Текст книги "Мертвец в подарок (СИ)"

Автор книги: Татия Суботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА 1

– Кровь! – вскрикнула я, прижимая ладонь к носу.

На рабочий стол уже упали три капли.

– Держи.

Нина, наша лаборант, подоспела вовремя и подала мне носовой платок. Я сильнее прижала тряпочку и запрокинула голову. Кровь потекла в горло. От соленого привкуса защекотало заднюю стенку и язык. Фу, противно-то как!

– Не глотай, – взволнованно сказала Нина. – Наоборот, наклони голову – пусть вытекает. Сейчас что-нибудь принесу.

Я скосила глаза и посмотрела на нее безумным взглядом. Конечно! Легко ей говорить, пусть вытекает! Это моя кровь! Да, банально жалко! А еще ведь есть это малокровие, как своеобразный приговор в неполноценности… И мама в детстве всегда учила запрокидывать голову, чтобы все поскорее прошло. Привычка доверять ее мнению больше других – не изжилась даже с годами.

– Не надо.

Носовые кровотечения для меня не редкость.

Все началось в семь, когда я пришла со школы и увидела, как Овчар загрыз моего Утю.

Наш сторожевой пес часто обрывал цепочку и начинал носиться по двору. В тот вечер на его пути попался селезень, которого мы с мамой выкормили с пипетки. Желтобокий, как солнышко, смешной и послушный. Он с легкостью давался мне в руки, терся холодным клювом о ребро ладони, и довольно крякал, пока я его гладила.

Из Ути получился хороший суп. Наваристый. Только я не смогла пересилить себя и попробовать его. Мама так этого и не поняла, ругалась. И за носовое кровотечение мне тоже досталось. Правда, до того самого момента, как мама поняла, что оно длится ненормально долго…

Тогда все списали на детский шок и стресс от увиденного. Но все вскоре повторилось.

Мой сосед по парте, Вовка, упал с ореха. Он на спор залез на дерево, чтобы доказать, что ничего не боится. Когда ветка под его кедом треснула и сломалась, а Вовка полетел вниз, я стояла почти рядом. И как не свалился прямо на меня? Повезло, конечно. Правда, не ему.

Однокашник лежал навзничь, вперив глаза в серое небо. Он раскинул худые руки в стороны и казался еще более долговязым и нескладным. Темное пятно расползалось по асфальту, прикрытое рыжей макушкой.

Вовка разбился насмерть, свалившись с трехметрового ореха. Так глупо! Мальчишки стояли молча. А у меня опять пошла кровь.

С того момента и началось мое больничное детство.

Мама не уставала таскать меня на консультации в различные клиники к самым продвинутым светилам медицины. Где мы только ни побывали! Только вот годы шли, приступы учащались, а кандидаты и академики одинаково беспомощно разводили руками. В итоге я обзавелась неимоверно толстой больничной карточкой и неизвестной генетической болезнью. Какой? Да я даже название ее выговорить не в силах. Язык сломать можно!

Мама продолжала верить в мое исцеление. Или, скорее, просто привыкла упрямо доказывать, что все обязательно будет иначе. По ее таинственному плану. Походы к врачам закончились, когда мне исполнилось долгожданные восемнадцать. Отныне я имела полное право принимать активное участие в собственной жизни. Поэтому наотрез отказалась от обследований, консультаций и прочего медицинского вмешательства, переехала во временно снятую квартиру и поступила в университет. В общем, как сказала родительница – взбунтовалась!

А как иначе, если мама – настоящий тиран в юбке?! Каждая моя попытка выйти из-под ее слепого контроля неизбежно заканчивалась скандалом. Но попытки я не бросала. И одно время мне даже стало казаться, что все получалось неплохо.

Я стремилась жить самостоятельно. Выучилась на филолога и устроилась работать при университете, преподавала историю зарубежной литературы. Работа оказалась тяжелой, малооплачиваемой и неблагодарной. Но жаловаться не приходилось, другой же мне не предлагали.

