Текст книги "Не Квадра (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

* * *

Охота за главным убийцей Траитии оказалась весьма сложной, и охраняли его замечательно, аж завидно стало, насколько самоотверженными оказались сторожевые псы Гильдии, и прятался он еще здоровее, в общем, носилась Триада по всей империи, нагло тыча свои браслеты в лица распорядителей порталов и все больше и больше уверяясь в том, что маги убийцам помогают очень-очень хорошо. Доложиться по начальству не получалось, потому что по закону пакости рация сломалась уже через две недели. Даже местная технология не выдерживает удара шестопером. Дан тоже не выдержал, когда ему в бедро эта красота прилетела, взвыл не своим и вообще нечеловеческим голосом, потому что когда бедренная кость ломается, бывает очень больно, настолько больно, что никакие многолетние тренировки не помогают. Услышав этот вопль, озверел Алир и жахнул по врагам такой магией, что они попадали и больше уж не шевелились, а Шарик дополнительно откусил руку, державшую шестопер. Раз челюстями хамкнул, башкой махнул – и все.

Аль, сине-зеленый с перепугу, грянулся на колени возле Дана, поводил руками вокруг головы – голова-то тут причем, если ногу сломали? – и, облегченно вздохнув, занялся исцелением. Кость была всего лишь сломана, от полной раздробленности ее спасла именно рация, которую пронзил шип шестопера. Естественно, после этого работать она не захотела, что очень удивило Алира, для которого это все-таки была именно магия. Магия на оружие реагировать не должна. Даже на дробящее.

После этого эпизода Дан основательно хромал, сипло ругаясь почти при каждом шаге, потому что окончательное исцеление – ну так чтоб вообще все прошло – Алю в принципе подвластно было, он здорово поднаторел в этом деле, с таким везучим Первым-то, но он считал это вредным для всего организма, и, пожалуй, был прав. Для перемещения в следующий город Алир купил коляску, запряженную парой резвых местных лошадок, потому что верхом ехать Дану было еще труднее, чем идти пешком. Они оба знали, что через несколько дней (от трех до шести) неприятные ощущения сгладятся до того, что на них можно будет не обращать внимания, а пока Дан трясся, обложенный подушками, а эльф работал при нем кучером. Дан наслаждался нудными степными пейзажами, вспоминал, как им однажды пришлось преодолевать самую натуральную пустыню, и если бы не Шарик, чуявший воду через метр каменистой почвы, в той пустыне они и остались бы. Потом Аль долго осваивал способ концентрации воды даже из самого сухого воздуха – так, на всякий случай. Нирут похихикивал. А Дану при этих воспоминаниях было нехорошо, потому что там, под безумным солнцем, на раскаленных камнях, ему было по-настоящему страшно. В бою умереть – нормально, со скалы сорваться (и такое было) – нормально, но вот иссохнуть от жажды и поджариться – слишком уж экстремально.

Аль словно бы вообще не боялся смерти. Впрочем, и не словно бы, вообще не боялся, какое-то у эльфов было извращенное на примитивный человеческий взгляд отношение к костлявой, но как же он боялся его, Дановой смерти… Вот и защищал изо всех своих магических сил, не слишком считаясь с тем, что порой приходится вот так десяток людей уложить… Тех нападавших он ведь и не убил, собственно. Расчетливо оставил силы на исцеление. Умер, наверное, только тот, с откушенной рукой, может, от ужаса, может, от потери крови, потому что его исцелять Аль не стал. Прочие же остались вполне живы и здоровы, только начисто лишены разума. Так, младенцы, не умеющие ни ходить, ни на горшок проситься. Гильдия магов даже имела наглость грозиться жалобу властителю подать за применение столь мощной магии. Аль, членом Гильдии, разумеется, не бывший, холодно разрешил, но посоветовал жалобу отправить по почте, потому что за целостность гонца лично он бы не поручился. Властитель Дан, разумеется, весьма гуманен, но вот собственность свою ценит весьма высоко и может осерчать при известии о том, что ее, собственность, захотели испортить злые люди. И как бы невзначай продемонстрировал браслет.

Погоня была не увлекательная. Или просто Дан потерял к этому особенный интерес. Спасение мира есть рутинная каждодневная работа, скачи (или трясись в коляске), ищи, вынюхивай, дерись. Убивай. Даже если не нравится, все равно приходится. Есть такое слово – надо. В общем, так.

