Текст книги "Рыжая (ЛП)"

Автор книги: Таррин Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Он рассмеялся, и, перевернув меня на спину, навис надо мной.

– Меня тянет к тебе, – он поцеловал меня в нос. – Ты мне не безразлична.

Когда ты ушла прошлым вечером, тебе было больно.

– Да, было.

– А сейчас?

Я улыбнулась ему.

– Сейчас мне больно, но по другой причине.

Он рассмеялся. У него чудесный смех. Он зарождается в его груди, а затем срывается с губ. Всякий раз, когда мне удается рассмешить его, я испытываю триумф.

Неожиданно я стала серьезной.

– Я могу заставить тебя забыть ее.

Его губы все еще улыбались. Глаза затуманились, когда он посмотрел на мои губы.

– Правда?

Я кивнула.

– Да.

– Ладно, Рыжая, – сказал он, мягко накручивая прядь моих волос на палец.

Я захихикала, что тоже случается крайне редко. Рыжая. Мне понравилось. Он нежно поцеловал меня и лег на меня сверху.

Мы занимались любовью. Это был первый раз в моей жизни, когда кто-то занимался любовью со мной. Раньше это всегда был секс.

В тот день я влюбилась без памяти.

Глава 9

Настоящее…

На следующий день, когда я в облегающих спортивных брюках от Juicy и майке готовлю себе на кухне смузи, приезжает Сэм. (Примеч. Juicy Couture – американский бренд, производит женскую и детскую одежду, аксессуары и часы, а также одежду и аксессуары для собак.) Предполагается, что я должна присматривать за Эстеллой – она дремлет в своей передвижной детской кроватке – пока Калеб принимает душ, но к тому времени, как я открываю Сэму входную дверь, я не помню, где оставила ее.

– Как дела? – тепло приветствует меня Сэм. На его плече висит спортивная сумка. Интересно, планирует ли он остаться на ночь. Мысль об этом повергает меня в ужас.

– Ну, где моя малышка? – спрашивает он, потирая ладони и улыбаясь. На минутку я подумала, что он говорит о кредитной карте – потому что нечто подобное я говорю очень часто, пока брожу по торгово-развлекательному центру и рыскаю в кошельке в поисках своей кредитки Американ Экспресс – но затем я понимаю, что он говорит о ребенке. Мне стоит невероятных усилий, черт возьми, не закатить глаза.

Неутолимый голод ребенка спасает меня, так как откуда-то из-за моего плеча раздается ее хныканье. Именно тогда я вспоминаю, что отвезла ее в столовую. С раздражением смотрю на ее кроватку.

– Я возьму ее, – говорит Сэм, принимая решение взять все в свои руки, и проходит мимо меня. Я безразлично пожимаю плечами и иду к своему ноутбуку. Он возвращается в комнату, убаюкивая ее в своих руках, как раз тогда, когда Калеб спускается по главной лестнице – его волосы все еще мокрые после душа. Я ощущаю волну желания просто от того, что смотрю на него. Калеб игнорирует меня, проходит мимо и хлопает Сэма по спине так, будто они старинные приятели.

Он не разговаривал со мной с той ночной поездки в больницу, только изредка задавал вопросы о ребенке или давал инструкции. Развернувшись, я ухожу и дуюсь, пока они обсуждают вопросы, которые меня не интересуют. Я планирую посетить спа-салон и пытаюсь решить, сколько процедур я успею пройти за восемь часов, когда Калеб зовет меня. Отчаянно желая оказаться в центре его внимания, я отрываюсь от компьютера и с надеждой смотрю на него.

– Меня сегодня не будет допоздна, – сообщает он. – У меня деловой ужин.

Я киваю. Вспоминаю, что раньше я сопровождала его на такие деловые ужины. Открываю рот, собираясь сказать ему, что я хочу пойти, но он целует ребенка и уже на полпути к двери. Полное безразличие.

Я переключаю свое внимание на воспитателя.

– Так, значит, ты в родстве со своей начальницей, – равнодушно констатирую я, впиваясь зубами в яблоко. Сэм удивленно приподнимет брови, но ничего не отвечает. А я начинаю размышлять и гадать, спал ли Калеб когда-нибудь с Кэмми.

– Ты… эм… проводишь с ней много времени?

Он пожимает плечами.