К тому же, такому книжному червю, как я, прямая дорога либо преподавать, либо в библиотеку. Будь моя воля, выбрала бы второе. Запах книг, шершавая текстура листков, грубый вид корешков… М-м-м! Прелесть! Стоило только взять в руки книгу, открыть первую страницу и я напрочь пропадала для мира.

– В центральном филиале освободилось место библиотекаря. – помню, поделилась я, когда на руках уже был красный диплом филолога. – Пойду на собеседование. А вдруг возьмут?

Мама тут же закатала истерику:

– Только через мой труп, Катя! – картинно схватилась за сердце она. – Разве для этого я свой цветочек растила? Чтобы ты пропадала часами между полок и глотала пыль? А замужество? Кто же возьмет библиотекаря замуж, Катя? Это же скучно!

Можно подумать, учитель намного веселее. Я едва удержалась от возмущенного фырканья.

– Мама! Вообще-то еще остались люди, которые ходят в библиотеку!

Правда их было катастрофически мало, но это говорить – себе дороже. Да и не собиралась я замуж. По крайней мере, лет так с пять еще.

– Ой, не стоит выдавать желаемое за действительное, Катерина! – махнула рукой мама. – Ты там взвоешь от тоски в первый же день! Помяни мое слово! Знала бы, что ты так уцепишься за эти свои книжки, сожгла бы еще первую, что притащил отец!

Я поджала губы. Вот возьму и устроюсь на эту работу! Назло.

Недаром говорят, что месть – блюдо холодное. В библиотеку я умчалась в тот же день, на собеседование заявилась на эмоциях. Наверное, от того и пошло все кувырком…

Я умудрилась забыть половину классиков, заимела вдруг заикание, пролила кофе на блузку, а на выходе опрокинула стеллаж с подборкой любовных романов. Заведующая едва успела отскочить в сторону! Иначе быть мне не библиотекарем, а убийцей.

Месть не удалась. В который раз пришлось смириться с волей матери. И пойти преподавать в университет, куда она меня засунула через пятые руки знакомых. Но и там счастье меня не ждало.

Общение с живыми людьми мне всегда давалось намного тяжелее, чем с персонажами книг. Из-за носовых кровотечений с детства я была нелюдимой, вечно бледной и немного сутулой. В школе старалась ни с кем не сближаться, каждый раз боялась насмешек, когда пойдет кровь. Но сколько ни возводила оборонительных стен вокруг души – смеялись все равно. И было так же больно, как и в первый раз.

Вот тогда-то лучшими друзьями для меня и стали книги. Им было все равно, что я хилая и не могу пробежать положенную стометровку, уложиться в норматив, что у меня хроническое малокровие и страх захлебнуться кровью во сне, что я не умею врать или лицемерить, что иногда мне больно смотреть на слишком яркий свет и в школе меня из-за этого дразнят вампиром.

Но школа осталась позади, слава Богу. А вот окружение злобных детей никуда не делось. Теперь пришлось иметь дело со студентами. В открытую неуважения они не выказывали, но я его научилась распознавать без слов. Имею опыт!

Я поклялась себе во что бы то ни стало завоевать симпатию этих не в меру взрослых детей. Оставалась внеурочно, составляла планы занятий, сочиняла сценарии к литературным вечерам, что, возможно, когда-нибудь приживутся в стенах филфака, писала лекции и перебирала уйму научной педагогической литературы.

Вот и в пятницу, как всегда, засиделась допоздна. Нине пришлось задержаться вместе со мной. Ключи от кафедры мне еще не дали, поэтому лаборант должна была закрыть кабинет после того, как я здесь закончу. Работы скопилось много, особенно в преддверии приезда проверочной комиссии. Все папки с документами должны быть в полном порядке. Особенно у меня. Той, которую все считают чьей-то протеже. Знать бы хоть чьей?

Интрижки точно не про меня. С мужчинами не ладилось. Вроде не уродина, но вот совсем не везло. Да и кто захочет связываться с больной непонятной болезнью? С «дурной» кровью…

У меня-то и парень был всего один.

После того, как во время моего первого оргазма из носа хлынула кровь и забрызгала Косте лицо, он меня бросил. А еще в ту ночь его сбила машина. Насмерть.