Шарик, бежавший рядом с коляской, сочувственно поглядывал на Дана. И что бы они без него делали? Дежурили бы ночами по очереди, не высыпались бы, пребывали в напряжении и все прочие прелести не просто поездки, но погони за опасными врагами. Враги уже знали, кто и для чего их преследует, и меры принимали. На привалах Шарик бдил на близкие расстояния, а Алир отводил глаза. По-научному, то есть по-магическому, это называлось, конечно, иначе, но Дан все еще приспосабливал здешние реалии под свой менталитет. Аль слегка искажал пространство возле лагеря, так что шансы подстрелить их издалека падали до пренебрежимо малой величины. То есть попасть в них мог лишь криворукий стрелок, каковых в Гильдии магов даже в учениках не держали. Ну, или если в момент приближения стрелы спящий вдруг резко бы менял позу, что и вовсе маловероятно, потому что спали они все-таки вполне по-собачьи, тихонько, не крутясь во сне.

Наверное, Алир тоже размышлял на тему наглости гильдейцев, задумавших противостоять властителю. Ведь яснее ясного дали понять: властитель недоволен, властитель хочет побеседовать с главой Гильдии, и тот вообще-то обязан был лично мчаться на встречу, даже если на этой встрече ему откусят голову. Ну понятно, что главе голова нужна, потому и прячется, убегает, но и это само по себе лишено смысла, потому что все равно рано или поздно догонят. Но остальные-то! Чтобы избежать неприятных последствий, сами должны скрутить и выдать готовенького, упакованного и бантиком украшенного. А сопротивляются, дерутся, на смерть идут. Революционная ситуация, что ли, зреет, или до сведения убийц доведено, что властитель (один, а вовсе не вся компашка) решил честных профессионалов под корень извести? И как их переубедить, спрашивается? Дан бы извел, и именно что под корень, хотя и понимал, что свято место пусто не бывает, а этот профсоюз как раз регулирует ситуацию в «убийственной» сфере и без него может наступить бардак и, следовательно, передел власти. Кому это надо? А уж Нируту, собственно, никто и не нужен, кроме начальника и нескольких мастеров. Не людей. Причем Дан предполагал, что начальник-то нужен Нируту исключительно для воспитательной беседы, что хочет властитель всего лишь объяснить, как не надо поступать и кого не надо вербовать в ряды, а если сами жаждут завербоваться, то отказывать без всяких причин. И ведь, насколько Дан знал хозяина, эта информация была доведена до должных ушей, однако уши предпочли не услышать. А теперь-то уж и поздно, голова главе оторвана будет всенепременно, потому что властители крайне не любят, когда их не слушаются.

Если для Дана ситуация была всего лишь удивительна (привык он уже к местному отношению к властителям), то для Алира потрясение было велико. Как это – игнорировать волю Нирута? Да и кого угодно из когорты? Даже эльфы, даже в самые трудные времена чтили властителей и не особенно обижались за то, что те не соизволили прекратить резню. А может, и соизволили, вдруг подумал Дан неожиданно для себя, а Нирут об этом не говорить исключительно с целью Дана подразнить… или из некоторой обиды: ага, раз считаешь нас такими вот распоследними мерзавцами, так и считай, опровергать не буду…

Тогдашний император прекрасно знал мстительность эльфов и их бойцовские качества. Каждый эльф в бою стоил минимум трех человек, даже просто исходя из их физиологии, они были сильнее, быстрее и точнее. И, вероятно, в его цели входило полное истребление. Самый настоящий геноцид.

