Текст книги "Арабская дочь"

Автор книги: Таня Валько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Я забираю у тебя гидру, отдай ее мне! Я сверну ей голову! – Колдун склоняется над Маликой и делает какие-то движения, словно хочет вырвать что-то из рук женщины или стянуть с нее одежду. Потом он трясет рукой, и на землю падает сгусток крови. Он снова и снова делает то же самое.

– Зло побеждает, оно захватило тебя! Расплата должна прийти, справедливость восторжествует! – Шаман злится, потому что ничем не может помочь.

Через минуту он выпрямляет спину, отворачивается. Пинает таз, разливая остатки кровавой жидкости, и в следующее мгновение покидает помещение.

– Держи это всегда при себе, белолицая, – говорит шаман, обращаясь к Марысе, и бросает ей в подол браслет из волос и ожерелье из небольших кораллов. – Не расставайся с этими амулетами, может, они тебя уберегут.

Девочка таращит глаза от удивления.

– Опасайся фальшивых черных друзей, будь осторожна с ними, не верь им! – выкрикивает он над ее головой и машет обеими руками.

В эту минуту из домика, где проходил ритуал очищения, выпадает Малика. Покачиваясь, окидывает все вокруг сумасшедшим взглядом.

– Убери руки от моего ребенка! Оставь ее, ты, старый хрен! – кричит она в бешенстве и бежит к шаману, но действие наркотического напитка сдерживает ее: у Малики подкашиваются ноги, и она падает на утоптанную красную землю.

– Не твое, но краденое! – шепчет колдун и, как змея, извивается над ней. – У тебя есть шанс очиститься – верни дочь матери!

Арабка смотрит на старика с нескрываемым удивлением и страхом. В эту минуту Малика отдает ему должное, хотя не до конца уверена: возможно, она, находясь в трансе, сказала ему об этом сама.

Ослабленные участники церемонии вуду, едва держась на ногах, в сумерках добираются через джунгли до пристани. На этот раз они плывут на деревянной негритянской лодке, на которой установлен больших размеров японский мотор.

– Дай это ритуальное дерьмо! – Малика в бешенстве вырывает у Марыси талисманы и бросает их в черную реку. – Тьфу!

Она плюет на них с ненавистью.

Когда они приплывают к пристани в Акосомбо, уже практически стемнело. В свете фонаря виден стоящий на паркинге автомобиль Анума, а рядом – еще один. Из машины выходит по-здешнему одетая ганка и направляется в их сторону. Анум, застыв, открывает от удивления и испуга рот.

– Крадеными яйцами не наешься, – цедя слова, говорит женщина, обращаясь к Малике. Одновременно она бьет наотмашь мужчину по лицу. – Думаешь, что я на это буду закрывать глаза?! Чтоб ты сдохла! Раньше пекло охолонет, арабская потаскуха!

Праздник Жертвоприношения в Триполи
Хадж бабушки в Мекку и Eid al-Adha[28]28
  Eid al-Adha—праздник Жертвоприношения (арабск.).


[Закрыть]

– Заходите, мои девочки любимые, – бабушка загоняет в свою комнату, как наседка цыплят, неуверенно шагающую двухлетнюю Дарью и Марысю.

– Сегодня мы проведем послеобеденное время как захотим, а я вам расскажу об очень интересных и таинственных делах. Есть сюрприз.

– Где же этот сюрприз? И о каком секрете ты говоришь? – Марысе хочется поскорее все узнать и получить.

Если бы не хитрости бабушки, она, скорее всего, побежала бы за Маликой, не оглядываясь на других членов семьи. И наверняка было бы весело и интересно, просто супер. По крайней мере, что-нибудь происходило бы.

– Не торопись, все по очереди, – говорит пожилая женщина, явно разочарованная. – Прежде сладкий сюрприз.

Она показывает на блюдо с домашней фисташковой пахлавой, над которой колдовала полдня.

– Съешьте немного, а я пока буду рассказывать.

– Ну хорошо, – соглашается Марыся, которую покорило лакомство. – Но позже ты откроешь свою тайну.

Они втроем удобно устраиваются на пуфах, придвигают ближе заставленный столик, и девочки в сумасшедшем темпе начинают поглощать сладкое.