– У Кэмми много друзей. Встречи девочек за бокалами мартини мне не интересны.

– Но разве ты не хочешь встречаться с кем-то? – спрашиваю я, переводя разговор на другую тему. Он очень симпатичный, если в вашем вкусе неухоженные музыканты. Эггееей, грандж умер вместе с Куртом Кобейном.

– Так вот, где бы ты зависала, если бы была одна? – он смотрит на меня, когда задает вопрос. Простой вопрос, но из-за выражения его глаз я чувствую себя как на допросе.

– Я не одна, – резко отвечаю я.

– Точно, – он поудобнее перехватывает ребенка. Я отвожу взгляд в сторону.

– Ты встречал кого-нибудь из ее друзей? – я надеюсь хоть на какое-то упоминание об Оливии. Было бы интересно узнать, принимает ли она в этом какое-то участие.

Сэм прикидывается дурачком. Не могу понять, знает он что-то или нет.

– Ну, пару человек то там, то сям, – отвечает в итоге он, вытирая рот Эстеллы тряпочкой. – Уверена, что не хочешь заняться этим? – он кивает на ребенка. – Не хочу лишать тебя возможности провести время с ней.

Когда он бросает взгляд на нее, я закатываю глаза.

– Нет, все в порядке, – удовлетворенно говорю я.

– Ты, видимо, не очень привязана к ней? – говорит он, не глядя на меня.

Я рада, что он не видит моего лица. На нем отражается шок. Я стараюсь придать лицу нейтральное выражение.

– Почему ты так сказал? – спрашиваю я, прищурившись. – Сколько ты меня знаешь? Пять минут?

– Тут нечего стыдиться, – продолжает он, игнорируя меня. – Многие женщины впадают в своего рода депрессию после родов.

– Окей, доктор Фил. Я не в депрессии! – я отворачиваюсь, но затем, крутанувшись, разворачиваюсь обратно. – Как ты смеешь судить меня – ты думаешь, что достаточно опытен, чтобы «судить» меня, юный психолог? Почему бы тебе не посмотреть внимательно на свои родительские таланты? У тебя ребенок в Пуэрто-Рико, парниша… без тебя.

Кажется, Сэма не тронули мои слова. Вместо того, чтобы стушеваться, чего я, собственно, добивалась, он задумчиво смотрит на меня.

– Калеб очень приятный парень.

Я уставилась на него. Что он имеет в виду? Это что, какой-то психологический фокус? Разновидность ловушки, которая докажет ему, что я страдаю от послеродовой депрессии? Я облизываю губы, пытаясь понять его точку зрения.

– Да? И?

Он не спешит отвечать мне, ставит бутылочку на стойку и укладывает Эстеллу головой на плечо для очередной отрыжки.

– Зачем он женился на такой, как ты?

Сначала мне кажется, что я неправильно расслышала. Конечно же, нет… он не мог сказать подобное, мне послышалось. Он прислуга – обычный воспитатель. Но он смотрит на меня в ожидании ответа и у меня начинает дергаться глаз – явный признак смущения. Гнев всей тяжестью обрушился на меня. Вот бы я могла поднять его с плеч, где он осел всей своей тяжестью, и швырнуть в Сэма.

Так грубо! Так неуместно!

У меня мелькает мысль уволить его, но затем я замечаю, как Эстелла срыгивает молоко, и оно течет по его спине по рубашке. Я морщу нос. Лучше на него, чем на меня. Я разворачиваюсь и мчусь вверх по лестнице, словно само материнство гонится за мной.

Закрыв дверь спальни, я сразу же думаю о сексе. Я жажду сорвать одежду с кого-нибудь – с Калеба, конечно же. Когда мне было семнадцать, врач сказал мне, что я использую секс, чтобы самоутвердиться. У меня в ближайшее время будет секс с Калебом.

Второе, что приходит мне в голову – это пачка сигарет «Вирджиниа Слимс», которую я прячу в шкафу с нижним бельем. Я отправляюсь туда и засовываю руку за деревянную панель. Пачка по-прежнему там, наполовину полная. Я вытаскиваю зажигалку из букета шелковых цветов и иду на балкон, куда можно выйти прямо из моей спальни. Последнюю сигарету я выкурила еще на шестом месяце беременности, когда однажды после особо трудной ночи спряталась в доме родственников. Я зажигаю сигарету, прокручивая в голове мерзопакостные комментарии Сэма. Я должна поговорить с Калебом. Собственно говоря, Сэм не может продолжать работать на нас после того, как он сказал такие ужасные, уничижительные вещи обо мне.

