Текст книги "Широки Поля Елисейские (СИ)"
Автор книги: Татьяна Мудрая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
– Вот и наш гость, мой Исидро. Накинь рубаху, пока я говорю с ним на пороге.
Я торопливо влез в длинное, до пят, одеяние без рукавов, сплетённое трудолюбивыми китайскими шелкопрядами, и сел с чувством лёгкого головокружения. Два силуэта на фоне дверного полотна перемолвились одной-двумя фразами и разошлись: Фируз – вовне, его собеседник – внутрь.
– Хельмут фон Торригаль, – не вставая с места, я наклонил голову. – Торри?
– Разумеется. Я всем так представляюсь, Исидро-ини, – ответил он.
Снова выкает. Любопытно, между прочим, к какому полу они оба меня относят?
– -Берите стул, если найдёте, Торри. Впрочем, мы тут обходимся подушками – ничего?
– Я привык, – он подтянул к себе самую тугую, уселся на полу, скрестив ноги, и всё равно оказался лицом к лицу со мной.
– Вопрос самый обыкновенный: ваш, так сказать, modus operandi и как мне при этом себя вести?
– Да никак особенно. Станьте, где вас Фируз утвердит, и постарайтесь не двигаться. Впрочем, и это неважно: я, понимаете ли, обращаюсь, минуя одежду. Этакий зрячий клинок ростом в теперешнего меня и почти без мозгов, но с крепко вбитой целью. Происходит всё очень быстро, так что вы испугаться как следует – и то не успеете. По виду вроде горизонтального призматического спектра. Он заходит на цель и за собой... кхм... неплохо убирает. Остаётся в буквальном смысле пустое место. Вас это...
– Не шокирует, не нервирует и в целом по инжиру.
Некстати – или напротив, своевременно – я вспомнил Фируза. Я ведь его на одну площадку с собой затащил, ему-то каково придётся: не попрощаться с телом, не поцеловать хладеющие уста... "Кончай разводить бодягу", – одёрнул я себя.
– Собговоря, я не себя... о себе переживаю, – мысли растекались по спинномозговому стволу рыжими белками, да и слова давались мне с трудом. – Мой друг, вы и им подобные...
Я набрал в грудь воздуху и выпалил скороговоркой:
– Должен ведь быть смысл? Вы оба здесь и проявитесь перед народом. Но это такая малая зацепка, чтобы остаться на берегу, не мне, конечно, я всего-навсего мыслящая приманка на крючке, а всем мерцающим, диргам, имею в виду, в Сконде и вообще в Вертдоме. Заветное слово приговорённого, которое не принято перебивать, а слыхать всем и каждому.
Пока длилась моя речь, Торригаль взирал на меня со смешливым удивлением, которое всё возрастало. А когда у меня, наконец, перехватило дыхание и я заткнулся, произнёс:
– Надо же, какой догадливый попался человечек. Хотя андрогины, протеи и все двуполые перевёртыши таковы: палец в рот не клади – мигом зачислит в разряд прибылей. Есть такое слово, только оно не из тех, что звучат. Побрякушку помнишь? Гипотетически от Дракульего костюма?
–Я наморщил лоб:
– Вергнлий в ней признался, что подложил. Но я здесь, а она вроде под той подушкой осталась.
– В рутенском мире, – он кивнул. – И не всё равно? Ад, Рай, Вертдом, Великая Земля – все эти вселенные с разными именами по сути одна большая, слоёная, как тесто, и дырчатая, словно стопка тонких блинов. Так что если ваши русопяты с американами к нам как на турбазу отдыха являются, то и забрать орихалковый бубенец нет проблем.
– Орихалковый? Камень Атлантиды? – До меня по сути дошло всё, но в вербальном плане пока не оформилось.
– Камень Вампиров, – с некоей торжественностью провещал Торри. – Чтобы уж без обиняков, а то путаемся в исконной и не такой исконной терминологии. В смысле привнесённой в первоязык младшими народами.
Не уверен, что сейчас было место и время для социально-антропологического экскурса, дискурса или там конкурса. Явно не больше, чем в той лекции о Магацитлах в стиле Блаватской и Безант, которую прочла марсианка Аэлита землянину Лосю, прежде чем затащить его в свою пещеру.
Но вот что он мне поведал, крепко утвердившись по отношению ко мне во втором лице единственного числа.