– Не торопитесь так, никто у вас ничего не заберет, – улыбаясь, успокаивает внучек бабушка. – Через минуту у вас разболятся животы или вас стошнит, – смеется она. – Знаете, мои маленькие, что вскоре мы едем в Триполи? – спрашивает она, желая завязать с девочками разговор.

– Хорошо, хорошо. – Марыся пренебрежительно машет рукой. – В прошлом году вы говорили то же самое и сидели в Аккре. В этом году тоже ничего не получится с выездом. Наверное, мы уже навсегда останемся в этой Гане.

– А сейчас точно летим, потому что билеты уже куплены, – спокойно отвечает бабушка. – Скажите мне, знаете ли вы, зачем мы туда едем?

– Чтобы встретиться с подругами тети Малики и ходить на развлечения и на свадьбы, – отвечает Марыся, изо рта у нее вылетают кусочки ореха.

– И это тоже, – отвечает женщина, стараясь скрыть свое разочарование. – Но прежде всего мы едем на праздник Жертвоприношения.

– А что будем давать и кому, бабушка? – Марыся заинтересованно смотрит бабушке в глаза. – Нам тоже что-нибудь дадут?

– Конечно. Прежде всего будем жертвовать Аллаху наши сердца и нашу веру.

– Ох, ты снова с этим Аллахом! – восклицает Марыся, показывая тем самым, что с ней этот номер не пройдет.

– Любимая, ты не знаешь даже, какая это старая традиция и с чем она связана. Праздник Жертвоприношения приходится на окончание хаджа в Мекку, это такой город, он далеко отсюда, на Аравийском полуострове.

– Так почему мы едем в Триполи, а не в эту… Мекку? – спрашивает Дарья.

– Каждый мусульманин по меньшей мере раз в жизни должен туда поехать, но у нас есть еще на это время. Хадж – это один из столпов нашей веры, я говорила уже вам об этом. А что вы еще помните? – Бабушка начинает то, ради чего позвала к себе внучек, начинает свой рассказ о вере.

– Каждый ребенок это знает, – раздражается Марыся, – Szahada…

– Ша… ша… – пытается повторить Дарья.

– Хорошо, Марыся. Восхваление, вот так будет правильно. La Illaha illa Allah, wa Muhammadu rasulu’ llah[29]29
  La Illaha illa Allah, wa Muhammadu rasulu’ llah – Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его (арабск.).


[Закрыть], – заканчивают уже вместе.

– Что еще должен делать настоящий мусульманин? Кто из вас знает? Будут награды.

– Молиться. – Старшая сестра действительно знает все это, но подтрунивает над бабушкой и неохотно идет на разговор.

– Точнее говоря, salat. Теперь мы уже знаем две важных вещи…

– И еще паломничество, о котором ты говорила, – сообразительная Марыся мыслит логично.

– А еще у нас есть святой месяц – Рамадан, во время которого от восхода до захода солнца ничего не берем в рот, да? – подсказывает бабушка.

– Пост, я знаю, saum! – Маленькая Дарья гордо выпрямляется и хлопает в ладоши.

– Но не все его придерживаются, – возражает строптивая Марыся. – Тетя Малика говорит, что не будет портить свои почки, и пьет воду. И я однажды видела, как Хадиджа готовила в кухне и ела просто из кастрюли.

– Небольшие отступления от правил возможны. И если доктор говорит, что отказ от пития жидкости вреден для человека, то нужно его слушать. Аллах не хочет, чтобы мы болели, – поджав губы, отвечает бабушка, которая уже слегка нервничает.

– А в Рамадан мы раздаем бедным еду и Малика дает деньги, я видела. – Дарья ни за что не хочет быть хуже сестры и старается продемонстрировать свои знания.

– Мы все это соблюдаем. Подаяние – это zakat. – Старая арабка вздыхает с облегчением.

– Так что, теперь мы можем идти? – Марысе уже скучно. – Еще, может, догоню тетю Малику. Она пошла на Оксфорд-стрит, чтобы сделать покупки, а потом в кафе выпить капуччино.

– Моя девочка, это всего лишь начало нашего разговора. Сейчас расскажу о моем далеком путешествии в Мекку, моем паломничестве, которое закончилось собственно праздником Жертвоприношения. Садись, Марыся, и не перебивай. Ты меня этим расстраиваешь.