Помню, как стояла, растирая слезы по бледным щекам, у свежей могилы. До конца не могла поверить, что все повернулось именно так. Я ведь думала, что Костя не всерьез орал на меня благим матом, обзывал по-всякому, а потом и вовсе выпрыгнул из постели в чем мать родила. Думала, он вернется, сможет принять мою болезнь. Ведь говорил же, что любит… Ну испугался. Неожиданно все же. С кем не бывает? Я готова была простить.

Костя не вернулся. Погиб.

А я с тех пор больше не пыталась понравиться мужчинам. Мне, страдающей не только ужасной неуверенностью в себе, но и комплексом отличницы, на мужчин просто не хватало времени. Так я себя успокаивала, пока с головой не ушла в работу. А потом, и правда, времени на дурацкие мысли перестало хватать. Лекции, семинары, планы, экзаменационные сессии, документы, документы, документы…

– Может, скорую вызвать? – обеспокоенно спросила Нина.

Платок почти полностью пропитался кровью, и теперь она стекала сквозь пальцы по ладоням к запястьям, чтобы спрятаться под красивыми розовыми манжетами новой блузы.

– Не надо, – прогнусавила я. – Сейчас само пройдет.

Кровотечение всегда прекращалось так же внезапно, как и начиналось. И попытки повлиять на него, тампонады носа, частые вызовы скорой ни к чему не приводили. Приступы оставались бесконтрольными.

– Вы слишком много работаете, Екатерина Леонидовна, – проворчала Нина.

Я слышала, как она открывала шкафы, шуршала бумагами, видимо, пыталась отыскать что-нибудь еще, чем можно заменить платок.

– По-другому не умею.

– А надо уметь! – всполошилась Нина. – Вы молодая, привлекательная женщина! Как только муж терпит ваши ночные посиделки в университете?!

– У меня нет мужа, – скривилась я и осторожно отвела руку.

Кровотечение прекратилось. Самостоятельно. Как и всегда.

– Вот поэтому-то и нет! Где ж ему взяться, если вы первая приходите в университет и последняя уходите?! И я вместо того, чтобы пойти с сыном на футбол, как обещала, или устроить мужу романтический ужин, вечер пятницы провожу вместе с вами и бумажками!

Мне стало стыдно. Я давно наплевала на свою личную жизнь, но кто мне дал право делать это с другими?

– Простите, Нина Григорьевна, – смущенно потупила взгляд. – Я не хотела ломать ваши планы на вечер.

Неожиданно она тронула меня за плечо:

– Катя, вы слишком молоды и слишком наивны. Я не обвиняю вас, просто хочу, чтобы вы поменьше себя нагружали. Вот уже досиделись до того, что кровь носом пошла. Я, конечно, понимаю, что для современных женщин сейчас на первом месте карьера и вы землю роете, чтобы закрепиться в преподавательском кресле, получить больше часов или дополнительный предмет. Сейчас не престижно быть простым лаборантом в тридцать пять, получать гроши и выглядеть старой неудачницей, как я.

– Нина, вы не…

– Но лучше занимать не совсем престижную должность и больше времени уделять семье, чем престижную и быть одинокой.

Женщина взяла меня за подбородок и повернула голову к себе. Ее глаза светились добром и сочувствием, а не уже привычным мне отвращением.

– Идите, умойтесь, Катя. И ступайте домой. Вы устало выглядите. И поверьте мне, карьера не стоит того, чтобы из-за нее страдало здоровье или личная жизнь.

Я кивнула и слабо улыбнулась.

Нина подумала, что у меня в приоритете карьера и я выжимаюсь на работе только ради похвалы от администрации или лишней прибавки к зарплате.

Вот с удовольствием променяла бы должность и зарплату на жизнь такой «неудачницы», как наша лаборант! Еще не старая, но полна здоровья и сил, заботливая мать троих детей и жена – она успевала все. Я же, наоборот, едва живой себя чувствовала: загружалась работой под завязку, а смысла во всем не прибавлялось.

Из здания университета мы вышли, когда на улицу опустилась тьма. Редкие фонари освещали дорогу. Под ногами приятно шуршали листья и, несмотря на конец сентября, даже ночи еще были теплыми.