Вампиры – это, по существу, вовсе не они. Мерцающие родились куда раньше Адама и обладали высоким разумом тогда, когда хомо хабилис только пробовал стучать острым камнем по деревяшке. И, в отличие от местных, так сказать, высокоразумных приматов они осознавали сложно устроенную Вселенную как она есть, во всех ипостасях. А она, между прочим, похожа не на колбасу, нашинкованную на плотные параллельные ломтики, а на стопку ажурных блинов. Или, если отвлечься от кулинарных аллюзий, на ворох рваного тряпья. Параллели так просто не пересекаются: Омар Хайам, которому пришло в голову обратное, был "из наших", как обмолвился Торригаль. А вот Сверхвселенная, воспринятая наученным разумом Мерцающих, позволяет странствовать в ней, как внутри собственного манора или феода. Оттого Мерцающие и приняли такой никнейм.
Нет, кровью они первоначально не питались. И не убивали для этого вообще никогда. Им хватало тех знаний, которые текли к их народу от светил, океана, ветра, цветов и деревьев.
А потом настало время всеобщей грубости. Хомо несапиенс выделился из природы благодаря безудержному размножению и непробиваемой логике мышления. Истреблять его не было особой причины, оттого Мерцающие полностью уступили ему один из миров – тот, что простые человеки ныне воспринимают как единственно существующий.
– Но это преамбула, которая нас не особо касается, – уточнил Торригаль. – Обрисовка общей картины. А теперь, как говорили некие братья-фантасты, будет амбула. То бишь сугубая конкретика.
Вертдом, где мы сейчас обитаем, связан с Землёй Людей, как спасательный катер, идущий в фарватере большого судна. ( Слова Вольганга А.) Это по сути одна система. Изначальный Народ существует и там, и там, но на правах наблюдателя: на Земле он знать, теснимая выскочками, и объект фантастических россказней, в Вертдоме – элита, нимало не претендующая на реальную власть, откуда все проблемы. Больше всего он любит океанские глубины: перфторан естественного происхождения, или "голубая кровь", позволяет ему обитать на такой глубине, которая до сих пор недоступна человеческой науке. Да, можно сказать, Мерцающие – это атланты, хотя совсем не такие, как у Платона. Способность обращаться в разумную взвесь позволяет им уходить и много глубже ветхой Атлантиды.
– И проникать сквозь стены и замочные скважины, – кивнул я. – По слухам.
Он зыркнул на меня:
– По крайней мере, ты запомнишь то, над чем посмеялся. Принципиальная неотличимость от людей – это сказано скорее о земных "вампирах". В Вертдоме всякий знает наши приметы. На расхожие признаки типа бледной кожи, клыков и светобоязни забей: чушь собачья. Символическая магия крови – это да, без этого никак. Земные потомки Мерцающих и людей – некто Иегошуа из Палестины и его сыновья от Марии Магдальской.
– Меровинги? – догадался я. – Короли с длинными волосами? Всегда думал, что это байки.
– Короли по естественному праву, вне зависимости от того, умеют ли они ворочать государственный руль, – сказал Тор. – Недаром сами они считали свою кровь особенной в том смысле, что в процессе размножения нельзя было ни облагородить её никакими средствами, ни ухудшить кровью рабов. Это правда: оттого их куда больше, чем думают, но куда меньше, чем было бы без преследований. Их-то великолепно можно было убить.
– А "голубая кровь" – расхожий эпитет любого знатного человека, – догадался я.
– Искажённый, как всё, что попадает человеку на язык, – добавил он. – Теперь о Вертдоме. Слыхал краем уха о морянах? Да конечно, от меня же самого. И Фируза: этот парень своего не упустит. Андрогины, полагающие себя много древнее людей, по виду черномазые дикари в бусах, холстине и с копьями, на деле – искуснейшие дипломаты, воины и торговцы с заморским порубежьем. Весь земной, иначе рутенский экспорт-импорт идёт через них, тем более сейчас, когда твоих соплеменников начали потихоньку оттеснять с занимаемых позиций.
– А к тому же моряне сами имеют потомство? – спросил я.
– Натурально! От наших землянцев в том числе. В каждом смертном есть капля вампира. Да к чему далеко ходить, я тут сам сынка заимел. Причём такого же стального, как я. Каприз природы.
– Затейливо. Дай боги со стихиями не перепутать, – я скривил гримасу. – А какое отношение это имеет к тому, о чём я попросил? О Вольфганг Асмодей, я всего-навсего хотел напоследок дружка выручить.
– То есть Фируза? Фир, – крикнул он, – гони сюда, пациент дошёл до кондиции.
Мой любовник вошёл и стал рядом с нами. В руках у него было нечто вроде древнеримской буллы на красивой цепочке.
Бубенчик явно подрос и округлился в боках, а светил в вечерних лучах, как второе солнце. Бирюза и сардер были переплетены сканью хитрого орнамента, который слагался в буквы.
Фируз вытянул руки кверху и опустил цепочку мне на уши. Шарик пал вниз и устроился в межключичной впадине.