Она смотрит с упреком на внучку, а та всем телом падает на софу и недовольно опускает голову.

– Было это давно, много лет тому назад, – начинает бабушка свой рассказ. – Еще на свете не было вашего папы, а я была молодая и красивая, – смеется она. – Можете себе это представить?

– Нет, – невоспитанно ворчит Марыся.

– Вот моя фотография с дедушкой, она сделана в день выезда из Триполи.

Женщина открывает старый альбом в выцветшей кожаной обложке и показывает пожелтевшую фотографию.

– Ой! – вместе вскрикивают девочки.

– Но ты была прелестная и худенькая… И дедушка какой красавец! – задумчиво произносит Марыся.

– Что ж, не угодил Аллах со старостью, но жаловаться не стоит. Так вот, мы вылетели из Триполи в Каир на самолете, какой-то старой разваливающейся рухляди. Там нас посадили в автобус, и мы ехали целый день и полночи к Красному морю. Позже все вошли на паром, который едва держался на воде, так как был переполнен. Но Аллах над нами сжалился, и мы доплыли до Джедды в Саудовской Аравии, которая расположена уже совсем близко от Мекки.

К счастью, ваш дедушка был ловким и наладил связь со своей дальней родней, которая там жила. Они нам помогли. Девочки, вы не представляете, сколько людей отправляется в паломничество! Сотни тысяч… Миллионы! В те далекие времена дорога была долгая и опасная. Сейчас современные самолеты летают прямо в Мекку, там комфортабельные отели, поезда, навесы, защищающие от солнца, эскалаторы, охранные и медицинские службы, но в наше время все происходило иначе. Конечно, это было опасно, но когда тебе двадцать пять лет и рядом с тобой любимый человек, то ничего не страшно. Важнее всего в хадже – общение с Аллахом. После всех ритуальных приготовлений мы были в состоянии полного удовлетворения. – Старая арабка вздыхает, растроганно вспоминая прекрасные мгновения из прошлой жизни.

– А что было потом? – спрашивает заинтересовавшаяся рассказом Марыся.

– Когда мы расположились в доме родственников в Мекке, а точнее, на их подворье, потому что даже там было полным-полно людей, мы приготовились с дедушкой к ihram[30]30
  Ihram – состояние полного удовлетворения (арабск.).


[Закрыть].

Дедушка остриг волосы, я отрезала только локон, и мы побрили все интимные места, – продолжает старая женщина, не вдаваясь в подробности. – Дедушка, как мужчина, завернулся в два необработанных куска белой ткани, каждый примерно в два метра шириной: один отрез завязал вокруг бедер, другой – вокруг туловища и рук. На ноги надел сандалии. Я могла остаться в своей цветной одежде, но не хотела от него отставать и тоже оделась в белое и покрыла голову. Нельзя надевать никакой бижутерии, так как Аллаху это не нравится. Наконец мы остригли ногти, надушились и вечером, за день перед хаджем, пошли на гору Ноор из грота Хираа, в котором Пророк Мухаммед объявился впервые. Оттуда открывался чудесный вид! Не забуду до конца жизни! Вот тогда я увидела, какие огромные толпы прибыли в святой город, а на второй день утром испытала это на собственной шкуре. В центре площади в Большой мечети в Мекке расположена Кааба – святыня из черного камня, сохранившаяся еще с домусульманских времен. Вокруг Каабы нужно обойти семь раз, таков ритуал. Трижды нужно идти быстро, потом можно помедленнее. Пожалуй, торопиться должны только мужчины, но, поверьте мне, все неслись сломя голову. Нужно было поцеловать черный камень и дотронуться до йеменского угла, и каждый норовил сделать это во что бы то ни стало. И ведь точно сказано (недавно я даже об этом читала и слышала по Азхари ТВ), что как ни трудно, а паломничество зачтется. Тогда, в первый день, было затоптано десять человек, более тридцати оказались в больнице.

– Что значит «затоптано»? – наивно спрашивает Дарья.