Интересно, что он имел в виду под «такой девушкой, как ты»? Многие употребляют эту фразу в отношении меня, но обычно с целью сделать мне комплимент или чтобы похвалить мое светлое будущее. Такая девушка, как ты, далеко пойдет в мире модельного бизнеса. Такая девушка, как ты, может стать кем захочет. Такая девушка, как ты, может заполучить любого парня.

Сэм вложил в них другой смысл. Это был не комплимент, просто… зачем он женился на такой девушке, как ты?

Я затягиваюсь сигаретой, наслаждаясь спокойствием, которое она приносит. Почему я вообще бросила курить? Ах да – потому, что хотела чертового ребенка. Я загасила окурок об каменную обшивку балкона и ловко швырнула его в какие-то кусты внизу. Калеб терпеть не может запах сигаретного дыма.Кстати говоря, когда мы встречались, это было единственным, на что он жаловался. Он просил, умолял, отказывал мне в сексе, лишь бы я бросила курить, но в итоге, только забеременев, я бросила эту свою привычку. Мне нужно принять душ, если я не хочу, чтобы меня уличили в курении. У меня и так куча проблем. Я раздеваюсь, оставшись только в нижнем белье, и направляюсь в ванную, когда вижу, как в саду появляется Сэм с Эстеллой. Он везет ее в коляске – покупка стоимостью три тысячи долларов, к которой я ни разу даже не прикоснулась. Прищурив глаза, я слежу за ним, пока он идет по садовой тропинке. Я задумываюсь, видел ли он, как я курила. Не важно, в итоге решаю я. К концу дня он уйдет навсегда.

– Твои дни сочтены, парень, – кратко сообщаю я, перед тем как закрыть дверь в ванную.

Калеб приходит домой уже после того, как Сэм ушел, из-за чего мои планы сорвались, и мне пришлось остаться одной с ребенком. Я жую сельдерей, когда он входит в дверь, неся пакет с едой на вынос.

Он ставит его на кухонную стойку и сразу же отправляется наверх проверить ребенка. Я не обращаю на это внимание и сразу же лезу в пакет, чтобы посмотреть, что он мне принес. Когда он спускается, он держит девчонку на руках.

–Что —? Зачем ты разбудил ее?

Я надеялась провести некоторое время с ним без нее.

Он вздыхает и открывает холодильник.

– Она новорожденная и должна есть каждые три часа, Лия. Она не спала.

Я бросаю взгляд на радио-няню и вспоминаю, что выключила ее, чтобы вздремнуть. Видимо я забыла включить ее. Интересно, как долго она уже не спит.

– Оу.

Я наблюдаю, как он ставит бутылочку с холодным грудным молоком в аппарат для подогрева бутылочек. Я могу на пальцах одной руки пересчитать, сколько раз я кормила ее. Обычно либо Калеб, либо Сэм кормят ее.

– Сегодня ей шесть недель, – сообщаю я. Я считаю дни до момента, когда смогу снова начать спать с ним, и чуть не сделала это до истечения шестинедельного срока, когда на прошлой неделе он вернулся с пробежки. Он всегда на высоте после бега.

От вида еды в пакете во рту закипает слюна. Я приступаю к еде без него. Он принес жареную курицу под соусом масала из одного моего любимого ресторанчика. Мы так часто едим блюда оттуда, что я не могу даже сбросить вес. Если я съем одну целую грудку цыпленка, 5 грибочков и уберу большую часть соуса, то мне удастся избежать двухсот калорий. Мне следует заставить себя прекратить так много есть. Мне хочется съесть последний кусочек курицы, но если я собираюсь сбросить вес, появившийся после рождения ребенка…

Калеб по-прежнему не смотрит на меня.

– Спасибо за ужин, – благодарю я. – Это был мой любимый.

Он кивнул.

– Ты что, больше никогда не собираешься разговаривать со мной?

– Я не простил тебя.

Я вздыхаю.

– Серьезно? Я не заметила.

Он поджимает губы. Я слезаю с высокого табурета и смело шагаю к нему. Он приподнимает брови в удивлении, когда я нежно забираю у него из рук ребенка и укладываю ее себе на руку, как, я видела, делает Сэм.