Я шла молча, наблюдала за темными силуэтами деревьев, припозднившимися прохожими, автомобилями, что пролетали мимо по правую руку. Нина наоборот болтала без умолку. Может, она решила, что я нуждаюсь в моральной поддержке? Я давно не нуждалась. Но скромность не позволяла перебить ее.

Нина рассказывала про то, как они познакомились с мужем, как поженились, и она узнала, что беременна, как после первого декрета пришлось брать второй, а там и вовсе отказаться от карьеры. Ведь дети нуждались в заботе, уходе, и стало совершенно не важно, что сама Нина, закончив филфак, мечтала стать учительницей английского. Третий сын родился не так давно и Нина, высидев с ним положенных три года, без зазрения совести устроилась лаборантом в университет. Муж был не против, сыновья – вполне уже взрослыми и заверили мать, что смогут самостоятельно присмотреть за младшеньким. Нина окунулась в рабочую атмосферу, ей нравилось чувствовать себя не только женой, мамой и хозяйкой, но и работающей женщиной.

Я не знала, зачем Нина все это мне рассказывала, но перебивать было неприлично. Да и к тому же лаборант стала первым человеком, который говорил со мной о чем-то кроме работы. Кто вообще говорил со мной. Пусть даже о своей личной жизни.

Слушать Нину было приятно. И то, что она не лезла с расспросами, вселяло уверенность, что мы со временем сможем поладить. И мне здесь будет не так одиноко.

Мы попрощались на углу Парковой и Михеевых. Я отправилась на автобусную остановку, чтобы успеть на последний рейс, а Нина спустилась в метро.

Мои дни и вечера никогда не отличались разнообразием. Я точно знала, что дома ждет холодная пицца и пустая от тишины квартира. Готовить только для себя было лень, поэтому в большинстве случаев я перебивалась полуфабрикатами или готовой едой из супермаркета.

Потянув дверь подъезда на себя, скривилась от жуткого скрипа ржавых петель. Ну и звук. Аккурат как в фильмах ужасов!

Послышался шорох, и кто-то больно пихнул меня в спину. В последнее мгновение чудом просто удалось выставить руки и смягчить падение!

– Ну, вот и повидались, с*чка! – голос мне был не знаком, звонкий, с нотками отвращения и явно женский. – Сейчас ты мне за все заплатишь!

Я испугалась не на шутку. Ладони мгновенно вспотели. Под ложечкой засосало. Стало трудно дышать. Села, прижавшись к стене, и подтянула колени к груди.

– Кто вы? Что вам нужно?

Грабители? Так ведь мне и отдать нечего…

Как ни старалась, не могла разглядеть напавшую. Я видела лишь очертания женской фигуры. Незнакомка стояла в дверях подъезда, света на площадке первого этажа отродясь не было.

– Ты не поняла? Ах, да, старуха говорила, что ты можешь ничего не помнить. Но это и неважно, правда? – она сделала шаг навстречу. – Главное, что тебя помню я. И помню, как ты, с*чка, разрушила мою жизнь!

– Это к-какая-то ошибка! Вы точно меня с кем-то путаете!

Она расхохоталась, а потом резко пнула меня. Попала чуть пониже колена. Я взвыла, обхватив ногу руками. Щеки стали влажными от слез.

– Вас невозможно перепутать, Екатерина Леонидовна, – презрительно выплюнула женщина. – Видишь вот эту бутылку? Знаешь, что здесь?

– Н-нет.

– То, что подправит твое личико. Кислота. Больше никто не позарится на твою смазливость!

Только мне могло повезти столкнуться с психопаткой! Не жизнь, а злой рок какой-то!

Сердце едва не остановилось, я забыла, как правильно дышать.

– Ты рада подарочку? О-о-о! – она задумалась. – Мне обещали, что ты будешь подыхать в муках! Сначала зайдешься криком от боли. Кислота выест твои глаза и кожу. С каждым вдохом она будет проникать глубже и глубже, пока не зашипит на твоих костях. Это, конечно, не сравнится с теми страданиями, что испытала я, но все же… Какая-никакая, а компенсация. Ты не находишь?

