Текст книги "Секретная история вампиров"

Автор книги: Танит Ли

Соавторы: Гарри Норман Тертлдав,Челси Куинн Ярбро,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Брайан Майкл Стэблфорд,Джон Грегори Бетанкур,Даррелл Швайцер,Йен (Иен) Уотсон,Рон Гуларт,Кэрри Вог,Грегори Фрост
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– И что же я такое, малыш? – спросила женщина мягко и насмешливо.

Это лишь еще больше разъярило Генриха.

– Суккуб. Демон, питающийся людскими душами. Ты не получишь моего брата, дьявол!

Ее улыбка погасла, лицо нахмурилось.

– Ты уже достаточно умен, чтобы навредить. И более чем невежествен.

– Я убью тебя. Я могу убить тебя на этом самом месте.

– Ты не убьешь меня. Артур уже настолько мой, что без меня он умрет.

Она сделала Артура слабым, и теперь он был всецело в ее власти. Если связь между ними оборвется…

Сердце Катарины колотилось. Она не могла остановить их. Они не послушают ее. Ее никто никогда не слушал.

– Генрих, вы не должны, она поддерживает в Артуре жизнь.

– Она лжет.

Женщина горько рассмеялась:

– Если Артур умрет, Генрих станет наследником престола. Этот довод не остановит его руку.

Но Генрих не хочет быть королем. Он сам сказал…

Катарина поймала его взгляд. И увидела в его глазах что-то темное.

Потом она попыталась забыть, что видела это.

– Милорд, подождите…

Та женщина обитала в тени – была соткана из тени. Она начала плавно отступать тем же потайным путем, которым пришла, двигаясь среди безмолвия ночи. Катарина видела лишь дрожь, отсветы потрескивающей свечи. Но Генрих видел больше, и, как искусный охотник, он предугадал, что означает этот намек на движение.

Принц с криком прыгнул вперед, выставив копье перед собой.

Женщина взлетела. Катарина могла бы поклясться, что она отлетела вверх и в сторону, под потолок, чтобы увернуться от Генриха. Тот пытался достать ее копьем, подпрыгивая, тыча им вверх. Он промахнулся. Вздохнув, женщина ускользнула от него. Генрих оступился, потерял равновесие, делая очередной выпад, и Анджелина оказалась позади него.

– Ты мальчишка, разыгрывающий из себя воина, – сказала она спокойно, будто бы и не двигалась вовсе.

Генрих сердито вскрикнул от досады и предпринял еще одну попытку. Женщина шагнула вбок и схватила его сзади за шею. Без малейшего усилия она прижала его к земле, так что он очутился на коленях. Он все еще сжимал свое копье, но она была у него за спиной и давила на него сверху, и он не мог пустить его в ход.

– Я могла бы сделать тебя своей игрушкой точно так же, как твоего брата.

– Нет! Не могла бы! Я никогда не буду ничьей игрушкой! – Он боролся, напрягшись всем телом под тяжестью ее рук, но не мог даже пошевелиться.

Катарина упала на колени и принялась молиться, читать «Отче наш» и «Аве Мария», и губы ее дрожали, стараясь выговорить все слова разом.

Эти молитвы были лишь для ее собственного успокоения. Катарина не слишком верила в свою силу; она не ожидала, что страшное существо услышит ее слова и остановится. Не рассчитывала, что ее молитва заставит Анджелину выпустить Генриха.

Но Анджелина разжала руку. Тело ее, казалось, на миг застыло. Она стала как бы более твердой, словно молитва сделала ее вещественной.

Генрих не колебался. Он рванулся вперед, прочь от женщины, потом развернулся, выставив между собой и ею копье. Затем, пока она еще явно была оглушена, он послал копье в цель.

Острие вонзилось в грудь Анджелины. Та вскрикнула, упала, и тогда Генрих налег и вогнал деревянное древко глубоко в ее тело.

Еще мгновение она лежала на полу, хватаясь за древко копья. Генрих все еще удерживал его. Он глядел на нее сверху вниз, как на картине, будто любимый англичанами святой Георгий, взирающий на поверженного им дракона.

Крови не было.