– Затоптаны в толпе насмерть, – честно, без скидки на возраст отвечает ей бабушка. – Однако хуже всего было на горе Арафат. Мы вышли из долины Мина с утра, чтобы дойти туда к полудню. Нужно было стать на этом возвышении и молиться, повернувшись к Каабе, целый день, до самого захода солнца. Была весна, но температура даже в эту пору года убийственная, плюс сорок, а может, сорок пять градусов. Многие люди теряли сознание, особенно женщины. Некоторые ждали еще молитвы с имамом, но мы со многими другими двинулись дальше. Помнится, тогда волнение у меня немного прошло, ночью стало прохладнее, и я пришла в себя. На перевале Муздалифа мы насобирали небольших камешков, которые должны были послужить символическому побиению сатаны камнями. Я бросала их в три каменные колонны, выкрикивая: «Allahu akbar!»

– Ты видела дьявола? У него были рога? – взволнованно переспрашивают девочки.

– Нет, это только символически… Нужно вообразить себе, нужно верить, что очищаешься и изгоняешь дьявола, и постоянно вспоминать Аллаха, что важнее всего.

– Люди молились, бабушка, а ты? – Марыся и Дарья с интересом тянутся за другими фотографиями.

– А как же! А еще мы бегали между взгорьями Ас-Сафа и Аль-Марва. Мне не было плохо. Пожалуй, не нужно было так спешить, но ведь мы были будто зачарованные, поэтому все делали как положено. – Женщина смеется, довольная сменой темы. – Послушайте истории об этой беготне, это интересно. Это старая как мир легенда, которую можно найти в святой книге христиан, Библии, и, конечно, в Коране. Ибрагим, известный также как Абрам, и Сара много лет были супружеской парой, но у них не было детей. Мужчину это так угнетало, что сообразительная женщина, желая удержать его при себе, согласилась, чтобы он женился на ее рабыне по имени Наджар, здоровой и ладной, которая бы ему потомка. Так и случилось. Вскоре наложница родила ему сына, которого назвали Исмаил. И тогда случилось чудо: через определенное время Сара тоже родила сына, который получил имя Исаак. С той поры Сара стала ревновать своего мужа Ибрагима к невольнице и ее сыну. Она не давала Ибрагиму покоя, а потом и вовсе велела ему выгнать их из дома. Мужчина не хотел этого делать, он ведь не был злым. Но ему так надоели постоянные упреки, что в конце концов он согласился с Сарой. Приказал красивой Наджар собрать вещи и увез ее вместе с малолетним Исмаилом далеко от дома, оставив точно между этими взгорьями, и положив у порога немного воды и еды.

В этот момент арабка показывает пальцем на панорамный снимок.

– Парни – это настоящие сволочи, – кривится Марыся. – Тетя Малика права.

– Дитя мое, во-первых, не стоит обобщать. А во-вторых, нельзя так говорить об Ибрагиме, ведь все, что он делал, было ему предназначено Аллахом. Дай мне закончить. Итак, когда мать и сын остались одни, Наджар стала бегать от Ас-Сафа до Аль-Марва, пытаясь высмотреть караван или какие-нибудь следы жизни. И пробежала туда и обратно семь раз. Но все ее усилия оказались тщетны. Когда она, вспотев и измучившись, вернулась к Исмаилу, то увидела, что случилось чудо. Малыш, как это часто делают от скуки мальчики, ковырял ногой в песчаной земле, и из этого места стал бить родник Замзам. Ха! Allahu akbar! Аллах не дал им пропасть.

– Ой, бабушка, – стонет Марыся. – Ты в это веришь? Чудес не бывает, это только в сказках…

– Здесь я с тобой не согласна. – Женщина тянется за очередным снимком, указывает на дедушку и на ее саму во времена молодости, где они запечатлены с большими, может, десятилитровыми баллонами в каждой руке. – Мы привезли святую воду в Триполи, и она помогла многим людям. У моей подруги было новообразование в груди, и ей не давали уже никаких шансов. Выпила она, может, две кружки воды Замзам, и доктора, делая анализы через два месяца, не поверили своим глазам. Раковые клетки исчезли! – Бабушка довольно хлопает себя по бедрам и с триумфом смотрит на девочек. – Все паломничество становится одним большим чудом и откровением. По его завершении в долине Мина и отмечается праздник Жертвоприношения, во время которого каждый паломник, если только может, забивает ягненка или козу. Дедушка собирал на это деньги полгода и еще одолжил: ритуал стоил немало.

– Подожди, подожди, – перебивает Марыся. – И сейчас мы это будем делать в Триполи?