– Вот. Завтра все это увидят, когда снимешь рубаху, – констатировал стальной оборотень. – А тогда возьмёшь нас обоих за руки и скажешь примерно так: "Мы трое одно: вверху и внизу, на лице земли и в глуби океана, в союзе и разлуке".
– Хм. Это как бы не совсем в тему, – засомневался я. – Заверения в дружбе вам, что ли, помогут?
– Магия, – солидным басом объяснил Торригаль. – Притом на талисман ведь попадёт хоть одна-две брызги: всего тебя мне нипочём не выдуть.
– А лекция была для чего?
– Считай, я тебе заговорил зубы, чтобы голове не так больно было. Заодно и телу: а то один клиент жаловался, что его всего как по ниточкам раздёрнуло, – засмеялся он и удалился с наших глаз.
10
и до кучи ЭПИЛОГ
Нельзя сказать, что в последнюю вертдомскую ночь мне снились кошмары. Естественно, амулет то и дело стукался мне в грудь, словно пепел Клааса, напоминая о бренности сущего, и порождал смутные видения, но с давней работой на кафедре было не сравнить. Никаких лестниц без перил или подъёмников с распахнутыми дверцами и дыркой в полу. А что было? Вот например, ко мне приходила забавная кукольная девушка, в которую вместе с кровью вошла душа Мерцающей. Она стояла в шкафу красавца палача, в которого безнадёжно влюбилась, будучи ещё живой, но не сподобилась ответного чувства. Теперь её каждый вечер вынимали и любовались красотой, а она целовала любимого прямо в нагое сердце.
"Знаешь, в таком цинически-тоталитарном мире, как твой, единственная возможность сохранить себя – поместить каждую из своих личностей в куклу, наряжать этих кукол, холить и лелеять, – говорила кукла нежным и тихим голосом. – Опредметить воспоминание: это поможет удержаться в родной вселенной, хоть любовь ведёт тебя вперед, ну а долг зовёт назад. В ад".
Проснувшись, я сей же час припомнил, что Фируз удалился ещё в разгар ночи, поцеловав меня и извинившись тем, что не принято выводить осуждённого из кельи дознавателя. (И делать из совместной спальни пыточную – хотя какая, к Вольфу Асмодею, разница.)
Так что явились по мою душу юноши из его семьи.
Снова началось омывание в семи водах, расчёсывание, закручивание, облачение в шелка и золотое (орихалковое) шитьё. Не такое настырное, когда меня выдавали замуж. Или женили?
Спускать с лестницы меня не стали, вывели на крышу. Ну разумеется – "над" или "под" тоже означают "близко"! Здесь оказалась ещё одна ступень, которой, как я помнил, раньше не было. Высокая опалубка из толстых кедровых досок, а внутри – ну конечно. Сияющий, белый как лунь или луна песок.
Приговора не зачитывали – или я пропустил волнительный момент в точности так же, как и суд. Тихий рокот невидимых барабанов звучал в моём теле, пока мне помогали подняться наверх по трехступенчатой лесенке. Под ногами морозно скрипело, но ступня не проваливалась.
Огляделся по сторонам. В саду собралось разве что десятка три-четыре обычных гостей. Подножие Дома Любви и Смерти утопало в тумане – такой скапливается по утрам в ложбинах и над солёной водой, что вплоть окружает Верт и откуда, по легендам, приходит на эту землю неведомое. Оттого мне почудилось, будто там, внизу, полно народа, который стоит с поднятыми кверху лицами и всё различает, несмотря на дальность расстояния и абсурдную перспективу.
А на белом песке ждали меня дирги. Хельмут фон Торригаль в нарядном доспехе, выгнутом из толстой кожи по форме человеческого тела, – меня почти смех взял, только представьте, как он, обратившись, будет высвобождаться из этаких ножен. Фируз Мерцающий, Фируз Покорный в подобии элегантного трико из чёрной лайки, чуть смахивающей на лайкру или там латекс, и кнутом, обёрнутым вокруг плеча, словно казацкая нагайка.
Я подошёл, на ходу высвобождая пуговицы из петель. Не менее полутора десятков от ворота до самого низу и тугие, вот чёрт!
– Погоди, – прошептал Фируз. – Я сам ловчее сделаю. Помни о словах.
Как-то быстро он разъял застёжку сверху донизу. Блуза упала со спины, на миг обвив собой локти, ветерок овеял потную грудь, скользнул по соскам, кошачьим хвостом прошёлся по ложбине спины.
Я принял протянутую ладонь. Сам взялся за другую руку, с поникшей кистью.
Сказал как мог более внятно, отделяя одно слово от другого:
– Мы друзья, и поистине одно наверху и внизу, на лице земли и в глубинах океана, в союзе и разлуке. Мы красная нить, что вплетена в бытие. Наш народ – сила, которая держит собой вселенные.