Творилось что-то странное – странное, как вообще все, что увидела Катарина с момента приезда в Англию. От женщины запахло склепом, она начала выцветать, усыхать и рассыпаться, словно труп, разлагавшийся добрую дюжину лет. В первое мгновение тело стало неузнаваемым. В следующее – от него остались лишь прах и пыль.

Генрих легонько поддел ногой груду останков.

Катарина дрожащим голосом заговорила:

– Она сказала, что поддерживает в Артуре жизнь. Что, если это правда? Вдруг он умрет? Я буду вдовой в чужой стране. Я пропала. – Пропала, когда еще только собиралась стать королевой. Жизнь ускользала мимо.

Генрих тронул ее за руку. Она едва не вскрикнула, но прирожденное достоинство удержало ее. Она лишь вздрогнула.

Он смотрел на Катарину с исключительной серьезностью.

– Я позабочусь о вас. Если Артур умрет, тогда я позабочусь о вас, когда стану королем после моего отца.

Артур пережил поездку в замок Ладлоу и протянул еще три месяца. С каждым днем, однако, он слабел, пока душа его не отлетела. Он умер 2 апреля 1502 года.

Так уж вышло, что Генрих, родившийся принцем Йоркским, и никем более, младший брат, едва достойный упоминания в исторических хрониках, должен был стать наследником своего отца и королем Англии.

Шесть лет спустя старый король Генрих умер. Принц Генрих унаследовал трон, стал Генрихом VIII и женился на Катарине Арагонской. Он должен был позаботиться о ней, как обещал.

К моменту их свадьбы ему было шестнадцать, на год больше, чем было Артуру. Но они были такими разными. Как день и ночь, лето и зима. Генрих был высок, румян, энергичен, он вечно смеялся, танцевал, охотился, сражался на турнирах, спорил, командовал. Катарина знала, что их свадебная ночь не будет ничем похожа на ту, первую. «Он величайший принц во всей Европе, – говорили о нем при дворе. – Он сделает англичан нацией, с которой будут считаться».

Она хотела быть счастливой, но холодный воздух Англии навсегда поселился у нее внутри.

Челси Куинн Ярбро
Гарпия

Женщина была бедна, это точно: ей не было и тридцати, но лицо уже избороздили тонкие морщинки, а под краской для волос медного цвета скрывалась седина. Сшитая из грубого домотканого полотна одежда обветшала, некогда синий цвет вылинял и превратился в тускло-серый, а жалкие складки не скрывали беременности. Она с трудом брела вверх по крутой, кишащей народом афинской улочке, перекинув через плечо коромысло с двумя большими, наполненными водой ведрами, оба из которых прохудились, лавируя между продавцами, рабами, пастухами с козами и овцами, мужчинами всевозможной наружности и возраста и малочисленными женщинами, такими же несчастными, как она сама. В лучах припекавшего солнца краски зданий и статуй ярко вспыхивали, над разогретым камнем в воздухе висело марево.

От голода у нее кружилась голова, и, когда подошва сандалии угодила на расшатанный булыжник мостовой, женщина покачнулась и чуть было не упала. Пока она изо всех сил пыталась совладать с потерявшим равновесие коромыслом и удержаться на ногах, от толпы отделился чужестранец в черном египетском одеянии и персидских башмаках на толстой подошве поверх маленьких ступней, который поддержал ее.

– Благодарю, – пробормотала женщина, собравшись вновь тронуться в путь.

– Позволь мне помочь тебе отнести воду. Пожалуйста.

Незнакомец изъяснялся на превосходном афинском диалекте греческого языка, но такого акцента женщине прежде слышать не доводилось. Вокруг них бурлила толпа, женщина хмуро изучала чужестранца, пытаясь разгадать его намерения. К своему изумлению, ничего предосудительного она не углядела и в то же время ясно осознала, что нуждается в помощи. Снова она впилась взглядом в лицо незнакомца: неправильные черты привлекательны, высокий лоб, резко очерченные брови, темные, коротко стриженные волосы, на большом пальце правой руки серебряное кольцо с сигилой. Его манеры весьма необычны и сдержанны, что, так же как акцент и одеяние, выдавало в нем чужака.