– Я не хочу, я боюсь! Убивать плохо! – кричит Дарья и уже собирается плакать.

– Никого никогда я не убивала и не буду убивать! – восклицает бабушка, хватаясь за голову. – А хотите знать, для чего нужна такая жертва – детеныш животного? – Она глубоко вздыхает, желая овладеть собой и ситуацией. – Давным-давно Аллах потребовал жертву: чтобы Ибрагим отдал на заклание своего сына Исмаила, но в конце концов смилостивился и разрешил заменить дитя на ягненка. Аллах милостив!

Девочки не разделяют эйфории бабушки.

– Не знаю, хотела бы я отправиться в такое паломничество. – Марыся с неодобрением кривит рот. – Столько труда, усилий и денег!

– Ты просто не знаешь, что говоришь, ты слишком маленькая. По мне, так стоило, – с нежностью вспоминает старая арабка. – Как только мы вернулись в Триполи, я забеременела и носила под сердечком вашего отца. Господь одарил меня милостью – дал мне сына, – женщина грустно смотрит в пространство, – который немного сбился с пути, но еще, даст Аллах, выйдет в люди.

Мать возвращает себе Дарью

– Эй, Дорота! Мы уже у цели, до Триполи всего сто километров. – Лукаш наклоняется над истощенной и сожженной солнцем молодой женщиной, которую пару дней тому назад нашли в центре Сахары. – Сейчас остановимся на паркинге у пивнушки, так как все проголодались, а ты свяжись, с кем можешь, чтобы тебя забрали в каком-нибудь месте. Мы можем тебя подвезти куда скажешь, – говорит он заботливо, а у женщины слезы наворачиваются на глаза. – Эй, такая отважная девушка, половину Сахары прошла, а теперь раскисла… Подожди, я иду к тебе.

Через минуту грузовик съезжает на обочину и с визгом тормозит. Лукаш протискивается к Дороте между машинами, перескакивает через сумки и большие металлические холодильники и в конце концов проскальзывает в мягкое, выстланное пледами и покрывалами гнездышко. Кто-то закрывает большие двери, и наступает полумрак.

– Эй, а тут не так и плохо, почти как в моих укрытиях, в которых я играл, когда был мальчишкой.

Дорота подгибает ноги, обхватывает колени руками и украдкой вытирает слезы.

– Если никто не ответит, Джузеппе обещал взять тебя на некоторое время к себе. У него такая большая резиденция, что можно потеряться, так что тебя никто не найдет, – утешает он ее, несмело похлопывая по руке.

– Когда вы вылетаете в Ливию? – спрашивает Дорота, испытывая отчаяние от перспективы снова остаться в одиночестве, отдавшись на волю случая.

– Большинство сегодня ночью, итальянец и его девушка, очевидно, остаются, а я планирую задержаться на неделю, хочу еще посмотреть Лептис-Магна, Сабрат и Триполи.

– Я знаю те места, там стоит побывать, – прерывает его молодая женщина. – Но в столице мало достопримечательностей, можно разве что посмотреть Зеленую площадь и старый город с турецким рынком.

– Если хочешь, я останусь подольше, чтобы тебе помочь. Виза у меня еще действительна, – предлагает он, и это звучит совсем естественно.

– Спасибо, не хотела бы…

– Никаких хлопот, у меня нет больше важной работы. – Авто притормаживает, и Лукаш выбирается из укрытия. – Принесу поесть, и перекусим вместе… чтобы тебе не было грустно.

Он улыбается и заботливо гладит ее по голове. Потом открывает двери и выскакивает наружу. Дорота остается с телефоном в руке и набирает номер, который никогда не сотрется из ее памяти.

– Бася, это ты? – спрашивает она шепотом.

– Да-а-а…

– Как дела, как здоровье? Что нового у Хасана? Как дети, все так же балуются? – Для приветствия Дорота задает серию традиционных арабских вопросов. – Какое счастье, что ты не сменила номер телефона, Басечка… – От переполняющих ее чувств она начинает плакать.

– Дот, это ты?.. – Голос подруги переходит на визг. – Ты жива?! Как, где ты? Девушка, неужели я сплю?! Хасан, Дотка звонит, Хасан!

Дорота слышит, как она кричит мужу, и у нее в ушах стучат барабаны.

