Текст книги "Есть такая работа — учить самолёты летать (СИ)"

Автор книги: Таша Таирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Есть такая работа – учить самолёты летать

Часть 1

– Полста первый, полста первый! Доложите обстановку.

– Вышка, я полста первый. Задание выполнил, иду на посадку.

– Вас понял, посадку разрешаю.

Седой высокий мужчина откинулся на спинку кресла и прищурившись внимательно всматривался в далёкий горизонт, где постепенно маленькая движущаяся точка превращалась в прекрасный серебристый истребитель. Самолёт плавно коснулся взлётной полосы, шасси зашипели, сзади появился тормозной парашют, самолёт легко прокатился по бетону и остановился. Затем медленно развернулся и как бы нехотя покатился в сторону огромных ангаров.

– Егорыч, встречай свою «девочку»! Молоток Грачёв, как бережно с машиной обращается, как с бабой, ей-богу!

Гул работающих двигателей перекрыл мужской хохот, и перед огромной машиной появился молодой человек в наушниках и тёплой меховой лётной куртке, что плавно водил перед собой сигнальными регулирующими жезлами. Самолёт качнулся и остановился, двигатели взревели и наступила тишина. Послышалось лёгкое шипение, фонарь кабины медленно поднялся вверх. Механик Егор Горский, придерживая лесенку, легко поднялся к лётчику и что-то тихо проговорил, перегнувшись через металлический бортик. Затем из кабины вылез пилот в антиперегрузочном костюме и медленно спустился на землю.

– Андрей Сергеевич, ты чего?

– Да что-то тяжело дался этот полёт, Егор, – ответил лётчик, поднимая тёмные очки и стягивая с головы шлем. – Капризная твоя «девочка», Егорыч.

– Так ты быстро рапорт на стол, пусть наши кэбэшники ещё раз расчёты проверят. Жалко машину, Андрей Сергеевич, такая красавица.

– Да, конечно, сейчас переоденусь и пойду в КБ. Да и Алёнку заберу.

Он уверенно вышел из ангара и направился к лётному домику.

– Странные они оба, – раздался тихий голос. – А Грачёва я ваще понять не могу. Да если бы у меня такая женщина была, как его Алёна, да я бы с неё глаз бы не спускал, не говоря уже о том, чтобы налево бегать. А она-то? Ведь всё знает и ни разу ни слова! Вот это я понимаю, не то что моя. Чуть что, сразу в крик – где был, с кем гулял, что пил! Тьфу, – в сердцах мужчина сплюнул и быстро пошёл к соседнему ангару.

Вскоре поле опустело и только Егор осматривал гордую машину, ласково проводя широкой ладонью по серебристому металлу.

***

– Товарищ полковник, майор Орлов. Представляюсь по случаю назначения в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

– Товарищ полковник, майор Воронов. Представляюсь по случаю назначения в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

– Товарищ полковник, майор Соколов. Представляюсь по случаю назначения в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

Полковник Захаров, седовласый высокий мужчина, устало кивнул и махнул рукой, приглашая вновь прибывших офицеров сесть. Затем ещё раз осмотрел их и тихо представился:

– Полковник Захаров. Павел Константинович. – Затем умолк, уткнувшись лицом в скрещенные руки. – Не обращайте внимания, устал. Ни черта не успеваю! Так, ладно!

Он резко встал, жестом останавливая подчинённых, отпил глоток крепкого чая из стакана в бронзовом подстаканнике.

– Сегодня обустраиваетесь. Комнаты уже должны быть готовы. По всем бытовым вопросам обращаться к коменданту. Завтра познакомлю вас с офицерами. Хотя чё вас знакомить-то? Насколько я помню, Ястребов и Грачёв из вашей «благородной стаи»?

Орлов поднял бровь, Воронов усмехнулся, а Соколов отвернулся к окну, сдерживая широкую улыбку.

– Наслышан, наслышан. Орлов, ваше ранение никак не отразится на выполнении задач?

– Никак нет, врачебно-лётную комиссию прошёл, годен.

– Понятно. Жить-то у отца будешь или как? – вдруг мягко спросил Захаров.

– Пока не знаю, Павел Константинович. Как пойдёт.

– Ну да, ну да, только ты не забывай о своих, а то вон моя Алёнка ещё замуж не выскочила, а уже дорогу в отчий дом почти забыла.

