывшая одноклассница. В девятом нас скоропостижно покинула, теперь вернулась с образованием в родной посёлок. Образование лезло из ушей и свисало лапшой.

– Кирилл, – подмигивает она. – У меня родаков нет.

У меня тоже. Точнее они есть, но их существование после развода не чувствую. Папа не хило стал зарабатывать, поэтому я гуляю. Все знают, что я теперь богатого папаши сынок, и виснут… виснут.

Тоска какая!

Где Рон?

В баре всё мелькает, дёргается, музыка бьёт прямо по мозгам. Вот на хрен я сюда пришёл? Выпендриться? Отпраздновать днюху?

Всё вместе, я скоро уеду поступать, а ещё я сдал на права.

– С днём рождения, – меня целуют какие-то губы, тянут за руку в сторону. Не даю себя в обиду, иду ближе ко входу. Запах не тот. Гелька пахла малиной и по́том. Потная женщина свела с ума меня несчастного, и я страдаю. У Гели ноги от ушей, она в длину и в высоту прыгает.

Я начитался философии и понял, что с этим древним чувством, что завязано на гормонах, бороться бесполезно. Клин клином я не вышиб, теперь просто жду, когда это всё закончится и начнётся учёба, а может и работа. Однажды я перестану ползать по её страничке и вспоминать, как дёргал меня чёрт зажать малознакомую девчонку в тёмном уголке и жадно сосать её сладкие губы.

И мучиться мне всю оставшуюся жизнь.

Я даже зарегистрировался, как «Дракон» и пытался познакомиться. Горел и меня ледяными помоями: «У меня есть парень». А у меня нет девушки, так что Данилу придётся подвинуться. Не сейчас, я для начала к отцу съеду, поступлю, потом держись Гелик. Я тебе дракона покажу.

Найду её, если через полгода не остыну. А я, похоже, залип надолго. И никакие Данилы мне не помеха.

Рон пришёл в бар. За вход не платит, потому что не хочет бухать и прожигать время даром. Морда чумазая, опять прямо с гаражей на бал. На нём виснет взрослая баба по имени Карина. Они ссосутся, но для Мирона это, как «здрасьте». Руками женщину не трогает, устало высматривает меня.

Я ухожу!

Со своего дня рождения линяю. Кто не успел выпить на деньги моего бати, те в пролёте.

– Здорово, бро, – покидаю обитель зла, толкаю Мирона на крыльцо клуба, пьяная Карина с нами.

– С днюхой, бро. Где мой кусок торта?

– Дома, пошли.

Мирон выхватывает бутылку из моих рук и допивает пиво.

Идём втроём за клуб, там тёмными тропинками добираемся до хвойного парка, что выведет нас в центральную часть посёлка, к нашему дому.

На улице тепло, снимаю толстовку, Мирон в грязной куртке уныло смотрит по сторонам. Карина как-то сама к нам прилипла. Никто не приглашал. Молчит, и ладно. Шатается от меня к Рону и обратно.

– Ты, как запавший на свою Любу в тринадцать и к восемнадцати ни разу не остывший, скажи, что делать со влюблённостью? – выдаю на одном дыхании.

– Работать, блядь, чтобы было в чём и на чём к девушке подъехать.

Ему хорошо. Он своей девкой одержим и спокоен. Люба его любовь с Данилами не гуляет, вообще парней избегает, вот и ходит Мирон спокойным девственником позволяя всяким Каринам себя целовать и не позволяет затаскивать себя в постель. Он вообще миновал многие соблазны, я ему завидую. Если б я не пробовал «печеньки», может так бы не хотелось ещё.

Раздаётся свист, мы останавливаемся. Рон моментом приободрился. Девок нет, компенсирует беспрерывными драками.

– Карина, иди к нам! – зовут голоса из тьмы глубинной.

– Иди, иди, – подталкивает её Мирон, и девушка, пошатываясь, нас покидает.

– Чё, как там твоя Люба? – уныло спрашиваю я.

Мирон одержим одной девчонкой и машинами. Можно ещё спросить об чью рожу разбиты кулаки. Собственно и весь узкий круг интересов моего друга.

Но он друг. Самый настоящий.

Всегда защищает, выручает. Делился много лет со мной жвачками и лимонадом. Такое не забыть. Не всегда я жил богато. Это сейчас папа такие карманные стал мне отваливать, что я могу машину купить.

Так что Корсаров человек надёжный, но ограниченный.