– Жива, только сейчас оглохну, – смеется Дорота сквозь слезы.

– В Триполи прошел слух, что ты попала в автокатастрофу, что нашли труп, а вся твоя ливийская семья растаяла в тумане. Все мы тебя оплакивали, а для нас, ливийских полек, я организовала небольшую вечеринку в твою честь. Все напились… – Она шмыгает носом.

– Это значит только одно: я буду жить долго, – говорит Дорота, счастливая, что кто-то все-таки о ней помнил.

– Спроси у нее наконец, где она сейчас, я туда приеду, – слышит она взволнованный голос Хасана.

– Не представляю, где нахожусь, но обо мне хорошо заботятся, люди отличные, международная группа. Еду в Триполи, говорят, что осталось каких-то километров сто.

– Как нам тебя найти? – спрашивает Хасан, вырывая у Баси трубку.

– Знаешь, может, они меня к вам подвезут, они сами предложили. Вы живете на старом месте?

– Да, так и живем на Гурджи и никуда не собираемся переезжать, – отвечает Хасан и понемногу успокаивается. – Сумеешь к нам попасть?

– С закрытыми глазами. – Она растроганно смеется и впервые после того, как покинула Аль Аванат, вздыхает с облегчением.

Объятиям и слезам нет конца.

– Баська, очевидно, хотела бы пригласить сразу всех ваших подруг, но это нужно хорошо обдумать, – рассудительно говорит Хасан. – Боюсь, что мы должны сохранить все в глубокой тайне.

– Поддерживаю, – присоединяется к разговору Джузеппе. – Я уже был свидетелем подобных ситуаций. Нельзя ничего разглашать, где угодно, но только не в этой стране. И нужно действовать как можно быстрее. Лучше не выходи из дому, пока все не образуется и ты со своими дочками не пересечешь границу в аэропорту или в порту.

– Но я не имею понятия, где мои дети, живы ли еще! – дрожащим голосом говорит Дорота друзьям. – Как я их найду, сидя здесь и попивая кофе?

– Ты должна организовать осторожное расследование. У меня здесь есть такой детектив по темным делам…

– Ливиец?! – дружно восклицают все, а громче всех Хасан.

– Спокойно, у него мать итальянка, а отец – ливийский американец. Он в порядке, неофициально работает в организации по правам человека, поэтому знает, что делать в подобных ситуациях. У него есть опыт, – объясняет Джузеппе.

– Хуже всего то, что у нас теперь такой глупый консул, – вмешивается Баська. – Мужчина не для жизни, эгоист.

– Я с ним поговорю как с коллегой, – заявляет Джузеппе. – А если все-таки не захочет ничего сделать, то сам тебе помогу. В конце концов, к берегам Ливии уже много веков подходят испанские галеры, а на их борту тяжело что-то найти, да и мало кому хочется искать.

– Я позвоню Самире, она хорошая девушка, как будто не из той семьи, – говорит Дорота Басе через более чем две недели безрезультатных поисков.

– Думаешь, у нее сохранился старый номер? Когда выезжаешь за границу, то меняешь оператора на местного, так намного дешевле. Ты же сама говорила, когда куда-то ехала.

– Да, но попробую, несмотря ни на что. Она бы мне помогла, я уверена. Тем более что она не любит моего мужа.

– Тогда хотя бы используй прошлое время или слово «экс», поскольку такая форма ранит мой слух. Я на твоем месте вообще говорила бы что-то вроде «это» или «оно», – недовольно заявляет Бася. – И скажи наконец, что вы узнали в консульстве?! – От волнения она повышает голос.

– Негодяй остался негодяем и должен был как-то скрыть мое исчезновение. При этом очень ловко решил проблему. Только интересно, кто его обеспечил справкой из госпиталя? – Ее риторический вопрос явно лишний, поскольку ответ очевиден.

– Эта семья плохая, совершенно испорченная. Свидетельство о смерти, подтверждение в консульстве, останки, захороненные на мусульманском кладбище, несчастная мертвая женщина по своей наивности приняла другую веру. Бедная твоя мама, что она должна была пережить! Жаль, что ты пока еще не можешь с ней связаться и сообщить, что все в порядке.

– Думаешь, информация двухлетней давности еще актуальна? – прерывает Дорота подругу с ироничной улыбкой на губах.

– Успокойся, просто некоторые вещи нельзя обсуждать по телефону. У твоей мамы может случиться инфаркт, ведь она уже немолода, – объясняет Бася допущенную бестактность. – Достаточно одних домыслов… Впрочем, если считаешь нужным сделать это сейчас, то позвони. Держи телефон, надеюсь, что именно она возьмет трубку.

Минуту они сидят молча. Пьют вкусный зеленый чай с мятой и пытаются расслабиться, глубоко дыша. Самира – последняя надежда, и если не она, то конец всем ожиданиям. В Триполи, да и во всей Ливии, от семьи не осталось и следа. У Дот, конечно, была мысль связаться с Лейлой или ее матерью, но Джузеппе и польский консул Мартин единогласно заявили, что она сможет это сделать, только подготовив путь для побега. Нельзя знать, как поступят в этой ситуации родственницы Ахмеда. А вдруг они пойдут в полицию, и тогда уже точно будет конец.

– Ajwa, – после очередного сигнала Дорота слышит такой знакомый голос. – Ajwa?

– Здравствуй, никакая не Ajwa, а я, твоя золовка, – шепчет она в трубку, а сердце колотится как бешеное.

Тишина. Настолько глубокая и длительная, что даже звенит в ушах. Дорота ждет.

– Дот, милая моя… – слышит она дрожащий голос на том конце линии. – Что они с тобой тогда сделали? Ведь ты же не с того света звонишь?

– Ничего, все прошло, закончилось. Я жива.

– Где ты? Скорей говори! – уже кричит Самира. – Как я могу тебе помочь?

– Я по-прежнему в Ливии, в Триполи.

– Wa Allahi! Я не буду сейчас расспрашивать о подробностях. Хорошо, что тот негодяй далеко, и пускай там остается навсегда.

– Да, я знаю, он неплохо устроился… – Информация, добытая детективом, подтверждается. – Так вы все вместе в этой Канаде? – спрашивает Дорота, потому что любопытство не дает ей покоя.

– Я… я… Не хочется и говорить. Они поехали вместо нас, вместо меня и Махди. Одна фамилия позволяет, и этого достаточно… Я с этим уже смирилась. В конце концов, я тогда не претендовала ни на какую стипендию. Да и опекуна не имела, так что выехать не было возможности.

– Тебя вылечили? – спрашивает Дорота с тяжелой душой, вспоминая сценарий, который Самира представила ей двумя годами ранее.

– Знаешь, даже не верится, но чудеса случаются, и врачи просто гении.

– Я очень рада… – Она облегченно выдыхает. – Где вы сейчас?

– Знаешь чудесный городок под названием Аккра? – Девушка тихо смеется.

– Наверное, нет. Но странное название указывает, что ты поехала с Маликой.

– Какая умная девочка. Мы все здесь… Все! – кричит Самира в трубку.

– Что это значит? – У Дороты перехватывает горло, и она чувствует, что не может дышать.

– Твои дочери тоже, они здоровы и в безопасности.

– Слава Тебе, Господи! – Женщина невольно вскрикивает.

Баська, которая слушает разговор, начинает прыгать, исполняя победный танец. Потом вырывает у нее трубку и кричит:

– Спасибо!

– Не за что благодарить, это ведь естественно, – растроганно отвечает девушка. – Я тоже уже знаю, с кем ты, – смеется она. – Ahlan wa sahlan[31]31
  Ahlan wa sahlan – привет (арабск.).


[Закрыть], Барбара, – здоровается Самира.

– А теперь, Самира, расскажи, что нужно сделать, чтобы дети вернулись к матери. – Бася переключает разговор на себя, а Дорота падает на диван и заливается слезами.

– Это не так просто. Ты же знаешь мою сестру Малику?

– Наслышана, – выдыхает Бася. – Это и будет самая трудная часть плана?

– Да. Но мы справимся, должны. Через месяц курбан-байрам, праздник Жертвоприношения, мы приедем домой в Триполи.

– Все?

– К сожалению, да. Но Триполи большой город, здесь легко потеряться. Кроме того… Хадиджа постарается как можно больше времени проводить со своими вредными сынками, а Малика… свет и люди! В Гане сохнет, а как окажется на старых местах, встречам и свиданиям с подругами не будет конца.

– Это хорошая новость. Так, говоришь, через месяц?

– У нас только месяц, чтобы все организовать. Я выведу девочек из дома, возьму в парк развлечений или куда-нибудь еще, а все остальное зависит от вас. Все должно пройти хорошо, поскольку мне не хочется провести остаток жизни в тюрьме.

– Но ведь ты рискуешь! Что скажешь, вернувшись уже без них?

– Семья меня не волнует. Уже через минуту мы выедем в свое изгнание, а на то, что в группе стало на двух маленьких девочек меньше, вряд ли кто-то обратит внимание. У них свои паспорта, они ни к кому из нас не вписаны…

– Хорошо, очень хорошо… – Бася уже составляет план, наморщив лоб и усиленно что-то обдумывая.

– Мама, наверное, поддержит, она не раз жалела девочек, говоря, что они сироты, и прежде всего потому, что воспитываются без матери. Хадиджа после того, что пережила сама, поддержит меня безоговорочно.

– А Малика… Что с Маликой?

– Она не захочет еще одного скандала вокруг нашей семьи и в первую очередь вокруг своей особы. Поэтому, думаю, из соображений чистого эгоизма будет сидеть тихо.

– Ты права.

– Я ее, в конце концов, знаю лучше всех. Но ничего не должно быть предано огласке, никаких медиа, ни сейчас, ни потом в Польше. Это мое условие. Одно единственное, это ведь немного.

– Ясно, впрочем, так и предполагалось. Все делаем тайно. Никто не знает, что Дорота еще жива и тем более что она сейчас здесь, в Триполи.

– Так держать. Малейший шепот – и я выхожу из игры.

– Окей.

– Давайте повторим еще раз, – настаивает Джузеппе, поскольку сам начал нервничать, как если бы это он крал детей и убегал с ними без документов, как безбилетный пассажир на большом контейнеровозе.

– Я специально организовываю День святого Николая первого, а не шестого декабря, так что постарайтесь ничего не испортить, – подчеркивает свой героизм польский консул.

– Хорошо, Мартин, не морочь нам сейчас голову! – Итальянец уже не выдерживает. – Не знаю почему, но именно я буду везти детей в багажнике, а потом попытаюсь переправить их всех на рыбацкой лодке через центр промышленного порта. Так что…

– Мальчики, мальчики, успокойтесь! – Баська появляется как вихрь и ставит перед ними большое блюдо с еще горячим творожным пирогом, политым шоколадом. – Съешьте чего-нибудь сладкого и немного остыньте, – говорит слишком веселым голосом, слишком веселым даже для нее. – Ведь больше всего нервничает здесь Дотка, а вы ее еще больше расстраиваете. Господа, имейте совесть.

Все как по команде поворачиваются к Дороте и деликатно улыбаются.

– Ну что? – спрашивает Дорота сдавленным голосом и тушит очередную сигарету. – Я собрана и готова, мне и не такие вещи приходилось переживать. – Она слабо улыбается и тянется за большим куском пирога. – Ешьте, такого десерта вы больше нигде не найдете.

Дорота сидит, закрытая в консульстве в какой-то крошечной комнатке. Слышит голоса, доносящиеся из Ягелонского зала, в котором, как и каждый год, проходит торжество. Лучше всех слышен громкий голос Баськи, учительницы младших классов и заводилы на всех детских праздниках.

– Кого мы ждем?! – кричит она. – Кто-нибудь знает?! Петрусь, ты знаешь?

Происходит какое-то замешательство – по всей вероятности, бедный мальчик со страха убегает к маме.

– Кто скажет? – настаивает Бася.

– Святого Николая! – слышатся одинокие тихие голоса, а Дороте снова хочется плакать.

– Теперь давайте все вместе, чтобы он нас услышал и узнал, что здесь послушные дети, иначе он не приедет к нам. Итак, кого мы ждем?

– Святого Николая! – кричат уже все смельчаки.

Слышится, как набирается код на замке двери, и через мгновение Дорота видит незнакомую ей приземистую фигуру. За ней на фоне дверного проема маячит Мартин.

– Наш новый господин посол хочет с тобой познакомиться и выразить свое удивление, сочувствие и поддержку, – говорит консул из узенького коридорчика.