В этот момент в дверь кто-то постучал и раздался тихий девичий голосок:

– Па-а-ап, можно к тебе? – и в кабинет вошла темноволосая молодая женщина, которая резко остановилась, прижимая к себе какие-то бумаги, а затем прошептала: – Димка, ты? Живой!

Она рывком протянула бумаги куда-то в сторону, нимало не заботясь, что с ними будет, а сама подбежала к поднявшемуся офицеру и прижалась лицом к его груди, крепко ухватившись за мужские плечи.

– Алёнка, ну ты и рёва! – хохотнул Орлов, кружа подругу детства.

Захаров удовлетворённо крякнул и громко проговорил:

– Ну ладно, всё! Встретились, хулиганьё! Одна надежда, что ты, Алёнка, больше не будешь прыгать с этим обормотом с ангара.

Воронов и Соколов с интересом разглядывали улыбающуюся красавицу.

– А я замуж выхожу, за Андрюшу. Он теперь здесь летает. И Саша с Ниной тоже здесь. А ты как? Как Катя?

Орлов кашлянул, его друзья вдруг разом заинтересованно начали оглядывать кабинет командира, Алёна нахмурилась и вопросительно заглянула Дмитрию в глаза.

– Я один приехал, Алён. Катя… она… не приедет.

– Прости, – выдохнула женщина. – Пап, я там… ой, а где бумаги-то мои? Спасибо, – она улыбнулась темноволосому мужчине с серыми глазами, что молча протянул ей стопку документов. – Что-то не нравятся мне последние расчёты. Перегрузки растут, а приборы плохо фиксируют изменения. Надо переустанавливать. Через два дня «первый» уходит на дополнительную полосу, на сверхзвук.

Захаров кивнул и быстро набрал номер в мобильном:

– Сергей Леонидович, вы «первого» успеете за два дня посмотреть? Прекрасно! Тогда завтра только «групповуха»*… я тебе за «первого» свою «радикулитку»** подарю! … Не, забить полёты*** не получится, у меня новый состав… Принято.

Он отключил трубку и попрощался:

– Все свободны, завтра жду. Алёнушка, ты домой? Подвезу.

***

Дмитрий отошёл от окна и сел на мягкий кожаный диван, улыбаясь отцу и тёте-маме Даше. Он почти не помнил своей матери, тётушка заменила ему маму, отказавшись от материнства, отдав себя отцу и маленькому Диме, которых любила и берегла. Но несмотря на нелёгкую жизнь с одним из ведущих авиаконструкторов, каким был отец Дмитрия Александр Дмитриевич Орлов, она сама состоялась и как врач, и как организатор. Госпиталь, где она руководила отделением анестезиологии и реанимации, располагался в соседнем городке. Дарья Николаевна не любила рассказывать о своей работе, говоря, что нет ничего страшнее и грязнее тех самых белых халатов, но с удовольствием делилась весёлыми анекдотами и нелепыми случаями из жизни. А своим девизом по жизни считала когда-то давно прочитанную шутку: «я настолько уверена в себе и своих коллегах, что сама кричу кукушкам, сколько им жить осталось». И это несмотря на то, что работали с ней, кроме молодых здоровых парней, нежные молодые барышни, при воспоминаниях о которых прошедшие через их крепкие ручки мужики только закатывали глаза и тихо вздыхали.

Вот и сейчас мама Даша, как иногда называл её Орлов-младший, тихо матерясь в трубку, давала указания и грозила всеми карами людскими и небесными, если утром она увидит на посту дежурного врача некую Елену Журавлёву, а не Кирилла Дубова, который якобы отпросился к зубному врачу.

– Лена, что за новости? … Плохо выглядит? … Плохо выглядишь, это когда наша милая соседка Смерть, придя за тобой, начинает судорожно косить траву! … Знаю, что шутка старая, зато правильная! … Как там дела? … Ясно. Ну пока. Я на связи.

Она стремительно пересекла комнату и села рядом с Дмитрием.

– Ты что-то ещё будешь? Или чайку?

– Спасибо, мама Даша. Сыт по самое горло, ты превзошла саму себя. Я хотел с вами вот о чём поговорить. Пап, я решил пока в общежитии остановится.

– Что? – Дарья Николаевна удивлённо подняла брови.