Дан высказал Алиру эту мысль на привале, и тот надолго задумался, даже чай пить забывал, а ведь меду в том чае было больше чем заварки, Дан, забывшись, лично столько намешал, а Аль очень любил сладкое. Шарик потренькал за ухом, и Дан понял, что дракон с ним совершенно согласен. Интересно, сколько же лет самому Шарику? Дан спрашивал как-то, но Шарик на все цифры сообщал неизменное «тир-рр», и до Дана дошло: он просто не знает, нет у него такого понятия, как счет времени, больше дня он и не воспринимает, помнит все, что было в его жизни, причем помнит так, как будто это вчера и было. Иногда он тыкал мордой Дану в ляжку, которую когда-то когтем пропорол, и виновато посвистывал. Наверное, его воспоминания не тускнели со временем. Или он выбирал сам, что помнить, а что нет. Врагов он помнил отчетливо и всегда, имелись прецеденты, друзей, в общем, тоже. Как-то он, мирно шествовавший рядом с Даном, вдруг рванулся в сторону и заскакал вокруг старичка с пышными усами, в котором Дан стражника из драконьего патруля узнал далеко не сразу. А старичок узнал Шарика и тем более узнал нисколько не изменившегося Дана…

– Наверное, – родил наконец Аль. – И я непременно Нирута спрошу. Если он знает, конечно. Это ж было еще до него.

– А я не постесняюсь и Флайта спросить, – согласился Дан. – Не думаю, что за такой вопрос он решил оторвать мне голову. Правда, может и не ответить, хотя какая бы ему разница.

– Мне кажется, что это логично. Я тоже думал так… Ведь резня была беспощадной, сильных магов убили всех. Вообще. Школы магии уничтожали вместе с учениками: запечатывали выход и поджигали. Вырезали всех, кто сопротивлялся, а сопротивлялись все. Мы, знаешь, не были тогда безропотными. А потом вдруг кончилось. То есть посланник императора изложил условия: заложники, запрет на перемещение, запрет на сильную магию, запрет на ношение оружия и так далее. Либо соглашаемся, либо умираем. Вас слишком много, и вы нас уничтожили бы под корень. Наши и согласились.

– И это было самым разумным поступком ваших вождей. Да, унизительно. Но вы есть.

– Ага, – невесело согласился эльф. Волосы у него наконец доросли до привычного уровня, то есть лежали на спине поблескивающими серебряными прядями, гладкие, аж погладить хочется. Ну Дан и погладил. Аль благодарно улыбнулся, а Шарик присвистнул. Ну да, к вопросу, понравится ли Алиру чесание подбородка. Здесь ведь жесты воспринимались куда более просто.

– Аль, слушай… Я вдруг подумал… Как бы там ни было, всеобщий залег в мою голову поверх русского и английского. Это вполне могло смешаться в неопределенный коктейль…

– Ты говоришь на всеобщем как местный, – удивился Аль, – и всегда говорил.

– Это понятно. Я вот о чем подумал. Разная понятийная система и так далее. На всеобщем слово «любовь» однозначно?

– Нет, конечно, – удивился Аль. – Три значения. Интимные отношения, душевная привязанность, отвлеченно-обобщающее понятие… А! Дошло. Я дурак. Ты потому только на пятый год сказал, что меня любишь, что в твоем мире слово однозначно?

Дан неопределенно улыбнулся. Да ни фига оно не однозначно, просто уточнения всегда следуют. Любить можно не только женщину (или мужчину), но и друга, бабушку, собачку или шоколад фабрики «Россия». Разве что говорить об этом принято женщине (мужчине) или бабушке. Другу и собачке – как-то не очень. А жаль. Нынешний Дан без колебаний сказал бы не только маме, но и Сашке Симонову и даже Тяпе.

И вообще этот мир более откровенный, более естественный в проявлениях чувств любого рода. В выражении этих чувств. Например, любопытства: а сколько времени может гореть хорошенький вампирчик? а эльфийка сгодится только на подстилку… а эльф…

Дан прогнал воспоминания. Герцогиня до сих пор от страха дрожит при одной только мысли о Дане, Кондрат, если жив еще, уже старик, всеми забытый и никому не нужный, потому что Нирут на полдороге не останавливается, если решает кого-то в порошок стереть. Было? Было. Вот и живи с этим. Правильно, Гай?

Гай не ответил. Еще бы. Это не Дановы выводы были, а именно что его, Гая. Дан обнял Аля за плечи, и тот привалился к нему… ища защиты? иллюзии защиты? Ох, ну почему ты не сказал мне об этом раньше, Нирут, ведь лучше всех понимаешь, какой я болван? Ну что, трудно мне друга за плечи обнять? Особенно если этот друг – эльф, легко понимающий чужие чувства? Неужели за тридцать пять (шесть? семь?) лет можно сохранить в неизменности свои былые представления? Мужчинам нельзя говорить о любви. Мужчину нельзя обнимать. Неправильно поймут? Ага. Зайцы в кустах.