– Вы сумасшедшая!

– Ты мне уже об этом говорила, – довольно сказала женщина и я почувствовала, что она улыбается. – Ну, ладно. С тобой всегда было приятно поболтать, но сейчас не время. Прощай!

Раздалось шипение, женщина отвертела крышечку…

Я заслонилась руками:

– Помогите!

Подъезд зашелся лаем. Огромная собака проскользнула с улицы. Откуда она здесь взялась? Вот удача! Женщина попятилась. Я воспользовалась ее растерянностью и кинулась по лестнице наверх.

– Куда-а?!

Сердце колотилось так быстро, что болью отзывалось в ребрах. Когда оказалась возле квартиры, то чуть не выронила ключ. Руки дрожали. Как назло в замочную скважину попала не с первого раза.

Шум от собственного дыхания заглушал все остальные звуки. С горем пополам, удалось ввалиться в квартиру. Я тут же закрылась и даже накинула цепочку. Для надежности. Только после этого смогла с облегчением выдохнуть, привалившись спиной к стене.

– Катенька, открой.

Отрицательно помотала головой, словно женщина могла видеть сквозь двери, и зажала кулак зубами, чтобы не заскулить.

– Открой!

Я вздрогнула и разрыдалась громче. Попятилась в комнату. Вызвать полицию?

– Я все равно до тебя доберусь! Все равно! Поняла? – закричала сумасшедшая.

Одно время слышалась ругань, женщина продолжала колотить в дверь ногами. Не знаю, сколько это все длилось, но когда все стихло я на цыпочках подошла ближе. Тишина.

Страх потихоньку отпускал. Если бы не собака…

Кто эта женщина? Она говорила, что я сломала ее жизнь… Но как такое возможно? У меня даже друзей нет, врагам откуда взяться?

Я разулась. Поставила замшевые полусапожки под вешалку. Где им было и место. В квартире царил порядок. Странный, больной порядок. Если мне было плохо – я убирала, если одиноко – убирала, если грустно – убирала. Получалось, что почти все свободное время единственное, чем я занималась – уборка. Квартира давила почти что стерильной чистотой.

Даже мама, навещая меня, всегда удивлялась, как такая бестолочь, которая ленится даже суп себе сварить – может содержать квартиру в идеальном порядке? Разве стоило ей объяснять, что готовить я не люблю по другим причинам? Есть в одиночестве сомнительное удовольствие. Аптечная же чистота из-за нехватки живого общения.

Пройдя в кухню, включила электрочайник, вытащила пиццу из холодильника и поставила разогреваться в микроволновку. В дальнем углу кухни, настенная подставка крепко держала маленький телевизор. Хозяйка квартиры, у которой я снимала однушку, неплохо укомплектовала ее прежде, чем загибать такую баснословную цену. Но жить я предпочитала в удобстве, даже если впроголодь. Комфорт – это мне своеобразная компенсация за одиночество.

Привычно включила телевизор и попала на новостной канал. Диктор серьезным тоном как раз вещал о событиях прошедшего дня.

Я любила пить крепкий чай. Вот и сейчас не стала отказывать себе в удовольствии. Густой пар поднимался от чашки, укутывал и словно грел пальцы. Мда. Долго же я буду приходить в себя! Хорошо еще, завтра суббота – на работу не нужно.

– Около десяти часов вечера в метро произошел взрыв.

Нехорошее предчувствие заставило меня повернуть голову и уставиться в экран. Мелькали ужасные кадры. И как только такое разрешают пускать в эфир? Больше всего меня поразили множество тел, накрытых простынями. Традиционно белыми.

– Взрыв пришелся на центральной ветке. В районе станции «Влатошки». Ведется расследование. В результате взрыва пострадало около сотни человек. Мы обещаем держать вас в курсе последних событий. Оставайтесь с нами.

Чашка выскользнула из рук. Кипяток ошпарил пальцы на ногах, а я почти не почувствовала.

Именно на этой станции Нина зашла в метро.

ГЛАВА 2

– И как я только уговорила себя на такое?