Она крепко вцепилась в коромысло:

– Нет. Я справлюсь.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся незнакомец. – Вижу, ты способна на многое. Но зачем утруждаться?

– А почему бы и нет? – спросила женщина, по-прежнему не спуская с него глаз.

– Потому что ты носишь ребенка, – спокойно ответил мужчина. – А эта ноша и так непроста.

– Не стоит беспокоиться. – На этот раз ее голос звучал увереннее. Женщина попыталась двинуться прочь, но с удивлением обнаружила, что не может стронуться с места. Хотя собеседник не удерживал ее, но все же каким-то образом препятствовал продвижению вперед. – Я вовсе не слабачка.

– Очень может быть, – приветливо согласился незнакомец. – Но в защите нуждается дитя, которое ты носишь. Твой пульс бьется сильно, но в то же время слишком быстро, ты покрылась потом, а в твоем положении этого следует избегать.

Женщина нетерпеливо кашлянула.

– Я справлюсь, – вновь повторила она, подозрительно глядя на мужчину: отчего он так внимателен к ней?

Незнакомец прямо взглянул на нее темными глазами:

– Я прошу тебя позволить мне помочь ради твоего ребенка.

– Тебе что за дело? – резко спросила она, не собираясь извиняться за неучтивость.

– Так я прав? – в свою очередь осведомился незнакомец. Оживленное движение огибало их с двух сторон. – Глядя на тебя, твою осторожную походку, я заключил, что ты в положении. Если я ошибся или же мое наблюдение дерзко и неуместно, прошу меня простить.

Женщина по-прежнему не спускала с него настороженного взгляда.

– Откуда тебе известно, что я в положении? – Ей пришло в голову, что не будь она так голодна, то и нужды защищаться бы не было; можно было бы просто уйти от незнакомца. Но сейчас ей надо тянуть время, чтобы прийти в себя и собраться с силами для преодоления оставшегося до дома подъема.

– Признаюсь, я занимаюсь врачеванием. Я не считаю, что чрезмерная изнеженность идет на пользу беременности. Но также уверен, что напряженный тяжелый труд тоже ни к чему для женщины в положении, особенно если у нее прежде случались выкидыши, а это как раз твой случай, верно? – Перекладывая тяжелую ношу к себе на плечо, мужчина увидел ее кивок. – Теперь скажи мне, куда отнести воду.

Женщина вздохнула.

– Если тебе так хочется, следуй за мной, – сказала она, продолжая прерванный путь. – Но не рассчитывай получить за помощь нечто большее, нежели благодарность.

– Никоим образом, – заверил ее незнакомец, легко шагая рядом с ней.

– У меня нет денег, чтобы расплатиться с тобой, и распутничать я тоже не стану, – решительно заявила она, проходя перекресток и выбирая идущую правее дорогу. Женщина увернулась от мужчины на осле и продолжала свой путь мимо беднеющих по мере подъема вверх домишек. – Торговаться я не намерена.

– Это делает тебе честь, – ответил незнакомец.

Навстречу вышли трое молодых людей с модными стрижками и холеными надушенными бородками, наряженные в красивые хитоны из окрашенного расписного льна. Они смеялись, переговариваясь друг с другом, и едва ли замечали происходящее, уверенные в том, что толпа непременно расступится перед ними. Один из них нес амфору, причем держал ее высоко, словно трофей.

Когда они проходили мимо женщины, она сделала рукой оградительный знак, словно желала защититься от зла.

Незнакомец в черном с любопытством наблюдал за ее действиями.

– Ты так их не жалуешь? – поинтересовался он, когда молодые люди благополучно их миновали.

Женщина через плечо взглянула на спутника:

– От них одни неприятности. От всех богатых молодых людей жди беды.

Незнакомец кивнул и продолжал шагать вверх по улице.

Вскоре женщина скользнула в переулок, жестом приказав спутнику остановиться.

– Не стоит тебе идти дальше. Отсюда я донесу коромысло сама.

– Знаю, ты сможешь. – В голосе незнакомца звучала такая доброта, которую женщине редко доводилось слышать. – Но я думаю, что мне стоит отнести воду до твоего дома.

– Если тебе будет угодно, – пожала плечами женщина. – Но предупреждаю: дом мой не очень.