– Понимаете, полёты у нас в любое время суток, чтобы вас не волновать и не будить, поживу пока отдельно. Вы не сердитесь и не обижайтесь, я привык уже жить одиноким волком. Ну ма-а-ам… Тем более что и квартиры нам обещали в новом доме.

Женская рука потрепала его коротко остриженные волосы и мягко легла на плечо.

– Ты только приходи почаще, Дима. Мы же уже немолоды, скучаем. Да и внуков…

Орлов резко встал и натянуто улыбнулся:

– Я подумаю над этим на досуге. А сейчас мне пора. Спасибо вам.

Через несколько минут нагруженный пакетом с едой Дмитрий вышел на улицу, вдохнул морозный воздух и поднял голову, всматриваясь в тёмное небо. Вот уже два года, как он вернулся в родные северные широты, а до сих пор иногда вспоминает плывущее марево над взлётной полосой, жёлтое от слепящего солнца небо и бескрайнюю пустыню. Он подвигал плечом, будто проверяя, есть оно или нет, и услышал забытый нежный голосок: «Peux-tu m'entendre? Вы слышите меня?» Вот уже два года он не может забыть те большие синие глаза, что смотрели ему в душу, и нежные руки, которые меняли повязки и что-то вводили в пластиковые баллончики для капельниц. Элен Виардо. Врач французского госпиталя, куда он попал после катапультирования. Девочка, перевернувшая всю его жизнь, заставив задыхаться от нежности и любви. После встречи с ней он уже не смог скрывать от жены, что давно не испытывает к ней никаких чувств, что так и не смог забыть предательства и измены. Катя сначала уговаривала, затем пыталась жаловаться и даже писала письма командованию, но добилась только задержки очередного звания. Орлов уехал в полк лётчиков-испытателей, подписав все документы и оставив ей квартиру и машину. Он хотел летать, летать иначе, в других условиях, ему было мало обычных учебных полётов, бомбометаний и тренажёров. Он рвался в небо за новыми горизонтами. И вот оно! Его желание сбылось, отныне он лётчик-испытатель. В его руках судьба многих лётчиков, его задача – поднять камень с широкой дороги, по которой за ним пойдут другие, и чтобы никто при этом не споткнулся. Отныне это его судьба. Ничего, кроме этого. Высота, небо и послушная его рукам огромная машина.

_______________________________________________________________

*Групповуха – полёты на групповой пилотаж.

**Радикулитка – демисезонная лётная куртка.

***Забить полёты – отмена полётов.

Часть 2

Орлов с силой потянул крепкую верёвку, и на него хлынул холодный водопад.

– Ух, хорошо! – с удовольствием протянул он и обернулся к сидящим за столом мужчинам: – Помнишь, Мишка, как мы баню обустраивали на базе? Всё хорошо, только…

– Ага, – со смехом продолжил Воронов, – только там в пустыне ни дров, ни воды в достатке, а так ничего!

– А как же вы там? – с удивлением спросил Ястребов.

– Не боись, Саня, всё было нормально. Только жарко. Мы когда домой вернулись, мёрзли как щенята. Это сейчас, через два года морозы легче переносятся.

Мужчины замолчали на минуту, думая каждый о своём, а потом Ястребов внимательно осмотрел всех и тихо спросил:

– Тяжело было?

– Летать нет, а вот хоронить своих – да, – за всех ответил Соколов. – Когда Димку сбили, я со злости…

– Сокол, твою мать, не начинай, а то сейчас получишь то, чего не дождался! – прикрикнул Орлов. – Представляете, я ему «уходи к нашим», а он намордник* сдёрнул и орёт мне в ухо «я им щаз мордалы начищу» и давай своей «расчёской»** порядки наводить!

– Слышь, Орёл, я как увидел, что твоя «сушка»*** носом клюнула, а потом крылья в разные стороны откинула, всплакнуть успел, пока твой мат по рации не услыхал! А потом парашют увидел, как по нему эти суки стрелять начали, и такая злость меня взяла! Я им Пашку Коршуна никогда не прощу! А тут ты ещё! Ну и…

– И как? – с усмешкой спросил Андрей Грачёв.

– Нормально! Одна атака и от командира таких пи… Ругался он, короче!

Орлов хмыкнул и с издёвкой добавил:

– И не только. Чего это ты награду свою замалчиваешь?