На душе стало заметно легче. От Аля шло мягкое живое тепло, и вовсе не только тепло его тела.

– Черт, Аль, я даже сказать не могу, как тебя люблю, – честно признался Дан. – Не умею. Слабо у меня с выражениями чувств.

Аль не ответил, но Дан знал, что ему хорошо, что он улыбается, что любит не меньше и никакие выражения чувств тут не нужны. Шарик одобрительно цвиркнул, и они засмеялись. Сейчас – хорошо. А завтра пойдем рвать, рубить и крошить людей. Работа у нас такая, работая наша простая, жила бы… империя родная, и нету других забот… Вот откуда, спрашивается? Эта песня из предранешней жизни, ее уже не пели, когда Данил Лазарцев соображать начал. Наверное, в кино каком-то слышал, где-то и застряло.

* * *

Погоня привела их в знакомые места. Дан постоял около нагретой солнцем высоченной стены, оставшейся от очень давних времен, когда город осаждали сонмы нечисти, в изобилии плодившейся в окрестных лесах, потрогал теплый неровный камень, полюбовался на чахлые цветочки в пыли и подумал, что на этот раз он одет куда более удачно. И штаны закатывать не надо, потому что на ногах не светлые льняные брюки и дорогущие летние туфли, а высокие и легкие сапоги, в которых даже в жару не тяжело, и заправленные в них тонкие черные штаны. Аль понимающе молчал рядом. Они прошлись вдоль этой стены, ведя в поводу лошадей. Солнце начало клониться к закату (еще одно воспоминание), когда они встретили усатейшего стражника в воротах. Мода не изменилась. Вот еще войти в тускло освещенную комнатку внутри стены и встретить там регистратора Муна… Но Мун давно умер в окружении внуков… Стражник попался понятливый, резво смекнувший, что пропыленные и основательно вооруженные мужчины не просто так носят одежду одного цвета, да и сторожевой дракон у них не вместо собачки, и регистратора вызвал.

– Дан, – охнул совершенно незнакомый пожилой мужчина. – Мне не мерещится? Ты вернулся? – После коротенькой паузы он спохватился и поклонился. – Честь для нас, что вы вернулись, сударь. Позволено мне будет узнать имя вашего спутника?

– Алир Риенис, – без всякого своего высокомерия назвался Аль. – А вы, сударь, очевидно, сын регистратора Муна Стамиса?

– Ну да, – обрадовался тот, – младший сын. Тим Стамис.

– Ой черт, – только и сказал Дан, – Тим, я тебя не узнал. Как Мая, дети?

Ох как хорошо-то, что имя жены всплыло откуда-то… Регистратор просиял, и Дану стало тошно. Да, пришелец карьеру сделал, но демократичный остался, до народа снисходил, честь-то какая, помнит тех, кто к нему, никчемушнику, отнесся хорошо по доброте душевной.

– Да все просто замечательно, Мая здорова, дети хорошо устроены, дочка замужем за начальником стражи, она такая красавица выросла, сударь…

– Да какой я тебе сударь, – мягко произнес Дан, – ты ж помнишь, как меня зовут, так что давай без этого… В гости-то нас пригласишь? Живешь в отцовом доме, или там Фаик с семьей?

– А вы… то есть вы оба туда и приходите. Фаик-то тоже будет страшно рад вас видеть… обоих.

Шарик обиженно клекотнул, и Дан погладил шершавую башку.

– Дракона-то можно с собой взять? Он у нас умница.

– Дык… то есть да, конечно. Ох, Дан, и правда, радость-то какая…

Направляясь к гостинице (разумеется, дорогой), Дан все размышлял, что за радость видеть человека, из-за которого благородные убили твою сестру…

– Знаешь, Аль, – вдруг сказал он, – а не станем мы останавливаться в гостинице. Мы пойдем к Литам. Там и поймем, хотят нас видеть или нет.