– Так она быстрее срыгнет, – объясняю я ему, имитируя движения Сэма. Ребенок подыгрывает великолепно, громко срыгнув через несколько секунд, после того как я легонько хлопаю ее по спинке. Я перекладываю ее на изгиб локтя и тянусь за бутылочкой с остатками молока. Калеб молча наблюдает за мной.

Я сладко ему улыбаюсь.

Ну же, придурок. Прощай уже меня.

Я скармливаю ей остатки молока и повторяю свой фокус с отрыжкой.

– Хочешь уложить ее или мне самой это сделать?

Он забирает ее у меня, но на этот раз он смотрит на меня одну… две… три секунды.

ГОТОВО!

Пока он укладывает девчонку спать, я бегу наверх, чтобы надеть что-нибудь сексуальное. Я так сильно нервничаю, когда возвращаюсь обратно на кухню. Открыв упаковку замороженной брокколи, я заталкиваю в рот целую пригоршню.

На мне черная ночная рубашка. Не очень вызывающая. Не хочу, чтобы Калеб догадался, что я принарядилась ради секса. Я медленно брожу по кухне, пока он не возвращается. Когда я слышу, как он спускается по ступенькам, я делаю вид, что мою бутылочки, которые Сэм уже вымыл. Слышу его где-то за моей спиной. Он замирает на пороге, и я улыбаюсь, понимая, что он наблюдает.

Когда он уходит в гостиную, я отправляюсь следом. Он садится, и я забираюсь на кушетку рядом с ним.

– Такого больше никогда не случится. Мне было проблематично поладить с ней. Но сейчас дела обстоят гораздо лучше. Мне нужно, чтобы ты поверил мне.

Он кивает. Уверена, что не убедила его, но он уже близок к тому, чтобы поверить мне. Я буду играть в мамочку, и скоро он снова будет смотреть на меня как раньше. Я целую его в шею.

– Нет, Лия.

Прищурившись, я отстраняюсь. И кто из нас использует секс в качестве оружия?

– Я хочу извиниться, – я слегка надуваю губы, но он выглядит раздраженным.

– Тогда извинись перед Эстеллой, – затем он встает и уходит. Я перекатываюсь на спину и смотрю в потолок. Отказ. Случалось ли подобное со мной раньше? Не припоминаю такого. Все вышло из-под контроля.

Мне хочется позвонить кому-нибудь – подруге… сестре. Мне нужно поговорить о том, что только что случилось, прояснить все. Я тянусь за телефоном и листаю список контактов. Останавливаюсь напротив имени Катины. Она вполуха будет слушать то, что я рассказываю ей, а через пять минут мы уже будем говорить только о ней. Листаю дальше. Прокручиваю список до Корт, и мое сердце начинает бешено биться. Корт! Я набираю ее номер. И, пока звонок не прошел, сбрасываю его.

Глава 10

Прошлое …

Помню, каким влажным было лето – воздух такой густой, что, казалось, будто вдыхаешь в легкие суп. Мы носились сломя голову – сестра и я – бегали вверх и вниз по коридорам нашего огромного дома, кричали и гонялись друг за другом, пока не попадали в неприятности. Мама, разозлившись, выгоняла нас на улицу с няней Маттиа, пока она отдыхала. Маттиа часто ездила в магазин, где все продавалось за один доллар, и покупала что-нибудь для игр на улице. Кортни и я, которые делали покупки в модных бутиках, находили бесконечно забавным, что можно прийти в магазин и весь товар будет по доллару. Она приносила нам мел, скакалки, обручи, и, конечно, наши любимые мыльные пузыри…

Маттиа всегда оставляла их напоследок. Она притворялась, что забыла купить большой розовый контейнер, и мы вздыхали и дулись. В последнюю минуту она вытаскивала его из-за спины, а мы прыгали и кричали, радуясь, что она оказалась такой находчивой. Мы называли пузыри «пустыми планетами», и суть игры заключалась в том, чтобы лопнуть как можно больше пустых планет, прежде чем они самоуничтожатся и направят свои осколки лететь к Земле. Маттиа стояла под деревом в тени и выдувала их для нас. От этой игры наши ноги постоянно были в синяках. У нас вошло в привычку толкать друг друга, чтобы первой дотянутся до пустой планеты. Маттиа говорила, что мы бегали так быстро, что напоминали размытые пятна.