– Да ладно, – протянул Соколов, – подумаешь, фонарь мне поставил, нос-то не сломал! Это потом, когда «лягушатники» отзвонились, он руку мне пожал, а поначалу злой ходил!

– Ты чё, Орёл, у пиндосов раны зализывал?

– Не совсем, недалеко госпиталь французский стоял, меня там одна девочка вела. Она по-русски как мы с вами говорила, мать у неё не то русская, не то француженка, но из русских, что ли. Она подробностей не рассказывала, только улыбалась на мои вопросы. Вот она в том госпитале и работала. Я же почти сутки по пустыне полз, они меня у какого-то кишлака подхватили. А через две недели наши меня забрали. Помню потом буря жуткая была, а после эти смертники в наступление пошли. Местные их зажали, а наши с неба отутюжили по полной программе.

– Но госпиталь тот разбомбили, – задумчиво проговорил Соколов. Воронов вздохнул и отвернулся от стола. – Не простили они цивильным, что русского лётчика спасли. Правда, говорили, что там к тому времени уже вроде как никого не осталось, эвакуировать их успели. А что правда, что нет – хрен его знает.

В этот момент где-то зазвонил телефон, Грачёв вскочил и быстро вышел из комнаты, где друзья отдыхали после бани.

– Опять, – недовольно пробурчал Ястребов.

– Это чё, Алёна его пасёт? Не рано ли? Не жена ведь, невеста пока, – Соколов как-то грустно усмехнулся и покачал головой.

– Если бы! – Александр сжал кулаки и тихо выругался. – Наш Андруша ещё зазнобу себе завёл! Марина. Воспитателем в детсаду работает.

Соколов поднял брови и понизил голос до шёпота:

– Ну если тебе об этом известно, то Алёна тоже в курсе?

– Да, все в курсе, – нехотя подтвердил Ястребов. – Но самое главное, мужики, эта ж его дама сердца себя так нагло ведёт! Ничего в голову не берёт! Она однажды даже на КПП припёрлась! Ей, видите ли, Андрюшеньку срочно надо было. И этот лопух тоже! Нет чтобы решить что-то, бегает туда-сюда, как тот осёл между двумя стогами.

Грачёв вдруг повысил голос и мужчины услыхали несколько слов: «Не надо, я сам, не звони мне больше!»

– Ты-то, Орлов, чего молчишь? Вы с детства рядом, скажи ты этому доморощенному Казанове, чтобы мозг включил.

– А я какое право имею на это, Сань? Мы же с Катей разошлись тоже потому, что я сам налево сходил! Правда, не один я. Но если честно… ни о чём не жалею. Я теперь знаю, как можно… жить. И пусть такого уже не будет, но я хотя бы… любил. Ладно, закрыли тему! Они взрослые люди, разберутся. Или разбегутся.

***

Дмитрий резко сел, тяжело дыша, чувствуя как пересохло в горле, будто опять песок и мелкая пыль заполнили рот и лёгкие, не позволяя глубоко и свободно вдохнуть.

Этот сон не снился ему уже давно, больше года. Что произошло сегодня, что его опять накрыло то воспоминание? Орлов медленно лёг, неприятно ощутив кожей мокрую подушку. Встал, подошёл к окну, аккуратно ступая голыми ногами по холодному полу. Он знал, почему ему опять приснился этот сон, но гнал от себя эту мысль. Потому что следом приходила боль, адская, не поддающаяся никакому лечению. Боль от невосполнимой утраты. Элен… Леночка…

…Он понял, что что-то произошло с плечом, когда при падении на землю в рану попал песок. Он с трудом скосил глаза и увидел разодранный рукав куртки и кровь. Будто наяву снова медленно под ним уходил в сторону обрез фонаря кабины при катапультировании, он парил в небе после рывка расправленного парашюта, видел Серёгин самолёт, что разворачивался для атаки, и кричал «уходи, Сокол, уходи к нашим». Это потом он понял, что родился в рубашке. Если бы тот кусок обшивки развороченного самолёта прошёл чуть выше, то разрезал бы шею, как горячий нож. Ну хоть в этом повезло. Дмитрий видел, как Соколов развернулся и несколькими точными ударами разнёс ближайшие холмы, затем плавно качнул крыльями и ушёл на базу.