– Дурак ты, – вздохнул эльф, – да ты им сейчас вместо сына, неужели не понимаешь…

Дан пожал плечами. Вместо? Нет, тут другое «вместо». Их сын умер вместо Дана. Но с Алем спорить он не стал, брел, то есть, конечно, степенно вышагивал по знакомым улицам, улыбался, заметив знак короны на трактире – ведь, кажется, именно здесь он получал суп, котлеты и компот на свои четыре сотки в день и пытался выяснить, захаживают ли сюда иные пришельцы. И так за все годы пребывания на Траитии так ни одного собрата по несчастью (или счастью?) не встретил. Наверное, если бы хотел встретить, то сказал бы Нируту и уж тот-то точно отыскал… Только зачем?

Безошибочно угадав, Аль постучал бронзовым молотком в дверь.

Конечно, мама Лит не изменилась. Что такое тридцать лет для вампирши.

– Аль! – обрадовалась она. – Мальчик мой! Какой же ты умница, что решил зайти…

Она вдруг замолчала и медленно повернулась в сторону Дана. Красноватые глаза засветились, как угольки костра, и погасли. Она молча обняла Дана и долго-долго не отпускала. Прохожие начали превращаться в зевак. Не так уж часто доводилось полюбоваться, как лекарша-вампирша обнимает эльфа и человека, как родных.

В дверях появился и папа Лит, и сцена повторилась: радость в глазах при виде Аля, медленные поворот в сторону Дана и продолжительные, но более крепкие объятия. И уже потом они прошли в дом. С Шариком вместе, конечно.

– Я думал, ты так и побоишься с нами встретиться, – сообщил папа. – Ну а нам навязываться не хотелось. Но раз уж ты здесь, то скажу. Это твойдом, Дан. Пока мы оба живы. Мы всегда рады тебе. Ты даже не представляешь, как рады. Аль, к тебе это, разумеется, относится в той же степени. Я говорил специально для Дана, потому что ты, как мне кажется, и так понимаешь.

Аль улыбнулся так, как он улыбался только Квадре. Он и правда понимал. А Дану и сейчас тошно было смотреть в терракотовые глаза Литов. И радостно. Необычайно радостно, и только уже умывшись с дороги, переодевшись и оказавшись за накрытым столом, Дан понял, что это радость Гая. Нет, ведь даже Лиар видел синие нити, идущие от Дана, и Дан понимал, что эти нити тянутся именно сюда, в дом вампиров, которые приняли его как родного и которые любили его, хотя все уверяют, что вампиры любить не способны. Мама Лит усердно кормила дорогих гостей, Шарик тоже хрумкал свою морковку, и уже потом, когда они напились отличного кофе (Аль – из большой кружки, с огромным количеством молока и сахара, Дан – черного), Литы переглянулись.

– Значит, это все-таки случилось, – констатировала мама Лит, и Дан сразу понял, о чем она. – Мы ждали этого.

– Это и должно было произойти, да? – поинтересовался Аль. – Такое уже случалось?

– И не раз. Наша история хранит довольно много таких случаев. Человек, приобретающий свойства вампира, вампир, не нуждающийся в крови.

– А я ведь не об этом, – сказал Аль. Тактичность ему не была свойственна ни в каком виде. – Гай с ним. Он, правда, в это не верит все еще, ну так он все еще чужак.

– Гай со мной, – возразил Дан, – и всегда был со мной.

– Единение произошло? – строго спросил папа у Аля, и тот строго ответил:

– Да.

Дан обреченно промолчал. Ну о чем тут спорить, если… если что? Поверил? В единение? В то, что заливающие сердце теплые чувства не ему принадлежат, а Гаю? Потому что он, конечно, любил его родителей, но не так, чтобы едва не таять от нежности. А вот Гай – мог. Он был очень привязан к семье, что и не удивительно, такие родители – редкость. Не просто папа-мама, но единственные друзья.

Литы смотрели на него и чего-то ждали.

– Ну, – выдавил он, – вы же знаете, какой я. Мне трудно в это поверить. Но у меня и правда раны залечиваются впятеро быстрее, чем раньше, и даже шрамов не остается. И клеймо это ваше я вижу теперь.

– Разве я об этом? – тихо проговорил Аль. – Ну скажи ты, Дан.

Дан вздохнул еще раз и сказал:

– Я не знаю, то ли у меня раздвоение сознания, то ли… то ли и правда единение. Мне кажется, что Гай и правда здесь. И то, что я сейчас чувствую, – это его чувства.