Она называла нас Рыжей и Вороном, соответственно цвету волос. В конце игры мы подсчитывали, сколько пузырьков мы лопнули. Двадцать семь – Рыжая, двадцать два – Ворон, объявляла она. Затем мы счастливо хромали в дом, потирая синяки на голенях и выпрашивая мороженое. Мама ненавидела синяки. Она заставляла нас носить чулки, чтобы прикрыть их. Она ненавидела многое, что ассоциировалось со мной – колтуны у меня в волосах после ванны, цвет моих волос, как я жую, как слишком громко смеюсь, как вожу ногтями по большому пальцу, когда попадаю в неприятности. Если спросить меня, тогда и сейчас, что ей вообще нравилось во мне, я не смогу ответить. Все, что могу сказать, так это то, что мое детство напоминало прохладную газировку. Мы с Корт смеялись и вдыхали густой воздух. Маттиа обнимала меня, чтобы компенсировать резкие слова моей скупой на чувства матери.

Мама больше любила сестру. Кортни была достойна любви. Помню, как наткнулась на них, когда она расчесывала ей волосы после ванны. Она рассказывала ей историю о том, как она была маленькой девочкой. Кортни хихикала, и мама смеялась вместе с ней.

– Мы станем хорошими друзьями, если вырастем вместе. Ты похожа на меня, когда я была в твоем возрасте. Я села на край ванны, наблюдая за ними.

– А Джо? – спросила Кортни, посылая мне улыбку, в которой не хватало двух передних зубов. – С ней вы тоже будете хорошими друзьями?

Казалось, она даже не заметила, что я была в комнате, пока Корт не произнесла мое имя. Она медленно моргнула и улыбнулась младшей дочери.

– Ох, ты знаешь Джоанну и ее книги. У нее нет времени играть с нами, она только и делает, что читает.

Я хотела сказать ей, что сожгла бы все книги, которые у меня есть, чтобы стать частью их клуба «Мама и дочка». Вместо этого, я лишь пожала плечами. Кортни была сильно похожа на маму и отличалась от нее только тем, что ей нравилась я.

Я должна была бы завидовать ей, но не завидовала. Она была, своего рода, единственной моей семьей: в мой день рождения именно она вставала рано, выкладывала на тарелку кучу пирожных «Крошка Дебби» и приносила их в мою комнату, напевая песню “Lake of Fire” Нирваны. Мой день рождения четвертого июля – огромное неудобство для моих родителей, которые в этот день всегда устраивали вечеринку для компании.

Но Корт всегда делала так, чтобы этот день казался мне особенным. Когда мою твердую «отлично» не замечали, она вешала мой табель на холодильник и обводила средний балл красным маркером. Она была любовью в моей жизни без любви... теплым одеялом в семье, которая ценит холодные эмоциональные отношения. Когда все быстро пролетали мимо меня, моя сестра останавливалась. У нас были связь и узы, которые было трудно разрушить.

Когда я впервые привела Калеба домой, отец, наконец, заметил меня. Как будто он разглядел меня только теперь, когда я подцепила такого мужчину, как Калеб. Мой кавалер был не только при деньгах, он красиво говорил, респектабельно выглядел и был амбициозен..., а еще он знал чертовски много мелочей о спорте.

Родители пригласили нас на ужин. Я наблюдала за ними со своего места на диване. Мой отец смеялся над всем, что говорил Калеб, а мама носилась вокруг него, будто он был голубых кровей. Сестра сидела около меня – так близко, что наши ноги соприкасались. Когда мы были вместе, мы всегда бывали так близки. Это был акт восстания против наших родителей. Мы сопротивлялись любым попыткам возвести между нами барьер. Пока родители были увлечены Калебом, Корт толкнула меня локтем в ребра и поиграла бровями. Я разразилась смехом.

– Думаю, он хороший, – высказала она свою точку зрения. – Хорош в постели?

Я поморщилась.

– Зачем мне быть с кем-то, кто плох в этом?

Она приподняла брови.

– Знаю. Ли, помнишь того парня со старшей школы? С ямочкой на подбородке?