Он пополз к солнцу, помня, что там видел какие-то строения. Вскоре зрение пришло в норму и он встал. Кругом расстилалась пустыня. «Дорогая Катерина Матвеевна… красноармеец Сухов… стреляли…» Обрывки фраз из любимого фильма «Белое солнце пустыни» крутились в его голове, как заезженная пластинка, заставляя идти, ползти вперёд, подальше от места боя. Он отдыхал между барханами за хлипкими сухими кустами, затем вставал и шёл дальше. И молил Бога, чтобы на него не объявили охоту. А утром Дмитрий наткнулся на разрушенный городок. Его нашли мальчишки, будто слепленные из одного куска коричневого пластилина, грязные, загорелые, шумные. А потом он увидел её, Элен Виардо. И пропал.

…Орлов женился сразу после окончания училища и считал, что в принципе удачно. Катя была ему неплохой женой. В их небольшой квартирке всегда было довольно чисто и уютно. Правда, раздражало её желание всё и обо всех знать, вечные телефонные разговоры, но развлечений в маленьком городке было мало, работы тоже, и он закрывал глаза на ежевечернюю женскую трескотню. А через несколько лет брака его как-то встретил знакомый доктор и поинтересовался здоровьем жены. Вот тогда-то Дмитрий и узнал милые мелочи из жизни их семьи. И про сделанный его женой аборт. Он тогда задал всего один вопрос: «Почему?» и получил исчерпывающий ответ, узнав имя её любовника.

А через неделю полк улетел в длительную командировку. И там, пережив войну, смерть друзей и ранение, чудом спасшийся после катапультирования из подбитого ракетой самолёта он встретил женщину, которую вдруг полюбил так, что сам удивился, как в его размеренной жизни случилось такое чудо. Дмитрий Орлов, холодный и отстранённый, всё просчитывающий наперёд, никогда не испытывающий взрывных эмоций и чувств, кроме всепоглощающей любви к небу и высоте, задыхался от нежности, до дрожи в руках прижимая к себе эту хрупкую, но сильную девушку. Их первый сладкий поцелуй с солёным привкусом её слезинок, и ночь, когда она пришла к нему и шептала «чего же ещё, я же сама пришла к тебе». А потом была неделя, целая неделя больше чем жизнь. Неделя счастья, тихого смеха, стонов и любви. И её грустная улыбка на прощание.

Когда его привезли на базу, их врач внимательно осмотрел зажившую рану, помотал головой и удивлённо проговорил улыбающемуся офицеру:

– Везучий ты, чёртов сын, Орлов! Надо же, как тебя вывернуло, а ты небольшим шрамом отделался! И кто тот кудесник, что тебя к жизни вернул? А то ведь смотреть было страшно на тот кусок льда, что тут шарахался по базе!

Потом он искал её, писал, отправлял официальные запросы, но врача Элен Виардо не было ни в одной гуманитарной миссии. А после, уже перед возвращением домой они узнали о страшной судьбе медиков, спасших русского лётчика. И у Орлова не осталось ничего, кроме неба…

_______________________________________________________________________________________

*Намордник – кислородная маска

**Расчёска – СУ-25

***Сушка – реактивный самолёт ОКБ Сухого

Часть 3

Руководитель полётов полковник Захаров прислушивался к разговору за своей спиной. Зимняя рыбалка, что так привлекала фанатов этого вида отдыха, откладывалась из-за сильных морозов. Как и любимая некоторыми охота. Только и оставалось, что вспоминать и хвастать своими прежними достижениями. В динамиках послышался шум работающих двигателей и голос Грачёва.

– Вышка, я полста первый. Задание выполнил, все системы работают в штатном режиме.

– Полста первый, вас понял. Андрей, как машина?

– Нормально, командир. Сегодня как никогда, будто послушная женщина.

– Хм, – Павел Констатнтинович мотнул головой, радуясь хорошему настроению и удачному полёту. – Давай домой, ждём на второй полосе.

– Есть, командир.

За его спиной кто-то тихо рассказывал, как прошло открытие охотничьего сезона, а Захаров думал о дочери и её будущем. В маленьком городке не скроешь ни свои поступки, ни свои симпатии. Правда, говорят, что Андрей уже не встречается с той другой, Мариной, кажется. Во всяком случае вместе их не видели уже давно, но где гарантии, что и дальше он не будет изменять Алёнке? Эх, дети, дети! Ну ладно, на сегодня закончили, минут через двадцать Андрей будет дома.