Литы посмеялись.

– Нет, малыш, – серьезно возразил папа. – Это твои чувства. Ты просто благодарен нам… за Гая. Ну и привязан к нам, это ты и раньше понимал. Но Гай – с тобой. Но ты доминирующая личность, и потому все чувства – твои. Мы тридцать лет ждали, случится ли то, что должно случиться, но такого… такого даже предполагать боялись. Он снится тебе?

– Да, конечно… То есть вы имеете в виду, разговариваем ли мы? Один раз – да. А остальное – сны. Но иногда я… я его слышу. Мне кажется.

– Иногда – потому что ты сильный, – рассудительно начала мама. – Ты всегда доминировал… и не спорь, я знала своего сына, и если он счел тебя Первым, значит, ты Первый и есть. Подожди, не перебивай. Ты подавляешь его, и ничего страшного, он и не будет пытаться изменить ситуацию. И именно потому, что ты боишься раздвоения сознания, боишься не справиться с ним, считаешь болезнью. Ничего. Ты вот что мне скажи… ты чувствуешьего?

– Иногда. Мне кажется. Тетя Кира, Гай… Гай – это было лучшее в моей жизни. Прости, Аль. – Эльф пожал плечами: опять ты за свое, дурак, сколько можно об одном и том же. – Я и без всякого единения его чувствовал. Видел все время за спиной Алира.

Вампирша заплакала. Дан собрался было вскочить и кинуться утешать, да вовремя понял, что плачет она не от горя. Аль, сидевший с ней рядом, обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Папа Лит покачал головой.

– Тебе трудно нас понять, Дан. Думаю, что и Аль не поймет. И это естественно. У нас иная психология, иная мораль, иные знания о мире. То, что для тебя сказка, а для Аля магия, для нас наука. Вы слились, собственно, еще при жизни Гая, иначе этого не случилось бы. Вы были Квадрой, причем самой настоящей.

– Начинали быть, – поправил Аль.

– Тебе-то откуда знать, мальчик? – удивился папа. – Тебе властитель сказал? А он откуда знает? Только один властитель есть, который помнит, что такое Квадра и какой она должна быть. Наверное, найдется и несколько эльфов. И уж поверь, достаточно вампиров, которые прекрасно помнят времена Квадр. Вы былиКвадрой. И вы, мальчики, так же тесно слиты, как были слиты с Гаем. То, что у вас сейчас…

– Это мы знаем. То есть что мы не Квадра, – нетерпеливо перебил Аль. – Вы хотите сказать, что нас видел кто-то из тех…

– Гаркель, – сказал Дан. Или сказал Гай. Скорее, Гай. Потому что Дан не знал, видел ли их Гаркель и тем более не знал, сколько же лет Гаркелю. По улыбкам вампиров он понял, что не ошибся. – Значит, Гай и был со мной?

– Ты же это чувствовал, – удивился Аль. – И получается, что… что сейчас – это даже не единение, а что-то большее?

– Да, большее. Когда-то у эльфов было… даже не знаю, как сказать. Религия? верования? убежденность? Скорее, убежденность, исходя из которой они и жили. Считалось, что умирает только тело, а сознание остается живым и какое-то время еще остается в нашем мире. Порой ему удается найти новое тело, это не просто, потому что должна быть совместимость. Ну а если не удается, то рано или поздно сознание…

– Растворяется, – подхватил Аль. – Почему – было. И есть. Правда, уже не убежденность, а скорее… суеверия. Традиции, на них основанные. После той резни у нас не очень хорошо с верованиями.

– Потому что слишком много сознаний растворилось, – кивнул папа. – Тебе об этом не говорили? Несмотря на то что ты первый за столько лет мощный маг?

Аль невнятно что-то пробормотал и смутился, снова вспомнив свои юношеские неудачи, свою неспособность достучаться до магии. Теперь уже мама Лит поцеловала его в щеку.

– Так вот, – обыденным голосом продолжил папа, – собственно, так оно и есть. Это вполне доказанный факт, нашими учеными сомнениям не подвергаемый. Происходит такое не так уж и редко, но чаще с теми, кто особенно близок. Иногда это супружеская пара, иногда братья или друзья. Крайне редко единение бывает межрасовым. Но вот между людьми и вампирами бывает не просто единение сознаний, но и полное единение. На биологическом уровне. Ты не веришь в нашу науку, Дан, Гай говорил об этом…

– Верю, – возразил Дан. – И если вы так уверены, значит, так оно и есть.