Такси медленно продвигалось по городу. За окном мелькали знакомые улицы, места, здания. Все это сейчас казалось неимоверно далеким и чужим, будто покрытое тонким слоем пыли. Неужели это мой город? Ничего к нему не чувствую.

– Катя, мы уже это обсуждали, – сказала мама. – Мне необходимо поехать.

– Тебе – да. Но зачем ехать мне?

Мама осуждающе зыркнула из-под черной прозрачной вуали на шляпке.

– Тетю Эллу надо поддержать! В такое тяжелое для нее время! Неужели ты сможешь быть такой бесчувственной, когда у моей подруги горе?

– Но я даже ее не знаю! – не унималась я.

– Ничего, дорогая, я вас познакомлю.

Вот тебе и заявочки! Особенно наше знакомство будет к месту на центральном кладбище. Только маму, казалось, совершенно не беспокоили подобные пустяки.

– Я не хожу на похороны, ты же знаешь! Мне потом снятся кошмары! – пожаловалась, нисколько не приукрасив действительность.

А еще Нина погибла в том метро… Я до сих пор не отошла от этого известия.

Подумать только, у нее осталось трое детей! Как глупо устроена смерть! И, как бы к ней ни готовился, она всегда приходит не вовремя.

Нина погибла, пройдя со мной лишнюю остановку. Что если бы она зашла в подземку возле здания университета, как всегда делала, осталась бы жива?

На самом деле, ответ на этот вопрос я получить не хотела.

Ведь тогда вина в ее смерти была бы на мне. Я – причина того, что Нина именно в то время возвращалась домой. Я – роковое стечение обстоятельств. Случайная убийца.

Ни-на по-гиб-ла.

Возле кафедры до сих пор стояла ее фотография, перевязанная черной ленточкой, и две красные розы, хотя прошло уже больше месяца. Улицы подморозили первые холода ноября. Проведение похорон оплатил университет. А я даже не пошла на кладбище. Не смогла заставить себя.

Не пошла на похороны единственного человека, который хорошо ко мне относился! А вот сейчас еду на церемонию погребения того, кого даже не знала!

И кто я после этого?

Лицемерка.

– Хочешь, я буду держать тебя за руку? Тогда не будет страшно, – предложила мама.

– Я что маленькая?

– Конечно, не маленькая! – мама раздраженно закатила глаза и откинулась на спинку сидения. – В двадцать пять лет маленькой назвать язык не повернется. Ну, не хочешь – как хочешь. Тогда просто не будешь заглядывать в гроб. Делов-то!

Спорить с мамой было так же бесполезно, как доказывать хирургу, что при гангрене не нужна ампутация. Поэтому я просто смиренно уставилась в окно.

– Единственный племянник! Поверить не могу! – мама утерла черным платком сухие уголки глаз. К чему этот спектакль? – Даже не представляю, как справляется моя бедная Эллочка?

Ответ ей не требовался. Я прекрасно узнала интонацию, которой она говорила только тогда, когда хотела вызвать у меня жалость. Настроить на необходимый лад, чтобы потом поставить очередное невыполнимое условие.

– А почему папа не поехал с тобой?

– Он занят.

Это прозвучало сухо, с толикой едва уловимой горечи в голосе, но я заметила.

– Что-то случилось?

Она пожала плечами, старательно пытаясь вложить в этот жест, как можно больше беспечности. Не получилось. Спустя мгновение мама уже вздрагивала от еле сдерживаемых рыданий.

– Ничего особенного, Катя. Просто он подал на развод.

– Что?! Почему?

Мама зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. В ее всхлипах слышалась неподдельная горечь, обида и боль. Такой я видела ее впервые. Да и вообще не припомню, чтобы она плакала когда-то!

Всегда безупречная во всем: идеальная хозяйка, идеальная жена, идеальная мать… Да почти что богиня во всех смыслах! В последнее время я стала думать, что у нее и эмоций-то нет, а тут…

Что у них там происходит?

Только сейчас я заметила редкую проседь в густых, жгуче-черных волосах матери, небрежный, на скорую руку макияж и два ногтя с потрескавшимся маникюром на правой руке. Эти детали отчетливо выбивались из образа идеальной женщины. Похоже, мама действительно переживала.