– Вышка, я полста первый, – голос из динамика прозвучал приглушённо и медленно, будто с ними разговаривал не совсем трезвый человек. – Отказ выпускного клапана, произошла разгерметизация кабины.

Захаров резко развернулся в кресле и нажал кнопку тревоги. Офицеры, находящиеся в помещении руководителя полётов, быстро набирали телефоны аварийных служб, медчасти и госпиталя в Двуреченске.

– Полста первый, доложите обстановку.

– Выш…ка, я полста первый. Высота семь, давление пятьсот семьдесят, температура минус… двадцать. Голова болит, плохо вижу.

– Андрей, уходи вниз, слышишь! Уходи на три километра. Кислород!

– Командир, при резком снижении он может потерять сознание, – сказал кто-то из офицеров.

– Он и так его потеряет, у него в запасе минут пятнадцать на такой высоте.

Боковым зрением он увидел машину «Скорой помощи», что вывернула из-за дальних ангаров. Господи, доча, Алёнка! Лишь бы ей никто не сообщил, это будет для неё ударом. Лучше потом, когда всё будет ясно.

– Вышка, снижаюсь, давление повышается. Система не запускается*. Холодно. Очень холодно.

– Слышу тебя, говори, Андрей, только говори.

– Вижу полосу, сажусь.

Все молча уставились на полосу, на которую под каким-то странным углом, будто его сносило ветром, садился самолёт. К нему мчались пожарные машины, за ними тревожно ревела «скорая».

– В госпиталь сообщили?

– Так точно, дежурный реаниматолог звонок принял.

– Фамилия?

– Грачёва, командир.

– Кто-о-о? – Захаров замер, оторвав взгляд от взлётной полосы.

– Да, Грачёва Лидия Сергеевна. Командир, сегодня сестра Андрея дежурный врач.

– Ладно, потом разберёмся.

В это время Егор вытащил тело лётчика и аккуратно передал его стоящим внизу техникам, через несколько минут машина «скорой» скрылась с глаз.

– Дежурный офицер, доложить о неисправности.

– Есть, товарищ полковник.

– В КБ не звонить, я сам. Лишь бы выжил…

***

Миша Воронов нервно шагал по широкому вестибюлю двуреченского госпиталя. Андрей уже больше трёх часов находился в реанимации, куда никого не пускали, а на все вопросы звучал только один ответ – «состояние крайне тяжёлое, идут реанимационные мероприятия». Когда в очередной раз открылись двери, Воронов сквозь тёмное тонированное стекло увидел, как в длинный коридор со множеством дверей вышла невысокая девушка и тяжело села прямо на мраморный пол, согнув колени и спрятав лицо в ладонях, опираясь спиной на стену. Затем она сорвала с головы голубую прозрачную шапочку, освобождая пышные белокурые волосы, и с силой схватилась пальцами за светлые пряди. Миша смотрел на эту девушку, понимая, что произошло что-то непоправимое. В этот момент в коридор вышла высокая стройная женщина и села рядом с девушкой, что-то тихо говоря ей на ухо. Девушка кивала и отрешённо смотрела на свои пальцы, нервно теребящие медицинскую шапочку. Потом они обе встали и ушли куда-то вглубь отделения.

– Миш, ну что? – голос Орлова вернул Воронова в настоящее.

– Не знаю, Дим. Молчат, на все вопросы есть один ответ – «состояние тяжёлое». А что и как, толком никому неизвестно.

– Ладно, сейчас попробую маме Даше дозвониться.

Он вытащил телефон и набрал номер. Слушая длинные гудки, Дмитрий всматривался в блестящие от яркого света стекла дверей и пытался разглядеть знакомый силуэт.

– Да, – раздалось в трубке, и Дмитрий вдруг всё понял. Он поднял голову и молча посмотрел на Воронова.

– Мам, что?

– Всё, Димочка, мы не смогли. Слишком быстро всё, такую декомпрессию мы лечить не умеем, сынок. Вы езжайте домой…

– А ты? – перебил он Дарью Николаевну.

– Я останусь, со своими девчонками побуду. Они сегодня сами не свои, а ещё Лида тут. Ну ты понимаешь… всё-таки родная душа… Ты езжай, Дима, я сама. Папе позвони, он спрашивал о тебе. Ну всё, до встречи.