Переулок вел вправо и вверх, сужаясь по мере подъема.

– Ничего страшного, – заверил ее мужчина.

– Поступай как хочешь, – сказала она и пошла вперед, до самого конца переулка, терявшегося в низенькой травке у домика, который оказался едва ли больше, чем полуразвалившийся сарай. Клочок земли, где среди чертополоха паслась тощая коза, огораживал шаткий забор.

– Вот и мой дом, – вызывающе сказала женщина.

Заслышав ее голос, навстречу поспешили три до невозможности худых ребенка – два мальчика и девочка. Все трое носили ветхую, изношенную одежду, и только старшая девочка, девяти или десяти лет, была обута в сандалии, тоже старые и изодранные.

– А это мои дети.

– Понятно, – проговорил незнакомец, опуская ведра на землю. Затем прислонил коромысло к забору.

Женщина приласкала младшего – маленького шестилетнего мальчугана, – вздохнула, пробормотала что-то, склонившись к нему, касаясь спутанных волос. Посмотрела на незнакомца.

– Этот не совсем в порядке. Почти не говорит и… Только этот такой.

Ее улыбающиеся губы дрогнули, когда младший мальчик прижался, обнимая, к ее ноге.

– Так было с рождения? – поинтересовался незнакомец, в его словах не было даже намека на осуждение.

– Нет. Когда ему не было и двух лет, он перенес тяжелую лихорадку, и он не… – Она запнулась и судорожно сглотнула. – Два моих ребенка умерли от лихорадки – мальчик и девочка. И, как ты сказал, у меня были выкидыши. Три.

– Не повезло.

– Могло бы быть намного хуже. Они могли бы выжить.

– Значит, ты вдова, – в наступившей тишине прозвучал голос незнакомца.

– Ты так думаешь, да? Определенно, именно так всем и кажется, – неожиданно пылко сказала женщина, подняв лицо к жаркому солнцу. – Но нет, я не вдова. У меня есть муж.

– Он в отъезде? – спросил незнакомец.

– Нет. Он здесь, в Афинах. Пока, – ответила женщина. Вежливое молчание собеседника побудило ее продолжить рассказ. – Вероятно, его отправят в изгнание. И нас вместе с ним. Или же продадут в рабство.

– Что он сотворил? – Незнакомец казался искренне заинтересованным.

– Отчего ты расспрашиваешь меня? Ведь тебя это не касается, – грубо бросила она, приглаживая волосы.

– Просто любопытно, – признался незнакомец.

– Нет здесь ничего любопытного. Мужа решили наказать в назидание другим, а нас заодно с ним.

– Наказать в назидание?

Повторенная фраза приковала внимание женщины.

– Выглядит примерно так, – уклончиво отвечала она.

– Каково его преступление? – настойчиво продолжал расспрашивать незнакомец. – Очевидно, не измена и не убийство – тогда бы вы все сразу оказались в руках властей. Значит, дело не в этом. Так в чем же?

– Развращение молодежи, – прямо сказала женщина. – Его обвиняют в развращении молодежи. Как будто собравшихся вокруг мужа молодых людей можно испортить больше, нежели они были испорчены до знакомства с ним.

– И как же он развращал их? И кого?

– Его обвиняют в растлении умов сынов важных господ. Муж говорит, что он их учитель. В самом деле, они следуют за ним как за наставником. Похоже на то, что учение мужа их как раз и развращает, по крайней мере, так говорят многие могущественные граждане, заявляя, что оно портит их сыновей. – Женщина нагнулась и взяла на руки младшенького, который тут же принялся теребить тяжелый узел волос матери, терпеливо сносившей шалости сына. – Я знаю, что против моего мужа настроены отцы молодых людей, последователей учения мужа.

– Чему же такому он учит, что здесь, в Афинах, так настроил против себя народ, который собирается остановить его?

Женщина посмотрела в глаза собеседнику:

– Не знаю. Семью-то он не учит. Сыновья не умеют ни читать, ни писать. – Она собралась было отвернуться, но внезапно продолжила: – Женщины, как известно, прекрасное зло, а когда красота увядает, остается лишь зло, так не раз говорил мне муж. Еще он считает, что я непременно предам его, стоит мне только что-нибудь узнать, и посему он говорил мне лишь то, что я хуже мегеры, если понуждаю его покинуть товарищей и заняться содержанием семьи.