И отпустил руки.
"О стихии, что же я такое сказал от великого ума да в простоте душевной?" – мелькнула мысль, и словно в наказание за дерзость поперёк плеч полыхнуло струёй жидкой магмы. Амулет на груди вспыхнул жаром и зазвенел тысячью солнц.
А потом настали бесконечные радуги... Радуга-дуга, не давай дождя, дай нам солнышка, колоколнышка...
Мы идём, шагаем по Москве, Венеции, Лондону, Нью-Орлеану и Парижу. По всем мирам, где были, есть и будут карнавалы. И все в Полях, Садах и Парках улыбаются нам. Кто – все? Те, кто видел здесь Торригаля под ручку с его прекрасной ведьмой Стелламарис? Кому нам и кто мы? Ты да я да мы с тобой.
Едва я успел вникнуть в своё новое положение, как меня поволокло – и вмиг забросило в такую привычную котельную, где ждал-поджидал меня такой обыкновенный Сатана. В венце из первой сменной шкуры Уробороса, испещрённом орихалковыми звёздами.
– Докладывай, Простец, – сурово приговорил он.
Я пошёл к нему, такому не особо взрачному, с чувством, будто голова моя некрепко держится на плечах. Вообще-то последнее легко подвергается истолкованию. Общение с Фирузом выучило меня, что под внешностью хиляка и недорослика частенько скрываются истинный ум и непоказное величие. Только вот робеть перед ними не надо – это я тоже усвоил.
– Как ты считаешь, Ситалло, достоин Вертдом называться Раем? – спросил он, указывая мне место напротив.
Ситалло? Женское и ба-нэсхинское истинное имя?
– Не знаю, – ответил я. – Но Вертдом – хороший мир, потому что не отказывается платить свою цену. Не изображает ничего, кроме самого себя. Раны там заживают легко, моровые поветрия не косят всех подряд и не цепляются к кому попало, роды у женщин легкие, дети – те, кто выживает, – здоровы и наследуют базовую память предков, войны ведутся с неукоснительным соблюдением правил, самоубийства случаются отнюдь не по причине уныния, а во имя долга, чести, совести и прочих высоких материй, смерть приходит с миром, а не со страхом.
– А цена сей благодати какова?
Я невольно почесал шею: фантомная боль. Жилочки тоже, оказывается, ныли по всему телу, а до лопаток с прорезающимися оттуда крыльями вообще несподручно было дотянуться.
– Тому, на кого падёт выбор судьбы, приходится платить, – ответил я. – Без особого ропота и по доброй воле. Исполнение земли – так, кажется, оно называется. Только ведь в моём родном мире точно так же, но приходится вырывать всё силком: и доброе, и злое.
И будете вы знать добро и зло, пообещал Великий Змей.
Тут меня как оглоушило.
– Это ведь ты писал за нас реплики, драматург наш неблагодатный. Дёргал за ниточки, будто марионеток. Надевал на руку, словно Петрушку-дурачка. А меня – меня вообще лишил останков соображения и насадил на крючок, чтобы лучше клевало!
– Согласен. – Тёмный Шеф сохмурил брови, сжал губы – и вдруг рассмеялся, так что они в лад заплясали по всему лицу. – Оглупил, чтобы тебе действовать не по рассудку, а нутром. И как, сильно это повредило твоей самости? Ведь нет? О, ты ведь ещё одно определение-обвинение забыл мне предъявить. Асмодей – первостатейный сводник и блудодей. Считает¸ что и в самом вульгарном трахе имеется нечто божественное, если он бескорыстен: ни детей не обеспечивает, ни социальных связей, ни стабильного положения. Вот мы всем аццким (так и произнёс) советом и загнали тебя в самый важный Дом Любви и Смерти на континенте, где работает и, натурально, играет в подпольщика один из сильнейших вампиров Верта. Рассчитать, на кого он в целом свете не на шутку западёт, было несложно. Вы с Фирузом чёткая пара, все прочие кандидатуры – фальшивка и суррогат.
– Только не внушай мне, что всё затеяно, дабы соединить любящие сердца.
– И не собираюсь, хотя доброкачественно сотворённый блуд бывает весомей всего пучка мировых проблем. Начальная же цель была – узаконить Мерцающих в небольшой части Мультивселенной. Это совершилось бы и самотёком, но через век-другой, и ждать было скучно. Согласись, слишком они для такого значимы и интересны. Ты, в отличие от меня, не имел дела со всей популяцией.
– А что теперь Фируз – будет мучиться в одиночку от вашей безответственности?
– Не ссорься со мной, ради всего несвятого. Тебе надо, чтобы он пришёл сюда? Надейся. С недавних пор он делает лишь то, чего ты хочешь.
© Мудрая Татьяна Алексеевна