– Люба на похороны приехала, даже не глянула на меня. Я хотел поговорить, прыгнула к такси и сбежала. Люба-любовь, – расстроенно вздыхает Корсаров, рассматривая на ходу свои кулак со сбитыми костяшками. Замахивается и куда-то во тьму между сосен кидает пустую бутылку. – Будто столько лет не дружили, как будто я чужой ей. Покрасилась опять в брюнетку. Капец стрёмно!

Ему хуже, чем мне. Любу затравили парни в девятом классе. Потому что кроме неё девчонок не было и всем хотелось красавицу Любу пощупать. Мирон дрался за неё, я поддерживал его порывы. Не удивительно, что у Любы на парней аллергия, и Мирон, как настоящий мужик, попал в чёрный список. Хотя любит её. И они действительно дружили с детства.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Помнишь, про Гелика рассказывал?

Мирон не стесняется говорить, что любит одну, что одержим только одной. А я по моде хочу, чтобы куча баб, мне не нужных, а я им так очень нужен. С появлением денег в карманах начал из себя что-то строить, подстраиваться под современные нравы и стереотипы. Папа богатый, вытирай об девок ноги, особенно из бедных семей. Я пока не вытирал, но слёзы уже видел, и обиженные девушки сидели у дверей квартиры.

Хотел, быть свободным, но вляпался случайно в любовь и, похоже, утоп.

– Мне нравится, – оценил Мирон. – Гелик на Гелике. Станешь большим и богатым купи ей Гелендваген.

Мы опять замолчали. Не думал, что так сложно даже другу признаться, что втюрился. Да так влюбился, что до слёз расстраиваюсь. Иду, и дышать сложно. Алкоголь расслабил, разум замутил, мне без Гелика хреново.

– Ну? – толкает меня плечом Мирон, смотрит хмуро, густые брови к переносице съезжаются.

Я вообще не понимаю, как он не трахался ни разу, с такой смазливой рожей. Девки штабелями укладываются, а он ни в какую.

– Рон, тебе не хочется секса попробовать? – пренебрежительно усмехаюсь я, вроде циник и не пробить меня влюблённостью.

– Ну, ты пробовал, – ехидно усмехается в ответ Корсаров. – Помогло в жизни? Гелик не даёт, страдаешь.

– С чего ты взял, что страдаю?

– Тебе про Ангелину скажи, у тебя начинается нервный тик и потеешь, – он откровенно ржёт надо мной, когда я его шутовски пинаю ногами, защищается. – Мошка! Ты ж втюрился в девку, которую толком не знаешь.

– Не ори, блядь, – оглядываюсь по сторонам.

Я замираю. А ведь я из себя строю хрен знает что и начинаю бояться, показать себя с другой стороны.

Надо подумать, оно мне надо?

Может, как Рон, быть спокойным, непробиваемым и не скрывать свои чувства.

Только не в нашем гнилом посёлке!

Хорошо, что школа позади, в новую жизнь с чистым лицом без масок.

– Это мысль, – кривлю я губы, Рон закидывает мне руку на плечо. – Философская мысль. Корсаров, ты в курсе, что такое философия?

– Это когда нажираешься и рассуждаешь, – усмехается Рон. – Но я тебе вот что скажу, бро, если жрать без меры шоколад, то выпадут зубы, покроешься прыщами и начнёт тошнить.

– Не стоит шоколад с сексом сравнивать. Интимная тема это сфера комфорта. Все так живут.

– Я так не живу. Ну, да, я не пример. Ебанутый Корсаров, помешанный на зашуганной Любе Часовой.

– А если бы вы переспали, то всё бы было о`кей. Секс – это такая форма общения. Хочешь в кино – сходи, посмотри, хочешь пиво – выпей, хочешь девку – трахни.

– Однажды услышал от нашего классного такую фразу: «помни, ты – порох, не прикасайся к огню». Не хер ходить, где бабы на тебя виснут, другими тропами бегать надо, чтобы спокойно жить. Ну и что, что Люба не со мной? – он начинает психовать, отходит от меня. Он одержимый с диагнозом. С ним психолог работает. Помешался на своей девке. – Зато на душе спокойно. Она одна и я один, наше время просто не пришло. Ты то с одной, то с другой. Сейчас весь влюблённый, то в Ирку, то в Аньку, то в Лерку, неделя проходит, злишься и опять добычу ищешь. А потом, блядь, и жрать это не захочешь. Не сможешь, потому что переел. И что ты мне про Гелика рассказываешь? Тебе только получить её, а в мыслях ничего серьёзного. На будущее рассматриваешь ещё варианты. Да мне пох, на твою спортсменку. Меня задолбали укоры и претензии, – он стал кривляться, искажая голос. – Рон, иди трахнись! Ты какой-то не такой! Всё стадо вокруг ебётся без памяти, а ты выискался человек.