– Что там, Димыч? – Миша с тревогой посмотрел на умолкнувшего друга.

– Ничего. Надо Алёне это как-то сказать. А как? Ещё и родители его Сергей Леонидович и Тамара Ивановна. Как Лида перенесла всё это?

– Постой, ты… Что с Андреем?

– Андрея нет, Миш. А самое страшное, что его сестра там… с ним. Представляешь каково это – не суметь спасти своего брата?

– Да, – Воронов опять всмотрелся в стёкла дверей. – Я видел её, кажется. Она плакала. Что делать будем?

– Домой поедем. Надо сказать всем нашим, готовиться. Он, Миш, не первый и не последний. Мы сами выбрали себе дорогу. Пошли.

***

Дмитрий открыл дверь и остановился, оглядываясь и ища глазами друзей. В центре холла Дома офицеров стоял гроб, рядом с ним сидела мать Андрея Тамара Ивановна. За ней стоял отец Андрея Сергей Леонидович с дочерьми Лидией и Людмилой. Грачёва медленно раскачивалась из стороны в сторону, прикрыв рот ладошкой в чёрной перчатке, и что-то тихо бормотала себе под нос. Люди подходили, молча опускали цветы с траурными лентами, но никто не решался подойти к обезумевшей от горя матери.

Орлов снял шапку и медленно пошёл вперёд, не спуская глаз с Грачёвой. Он развязал ленту на алых гвоздиках и аккуратно положил цветы в ногах погибшего друга, затем коротко кивнул Лиде и Сергею Леонидовичу и тихо прошептал:

– Тамара Ивановна.

Грачёва всё так же раскачивалась из стороны в сторону, не слыша обращённых к ней слов.

– Тётя Тома, – вдруг тихо произнес Дмитрий и опустился перед женщиной на корточки. – Это я, Дима Орлов.

– Митенька? – встрепенулась Тамара Ивановна и провела ладонью по тёмным с редкой проседью волосам. – А ты надолго? А Андрюши нет, он улетел. Он не вернётся, Митенька. Мне Серёжа сказал, что он надолго улетел. С кем же мне теперь Людочку оставить, Митя? Она же такая неугомонная, только Андрюшеньку и слушала. А теперь как же? И зима, Митя, зима… Земля холодная, ему холодно будет, мальчику моему… А я согреть его не смогу… А ты приходи к нам, Митенька, я тебе книги Андрюшины покажу. Он читал много… мечтал…

Она умолкла и опять стала раскачиваться, продолжая что-то шептать о сыне, непослушных дочерях. Дмитрий взял её холодную ладошку и молча поцеловал. Затем встал и отошёл в сторону, где стояли отец и мама Даша.

– Ты молодец, что пришёл. Тома всегда любила тебя, может, ты сможешь её как-то выдернуть из этого безумия.

– Отец, а где Алёна?

– Пока не приходила. Они с Павлом задерживаются. Но обещали быть.

Александр Дмитриевич тяжело вздохнул, Дарья Николаевна мягко положила на его локоть свою ладошку, он нежно накрыл её своими пальцами.

Дмитрий отступил назад, увидев в глубине зала Соколова и Воронова. Они молча кивнули друг другу, Соколов открыл рот и вдруг лицо его скривилось и он тихо выругался сквозь стиснутые зубы.

Дверь в зал отворилась, и в заполненное людьми помещение ворвалась молодая девушка с длинной косой. Дмитрий прищурился и оглядел её с ног до головы. Простоватая, небольшого роста, в какой-то несуразной шубе из искусственного меха почему-то розового цвета. Она быстро прошла в центр и вдруг упала перед гробом на колени, прислонилась к нему лбом и начала громко причитать, выкрикивая что-то о любви, детях, будущем. Грачёва безучастно смотрела на девушку. Дмитрий растерянно оглянулся и увидел кривую улыбку на губах мамы Даши. В следующий момент она сделала несколько быстрых шагов и рывком подняла пришедшую девушку, буквально выталкивая её в боковую дверь.

– Это кто? – ошарашенно поинтересовался Орлов.