…Они еще долго сидели за столом, изрядно выпили, включая и Аля, и конечно, Аля развезло, он тщетно пытался свести глаза в одну точку, и папа Лит увел его спать, и Дан был уверен, что вампир непременно поставит рядом с эльфом какую-нибудь микстуру, хорошо снимающую похмелье именно у эльфов. «В какой комнате тебе постелить?» – тихо спросила мама, и Дан так же тихо ответил: «В его».

Не спалось. Комната совершенно не изменилась с того дня, когда Дан видел ее в последний раз, только толстой кошки не хватало. Дан заглянул в шкаф и щелкнул по пуговичному носу потертого игрушечного лисенка. Наверное, в его комнате три его домашние старушки ничего не меняли. Пыль вытирали, пол мыль, мебель привычно мазали вонючей полиролью, а окна мыли холодной водой и потом протирали газетами, чтоб не оставалось разводов, вещи в шкафу проветривали. И плакали. Может, по очереди, а может и все вместе. И Тяпа скулила, потому что даже запаха Дана уже не хватало. А потом умерла. И бабушка. Мама. Тетя Даша. Никого. Это не самое плохое – что у него никого не осталось там. Самое плохое – что они без него остались, без любимца, без единственной своей радости, света в окошке.

В конце концов алкоголь сговорился с усталостью, и на пару они навалились на Дана основательно, и он уснул, успел поперевспоминать все, что связано было с этой комнатой, вот с тем диваном с высоченной спинкой, вот с этим местом на ковре, где Дан, впавший в жуткую депрессию вследствие выпоротой задницы, почти с восторгом подставлял шею вампиру Гаю, вспомнил пронзительную боль от укуса и последующую эйфорию, вот на этой кровати лежал превращенный в жареный кусок мяса Гай, когда Дан пришел с ним попрощаться, даже не рассчитывая, что увидит когда-то еще…

И Гай приснился. Неудивительно, раз Дан о нем думал. «Ага, – кивнул Гай, – нравится думать, что это всего лишь сны, – думай. Тебе так спокойнее. А я вот и не знал, что такое единение – научно доказанный факт. Молод был, образования не хватало, да и во многие секреты посвящены немногие вампиры… Каламбурами заговорил. Гаркель видел нас. Он сказал мне, что мы истинная Квадра. Похоже, тогда же это поняли и властители. Флайт. Только он мог помнить, что такое Квадра. Будешь спрашивать? Ну да, я тебя знаю, будешь. Зачем? Изменить все равно нельзя, а властителям ты и правда не доверяешь… и даже не веришь. Теперь я знаю точно, а раньше считал таким… эпатажем. Извини. И спасибо, что… Дан, не только у тебя мои глаза, но и я вижу твоими. Спасибо, что дал мне посмотреть на маму и папу. И дал им почувствовать меня. И вообще, спи, у тебя дел полно. К которым вполне можно привлечь вампиров. Намек понял?»

Утром Дан встал с уверенностью, что теперь-то они главного убийцу поймают, потому что он намерен попросить о помощи Литов, и они помогут вовсе не потому, что Дан выполняет задание властителя. Просто так помогут. Потому что его любят. И уж для них будет нетрудно узнать, где прячется этот деятель.

Аль вышел к завтраку, немножко помятый, немножко виноватый, но ничуть не похожий на обычного похмельного себя, смущенно поблагодарил за лекарство, и папа Лит пообещал дать рецепт – средство сложно в приготовлении, но лекарем для этого быть не надо, Дан справится. Даже спьяну. И подмигнул. Настроение у него было хорошее. Дан, не чинясь, рассказал вампирам о проблеме.

– Найдем, – спокойно бросил папа Лит, – завтра-послезавтра. День – не наше время. А может, проще будет, если мы вам его просто доставим? Надеюсь, вы уже перестали корчить из себя больших героев и принимаете помощь?

Аль фыркнул в свою кружку с кофе и забрызгался, чем очень развеселил всех.