– Почему ты мне не сказала?

– Дети не должны знать о проблемах родителей. Это неправильно, – сжала пальцы в замок она.

– Мама, но как же так? Я не понимаю. Вы почти тридцать лет вместе!

– Леня сказал, что я всегда на него давила. И он хоть на старости лет хочет пожить для себя.

– Мне очень жаль, – честно призналась. Семейная идиллия рушилась прямо на глазах. – Может, вы еще помиритесь?

– Как знать…

Мои идеальные родители разводятся! Никак не укладывалось в голове…

Я хотела расспросить о многом, задать кучу вопросов, поддержать или утешить, но мама сделала категорический жест, показывая, что разговор окончен. Больше она не была намерена приоткрывать мне душу. Но я хотя бы узнала, что она у нее есть.

Мама утерла слезы, привела в порядок макияж и из простой женщины вновь превратилась в идеальную.

Вскоре такси притормозило у больших, кованых ворот кладбища и мы вышли. Въезд на территорию для автомобилей, к моему сожалению, был запрещен. Погода не располагала к пешим прогулкам. Холодный ветер заставил поежиться и плотнее закутаться в широкий, зеленый шарф.

Уверенной походкой мама направилась вглубь кладбища, мне же ничего не оставалось, как послушно последовать за ней.

На кладбище я была третий раз в жизни. Первый случился в девять, когда умерла бабушка. Прямо во время отпевания я потеряла сознание, чуть не угодив в разрытую для погребения яму.

Второй раз последовал через много лет, тогда, когда хоронили Костю. Мне было дурно, страшно и больно. С тех пор я зареклась ходить на кладбища, до этого проклятущего момента…

Вскоре мы присоединились к многочисленной процессии. Похороны, отпевание, проповедь старого священника, прощание с покойным – прошли мимо меня. Все было точно в тумане. Каким-то чудом даже получилось абстрагироваться от происходящего, тихонько пристроившись в стороночке.

Очнулась от странного ступора уже в ресторане, в самый разгар так называемых поминок. Почему так называемых? В отличие от принятых в нашей стране традиций, гости не были усажены за общий стол, не звучали заунывные речи и рыдания.

В углу огромного, красиво оформленного зала я заметила шведский стол. Фоном играла приятная музыка. Главный свет был приглушен, основной акцент оказался смещен в сторону маленьких настенных бра, что подсвечивали черно-белые фотографии, довольно большого формата.

Не заметив рядом маму, я решила полюбопытствовать, рассматривая эту неуместную фотовыставку во время поминок.

На каждой фотографии был запечатлен один и тот же человек. С интересом наблюдая за осколками жизни этого совершенно незнакомого мне мужчины, я стала ловить себя на абсолютно дурных мыслях: что, во-первых, не могу оторвать глаз от его диковатой и какой-то огрубелой красоты, а, во-вторых, никак не хочу признаваться даже самой себе, что он и есть тот покойник, которого сегодня все провожали в последний путь.

– Вам нравится? – низкий, немного хрипловатый женский голос резко оборвал мое наваждение.

– Что? – растерянно оглянулась на говорившую.

Ею оказалась блондинка средних лет, довольно приятной внешности.

– Вы так долго рассматриваете эту фотографию, – приподняла идеально тонкую бровь она.

– Ах, да. Простите. Просто он так смотрит… Кажется, что прямо мне в душу…

– Егорушка всегда умел видеть то, что другие даже не пытались разглядеть. Он был внимательным, мой мальчик, – туманно ответила женщина. – Только слишком наивным, чтобы вовремя рассмотреть притаившееся рядом зло.

Женщина говорила загадками. Судя по едва уловимому запаху табака, хрипотца в ее голосе была следствием частого курения. Стоило только подумать об этом, как яркий образ этой женщины с витиеватой курительной трубкой во рту вспыхнул перед глазами. Воображаемая картинка была настолько богата мелкими подробностями, что на секунду мне показалась настоящей. Например, воспоминанием.

Но обычные люди не теряют воспоминаний.

– Это последняя его фотография.

– Как он умер? – рассеяно поинтересовалась я.