– Разве ученики ему не платят? – Казалось, незнакомец озадачен. – Обычно учителям платят за знания.

– Нет, он денег не берет, – вздохнула женщина.

– Но в таком случае как же он живет и чем питается? – вопросил незнакомец, даже повысив голос.

– О-о, они берут его на пиры и прочие развлечения, поэтому муж-то не голодает. Некоторые из учеников заискивают перед ним, словно перед возлюбленным, – может, он таковым им и приходится, кто знает. Идеи мужа кажутся им захватывающими, и его… его поощряют к разговорам, просят передать мудрость, как они это называют, чем он охотно и занимается. Они видят, что муж одет, хоть и не просит одежды, причем явно предпочитает старую одежду новой; как он мне говорит, это дело принципа. Молодые люди всюду сопровождают его и стараются охранять от тех, кто… – Продолжить она не смогла.

– И его семье они тоже ничего не хотят предложить?

Женщина мягко отвела руки сына от волос.

– Сомневаюсь, что они наслышаны о нас. Муж придерживается правила поменьше говорить о жене и непременно попрекает меня тем, что я слишком много жалуюсь.

– У тебя есть полное право жаловаться, если дела действительно обстоят так, как ты говоришь.

– Я не притворяюсь, – резко сказала женщина. – И не лгу.

– Судя по всему, у тебя есть веские причины для беспокойства.

– Их станет куда как больше, когда мужа осудят, – проговорила женщина, – Наше теперешнее положение весьма плачевно, но боюсь, что нас ждет гораздо более печальное будущее.

– Неужели никто из учеников твоего мужа не возьмет детей учителя в свой дом?

Ничего необычного в подобном исходе не было, поэтому чужестранец был несколько удивлен, что женщина ни словом не обмолвилась о такой возможности.

– Не думаю, что ученики мужа знают о нас или же о положении, в котором мы находимся. – Она опустила младшего сына и вновь взъерошила ему волосы.

– Потому что он ничего не рассказывает им? – предположил незнакомец.

Женщина кивнула:

– От этой скрытности мужа хуже и ему самому, и нам.

– Значит, он в самом деле в опасности, – заключил незнакомец.

– Да. О да. Когда он стал объектом подозрений в первый раз, мне сделалось дурно. Теперь же… – Женщина сжала переносицу. – Если бы наши дети не пребывали в постоянной нужде, я бы не возражала против занятий мужа, теперь бы совсем не протестовала. Он человек, у которого есть цель, и он умен. Он избрал свой путь, и я бы ни в чем ему не отказывала, если бы наши дети были сыты и одеты. Но ты же видишь, в каком они плачевном положении. Муж позабыл нас и бросил на произвол судьбы. Он делает то, что должен, за что я его уважаю, но участь вот этих троих мне небезынтересна.

– Разве он не видит, что сталось с тобой и детьми, когда навещает, – ведь он навещает вас, не так ли?

Женщина, глядя куда-то поверх плеча незнакомца, молвила:

– Порой он приходит к нам, если нет никаких других дел. Но когда муж здесь, то ему есть дело лишь до угодливой супруги, и я не отказываю ему. Я исполняю супружеский долг, но более тому не рада. Не говоря о позоре, он сделался важным человеком среди сильных мира сего. Муж вкусно ест, спит на мягкой постели, ходит в чистой одежде – все его устраивает. Если бы он только увидел, что наш дом починен, мальчики ходят в хитонах и Талия одета в пеплос; дочь входит в возраст, когда стоит уделять одежде побольше внимания. Если бы он только озаботился поисками мужа для нее!

Талия хмуро взглянула на мать:

– Не нужно мне ни новой одежды, ни мужа.

– Обязательно нужно, – заверила дочь женщина. – Коль отец не заботится о твоем будущем, да будет так; но ты заслуживаешь большего. – Горечь этих слов заставила девочку вздрогнуть, и мать сменила тон. – Но я не могу быть столь безответственной и поглощенной лишь собственными мыслями, как он. Что же станет с тобой, если я тоже не буду присматривать за тобой?