Я фыркнула в бокал с вином. Его звали Кирби. Само это имя дает представление о нем. Нельзя серьезно воспринимать парня, чье имя звучит, как имя персонажа в видеоигре. Особенно, когда его голова между ваших ног, и он, пропев «поцелуй», начинает делать агрессивные толчки своим языком.

– Женщины, не девушки, правят моим миром. Я сказал, что они правят моим миром... – пропела сестра, закрывая глаза и прикусывая губу, как делал Кирби.

Мы разразились смехом, чем заслужили неодобрительный взгляд от матери. Клянусь, эта женщина все еще может заставить меня чувствовать себя так, будто мне пятнадцать. Я с вызовом посмотрела на нее и засмеялась громче. Мне двадцать восемь чертовых лет. Она больше не может меня контролировать.

Я считала, что все прошло прекрасно, пока мы не сели в машину. Калеб придержал для меня дверь и вдруг сказал:

– Твой отец шовинист.

Я удивленно моргнула. Это не прозвучало как обвинение. Скорее, как наблюдение. И правдивое наблюдение. Я пожала плечами.

– Он немного старомоден.

Калеб притянул меня в свои объятия. Он странно смотрел на меня – брови нахмурены, уголки губ задумчиво опущены вниз. Я узнала это выражение лица «я занимаюсь психоанализом». Я хотела отстраниться, чтобы он не мог внимательно рассматривать меня, но отстраняться от Калеба все равно, что запираться в морозильной камере. Если его свет падает на вас, хочется находиться в его лучах, впитывать его. Жалко. Это было так прекрасно. Никто никогда не давал мне так много тепла. Я вцепилась в его руки, и позволила ему анализировать желания его сердца. Я хотела знать, что он видит, когда так внимательно смотрит на меня. Он разрушил чары, неожиданно улыбнувшись.

– Итак, думаю, ты готова сидеть дома босая и беременная?

Я приподняла брови. Когда он это сказал, это не прозвучало так уж ужасно.

– Это будет в твоем доме? – спросила я. Я была застенчива. Он поцеловал кончик моего носа.

– Может быть, малыш.

Он слишком быстро отпустил меня. А мне хотелось остаться в его объятьях и пообсуждать пол ребенка, которым я буду беременна, и будут ли мои голые ноги стоять на деревянном полу или на плитке? Будем мы жить в двухэтажном доме или на ранчо? У меня кружилась голова. Для меня это было так же хорошо, как и предложение руки и сердца. Этот мужчина – золото. Он даже заставил моего отца смотреть на меня так, будто я человек. Мы вместе лишь восемь месяцев, но, если я правильно разыграю свои карты, к весне у меня на пальце будет кольцо. Это был счастливый вечер для меня.

Я быстро поняла, что Калеб моя «пустая планета».

Глава 11

Настоящее …

Я подпрыгиваю, когда слышу машину Калеба на подъездной дорожке. Мы вместе уже пять лет, но у меня до сих пор в животе начинают порхать бабочки, когда он входит в комнату. Я стараюсь не выглядеть нуждающейся в нем, но, когда в замке поворачивается ключ, и он входит внутрь, я запрыгиваю на него. Мне нужно, чтобы он простил меня. Я постоянно существую словно в полумраке с тех пор, как он перестал улыбаться мне.

Я застала его врасплох, и он смеется, когда мой вес впечатывает его в стену. Я обвиваю его талию ногами, и мой нос прижимается к его. Мне хочется заняться с ним сексом так, как мы делали, когда впервые встретились, но первое, о чем он спрашивает:

– Где Стелла?

Улыбка сползает с моих губ. Ненавижу это. Откуда мне знать?

Я вздыхаю и соскальзываю вниз по его телу.

– Вероятно с «как-его-там-зовут».

Калеб хмурится, его губы сжимаются в прямую линию.

– Ты провела с ней хоть немного времени?

– Ага, – отвечаю я. – Я кормила ее сегодня, потому что нянь опоздал.

Его челюсти вздрагивают, когда он скрежещет зубами. Мышцы подергиваются. Я вздрагиваю.

Мышцы подергиваются... я вздрагиваю... они подергиваются... я вздрагиваю.

Я чувствую за собой право злиться. Не секрет, что матери полагаются на нянек, чтобы те заботились об их детях. В кругах, в которых я вращаюсь, это совершенно нормально. Почему он всегда заставляет меня так себя чувствовать?

Я закусываю нижнюю губу.