Меня тянуло к этому мужчине, точно нас связывали какие-то незримые крепкие нити. Ощущение было странным и пугающим.

– Ты сама знаешь, – отозвалась женщина.

– Что?

– Вот, возьми, надеюсь, что на этот раз тебе удастся прислушаться к своему сердцу и успеть вовремя.

Пока я пребывала в шоке от сказанного, женщина ловко застегнула на моей шее цепочку. Серебряный кулон приятной тяжестью приземлился прямиком в ложбинку груди.

– Пуля? – крутя в пальцах занятную вещицу, вконец растерялась я. – Вы, наверное, меня с кем-то путаете. Я не могу принять этот подарок. Заберите.

– А это не подарок, – оборвала она. – Пуля твоя и пусть она послужит ориентиром, как клубок нитей Ариадны для Тесея.

– Совершенно не понимаю, о чем мы с вами говорим. Причем здесь мифы Древней Греции?

Женщина усмехнулась и по-доброму погладила меня по щеке.

– Я верю в тебя, девочка. Ты – последняя надежда для нас.

– Простите, я, правда, не понимаю…

– Пожалуйста, – вдруг добавила она, глядя на меня влажными от слез глазами. – Просто попробуй еще раз.

Горло перехватило от непонятной тоски. Не зная, что сказать в ответ, я лишь растерянно моргала, пытаясь подобрать слова.

– Вот ты где, – прозвучал над ухом мамин голос. – Вижу, вы уже познакомились. Как тебе моя дочь, Элла?

Нет, я догадывалась, что эта женщина близкая родственница покойному. Но то что она окажется той самой Эллой… По словам матери, они выросли в одном дворе, но потом связь оборвалась. Только совсем недавно дружба возобновилась, когда Элла тоже вернулась в наш город.

– У тебя прекрасная дочь, Виола, – кивнула женщина.

Мать сдержано улыбнулась, слегка приподняв уголки губ, а потом отметила цепким взглядом подвеску-пулю, которую я все еще крутила в пальцах, не зная, как поступить.

– Принеси-ка мне, Катерина, зеленый чай. Что-то у меня голова разболелась.

– Но здесь, как я заметила, не выставлен чай.

– Попроси у официанта, тебе же не трудно?

– Не трудно, – спокойно кивнула и отправилась на поиски ближайшего официанта.

Чай явно был просто предлогом избавиться от меня. Что ж, пусть две давние подруги останутся вдвоем. Им точно найдется, о чем поболтать.

– Ты рассказала ей? – Нет.

Виола прищурилась, неодобрительно качая головой.

– Ты же сама знаешь, что я не могла предупредить ее о переходе, – Элла пожала плечами. – Она бы не поверила, только испугалась. Мы это уже проходили, помнишь?

Виола сдержано кивнула.

– Да и разве твоя дочь смогла бы поверить мне на слово, открой я ей правду?

– Нет, Катерина хоть и романтик, но она давно задушила в себе веру во что-то необыкновенное.

– Вот видишь, – усмехнулась Элла.

– Леня разозлился на меня, – тяжело вздохнула Виола. – После второй неудачной попытки с Катериной, он подал на развод. Говорит, что я бездушная тварь, если позволяю такие эксперименты над дочерью.

Элла нахмурилась, повернувшись к подруге, сжала ее холодные ладони.

– Ты же понимаешь, что мы поступаем правильно?

– Да, но, если и в этот раз не получится?

– Получится, – твердо возразила Элла, а потом тише добавила. – По крайней мере, нам ничего не остается, как надеяться. Катерина – единственная, кто в силе исправить эту ошибку.

Женщина перевела потемневший от чувств взгляд на фотографию, вокруг ее рта пролегли глубокие складки – признак горя.

– На этот раз все будет по-другому, Егорушка, – прошептала она. – Все будет правильно. Говорят, их Бог любит троицу. Нам повезет.

Элла интуитивно почувствовала приближение Катерины. Девушка направлялась к ним, аккуратно неся две чашки. Исполнительная девочка.

Она не стала говорить Виоле, что даже если третья попытка окажется провальной, она все равно станет последней. Просто потому, что заряда артефакта хватает только на три попытки.