Очевидно, что не в первый раз вели мать с дочерью этот спор, и ни одна из них не потрудилась продолжить его.

Женщина вновь повернулась к незнакомцу:

– Итак, ты видишь, какова наша жизнь.

– Вижу, – ответил чужестранец и сменил тему разговора. – Ели ли вы сегодня?

– На завтрак у нас было немного сыра, – уклончиво ответила женщина.

– Что означает, что сама ты не ела. Смею предположить, что ты отдала все детям? – Он поднял руку, чтобы остановить готовые сорваться с губ женщины возражения. – Есть ли у тебя дома какая-то еда?

– Немного муки и козье молоко, – сказала женщина, пораженная тем, что приходится выдать ему все секреты. – Я добавлю туда горсть орехов и сделаю нам всем лепешки.

– Едва ли лепешки можно назвать полноценным питанием, особенно для ребенка во чреве. – Незнакомец внимательно посмотрел на троих детей, потом снова обратился к их матери: – Сгодится ли тебе на ужин мясо и связка лука?

Женщина разразилась неожиданно громким смехом:

– О да, и еще в самый раз придется масло, дыни, чеснок, капуста и сыр.

– Конечно, – сразу согласился незнакомец. – Все это и многое другое. Но есть ли у тебя сосуды для приготовления пищи? И дрова для очага?

– Что за дело тебе, незнакомец? – требовательно вопросила женщина и умолкла.

«Правда, что за дело?» – мысленно спросил себя мужчина и решил, что его действия объяснялись как любопытством, так и состраданием.

– Я бы хотел разделить твои заботы, – вслух сказал он. – Если позволишь. – Мужчина опустил голову. – Если тебе обязательно нужно объяснение, назови это хоть моей прихотью.

– Подобные прихоти могут обойтись слишком дорого. – Она вновь потерла переносицу. – Я не хочу быть тебе обязанной. Мне нечем расплачиваться, разве что жизнями собственных детей.

– Бояться меня у тебя нет причины, – отвечал незнакомец, а Талия уже тянула мать за одежду.

– Мама, я есть хочу, – тихо, почти шепотом, сказала она матери.

– Мы все голодны, дочка, – проговорила женщина.

– Если не возражаешь, я принесу тебе продукты, горшок для их приготовления и хлеб. – Незнакомец видел недоверие на лице женщины. – Я не насмехаюсь над тобой, поверь мне.

– Стараюсь изо всех сил.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул незнакомец. – Стоит тебе немного помочь, и вы заживете гораздо лучше.

Женщина впилась взглядом в лицо чужестранца и сказала:

– Если ты хочешь этим опозорить моего мужа…

– Сдается мне, что он справился с этой задачей и без моей помощи, – отрезал незнакомец в черном египетском одеянии и персидских башмаках.

Женщина тут же ощетинилась:

– Он хороший учитель, мой муж, хоть и не хочет содержать нас. Он выдающийся человек, герой, трудящийся во имя величия, старающийся учить так, чтобы его учение осталось в веках. Быть может, он обращается с нами ничуть не лучше, чем большинство бедняков обращаются со своими собственными семьями, зато он обладает знаниями, которыми делится с человечеством, и это непременно оценят по заслугам. Если бы только он не столкнулся с властями! – Женщина расправила плечи. – Он наделен знанием и достойно излагает его, а то, что никому не удалось запугать его, даже делает ему честь. Возможно, он подошел к выбору учеников не очень благоразумно и сделался бельмом на глазу у важных господ, но его учение стоит того, чтобы быть услышанным.

– Быть может, все, что ты говоришь, – правда. Если он хороший учитель, значит, заслужил похвалу. Только он требует от тебя и детей непомерно высокой цены за свое учение, раз вы голодны, а он – нет, – сказал незнакомец, полностью отдавая себе отчет в том, что незнаком с точкой зрения мужа женщины на это дело, зато остро ощущая лишения, выпавшие по его воле жене и детям. Он чувствовал, как беспокойные мысли женщины трепещут и бьются, словно рыбы в тенистом уголке озера, и задавался вопросом: каковы эти мысли?

Женщина скрестила на груди руки.