– Рон, ты что… Обиделся? – я даже растерялся от такой речи.

– Я думал с тобой можно говорить по-нормальному, а ты скурвился буквально за полгода, – он сплюнул на дорожку.

– Я понял, – я выставляю руки вперёд, пытаясь успокоить его. – Ты же, сука, образно мыслишь. Ты сейчас Гелика со своей Любой в один ряд поставил и думаешь, что я эту девушку обижу и брошу.

Рон отворачивается и шурует в другую сторону.

– Бро, ты что? Сперма в мозг ударила?

Он отвешивает мне «fuck».

– Рон, а как же торт?

– Жри, сука, сам свой торт! Я не обожравшись шоколада до Любы, всю жизнь смаковать её буду.

Вот что значит мужик без секса, на мою мать стал похож. Климакс головного мозга.

***

Наверно эта ведьма меня ненавидит, потому что я внешностью в отца пошёл. Глаза у меня серо-голубые, у неё карие. Я высокий, она низкорослая. К восемнадцати годам я здоровый, она сухая, как доска в старом сарае. Стерва такая, что ночевать домой ходить не хочется.

Но выбор у меня невелик: либо с ебанутой мамашей жить, либо к отцу в новую семью. Батя женился на женщине, у который ребёнок. Разведёнка с прицепом. Я даже не в курсе, у меня там сводный брат или сестра. Когда-то очень хотел братика, до военных действий в семье. Родители развелись пять лет назад, лет десять скандалили, вынося друг другу мозг.

Я уже решил, что уеду к бате. Поживу с год, там может выпрошу квартиру снять или в общагу перееду. Второе удручает, мне образ мажора понравился.

Наверно, эта уродина чувствует, что скоро одна останется, вот и бесится.

Я только вошёл в квартиру, поздравила с днём рождения. Мокрой тряпкой по ебалу.

– Нажрался, гад! Только восемнадцать! Что от тебя ждать, когда папаша такое говно! Опять девка плакала у двери, подонок такой!!! Мразь!

– Задрала, блядь! – вырывал из её рук тряпку и швырнул в кухню.

Я в этой квартире однажды по примеру Рона хотел ремонт сделать. Палец об палец не ударю.

– На какие деньги пьёшь?!

– Не на твои точно, – прохожу в свою комнату.

– Обувь сними, гад! Мать корячится, уборку делает.

– Пошла на хрен!

Дверь закрываю. Ломится.

– Ты в моей квартире живёшь. Совершеннолетний? Плати, давай! Урод! Я от тебя не помощи, ни слова благодарности! Торт тебе испекла, хотя бы спасибо сказал! Нахлебник! Раз папаша денег даёт, сам себя корми!

– Я уеду завтра! – спокойно снимаю тостовку, кроссовки, иду к кровати.

– Проваливай! И чтобы я тебя не видела! Ещё раз эта девка сядет на коврик у двери, в полицию тебя сдам!

– Я с малолетками не гуляю, она больная просто! – ору ей.

Тут же сосед в стенку стучит:

– Да, заткнитесь уже, двенадцать часов ночи!

Дурдом.

Беру планшет и открываю страницу Гелика.

Становится тихо.

Только моё дыхание в кромешной тьме… И свет на планшете, где она, девушка моей мечты. По крайней мере сегодняшней и завтрашней точно.

А может, как Рон сказал, я только одного хочу?

Так, да. Именно этого и хочу, там посмотрим.

В университете гулять с девками принято. Может даже год продержусь.

Только с ней… Хочу.

Ведь не первая любовь, а так заела, что самому тошно.

Никаких новостей. Девушка Рина из Челябинска… Капец видимо экология не очень, вся в черном, глаза накрашены жестоко, губы коричневые. Пишет Гелику о том, что скоро рок-концерт. Пишет прямо на странице. Никто кроме этой Челябинской ведьмы не пишет, значит, близкая подруга, раз доступ есть. Гелик отвечает, радуется за гота Рину. Данилка тут же подлизывает двум девчонкам сразу, восхищается группой.