– Это и есть Андрюшина зазноба, – прошипел подошедший Соколов, презрительно провожая взглядом сопротивляющуюся в руках Дарьи Николаевны девушку. – Хоть бы постеснялась перед его матерью спектакли разыгрывать. Упс, мужики, а вот теперь приготовились. Командир и Алёна пришли.

Они повернулись к входной двери, где стоял Захаров, поддерживая под руку дочь. Казалось, что все жизненные силы покинули эту темноволосую красавицу, на лице которой жили только измученные слезами и бессонницей глаза. Она сделала пару шагов и остановилась, не в силах подойти ближе.

Тамара Ивановна медленно повернула голову в её сторону и начала шарить в воздухе руками, будто искала невидимую опору.

– Тамара Ивановна, здравствуйте…

Грачёва наконец схватила дочь за руку и задушено прошептала:

– За что?.. Зачем? – затем поднялась и громко произнесла: – Как они посмели, Лида?.. Так называемая невеста и её папаша! Это ты во всем виновата! Ты! Это ты создала того монстра, что убил моего сына! Вон! Убирайтесь оба! Вон!

– Тома, успокойся! – пробормотал жене на ухо Сергей Леонидович. – Алёна ни в чём не виновата.

– Тамара Ивановна, нам обоим Андрей был очень дорог. Мы бы хотели попрощаться с ним. Ваша скорбь – и наша скорбь тоже, – твёрдо произнёс Захаров и успокаивающе погладил дочь по плечам.

– Вы же знаете, как я любила его, – сквозь слёзы прошептала Алёна.

– Любила? И сделала всё, чтобы он погиб, летая на этой дрянной машине!

– Мама, – Лида сделал шаг вперёд и обняла мать.

– И она виновата не меньше, чем тот, кто позволил моему мальчику сесть в этот проклятый самолёт. Это все вы виноваты, – она обвела безумным взглядом стоящих офицеров и конструкторов. – Если бы не вы все, мой мальчик был бы жив. Мы бы веселились, танцевали, пили вино. Но вы сделали так, что он умер, а вы все живёте! И ты, и ты, и вы все! – Грачёва обвела взглядом конструкторов и испытателей, задержавшись взглядом на своём муже и Орлове-старшем.

Алёна прижалась к отцу и плакала навзрыд, Орлов и Соколов подошли к Александру Дмитриевичу, который украдкой поглаживал грудь в области сердца. Воронов шагнул в сторону Грачёвых, Лиды и Сергея Леонидовича.

– Мама, успокойся! – Лида со слезами на глазах пыталась хоть как-то загладить брошенные слова, но Тамара Ивановна вдруг резко повернулась к ней и закричала:

– Не успокоюсь! Не успокоюсь, пока здесь находятся все эти люди, убившие моего сына. И ты!

Лида вздрогнула и отшатнулась от матери.

– Ты! Ты и твои врачи, твоя распрекрасная Лена! И ты, – ткнула пальцем в сторону вернувшейся Дарьи Николаевны. – Вы не смогли его спасти! Вы все хотели его смерти! Все!

Лида спрятала лицо в ладонях и резко отвернулась, попав в сильные руки Миши Воронова, что прижал её к себе, обхватив ладонями плечи и голову, стараясь как можно крепче обнять, чтобы заглушить ядовитые слова матери. Но Лида вырвалась и побежала к двери, стараясь глотнуть морозный воздух. Она рванула на себя тяжёлую дверь и столкнулась с невысокой девушкой в коротком полушубке и пушистой вязанной шапочке. Лида уткнулась ей в плечо, что-то бормоча и мотая головой, девушка обняла её и увела, говоря что-то успокаивающее. Двери за ним закрылись, и наступила оглушительная тишина. Через несколько секунд раздалась тихая прощальная мелодия, Тамара Ивановна осела на стул и широко распахнутыми глазами смотрела на высоких молодых людей в форме, что медленно понесли её сына в последний путь. Она тяжело поднялась и пошла вперёд, не глядя по сторонам и не замечая никого и ничего. Она потеряла любимого сына, ей незачем было жить.

Похоронная процессия медленно двигалась по широкой аллее. Где-то звучала печальная музыка, шумел ветер в голых кронах уснувших деревьев. Люди молча шли по заснеженной дороге, и каждый думал о своём. Орлов подошёл к родителям и оглянулся по сторонам.

– Мам, ты не знаешь, куда Лида ушла?