– Не хочу видеть, как мужу причиняют вред, но здесь я не властна поделать что-либо, поэтому я сделаю все возможное для того, чтобы наши дети больше не страдали из-за его безрассудства. – Она подняла голову. – Отец мой занимался производством веревки и неплохо зарабатывал, снабжая товаром каменоломни и строителей храмов. Именно он устроил для меня этот брак, потому что считал, что мне пойдет на пользу выйти замуж за ученого человека. Если бы он был жив, то ужаснулся бы моей жизни.

Незнакомец кивнул и взглянул на храмовый комплекс на вершине ближнего холма.

– В Афинах немало работы для производителей веревки.

– Верно, – с гордостью сказала женщина. – Мы жили в крепком доме, всегда были накормлены досыта. Все мои сестры получили приданое – не очень большое, но достаточное для того, чтобы… – Она внезапно умолкла, словно испугавшись, что сболтнула лишнего. – Пока отец был жив, он помогал нам, и муж благодарил его за это.

– Жаль, что твой отец не прожил дольше.

Женщина пожала плечами:

– Женам подобает разделять участь мужей. По крайней мере, я не привязана к четырем стенам, как происходит с большинством женщин.

– Точно, эта участь тебя миновала, – согласился незнакомец и решительно продолжал: – Пока подготовь очаг, а я вскоре вернусь с едой и горшком, как и говорил. Также тебе пойдет на пользу немного отдохнуть.

– Отдохнуть? – рассмеялась женщина. – Я приготовлюсь к твоему возвращению. – Она искоса взглянула на козу. – Подою вот ее. Будет детям хоть что-то, кроме воды.

– Я вернусь, – повторил незнакомец, заметив сомнение в глазах женщины.

– Да на здоровье, – проговорила она, отпуская его.

Чужестранец шагнул назад, не спуская глаз с троих детей, подавленно последовавших за матерью в дом. Обдумал увиденное и услышанное, затем повернулся и пошел обратно вниз с холма к агоре, рыночной афинской площади, где крестьяне продавали продукты, торговцы предлагали всевозможный товар, а в дальнем конце можно было приобрести любой домашний скот. Взглянув на предлагаемую снедь, чужестранец купил забитого барашка, целый мешок перца, связку виноградных листьев, по пучку мяты и базилика, две связки лука и одну – чеснока, бутыль масла, большую бледно-зеленую дыню, головку сыра, три плоских хлеба, железный нож с деревянной ручкой, мех вина, большой железный горшок и вязанку дров. Затем он выбрал отрез зеленого льна и мягкой колхидской шерсти. Все покупки он погрузил на низенькую тележку, заблаговременно купленную при входе на базар, и, накрыв все куском грубого полотна и перевязав толстой бечевкой, двинулся к дому женщины, нарочно делая вид, что тащить ему ужасно тяжело, дабы не привлекать ненужного внимания к своей удивительной силе. Взбираясь вверх по холму, он размышлял о том, чем бы ей еще помочь. Он практически не сомневался в том, что она не примет подарки или предложения помощи, но, быть может, что-то можно сделать относительно ее старшего сына. Всю дорогу до самого дома бедной семьи он перебирал возможные варианты благодеяний и вдруг в покосившихся воротах заметил двух солдат с копьями. Он замедлил шаг, пытаясь разобрать, что происходит.

Один из солдат заметил чужестранца и нацелил на него копье.

– Ты. Остановись.

Чужестранец подчинился приказу. Спросил:

– Что-то случилось?

– А то ты не знаешь, – грубо бросил солдат, насмешливо глядя на чужестранца в черном египетском одеянии.

– Откуда мне знать? – спросил тот, стараясь, чтобы в вопросе прозвучало лишь любопытство без примеси вызова.

– Этой женщине ты несешь… – начал солдат.

– Я принес еду для детей, – почтительно проговорил чужестранец.

– Зачем? – тряхнул копьем солдат.

– Дети голодны, женщина беременна, – ответил тот.

– Не одна она такая в Афинах, многие женщины живут не лучше. Отчего приносить пищу именно этой, чей муж – враг народа?

– Я несу еду не мужу, а женщине и детям. – Чужестранец похлопал по укрытым холстиной волокушам.