Вначале ищу рок-группу, что расхваливает Гелик и Рина, включаю музыку, от которой усыхает мозг почти сразу. Сосед за стенкой долбится от такого тяжёлого, просто неподъёмного рока. Быстро выключаю звук.

Потом иду смотреть, кто такая Рина. Подруга Гелика. Как ночь и день. Гелик светлая, Рина тёмная. Вроде девкам уже восемнадцать, а как ненормальные – неформальные.

Стук в дверь.

– Ты жрать будешь свой торт или я его выкину? – кричит мамаша. Она спокойно редко говорит, визжит дурная.

– Буду! – отвечаю я.

Мне всегда хочется с ней примириться. Хочу, чтобы мать успокоилась. Не знаю, как это сделать. Отец не смог её сделать счастливой, и меня иногда мучает мысль, что это должен сделать я, ведь по моей вине родители развелись… Не по моей. Просто… Так бывает. Наелись шоколада до свадьбы. А я по залёту получился. В этих скандалах, узнал много интимных подробностей о жизни родителей. Они не стеснялись меня никогда.

Ненавижу.

Закрываю страницу Гелика, не хочу, чтобы она видела меня в таком виде. Не знаю, почему я начинаю, так же как Мирон, образно думать и глупости делать. С девчонкой не знаком, а боюсь показать слабость через планшет.

С ума схожу, не иначе.

Ещё сильнее боюсь вот таких вот отношений, какие были у моих родителей.

Закидываю фразу, что ляпнул Мирон про порох, в интернет и читаю всякую религиозную хрень.

Наш тренер и классный руководитель Владимир Амосович Хренсгоров по кличке Хрен с Горы в церковь ходит и приносит в пустые головы всякие идеи. Вот и черепушку Рона заполнили разными странными ценностями, от которых меня корёжит.

– Иди! Вылезай из норы, змей! Я спать пошла. Урод! Родила урода!

Она после развода скандалить не перестала. Всё на меня скидывает. Боль, страх, неудовлетворенность. Как отцу высказывала, так мне теперь. Будь я девкой, я бы на панель пошёл. А так закрываюсь в комнате и мечтаю свалить.

Не знаю, как мать одна останется. Иногда беспокоюсь. На неё находит ласка и материнская любовь. Торт ведь состряпала. Вчера трепала за волосы и восхищённо говорила, какой я у неё красавец вымахал. Но это миг, потом по новой.

Иногда Корсарову завидую. Бабка у него божий одуванчик, а родаки все умерли. Живёт в тишине.

Гелик не моя, мать – стерва, Рон обиделся.

Ну, Рона то я должен при себе оставить.

Надеваю новую футболку, белую со смайликом. Вступаю в тапки. Выхожу, стараясь не шуметь замком на двери. Мышью крадусь на кухню.

– Ты что стучишь? – раздаётся за спиной.

– Тебе кусок оставить? – спрашиваю я, достаю торт из холодильника.

– Подавись ты своим куском. Вырядился! Петух! Сколько он тебе денег даёт? Думаешь, я не знаю, что ты автошколу при заводе окончил? Он тебе машину купит?

– Не думаю, я в его семье не особо нужен, – вру не краснея, отец ждёт меня, и его баба согласна, что я буду жить с ними.

– А что тогда мать бросаешь? – уже не кричит и то хорошо.

Я быстро нарезаю торт. Оставляю ей три куска. Торты она делает отличные. Это медовик на натуральных продуктах, он обалденный, во рту тает. С утра если не найдёт куска, орать опять начнёт.

Хватаю торт и бегу из квартиры.

– Куда на ночь глядя? – перегораживает дорогу. Встаёт на пути. В глаза непонятно что.

– К другу, – нехотя отвечаю. Я борюсь со злобой, с мажором беспринципным, которого растил последнее время. – Я люблю тебя, мам, – обнимаю её одной рукой. – Мирону кусок скормлю и приду.

Она вся напряжена, пахнет родной матерью. Самой близкой женщиной в мире. Сколько бы девок не было, она так и останется первой любовью. Просто люблю, хотя бесит постоянно.

– Иди, – она меня обнимает.

Замечаю в глазах её слёзы. Она уходит. Не знаю, как ей сказать, что лечиться надо. Таблетки ей нужны и профессиональная помощь с таким перепадом настроения.

Выхожу из квартиры. Дверь захлопываю и натыкаюсь на нимфетку.

– Ты что тут делаешь? – я её боюсь.

Ангел во плоти целых тринадцать лет. Одни глаза и жидкий хвостик на макушке.

– Привет, я тебя жду, – отвечает тонким голоском не то Соня, не то Вика.

– Я женюсь скоро на любимой женщине. – Выделяю ей кусок торта. – А ты ищи сверстника, я старый для тебя.

Обхожу это чудо стороной. Как меня угораздило понравиться ненормальному подростку? Я обречён на больных на голову баб вокруг.

Вот что пристала? Просто не дал в обиду во дворе нашего дома, когда к ней шпана приставала. Напридумывала себе, а я теперь, как от огня, от неё шарахаюсь.

***

Рон в старых семейных трусах открывает дверь. Крепкий он парень. Я, пожалуй, тоже начну тренироваться, нужно отсутствие девушки чем-то компенсировать.

Что, сучка крашена, извиняться пришла? – усмехается Корсаров и запускает меня в свою квартиру.

– Вообще-то это мой натуральный цвет, – отвечаю я, как отвечает моя мамка на этот самый вопрос соседке сверху.

– Не шуми, бабуля спит.

Мы проходим на кухню тихой квартиры и закрываем за собой дверь. Он ставит чайник и облизывается на торт.

Рон из последних сил купил моющиеся обои и банку с краской, чтобы обновить кухню. Не жрал пару месяцев, чтобы накопить. И ему только восемнадцать! Я в жизни не работал. Мать с отцом кормили. Правильно, но я многое упустил, что поймал Рон.

– Самый странный день рождения, – говорю я, усаживаясь на табуретку. – Планировал шоколадном наестся до отрыжки, а не смог.

– Я подумал о твоих страданиях и нашёл классный демотиватор.

– И к чему он демотивирует? – усмехнулся, глядя, как Рон, держа чайник в метре от стола, наливает кипяток в чашки.

– "Прекрасная незнакомка прекрасна пока незнакомка". Познакомься с Геликом поближе, разочарование не заставит себя ждать. Расскажет тебе о своей полсотни парней до восемнадцати, ебанёт тебя мокрой тряпкой по харе, как мать.

– Мать только сейчас набила мокрой тряпкой, – меня передёрнуло. – Не знаю, что ей нужно.

– … потом ты найдёшь на теле прекрасного Гелика гнойные прыщи и пройдёт любовь.

– Рон, прекрати херню нести, – у меня аппетит пропал.

Я со своими то прыщами с трудом справлялся. Хорошо закончилась эта дрянь.

Мы садимся чай пить. Рон накидывается на торт, покачивает головой и скулит от счастья, как пёс.

– Если бы моя мама жива была, – бубнит он, балдея от вкуса. – Сколько бы не скандалила, я бы ей спокойно всегда отвечал, и говорил только то, что она хочет слышать. Не хочет твоя слышать о дядьке Ване ничего хорошего. Либо не говори ничего об отце, либо плохо. Хочет знать, что ты её сын больше, чем его. Мои не разводились, отец погиб на стройке, когда я совсем мелкий был, мать от сердца уже здесь, в посёлке. Но я у мамы почему-то всё равно был иногда виноват, что она одна осталась. Всё бы сейчас отдал, чтобы она жива была. Хотя нет, – он прищуривается, куда-то на потолок смотрит. – Любу бы не отдал.

Я знаю, что любой разговор к Любе сводиться. Часова мне уже оскомину набила. Скорей бы он сам разочаровался в своей давке и успокоился.

– Уже не смогу. Я огрызаюсь автоматически на её наезды, – вздохаю и попробую торт. Обалденный! – Завтра съеду. Отец сказал, что комната у них в доме есть для меня. Буду поступать, у отца жить. У меня брат сводный будет или сестра. Отец с ребёнком эту Тамару взял.

– Чтобы мачехе угодить, ребёнку подарок купи, – посоветовал Рон, и я взял это на заметку.

Действительно, если мне в доме чуждом жить, нужно к хозяйке сразу подлизаться.

– Ты тоже поступаешь?

– Да, – кивнул Рон. – Можно сказать уже поступил. Вчера с утра документы отдал. Это хорошо, общагу дадут, буду за Любой присматривать. У меня и бинокль есть.

Ничего не сказал. Он больной.

– Что значит, уже поступил?

– Так сирота, бабуля инвалид, мне только собеседование. На автотранспортный поступать буду, там препод классный, я ему тачку ремонтировал. Не думаю, что он бы не справился, просто некогда.

Мне по-любому поступить надо. Не могу же я Корсарову уступить.

– Я на исторический пойду, как мой отец.

Хорошо, что я матери торт оставил, мы всё с Мироном приговорили и ещё поднос вылизали.

– Люба печёт пирожные, – кто о чём, Корсаров о Любе. – У неё даже страничка что-то с выпечкой связана. Когда женюсь на ней, будем торты лопать.

– Рон, а ты вообще мысль допускаешь, что не женишься, что она тебя не примет? – очень осторожно спрашиваю я. И мне кажется, что у этого животного даже загривок дыбом становится, глаза выцветают.

Да, Люба Часова, ждёт тебя большой сюрприз в виде одержимого маньяка.

– Не допускаю, – он откидывается к стене и гладит сытый живот. Хотя какой у Корсарова живот, дохлый совсем. Дохлый, но жилистый. Нужно мне тоже коррекцией тела заняться, чтобы Гелика впечатлить. А вдруг? Поступлю и подкачу яйки к девушке своей мечты. Разочаруюсь и дальше пойду судьбу искать. Или работу.

***

– Лечись, дура! – кричу я, нагибаясь к ступенькам лестницы общественного коридора, когда мать швыряет в меня своей туфлей. – Таблетки пей, климаксичка!!!

– Убирайся! Чтобы я тебя никогда больше не видела, скотина! И ты не Ивана сын! Я тебя нагуляла по-пьяни.

– Заткнись!!! Сука, что б ты сдохла!

Я не верю ни одному её слову. Я на отца похож, как под копирку. Пусть не врёт, ведьма. Батя вообще во мне души не чает.

– Родной матери!

– Скорее не ты моя мать!

– Теперь уже точно!

Спускаюсь ниже, закидывая сумку на плечо. У меня ещё и рюкзак с ноутбуком. Старуха, соседка снизу смотрит на меня с такой ненавистью, что я чуть и её за компанию не посылаю.

– Вырастила Верочка себе на голову подонка, – шипит она сквозь вставные зубы.

– Отвали, рухлядь, – огрызаюсь и вываливаю из подъезда.

Девочка стоит и улыбается. В платьице коротком, ножки тонкие, как макароны. Накрасилась ужасно ещё и духами облилась, какими-то дешёвыми, что глаза жжёт и в носу першит. В руках держит блюдечко, на нём какой-то пирожок.

– Привет, Кирюша. Ты меня вчера угостил, вот и я решила, – голосок тонкий, как ножки.

– Зелье кинула? – спрашиваю у девочки.

Она выпучивает на меня глазища огромные.

– Что реально? – шарахаюсь от неё.

Всё, к Мирону, к Мирону! Только мужское общество. Эти бабы всех возрастов ебанутые натурально.

Корсарова у соседнего подъезда провожает бабушка. В пятилитровой банке квашенная капуста у рваных кроссовок стоит, на плече свёрнутые ковры. Целует, обнимает внука. Маленькая, добрая старушка. Меня замечает и улыбается.

– Кирюшенька, держитесь вместе. Дружите, ребятки.

Она нас крестит, как в последний путь, в момент, когда подъезжает такси. На автобусе я к бате не поеду.

– Тебе общагу как дали? – спрашиваю я, закидывая свои вещи в багажник разбитой Тайоты. Нужно было нормальную машину вызвать. Может, в городе сменю. Всё равно надо ребёнку что-то купить. И пожрать себе, может мачеха не захочет кормить.

– Заявление написал и сразу дали, – отвечает Рон и залезает вперёд меня к водителю, рядом на сидение.

Я забрираюсь назад и сразу накреняюсь ближе к Корсарову.

– Мне тоже наверно надо сразу написать заявление, – задумчиво говорю я.

– Не могу понять, такие возможности, батя приглашает, а ты не пользуешься.

– Пользуюсь, – уныло отозываюсь я. – Чего-то хочется, как у тебя.

– Гелик недостижимый уже есть, – хохочет Мирон и уворачивается от моего подзатыльника.

Я откидываюсь на сиденье и смотрю в окно. Как хорошо, что я уезжаю отсюда. В ушах звон от голоса матери.

Пишу отцу:

– «У Тамары мальчик или девочка?»

– «Девочка. Тебя когда ждать? Я дома буду через два часа».