– Думаешь, Оливия была бы лучшей матерью, чем я?

На секунду в его глазах вспыхивает откровенный гнев. Он отворачивается, затем снова поворачивается ко мне и снова отворачивается, как будто не знает, признать тот факт или нет, что я произнесла ее имя.

Я хочу борьбы. Каждый раз, когда он смотрит на меня, будто я большое жирное разочарование, мыслями я возвращаюсь к Оливии. Для меня это как переключение передач: оно срабатывает, когда я вижу разочарования в глазах Калеба.

Неожиданно, я оказываюсь в этом волшебном месте, где отпускаю педаль сцепления, педаль газа идет вниз, и мои мысли мчатся к Оливии. Дерьмо. Эта. Сука. Какой властью она обладает над ним? Мне хочется врезаться в него, бить его кулаками по груди за то, что он всегда мысленно сравнивает меня с ней. Или я единственная, кто сравнивает себя с ней? Боже, жизнь такая запутанная.

Именно в этот момент в комнату заходит Сэм с ребенком. Гнев на лице Калеба растворяется, и вдруг он выглядит так, словно собирается заплакать. Я знаю этот взгляд; выражение облегчения – облегчения, что у него есть кто-то, кроме меня. Я разворачиваюсь и направляюсь в сторону двери.

– Куда ты идешь? – интересуется Калеб.

– Сегодня я провожу время с Сэмом, – отвечаю я, при этом избегая смотреть Сэму в глаза и хватаю свою сумочку.

– Пойдем, Сэмюель, – бросаю я. Я вижу, что он старается подавить улыбку, когда послушно склоняет голову и идет туда, где я жду его. Я выхожу за дверь и спускаюсь вниз по лестнице, прежде чем Калеб успевает что-то сказать. Я слышу, что они переговариваются за моей спиной, но я уже на полпути к машине Сэма и решаю, что, если остановлюсь, чтобы подслушать, это разрушит всю правдоподобность моих намерений. Калеб, вероятно, предупреждает его о моей склонности становиться агрессивной, когда напиваюсь. Сэм выбегает через минуту. Он молча открывает передо мной пассажирскую дверь, и я забираюсь внутрь. Он водит джип, тот, в котором нет крыши и настоящих окон. Я усаживаюсь в кресло и смотрю вперед. Я собираюсь уничтожить Оливию, найду ее и выбью из нее дерьмо за то, что она разрушает мою жизнь.

– Куда? – спрашивает Сэм, выезжая на дорогу.

– Звони своей развратной кузине, – говорю я. – Мы отправимся туда, где она.

Он приподнимает брови, но даже не трудится взять телефон.

– Она сегодня в «Матушке Готель» (Примеч. Матушка Готель – главная злодейка мультфильма «Рапунцель: Запутанная история»), – объясняет он. – Ты была там когда-нибудь?

Я качаю головой.

– Отлично. Это место как раз для тебя, – его джип резко вливается в поток движения, и я хватаюсь за ручку двери, чтобы удержаться. Это будет долгая поездка.

«Матушка Готель» – вовсе не мое место. Я громко сообщаю об этом, пока мы идем к двери. Вышибала с полудюжиной пирсингов на лице проверяет наши документы. Он оценивает меня взглядом, от чего моя кожа покрывается мурашками, и я хватаю Сэма за руку.

– Что, черт возьми, это за место? – шепотом спрашиваю я, когда мы входим в комнату, освещенную сиянием электрических огней.

– Кальянная, – информирует он, приподнимая брови. – Эмо-кальянная.

Я морщу нос.

– Зачем она пришла сюда? – я думаю обо всех стильных барах на Мизнер-авеню, всего в нескольких шагах от этой угнетающей крысиной норы.

– Она проходит через фазы, – объясняет он, кивая в сторону бармена. – В прошлом месяце это были чайные комнаты.

Сэм заказывает два мартини. Когда я беру свой, мне становится интересно, откуда он знает, что я пью мартини?

– Разве ты не собираешься прочитать мне нотацию о том, что у меня грудное молоко проспиртуется? – спрашиваю я, глядя на него поверх своего бокала. Он стонет и пытается забрать его у меня.

– Дерьмо, я забыл, – отвечает он. – Трудно вспомнить, что такая холодная мегера, как ты, на самом деле мать.