– Конечно же ему, – решил солдат.

– Нет. С мужем я незнаком, – спокойно возразил мужчина. – С этой женщиной я встретился случайно и ничего не знал о ее муже, пока она сама мне не рассказала.

– Но ее муж осужден, – саркастически сказал солдат и ткнул товарища в плечо. – А вот этот пришел сюда совершенно случайно.

– Точно, – подтвердил незнакомец.

– Замечательно! – рассмеялся солдат. – Похвальная ложь.

– Если вы считаете, что я лгу, то можете обвинить меня во всеуслышание. И вы узнаете, – продолжал чужестранец, не позволив солдату вновь раскрыть рта, – что хоть я не египтянин, но приехал из Египта, где жил некоторое время. – Он не упомянул, что время, проведенное там, исчислялось столетиями. – Три дня назад я прибыл на торговом судне «Крылья Гора», которое привезло в Афины ткань, финики и папирус. Ежели вам надобно, чтобы мою личность подтвердил кто-то еще, спросите у Эрастоса, который занимается отправкой торговых судов в Пирее, он замолвит за меня словечко. Также это подтвердит мой слуга, египтянин по имени Омтехотеп, который сейчас в доме Филетидеса Тимонестеоса. По специальности я врач, а также партнер торговой компании.

– Зачем врачу торговля?

– Всякий хороший целитель стремится улучшить свое мастерство. В дальних странах можно закупить вещества, травы и другое необходимое для врачевания, – вежливо, хотя и с важным видом объяснил чужестранец. – Члену торговой компании легче приобрести то, что требуется врачу.

– И тебя зовут?.. – видимо раздражаясь, спросил солдат. – Должно же быть у тебя имя.

– Джерман Рагош-ски, – незамедлительно назвался чужестранец, скомбинировав одно из имен, под которыми был известен в Египте, с родовым именем из далекого детства. – И как я уже говорил, я являюсь совладельцем компании торговцев Эклипса.

– Фамилия не египетская и, уж конечно, не греческая, – задумчиво проговорил солдат. – Надо спросить офицера, можешь ли ты передать вот этот подарок, – он придал слову саркастическую окраску, – женщине с детьми.

– А почему ваш офицер вообще пришел сюда? – спросил Рагош-ски, задав вопрос так, чтобы он прозвучал не как вызов, а как праздное любопытство.

– Решилась участь ее мужа, а ее – определится поутру. Похоже на то, что рабство станет ее уделом и участью ее детей. Ей необходимо кое-что подготовить, кое-что распланировать. Она должна быть готова. – Солдат подтолкнул локтем сослуживца. – За девочку дадут немало: хоть она очень юная, зато весьма многообещающая.

– Точно, – откликнулся второй солдат, и голос его звучал так, словно все ему безмерно наскучило. – Ее следует продать даже в том случае, если всех остальных казнят.

– И мальчиков тоже, мне кажется, – уточнил первый. – Жаль, что младший не… нормальный.

– Мало на что такой может сгодиться, – фыркнул второй, тяжело опираясь на копье. – Не нравятся мне подобные задания.

– Не ходить же офицеру одному! – возмутился первый. – Что, если у женщины с детьми окажутся друзья?

– У них есть друг, – подал голос Рагош-ски.

– Но ты-то здесь не ради того, чтобы сражаться с нами. К тому же ты иноземец, а в этом случае схватка вдвойне неразумна, – улыбнулся первый солдат. – Но кое-кто из местных мог оказать сопротивление и встать на их защиту.

– И мы вдвоем могли бы и не справиться с ними, – пожал плечами второй, разглядывая Рагош-ски так, словно оценивал его. – Ты же мне опасным не кажешься.

Рагош-ски слегка поклонился.

– Сейчас не время, – рассмеялся он.

Солдаты захохотали вместе с ним и, вероятно, продолжили бы разговор, если бы из дома не вышел офицер, за которым, выкрикивая оскорбления и проклятия, семенила женщина, на которую воин не обращал ни малейшего внимания. Надев на голову украшенный гребнем из лошадиного хвоста шлем, он подал солдатам сигнал следовать за ним и напоследок крикнул через плечо: