Текст книги "Гусеница в стиральном порошке: повесть о любви и страсти"

Автор книги: Танита Флайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Подошла моя очередь. Приятная женщина в очках, похожая на библиотекаря советского мединститута, приветливо улыбаясь, на ломаном русском начала задавать многочисленные вопросы. Вопросы носили как личный характер, так и философско-политический. Как-то незаметно наше общение стало похоже на дружескую беседу двух подруг. Она сообщила, что часто бывает в Москве, когда навещает свою подругу. Я предложила обменяться телефонами. Она, в свою очередь, попросила определиться, на какой срок я хочу визу: два или три года. Я отошла к Эрику посоветоваться. В это время к ней подошел какой-то мужик с ехидным выражением лица и начал что-то объяснять. И хотя я не слышала их разговора, но поняла, что у них состоялась словесная перепалка, которая длилась довольно долго. Затем эта милая женщина, потупив взор, произнесла свой вердикт: «Получайте визу в Москве». Разговаривать дальше было бесполезно. Мы ушли ни с чем. Такая приятная женщина… Если бы не этот некто, возникший из темноты, наш день не был бы так безнадежно испорчен.

После этого случая Эрик начал как-то странно на меня смотреть, стал задавать дурацкие вопросы типа: «А ты когда-нибудь занималась проституцией, имеешь ли ты связи с КГБ?». Как он еще не додумался спросить, убивала ли я кого-нибудь когда-нибудь и имею ли отношение к мафии. Ведь это вполне логично после того, как мне не дали визу.

В общем, от этих вопросов мне стало дурно. А виной всему ; банальный отказ в американской визе. У Эрика зародились чудовищные сомнения по поводу порядочности моей персоны. Беглого стереотипного взгляда какого-то американца оказалось достаточно, чтобы предположить, что я действительно могу быть плохой женщиной с криминальным прошлым, обманывающей бедных иностранных граждан. Правда, уже через день после происшествия Эрик сменил гнев на милость, а раздражение, направленное в мою сторону, перенаправил на этого отмороженного работника американского посольства. Теперь не я, а он был виноват во всех бедах, произошедших на нашей грешной земле. И это было обоснованно: ведь он не поставил в мой паспорт американскую визу.

Меня это немного успокоило, и все же первый день моего пребывания в Париже был безнадежно испорчен. Хотя одно очень приятное событие все-таки случилось. Оно называлось «знакомство с Эйфелевой башней». Да-да. И не надо смеяться. Это архитектурное сооружение произвело на меня завораживающее, магическое впечатление. Сам масштаб и соотношение огромного размера, красоты, оригинальности и гармонии напомнили мне ощущение, которое я испытывала только во время первомайского праздника в моем счастливом советском детстве.

Когда мы на лифте поднялись на довольно большую высоту и вышли на платформу, перед нами открылся город, наряженный в вечернее платье огней. Сильнейший ветер, правда, не дал полюбоваться подольше всей этой красотой. И мы вернулись в отель под названием «Куб». Очень странный отель, построенный в современном стиле хай-тек. Этакий монстр из стекла, металла и меха. И со странным обслуживающим персоналом. Лица большинства из них напомнили мне персонажей из фильма «Твин Пикс».

Это место славится своим баром. Холодным баром. Перед входом тебе выдают пуховик, перчатки и ушанку. Дело в том, что в этом баре температура как в холодильнике. Стены изо льда, холодные как лед коктейли из водки, скользкий ледяной пол. Только вместо добродушных пингвинов улыбчивые незамерзающие бармены.

Я, конечно, не стала сопротивляться и, пытаясь согреться, перепробовала все напитки. Поэтому совсем не помню, как добралась до номера. Но почему-то помню, что Эрик следил за мной, даже когда я выходила в туалет. Он думал, я делаю это исключительно для того, чтобы знакомиться с мужчинами или принимать наркотики. Вот так у моего любимого разыгралось воображение благодаря офицеру из американского посольства.

Поэтому на следующий день Эрик решил не оставаться в Париже, а ехать в Грасс. Сразу же по приезде в дом Эрика я почувствовала себя лучше и физически, и морально. Эх, Париж, Париж… Разочаровал ты меня. Вернее, не ты, а события, связанные с тобой. Но с другой стороны, не ты же отказал мне в визе. И почему мы порой склонны обвинять в своих неудачах или других людей, или обстоятельства, или города? Может, негативные события – это лишь следствие нашего выбора, нашей неведомой кармы.

В другой раз я попала в Париж уже зимой. У Эрика были съемки и он решил взять меня с собой, хотя я долго сопротивлялась. Мы остановились в отеле “Costes”. Это самый модный отель, где находится один из любимых ресторанов парижского бомонда. Многие актеры, писатели, политические деятели приходят сюда поужинать. Да что там говорить, я сама без ума от отеля “Costes”. Все в нем сделано под старину ; в красно-бордовом тоне, с обрамленными в золотые рамки картинами, с красными розами повсюду. Воздух пропитан запахом духов под одноименным названием. Весь обслуживающий персонал блистает в черных стильных костюмах. А девушки-официантки ; в вечерних платьях с сумочками. Концентрация роскоши и богатства зашкаливает. Не удивительно, что первое время я чувствовала себя неуютно в своих скромных джинсах и простеньком свитере совсем не от Christian Dior.

Мне казалось, что все в этом отеле, от консьержа до уборщицы, читают у меня на лбу надпись: "Нищинка". Поэтому я очень крепко держала руку Эрика. Пусть одежда не шикарная, зато мужчина хоть куда. Да и сама я все-таки «бьюти».

Я обожаю отель “Costes”. Он абсолютно нереальный. Расположен рядом с Лувром. Надо только перейти через парк необыкновенной красоты со скульптурами и фонтанами. И ты окажешься у входа знаменитого на весь мир сооружения.

Как-то раз, оказавшись в полном одиночестве, я, воспользовавшись моментом, решила посетить Лувр. Купила билет. И главное, что я обязательно хотела найти в бесконечном океане красоты живописи и скульптуры, ; это, конечно, «Джоконда». Следуя указателям и прорываясь сквозь толпу любителей живописи, я направилась к Ней. По дороге меня привлекла одна картина с длинноволосым юношей, указывающим перстом на что-то мне неведомое. Я не придала этому значения и пошла дальше. Завернула направо, увидела скопление людей возле полотна и увидела Ее.

Ничего необычного я от «Джоконды», если честно, не ожидала. А зря. Эта женщина, казалось, смотрела только на меня и видела мою душу. Она рассматривала меня. Ее взгляд приковывал и гипнотизировал. Я была словно на исповеди. Я не могла сдвинуться с места. Когда же я решила посмотреть на нее с другого ракурса, ее глаза продолжали не отрываясь следить за мной. И куда бы я ни двигалась, влево или вправо, она смотрела на меня немного свысока, словно глаз божий, наполненный огромной любовью и всепрощением.

Не думала я, что картиной можно не только восхититься, ее можно прочувствовать, с ней можно заговорить. Мастер Леонардо, если ты меня сейчас слышишь, благодарю тебя за твое удивительное творение.

Так, находясь под сильнейшим впечатлением, я побрела дальше по залам. В душе я недоумевала и задавала себе вопросы, на которые, увы, не знала ответа. Как можно нарисовать такую картину? Способен ли обыкновенный человек создать такое? А может, он был и не человек вовсе?

С этими вопросами я добрела до зала с древнерусскими иконами. И конечно, увидела много прекрасных икон с образами Иисуса, Иоанна Крестителя, Богоматери, Николая Угодника. Там была скамеечка и никого рядом. Я села. И вдруг моя молитва возникла сама собой. Я, наверное, даже произнесла свой вопрос вслух. Он возник прямо из моего сердца.

; Укажи мне мой путь, Господи, где мое место, куда мне идти?

Я перекрестилась.

Но, когда я вышла из этого зала, то почему-то забыла о своем вопросе. И решила еще раз взглянуть на покорившую мое сердце «Джоконду», а также на картину с юношей, потому что не успела ее толком разглядеть и узнать, кем она написана. И вот я стою перед шедевром великого Леонардо и разговариваю с ней – с Джокондой. И для этого разговора не нужны слова. Я говорю с ней не произнося ни слова. Странное ощущение. Я еще ни с кем так не разговаривала, и никто так не разговаривал со мной. Она меня не разочаровала. Я почувствовала еще больший восторг. Это было невероятно.

Где же картина с тем прекрасным юношей? А вот и он. Наслаждаюсь красотой, и вдруг меня пронзает словно током. Этот жест. Это же ответ! Не я ли десять минут назад просила: «Укажите мне путь!» Словно прозрев, я иду туда – влево. Я двигаюсь левее, еще левее. И вдруг вижу того же юношу, но его указательный палец направлен вверх, то есть в небо. Я в шоке. Кто этот юноша? Кто написал эти полотна?

Читаю: «Иоанн Креститель», автор ; Леонардо да Винчи. Я чуть не рухнула на пол.

Иоанн Креститель ведет меня по жизни уже много лет. И я точно знаю, всё это не просто так.

Звонит Эрик. Я не могу с ним толком разговаривать. У меня от удивления пропал голос. Как же понять этот знак? Я что, скоро умру и окажусь на небесах? Или стану совершеннее, а значит – ближе к небу? Вот тебе и Лувр. Это не просто искусство. Это искусство, которое вмешивается в жизнь, заставляет задуматься, меняет ход событий.

Но и это еще не все. На следующий день мы решили посетить музей Орсе, который расположен в бывшем здании вокзала. Красивейшая постройка, прекрасная экспозиция с множеством картин великих художников. Но меня почему-то привлекла скульптура ребенка с распущенными волосами и сложенными для молитвы руками. Я подбежала, чтобы узнать имя автора. Имя автора я, к сожалению, уже не помню, а скульптура называлась «Иоанн Креститель в детстве». Еще один знак.

Хотите знать конец этой истории? На следующий день мы садимся в самолет «Париж ; Ницца». И стюардесса, радостно приветствуя пассажиров, объявляет имя пилота. От услышанного у нас с Эриком раскрылись рты. Его зовут Жан-Батист (что в переводе на русский означает Иоанн Креститель).

В этот день Эрик стал смотреть на меня как-то по-другому. Вернувшись домой в Грасс, мы приготовили спагетти, разлили вино, сели у камина, стали мечтать и строить планы на будущее. В тот вечер мы думали, нет, мы знали, что вместе нам предстоит сделать что-то очень великое. Наше высокопарное настроение поддерживали четыре любящих глаза безотрывно смотрящие на нас. Тео и Скарлетт, мои любимые собачки, безмолвные свидетели всего того земного и возвышенного, животного и духовного, всего, что наполняло наши с Эриком взаимоотношения.

В очередной раз у Эрика съемки в Париже, и я снова лечу к нему. Самый разгар зимы.

Париж залит светом. И по традиции перед Рождеством витрины центрального магазина украшены инсталляциями различных дизайнеров. Перед Рождеством все парижане ходят смотреть на витрины. И мы пошли. Каких витрин тут только не было! Поющие, танцующие мышки, подвешенные к потолку манекены-женщины, поезда в игрушечном городе. Все это создавало просто сказочное настроение. Зашли внутрь. О-ля-ля. Париж бесконечно роскошен как внутри, так и снаружи.

Насмотревшись на все это великолепие, мы решили поужинать. Эрик предложил мне зайти в марокканский ресторан, где готовят самый вкусный кус-кус в Париже. Но хозяйка этого ресторана, странная и неприветливая женщина, запросто может обругать посетителя, если он ей не понравится. Поэтому, если она на тебя вдруг накричит или еще что-нибудь сделает, не стоит пугаться, потому что это нормально. Но если ты ей понравишься, она обязательно тебя накормит.