Я ворчу и отодвигаю бокал подальше от него. Туше.

Мы направляемся к столику, где сидит небольшая группа людей. Я вижу, как Кэмми оживленно вертит своей головкой, пока рассказывает историю. Когда она замечает Сэма, ее лицо озаряет улыбка... но затем она видит меня. Она быстро моргает, будто пытается избавиться от моего образа перед глазами. Я мило улыбаюсь и иду к ней. У этой суки есть информация об Оливии. Я наклоняюсь поцеловать ее в щеку. Мне нравится здороваться по-европейски.

– Сэм, – зовет она натянутым голосом, – Не ожидала, что ты приведешь... гостя. Она склоняет голову, как делают южные красавицы. Я бы отнесла ее акцент к техасскому.

– Первая вылазка после рождения ребенка? – спрашивает она меня.

Сэм бормочет что-то за моей спиной. Я оборачиваюсь, чтобы послать ему предупреждающий взгляд, и снова поворачиваюсь к Кэмми.

– Конечно, – отвечаю я. – Сэм был настолько добр, позволив мне прийти. Классный бар!

Я осматриваюсь вокруг, изображая интерес. Когда я смотрю на нее, замечаю, что она как раз заканчивает закатывать глаза.

Жестом она указывает на два свободных стула. Я занимаю ближайший к ней, и Сэм садится около меня. Она представляет всех сидящих за столом. Группа состоит из двух адвокатов, профессионального скейтбордиста, который пялится на грудь Кэмми, и лесбиянок в тату и пирсинге.

Весь следующий час я слушала их болтовню на самые скучные темы в мире. Я поигрывала с волосами и старалась не зевать. Сэм посмотрел на меня с изумлением и присоединился к их разговору. Дважды он заставал меня врасплох, спрашивая мое мнение о политике.

– Слушай, Сэм, – наконец произношу я, пока никто не слышит, – Ты не мог бы этого не делать?

Он улыбается.

– Просто стараюсь быть дружелюбным.

Как кто-то с таким количеством татуировок может знать что-то о политике? Я мыслю стереотипно? Очень плохо. Я наклоняюсь ближе к его уху, чтобы только он мог меня услышать. Кэмми хмурится.

Он гей! Мне хочется наорать на нее. И даже если бы он им не был, серьезно, меня не привлекают неряшливые мужчины.

– Я дам тебе сто баксов, если ты сможешь вывести всех отсюда, чтобы я смогла поговорить с твоей распутной кузиной наедине.

Сэм встает и хлопает в ладоши.

– Куплю всем по шоту, кроме Кэмми.

Кэмми закатывает глаза, но остается сидеть. Все следуют за Сэмом к бару, смеясь и похлопывая друг друга по спине.

Она выжидающе смотрит на меня, будто знает о моих намерениях.

Клянусь, я и эта сука говорим на одном языке... но с разными акцентами.

– Оливия Каспен, – говорю я. Ее лицо ничего не выражает. – Ты знаешь ее?

Ее губы изгибаются в улыбке, и она склоняет голову, признавая, что знает ее. Я чувствую, как в моей груди зарождается жар и вырывается наружу. Эмоциональный фейерверк, если хотите знать. Я знала это! Облизываю губы и вытаскиваю сигареты из сумочки.

– Вот откуда ты знаешь Калеба, – продолжаю я. Она кивает, на ее губах по-прежнему играет эта ужасная улыбка. Я вздыхаю и бросаю на нее взгляд из-под ресниц.

– Почему он любит ее? – я впервые произношу этот вопрос вслух, хотя размышляла над этим Бог знает сколько лет. Оливия привлекательна – если вам нравятся шлюхи. У нее чересчур густые волосы, а глаза широко поставлены, но я провела около нее достаточно времени во время следствия, чтобы узнать, как мужчины реагируют на нее. Она отчужденная, холодная. Загадка. Будь прокляты мужчины и их проклятая тяга к таинственности. Я никогда не видела, чтобы она улыбалась. Ни разу. Трудно поверить, что кто-то такой живой и теплый, как Калеб, мог испытывать чувства к эмоциональной зануде.

Кэмми смотрит на меня, пытаясь решить, что ей следует ответить. Я же гадаю, как хорошо она знает Оливию. До сих пор я не думала об этом, но теперь, может статься, что они с ней хорошие друзья.