Первый раз я шла в ресторан как на экзамен. Не хотелось быть обруганной незнакомой женщиной. Мысленно я рисовала картинки ее неприятной внешности, представляя этакую французскую Бабу-Ягу. Я отпиралась, говорила, что нам вообще не стоит посещать это место, но Эрик соблазнил меня тем, что кус-кус того стоит и что я, попробовав его, никогда его не забуду. Он был прав: этот кус-кус мне действительно не забыть.

Ресторанчик оказался маленьким домашним, на десять столиков. Зальчик был декорирован старыми коврами и салфетками, старинной утварью и чайниками, в общем полный винтаж. Вышла хозяйка. Она была действительно с клюкой. Но совсем даже не противная. а очень приятная женщина, без бородавок и усов.

Я улыбнулась широко-широко, как только смогла. Я очень хотела ей понравиться и совсем не хотела получить клюкой по башке. Слава богу, этого не произошло. И через каких-нибудь десять секунд она улыбнулась мне в ответ. О небо! Эрик сказал, что я ей понравилась. И от такого счастья я весь вечер только и делала, что ела этот кус-кус. Для чего? Да чтобы она ничего плохого про меня не подумала.

Довольные, что нас никто не отругал, а даже накормил, мы отправились в номер, делиться хорошими впечатлениями о Бабе-Яге. Сытые и счастливые, мы легли спать.

И вот среди ночи я просыпаюсь и еле успеваю добежать до туалета. Потом я просыпаюсь еще раз, и еще раз, и еще раз. И еще раз. Этот знаменитый на весь Париж кус-кус стал для меня роковым. Эрик смеется. Мне не смешно. К утру я лежу практически без чувств, и проклинаю что есть мочи этот чертов кус-кус. Гора таблеток мне не помогает: я продолжаю совершать набеги на туалет, а после обниматься с подушкой в шикарном номере отеля “Costes”.

Двенадцать. Нам пора в аэропорт. Эрик пытается стащить меня с постели, а я не могу и пальцем пошевелить. Силы покинули меня. Удалось уговорить его остаться. Сказано ; сделано. Весь оставшийся день я не выхожу из номера. Периодически заедаю свое горе таблетками. Эрик перестает смеяться. Я думаю, что осознав наконец, что означают зеленый оттенок лица и мои очумевшие глаза, он понял, что надо вызывать врача. Но вместо этого мой творческий француз достает свой фотоаппарат и начинает фотографировать мое почти бездыханное тело с возгласами: «Бьюти! Бьюти!». Ну конечно… настоящий художник даже в безобразном может найти прекрасное.

Эврика! У меня появляется план спасения. И спасти меня может куриный суп с сухариками. «Что? Куриный суп в Париже? Это большая редкость. Его днем с огнем не сыщешь!» ; восклицает он. Но тем не менее звонит по телефону и просит сотрудника на ресепшн найти куриный суп. Уже через час я сижу в обнимку с настоящим куриным супом и с каждой ложкой чувствую, как силы возвращаются ко мне. Словно в чудесной сказке я постепенно превращаюсь в человека. Эрик на радостях зовет меня прогуляться возле отеля. Я не решаюсь, и он идет один. Возвращается через двадцать минут и заявляет, что потерял перчатку, только что купленную в галерее Лафайет. Он просит меня пойти с ним и поискать драгоценную перчатку.

Вот мы уже идем по площади, где, возможно, валяется одинокая потерянная перчатка. И действительно, что-то уютно устроилось на асфальте. Подходим и обнаруживаем женскую перчатку. Мы аккуратно кладем ее на видное место. Идем дальше и находим… детскую варежку. Становится забавно. Не проходит и пяти минут, как пропавшая перчатка Эрика находится прямо на витрине ювелирного магазина. Интересно, сколько перчаток люди потеряли за этот вечер, но так и не нашли? Эрику повезло больше всех. И это везение он приписал моему присутствию. При этом мой любимый замечает, что нашел не только свою перчатку, а также еще женскую и детскую. Интересный знак, не правда ли?

Мы гуляем по сказочно-светящемуся Парижу. Вдруг он останавливается и произносит фразу, которую я никогда не забуду. Он говорит, что любит меня сильно-сильно, даже больше своих детей. И я его люблю больше и больше с каждым днем. Как мне было хорошо в тот момент – я не жила, я творила жизнь.

На следующее утро, прогуливаясь в поисках подходящих нам на завтрак круассанов, мы с удивлением наблюдали, как много одиноких перчаток разбросано по всему Парижу. И только перчатка Эрика была не одинока. У нее была пара.

В этот раз я покидала Париж со светлыми мыслями. Интересно, задумалась я, почему в Париже, именно в Париже со мной за несколько дней может произойти столько событий, как ни в одном другом городе. Для кого-то Париж – город-романтика, город-мечта, город-загадка. А для меня это город-знак, город осмысления.

В очередную поездку в столицу Франции я готовилась с особой тщательностью. Я выбрала самую, на мой взгляд, хорошую одежду и взяла с собой вещи, что называется, на все случаи жизни. Но… Когда я стала распаковывать чемодан в номере отеля “Costes”и переодеваться с дороги, меня выбила из колеи пламенная речь Эрика по поводу моего гардероба.

– Почему ты меня позоришь, зачем ты притащила весь этот хлам вместо приличной одежды, что я тебе подарил? Где подаренные мной сапоги? Где моя куртка? Я тебе дарю, а ты ничего не носишь. Больше я тебе ничего покупать и дарить не буду!

На мои попытки оправдаться, что для тех курток и сапог уже не сезон и что я взяла то, что подходит для погоды, я услышала в свой адрес только новый шквал неприятных обидных слов.

Результат его речей не замедлил сказаться. Я потеряла уверенность в себе. Я стала сомневаться по поводу моей внешности, отчего на лице, по выражению Эрика, нарисовалось «данки-фэйс». Это значит, что мне только что с любовью объявили, что у меня "ослиное выражение лица". Настроение было так испорчено, что неудивительно, что мой бледный вид внушал жалость. Из-за неправильного гардероба (на взгляд Эрика) и ссор по этому поводу мы почти решили расстаться. Но тут он вдруг заявляет:

– Бери ручку, бумагу и пиши.

– Что писать? Завещание?

Неужели из-за того, что я не взяла правильные сапоги, я недостойна жить? Оказалось, что все не так страшно. И надо написать всего-то два письма.

Я начала писать под диктовку. Письмо первое звучало так:

«Бедная, несчастная русская девочка Таня умерла. Покойся с миром, больше никогда не возвращайся».

Второе письмо содержало следующее:

«Родилась новая, красивая, умная, богатая, уверенная в себе Танита, которая счастлива и всеми любима».

– Собирайся, – сказал он, – и возьми спички.

Мы дошли до парка, ближайшего к Лувру. Он нашел помойку. Взял мое первое письмо о бедной несчастной девочке и поджег, но письмо гореть не хотело, потому что пошел дождь.

В конце концов мы смогли его кое-как поджечь и бросить в урну. «Бедная девочка» сопротивлялась. Она никак не хотела гореть.

Затем мы отправились к Сене, попробовали поджечь второе письмо, но сильный ветер не позволил нам сделать это. И мы решили бросить его в воду так, не поджигая.

Этот ритуал по переделыванию меня и моего настроения был абсолютно спонтанным. Но после него я почему-то вновь прониклась безудержной симпатией и любовью к Парижу. Может быть, потому, что я отдала Сене самое дорогое – мои мечты. Теперь и я стала частичкой этого прекрасного города. И мое отношение к нему изменилось.

Поэтому теперь, когда я слышу слово «Париж», я улыбаюсь.

Я не очень-то баловала себя посещениями бутиков и уж тем более почти никогда ничего в них не покупала.

Но в этот раз мы зашли в бутик под громким названием «Кавалли». Золотые манекены и роскошь в квадрате, прекрасные наряды и доброжелательные продавцы. В этом бутике к нам отнеслись очень внимательно. Предложили чай, кофе, минеральную воду, дали каталоги, сопроводили и показали все самое интересное.

«Странно, – думала я про себя. – Ясно, что мы ничего покупать не собираемся, что мы зашли сюда как обыкновенные зеваки. Почему с нами носятся как курица с яйцом? Даже напоследок, чтобы мы о них помнили, дали огромный альбом и каталог в красивом фирменном пакете. Что это с ними? Ведь менеджеры на раз вычисляют своих покупателей». Но тут меня осенило. Я решила, что причиной стали солнцезащитные очки Эрика в золотой оправе.

Да-да. Он купил их буквально за час до посещения гостеприимного бутика. В одном классном магазине за бешеные деньги. Очки выпускались под маркой «Порше». Эрик в них выглядел на миллион долларов. Так очки могут оказаться прекрасной инвестицией. М-м-м-м, они могут пригодиться. Если вы собираетесь пойти в банк просить деньги или хотите произвести впечатление на закрытой вечеринке, не забудьте надеть очки марки «Порше». Они вам точно принесут удачу. А когда река Сена исполнит мои мечты, то первым бутиком, в котором я себе приобрету платье, туфли, сумочку, пиджак, очки, непременно будет «Кавалли».

Следующая моя поездка в Париж под девизом «Разобраться в дальнейших отношениях с Эриком» состоялась одним сентябрьским утром. Надо было срочно решать, что делать и как быть.

Ехала я туда, как всегда, раздираемая сомнениями. Надо ехать или не надо? Или лучше все закончить, пока не поздно, без лишних нервотрепок и обид.

Летела в самолете и недоумевала, что меня сподвигло на этот полет? Ведь и так уже столько сказано и сделано.

Но вот уже в который раз я в аэропорту Шарль де Голль. Эрик встречает меня. Как всегда спокойный, хладнокровно оценивающий мой внешний вид.

– У тебя сережки новые? А почему зеленые? Где мои бриллиантовые?

Я его оборвала:

– Мне надоело твое недовольство. То меня постригли не так, то покрасили, то юбка странная, то сапоги старые. Причем абсолютно при каждой нашей встрече я вынуждена выслушивать эти бесконечные замечания. А где твои слова о том, как ты соскучился, о том, как здорово, что я приехала. Всего этого я не слышу. И всегда, в любой из ста моих приездов и отъездов во мне что-то было не так. Хватит. Не хочу больше слушать претензии по поводу внешнего вида. В твоих силах все исправить, если что-то не нравится. Или я лечу обратно.

Но самой неожиданной в тот раз оказалась дорога в отель. Всю дорогу, от аэропорта до отеля “Costes”, мы ни на минуту не переставали целоваться. И это не сказав друг другу ни слова во время поездки. А как он при этом еще умудрялся вести машину? Немыслимо. До сих пор не понимаю, откуда на нас нахлынули эти полузабытые чувства. Может, его вдохновила моя пламенная речь при встрече?

Отель “Costes”, как всегда, порадовал своим совершенством и гламурностью. Вечером мы отправились в ресторан есть мои любимые устрицы. Из окон ресторана открывался вид на мою любимую, светящуюся желтыми огоньками Эйфелеву башню. Мы разговаривали о том, как наши судьбы схожи с судьбой Орфея и Эвридики. Эрик ставил в Бельгии спектакль о судьбе этих несчастных влюбленных. Он много думал и о них, и о нас. Я – Эвридика. Эрик – Орфей. Так и напрашивалось множество параллелей. Что Эйдос – это Москва, от привязанности к которой Эрик никак не может меня избавить. Что любовь наша победит обстоятельства, если я пойду на свет, а Эрик не будет оглядываться. Потому что, по сюжету мифа, Орфей оглянулся и Эвридика исчезла.

Позже в туалете я пересеклась с женщиной, которая сидела за соседним столиком. Она невольно подслушала наш разговор, поэтому спросила меня о нас с Эриком. Мы разговорились. Я ей кое-что рассказала. А когда мы вернулись за свои столики, эта женщина, по имени Марьям, сказала Эрику, что он должен поехать за мной в Москву, потому что женщина должна иметь чувство дома и родного ей окружения. Мужчина может скитаться, но у женщины должен быть дом. На что Эрик мгновенно взбунтовался. Выяснилось, что эта женщина – экстрасенс и психолог с большим опытом, она жила и работала в разных странах. Когда мы уходили, она пожелала нам всего самого хорошего. И сказала, что желает нам мудрости, чтобы перейти эту «реку». А Эрик по дороге в отель отчитал меня за то, что я с первой встречной делюсь своей жизнью, заметив, что дама из туалета, по определению, не может дать хорошего совета.

На другой день состоялась необычная поездка в Собор Парижской Богоматери. Мы пошли прогуляться на остров. Сели на лавочку прямо на берегу Сены. Но тут мужчина в индийском балахоне снял свои сланцы и остался в одних носках. Он надел наушники и начал что-то петь, не издавая ни звука, при этом совершая активные телодвижения, похожие на танец. И столько было пафоса и значения в каждом его жесте, что это было похоже на признание в любви этому фееричному городу. Может быть, этот импозантный мужчина совершает ритуал, значение которого ведомо только ему. А вместо церкви он приходит сюда, на берег Сены, совершая этот поэтично-наивный, но чрезвычайно трогательный обряд. Очень жалко, что Эрик не мне дал досмотреть концовку этого индо-католического танца (во время своего действа незнакомец крестился). А чуть поодаль его терпеливо ждала собака. Видно, только она и понимала важность всего происходящего на этой сцене перед Сеной.

Мы снова вернулись на это место. Уже вечером. Спустились к Сене по лестнице.

Но чтобы подняться по другой лестнице, находившейся напротив, нужно было перейти по тонкой перекладине, так как вся платформа была залита водой.

– А давай пойдем, – предложила я.

– Не-а, мы что, сумасшедшие? Глупость какая то, – ответил Эрик.

И все же мы потихоньку двинулись. Остановились посередине. Но тут волна – и мы оказались по колено в воде.

Оказавшись на лестнице, мы громко засмеялись, а какая-то ребятня сверху, видно, наблюдавшая за странными чудаками, громко захлопала в ладоши. Когда мы поднялись и поравнялись с ними, они пропели французскую шутливую песенку. Меня все это позабавило. А Эрик напрягся. Оказывается, они пели песню о том, что сегодня у нас будет секс. В общем, они не ошиблись, хотя сексом это назвать трудно. Мы просто целовались всю ночь напролет. Все-таки Париж действительно самый романтичный город.

Эта поездка вызвала во мне бурю эмоций. Я хотела запомнить каждое мгновение, каждое переживание, сохранить ощущение необыкновенного счастья. Почему? Да, наверное, потому что я думала, что эта поездка будет последней, так как наши отношения окончательно зашли в тупик.

Но судьба распорядилась иначе, и мы снова встретились. Тринадцатого октября 2009 года у Эрика должно было состояться открытие персональной выставки фотографии. И он пригласил меня. Я, конечно, согласилась. Хотелось встретиться с ним, с моей любимой французской кухней, с красивыми витринами, с Айзаком. Я так соскучилось по Эрику, по его «май Бьюти», по его всегда свежему запаху, по его манере восхищаться мной, по нашим философствованиям и, наконец, по Парижу, его красоте.

Эрик на этот раз почему-то встретил меня прохладно, без лишних слов и эмоций. И я сдерживала свои чувства. Перекусив в одном из ресторанов устрицами и запив их вином, мы отправились к месту нашего временного пребывания. Кораблик-дом расположился прямо на Сене. Спуск к нему был достаточно опасен: отсутствовали некоторые ступени, а оставшиеся были очень скользкими. Но зато, когда я вошла в этот дом на воде, я сразу в него влюбилась. Двести метров в длину и сто в ширину плавучего пространства с тремя спальнями, несколькими ванными комнатами, кухней, даже с камином и фортепьяно. В общем, настоящий дом, но только на воде.

Как там было уютно и мило. Цена этого счастья равнялась цене маленькой комнатки в гостинице. Дом на воде находился совсем недалеко от галереи, где должна была состояться выставка. На следующий день мы отправились туда, чтобы подправить кое-какие детали – перевесить картины, выставить свет, расположить плакаты. Надо сказать, что я дала ему немало дельных советов. Затем мы отправились забирать из аэропорта его маму и сына.

Мама Эрика, как всегда, была на высоте. Шикарно одетая, с прелестной улыбкой, роскошная ухоженная француженка. Айзак был в черной шляпе и в костюме, поэтому смахивал на своего кумира Чарли Чаплина. В его восемь у мальчика был совсем неординарный вкус: он отличался любовью к бабочкам и галстукам. Маленький денди оценивал на качество и цвет не только свою одежду, но и окружающий мир. «Это красивая машина. Это ужасно. Это красивый дом. Этот безобразный». Вопросы красоты у восьмилетнего мальчика стояли на первом месте. Видимо, это качество передалось по наследству: ведь Эрик считался специалистом в области красоты. С Айзаком я была очень дружна. Он чудесно ко мне относился. А его родственники даже нашли, что мы похожи.

Дом на воде даже этого маленького ценителя прекрасного привел в настоящий восторг. И Эрик получил сыновнее одобрение. На следующий день Айзак ни в какую не хотел выползать из этого райского местечка для детей и взрослых. Когда его оставили на мое попечение, вытащить Айзака на прогулку оказалось невозможно. Дом отвечал всем эстетическим и практическим целям. Мама Эрика была, конечно, милейшим созданием, но она, хоть убей, не могла запомнить мое имя. И все три дня, что мы находились вместе, упорно называла меня Мишель – именем мамы Айзака.

Наконец наступил день открытия выставки. Эрик попросил меня не надевать вечернее платье. Это у них не принято. На французской выставке народу оказалось больше, чем на московской. Фуршет был на высоте, присутствовали даже суши. Надо сказать, на этой выставке только одно обстоятельство приводило меня в замешательство: фотография его бывшей девушки Линды красовалась на центральной стене. За день до открытия я устроила по этому поводу скандал. Меня для выставки он тоже фотографировал, но моя фотография в эту серию не вошла. Может, она не очень получилась. Но во всяком случае она была гораздо интереснее некоторых из представленных, где, например, был изображен железный гараж. Я же лучше гаража!

Так вот, на открытии присутствовала вся семья Эрика во главе с сестрами и кузинами. Все они столпились возле фото Линды. Я стояла неподалеку. Все высказывали свои комментарии по этому поводу. Какие, я не знаю, мне оставалось только догадываться.

Зато на выставке я познакомилась с русской барышней, которая была замужем за французом. Она, кстати, вышла за него замуж всего через двадцать дней после знакомства. Моя новая знакомая рассказала мне о некоторых тонкостях эмигрантской жизни. Это немного меня успокоило и чуть уменьшило ком обиды, пожирающей меня изнутри.

Затем я увидела друзей Эрика, у которых мы гостили в Коста-Рике и на Корсике. Все они назавтра пришли к нам на ужин. За час до их прихода на корабле отключили свет и воду, потому что Доминик, сестра Эрика, включила блэндер. Мы зажгли все существующие в домике свечи и самоотверженно с Эриком и его мамой принялись разыскивать продукты и предметы в кромешной темноте. Такое невозможно было представить и в страшном сне.

Естественно, подготовиться к приходу гостей мы не успели.

Оказалось, что гостей тринадцать. Для части присутствующих французов это было очень плохой приметой. И сидеть за столом в количестве 13 человек не стали. Поэтому ужинали частями. Сначала восемь. Потом семь. Дом, как и предполагалось, удивил даже бывалых. Я крутилась как белка в колесе: тому подай, этому принеси. Так как я одна знала, что где лежит, основная забота о гостях легла на мои плечи. А еще я, конечно, немного попела под фортепиано свои любимые песенки. Многие сделали комплимент моему голосу.

Вскоре гости разошлись, оставив после себя гору посуды, сотовый телефон, детские носки и шарф. Эти предметы дожидались, когда память вернется к их хозяевам.