Текст книги "Княжна (СИ)"

Автор книги: Тамара Шатохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

На следующий день граф Ромэр отловил меня возле конюшни сразу после завтрака. Жана в очередной раз нарядила меня с утра в темно-синее платье с серебристой отделкой. Мое декольте уже можно было показывать народу и забавно было ходить в таком виде – не топлесс на пляже, но близко, близко. Легкий палантин висел на локтях, и при звуке чужого голоса я быстро укуталась в него чуть ли не до носа. Не глядя на графа присела на автомате, с перепугу наверное, и отвернулась. Тошно было даже слышать… Простить его, что ли, с условием что больше не появится?

– Виктория, прошу вас, не бойтесь меня. Я не подойду к вам близко – обещаю. Если вам не трудно, я просил бы вас пройти в беседку в саду, нам необходимо поговорить. Я обещаю вам уйти по первому вашему требованию. – Голос звучал глухо и расстроено. Но уединяться с ним в беседке? Увольте. Так и сказала. Помолчав, он ответил:

– В таком случае, я могу предложить качели возле дома. Я постою рядом.

Молча кивнула и пошла искать качели. Они оказались обустроены на ветке огромного дерева сбоку от дома. Что-то изменилось вокруг, отвлекая мое внимание, и я вдруг поняла – бабочки! Между деревьями над самой травой порхали разноцветные маленькие бабочки. Они шлейфом тянулись друг за другом, и форма их стайки перетекала из круга в овал, потом в ленту. Это было необычно и красиво. У нас я такого не видела никогда. Рядом раздался печальный бархатный голос графа:

– Мотылек летник. Закончилась весна, и наступило лето с момента их вылета. Танцы будут продолжаться еще неделю или чуть больше – они не очень любят жару. У вас будет возможность любоваться ими несколько дней. Потом исчезнут мотыльки и появятся стрекозы. До середины лета они главные – все внимание их танцам. Можно смотреть бесконечно долго. Они порхают над цветущими кустами василиска. Синие цветы и серебряные стрекозы, светящиеся в темноте. После стрекоз наступает время светлячков – они царят до осени вместе с цикадами. Одни мерцают, другие поют… Он слегка запнулся, а потом прозвучало неожиданное: – Я очарован вашим пением, Виктория. Я не спал всю эту ночь, и…многое понял о вас… и о себе. Я страшно виноват перед вами. Готов на коленях умолять вас о прощении. Понимаю, что не достоин его и не собираюсь озвучивать, даже если получу. Я просто хочу, чтобы вы перестали бояться меня. Разрешили бывать здесь и видеться с вами.

Я усмехнулась. Ну, надо же. Подняла голову, глядя на высоко поднявшиеся к небу ветки старого дерева:

– Слушайте, а что, собственно, изменилось после вашего разговора с отцом возле моей постели? Я стала блондинкой? Или уже не отвратительна, не грязна и осквернена? Что изменилось?! Я и сама чувствую себя такой. Стойте, где стоите и зат… молчите. Я с радостью прощу вас, граф, при одном условии – я никогда больше вас не увижу. Даже объявлю о прощении при свидетелях, только исчезните навсегда из моей жизни. Вы омерзительны мне и гадки. Развратный, жестокий, наглый, самовлюбленный, хамоватый тип. Вы прощены, граф! Теперь прошу вас уйти.

– Мне не нужно ваше прощение такой ценой, я не приму его. Послушайте, посмотрите на меня…

– Очаровать своей внешностью у вас не получится. Я знаю, что вы красивы, видела мельком. И у вас очень красивый отец. Для меня не это главное в мужчине. Да, собственно – о чем я? Мне трудно посмотреть на вас. Так уж есть – я не могу смотреть в глаза тем, кто оскорбил меня, обидел, причинил боль. Просто не могу заставить себя поднять глаза. Мы все решили, надеюсь? Вы обещали уйти, если я попрошу. Я прошу – уйдите, наконец.

– Я уже ухожу. Но я не принимаю вашего прощения. Я буду ждать, когда вы сделаете это не формально. Вы же совсем не знаете меня, я готов каленым железом прижечь свой поганый язык! Мне не свойственны такие высказывания в адрес женщин, просто у нас с отцом…

– Надо же, а я вот удостоилась! – Прервала его я, меня подташнивало. – И не забуду ваших слов никогда, как бы ни хотела. Идите уже, достаточно. Прошу вас.

Почти бежала к дому, а в голове крутилось – как же он достал! Прощение озвучу сегодня же перед Грэгором и слугами, да хоть перед лошадьми в конюшне. Пусть делает с ним, что хочет. Но вторую щеку подставлять не буду, нет уж. Придурок самоуверенный, смотреть еще на тебя.

Навстречу мне быстро шел Грэгор.

– Что с вами, Виктория? Что случилось?

– Ничего особенного. Мы поговорили с вашим сыном. Я прощаю его. А он, надеюсь, больше не надоедает мне своим присутствием. Все ко всеобщему удовольствию и радости. Все хорошо, Грэгор, просто отлично. У вашего сына все хорошо. В общество будет допущен, задол… замучается общаться. А я надеюсь, что дождусь стрекоз и – домой. Надоело мне у вас, простите уж меня за честность. Домой хочу, к маме с папой. Начну новую жизнь. Никому не буду ничего доказывать, верну себе гордую фамилию своих предков. Черкасская я, княжна. В родстве мы были когда-то с великокняжеским родом Рюриковичей. Да, что еще? Найду Алексея и предложу ему себя. Нравится он мне, чего уж, теперь можно. Для мужа себя не сберегла, как хотела, так хоть попробую как это – когда мужчина нежен и осторожен, заботится о твоем удовольствии. Алеша такой, он…

– Прекратите, Виктория. У вас нервный срыв. Идите к себе, я пришлю Жану. Я не слышал ничего, а вы не говорили. Идите, девочка, не рвите мне душу.

Влетела в свою комнату и закрыла дверь на засов. Ни Жану, ни Снежану – ну вас всех! Достали. Полежала минуту на кровати – не могу, горит все внутри. Распахнула дверь, чуть не ударив служанку, извинилась сквозь зубы и полетела по лестнице к роялю. Упала на табурет, подняла крышку. Вот сейчас как раз настроение для «Полонеза». Опять играла, закрыв глаза. Слез не было, пришло понимание того, что я вела себя глупо. Не нужно так болезненно реагировать на все здесь происходящее, это же все не настоящее. Пройдет немного времени и я буду дома. Постараюсь забыть все, как страшный сон. Сейчас я уже просто наслаждалась музыкой, прекратив глупый «дамский нервический приступ». Все будет нормально, все еще у меня будет хорошо. Я чувствовала даже какую-то легкость от того что, как мне казалось, приняла для себя правильную модель поведения на оставшееся время пребывания здесь.

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

Бегущие чередой дни были похожи, как капли воды. Завтрак, тренировка в манеже, обед, тренировка, отдых с книгой, ужин, игра на рояле. На концертах почти не было слушателей и зрителей – мне не надоедали. А я просто играла, что на ум придет, даже «Собачий вальс». Граф Грэгор тоже не надоедал – днем мы встречались мельком и также обязательно – за ужином. По этому поводу у них тут принято было в очередной раз переодеваться и Жана одевала меня в вечерние платья с корсетами и без, с голыми плечами и откровенным декольте… Это были красивые, в моем понимании почти бальные платья – атлас, шелк, кружева… Я нравилась себе в них, понимала, что они здесь к месту, хотя и не всегда удобны из-за корсета. Днем на тренировках тренер гонял меня, как сидорову козу, что повлекло за собой существенные мои успехи в верховой езде. Сынок, видимо, общался в свое удовольствие и к папе не наезжал. Жана была приветлива, но такой открытости и доверия, как в первые дни, между нами не было. Иногда, проходя на конюшню, для чего приходилось довольно долго идти по парку, я любовалась танцами мотыльков. В библиотеке взяла книги о чудесах этого мира. Много чего здесь я посмотрела бы с удовольствием. И попробовала. И примерила. Но это все у них – у нас тоже есть много интересного, что мне предстоит увидеть и чему порадоваться.

Для тренировок мне выделили смирную кобылку с гривой, заплетенной в косички. Темно-серая, сухощавая, стройная – она очень понравилась мне, и я носила ей хлеб, который подавали на стол на завтрак и обед. Брюк я не выпросила, поэтому тренироваться приходилось в амазонке со шлейфом, сидя в дамском седле боком. Я никогда раньше не садилась на лошадь, поэтому переучиваться не пришлось, боком так боком, тем более что дамское седло было устроено соответственно – с высокой полукруглой лукой, как гнездо. Мои прабабушки явно были хорошими наездницами, и возможно ли такое, что умение закрепилось как-то на генетическом уровне, но у меня все получалось с ходу. Или все это от того бесшабашного настроения, которое так и не проходило. Мне скоро разрешили выезжать в поля. Сначала с тренером – невысоким серьезным мужчиной средних лет, потом и одной. Далеко я не рисковала отъезжать, кружила вокруг поместья, пробиралась между деревьями сада. Даже добралась до поля с неизвестной травой, оказалось что посеянной на корм лошадкам. Сама в неудобном платье я не могла влезть в седло. Меня подсаживал тренер или конюх, а уж там я отрывалась по полной. В одну из поездок решила проехать по дороге, ведущей куда-то из поместья. Эта дорога выглядела надежно – мягкая грунтовка без ям и сухой пыли и мы с моей подружкой несколько увлеклись, отъехав недопустимо далеко от дома. За что и поплатились.

Дорогу мне преградил всадник на вороном коне. Черный камзол с серебряным шитьем, черные узкие брюки в длинных сапогах, волнистые волосы, стянутые шнурком. Яркие карие, с золотинкой, глаза на породистом лице, твердо сжатые губы – граф Грэгор в свои лучшие годы. Он был не просто красив. На этом лице лежала печать интеллекта, взрослой мужественности. Этот мужчина был, несомненно, умен. Не вязалось это с тем мнением, что уже сложилось у меня о нем. Мы кружились по дороге то сближаясь, то отдаляясь друг от друга. Наконец мне надоело его разглядывать.

– Чему обязана, граф? – Опять подстраивалась я к их манере разговора, непроизвольно запомнившейся мне из книг и фильмов нашего мира о минувших временах.

– Приветствую вас, княжна. – И вежливый полупоклон, и пристальный, напряженный взгляд.

– О, поверили на слово? Опрометчиво с вашей стороны. – Хмыкнула я.

– Вы делаете успехи в верховой езде. Я наблюдал за вами издали. В такое короткое время и с нуля – сказывается порода. Так что не только на слово. Вы нашли в себе силы смотреть на меня? Уже не приходится прилагать усилий?

Я поскучнела. Вот же, неужели интеллект еще не означает ум? Легкий интерес к разговору пропал. Молча смотрела в сторону. Открылась, дурочка. Даже такой малости не нужно доверять абы кому. Противно. Молча развернулась и тихо поехала к дому. Граф ехал рядом.

– Простите, Виктория. Пожалуйста, простите. Опять я… Отец запретил мне появляться в имении. Я караулю вас уже который день. Забросил все… Ждать уже не стало сил, терпение на пределе… время уходит. Я увидел ваши глаза – они цвета грозового неба. Даже если вы сейчас не скажете ни слова больше – это ожидание того стоило.

Я с удивлением взглянула на него, вспоминая, не говорила ли я кому, как папа отзывался о цвете моих глаз. Вроде нет. Значит, действительно – похоже. Ну и что? Пожала плечами. Не впечатлил.

– Я не озвучил вашего прощения. Мне отказано от большинства домов. Но и в остальные я не наношу визиты. На службе отношения только официальные. Друзья отвернулись. Я не достаточно отомщен, как вы думаете?

Вот же дурак. Он считает, что это проблемы? А что же тогда у меня? Хмыкнула. Он безнадежен и это приговор. Слишком избалованный, слишком самовлюбленный. И не такой уж умный. Разочарованно взглянула и опять отвернулась. В ответ услышала стон.

– Да что со мной такое? Я веду себя при вас, как глупец. Я не то хотел сказать – волнуюсь… Я заслужил все это, во сто крат и… больше, гораздо больше. Я жду вашего прощения не за тем, чтобы вернуть себя в общество – мне это безразлично. Я хочу, чтобы вы говорили со мной, смотрели на меня – всего лишь. Просто смотреть на вас со стороны – и на это я согласен. Но отец…я понимаю, что он оберегает вас. Но во мне нет угрозы вам, поверьте. Я просто буду наезжать изредка, даже не каждый день. Буду смотреть, как вас гоняет тренер, как вы завтракаете на террасе. Услышу ваш голос и игру на рояле. Даже не разговаривайте со мной, просто допустите видеть вас. Неужели это много? И так трудно вам? Осталось совсем мало до вашего ухода, я хотел бы запомнить как можно больше о вас. Прошу вас, не отказывайте… Вы – вся моя жизнь. Я люблю вас, Виктория. Простите меня. – Он говорил глухим, сдавленным голосом. Я вспомнила его плачущего отца и почувствовала раздражение и беспокойство. Что я буду тут делать с ним, если он разрыдается? Вот же какой сентиментальный мир у них. Меня совершенно не трогали его признания, я не верила ему. Слишком много я вытерпела и перенесла из-за него. Он сам отказался от меня – цинично, жестоко, а уж наговорил…хоть и не знал, что я его слышу. А теперь с чего вдруг? Я что – похожа на идиотку, чтобы поверить в это? Я тоже сделала свой выбор и даже знать не хочу, зачем ему сейчас все это. Мне уже не хотелось мстить ему, скорей бы закончить этот напрягающий разговор.

– Трогательно, граф. Но это всего лишь слова. Зачем вам это, какие цели вы преследуете, вводя меня в заблуждение – я не понимаю и не хочу знать. Мое отношение к вам не изменилось. Я тоже. Я не смогу нормально общаться с людьми, знающими о моем позоре, а вы в нем участвовали. Вы как напоминание обо всем, что я вынесла – стыд, боль, страх, а благодаря вашим словам и неуверенность в себе, как в привлекательной женщине. Вы со своим другом поработали на славу, и я долго не оправлюсь от этого. А где были вы, когда надо мной издевались? С одной из своих подружек? Утешьтесь ею. А я не знаю, смогу ли довериться когда-нибудь мужчине. И смогу ли ответить любимому страстью, а не страхом? Прекратите все, это ни к чему. Повторяю – я никогда не забуду ваших слов, тон, которым вы их произнесли. Найдите себе другую… жертву. Там, кажется, были еще варианты? Встречайте сами, без друзей, может она будет не так уж плоха? А уж если блондинка!

Ромэр вскинулся, его конь преградил мне дорогу. Глядя мне в глаза, он быстро заговорил, явно волнуясь:

– Ваша обида на мои слова мне понятна. Вы умны и понимаете, что говорил я не для вас, я не знал, что вы очнулись. Это не было желанием оскорбить вас. Я выплескивал на отца свое возмущение его попыткой навязать мне неизвестную женщину. У нас давно не простые отношения и его откровенное вмешательство в мою судьбу взбесило меня. Я хотел ударить его словами побольнее, выразить этим свой протест. Понимаю, что это было глупо и по-мальчишески. Я понимаю так же, что если бы все ваши неприятности ограничилась только моими грубыми словами, вы могли бы найти в себе милосердие и попытались простить меня… Но вы должны чувствовать, видеть, что я люблю вас больше жизни! Дело не в Предназначении – я его не принял. Но я люблю, первый раз в жизни и последний. И просто сгораю от чувства вины, сам погубив свое счастье, оставив вас на растерзание. Мне нужно хотя бы ваше искреннее прощение – я уже не надеюсь на большее. Простите меня, Виктория, а я себя не прощу никогда, поверьте мне. Отец был прав – она есть. И не было бы ничего прекраснее, чем держать вас в руках, целовать глаза… Простите меня, княжна, мне нужно это, чтобы продолжить жить после вашего ухода.

Не знаю, что двигало мной, почему так случилось, но я протянула ему руку, сдернув перчатку, и сказала: – Прощаю вас от всей души. Не сомневайтесь – искренне прощаю. Желаю вам найти свое счастье, любовь бывает не обязательно единственной в жизни. Я знаю кучу примеров.

Ромэр тронул стремена, конь приблизился ко мне вплотную. Его колено прикоснулось к моим ногам, а рука утонула в его руке. Он, стараясь максимально продлить такую близость, медленно поднял мою руку к своим губам. Они дрожали. Я опять почувствовала беспокойство – не готова была к его истерике, если что. Он прижался губами к моей коже и закрыл глаза. Прощение затягивалось. Я маялась. Мне было неудобно. Не отпуская ладонь, он смотрел мне в глаза, перебирая и гладя мои пальцы. Я почувствовала уже откровенную неловкость, замялась, потянув обратно свою руку:

– Извините, граф, мне пора. Ваш батюшка будет беспокоиться. – Осторожно разворачивала я лошадку в строну дома.

Дальше все произошло так быстро, что я не успела отреагировать.

Ромэр потянулся к моим волосам, сдернул с них ленту, в его руке сверкнул нож. Я от неожиданности оцепенела и не успела даже двинуться, как один из моих локонов остался в его руке. Он с высоты своего роста с достоинством поклонился мне, поцеловал локон и ускакал, прихватив и ленту заодно. Что ж, красиво. Как в романах. И герой красив, как Бог. Получив прощение, он «вернет себя в общество» и дамы разорвут его на части. Мужчина утешится, все будет нормально – задавила я в себе шевельнувшееся сочувствие к нему.

ГЛАВА 6

ГЛАВА 6

Дома мне предстоял разговор со старшим из графов. Ему нужно было знать, что сын признал его правоту, сожалеет о размолвке и главное – получил мое искреннее прощение. Грэгор отнесся ко мне по-отцовски, жалел и оберегал. И мне, в свою очередь, хотелось рассказать ему хорошую новость, обрадовать его. Он тяжело переживал ссору с сыном, а теперь они помирятся. Для него это будет большая радость.

Я ехала по дорожке к дому, на лице расползалась улыбка. Как-то слышнее стало пение птиц, запах цветов и травы в воздухе. Хорошее настроение зашкаливало. Ссунувшись самостоятельно с лошади, я спрыгнула на дорожку и помчалась в дом, придерживая хвост своей серой амазонки. Графа застала в гостиной с книгой в руке. Улыбаясь, подошла к нему и радостно сказала:

– Грэгор, у меня для вас есть хорошая новость: я виделась с вашим сыном. Он полностью признал вашу правоту в вопросе существования любви. Сожалеет, что не прислушивался к вам и желает примирения. Он получил мое искреннее прощение и теперь спешит вернуть себя в общество. Он только что уехал. Но, думаю, что вы очень скоро сможете увидеть и обнять его. Я очень рада за вас обоих.

Граф просиял. Именно сейчас я поняла значение этого выражения. Мигом помолодевшее лицо светилось счастьем. Я улыбалась ему в ответ. Приятный момент, я была так рада за него!

– Ромэр объяснился с вами? Признался в любви? Я не верю своему счастью. Вы вся светитесь, Виктория. Вы не отвергли его, он не безразличен вам? Я так рад за вас, если бы вы только знали! Неужели все эти годы… мои потери закончились? Внуки, счастье… – Он бормотал что-то еще, полуприкрыв глаза, держа меня за руку, а у меня улыбка медленно сползала с лица. Боже, какая же я дура! Это будет не исправить – обрадовала, называется. Я со страхом ждала продолжения. Он вскинул голову и посмотрел на мое неживое лицо. Выражение счастья медленно сползало с него, привычно уступая место горечи и безнадежности. Он погладил мою руку, успокаивая, подвел к дивану.

– Не расстраивайтесь, милая, мы справимся. Я помогу ему, вместе мы выживем. Не вздумайте почувствовать себя виноватой. Вы его простили – это уже много. Я благодарен вам. Теперь у него будет еще и поддержка друзей.

Что же это за друзья такие, оказывающие поддержку только людям с безупречной репутацией? В душу вползало неприятное чувство – да, вина, я чувствовала вину. Как я могла подумать, что смогу осчастливить отца, сделав несчастным сына? Он, очевидно, верит, что тот любит меня. Почему же я не чувствую ничего к нему, если мы являемся судьбой друг друга? Очевидно, произошла ошибка, только и всего. И молодой граф обманулся, его сбило с толку предсказание, а оно ошибочно. Вот он и внушил себе влюбленность. Когда бы он успел меня полюбить и за что? Имеет смысл попытаться найти его настоящую любовь, попробовать еще раз. Это я и озвучила графу. Он поддакивал мне, кивал, соглашался, глядя совершенно больными глазами, и я не выдержала. Пробормотав извинения, ушла к себе. Села на балконе.

До моего ухода оставалось чуть меньше двух недель. Нужно прожить их как-то, продержаться. Так тяжело было на душе. Я удивлялась сама себе – почему я чувствую себя виноватой? Это они выдернули меня сюда, из-за них я пережила такое. Я пыталась опять вызвать в душе обиду и ненависть, но ничего не получалось. Я действительно искренне простила. Но полюбить не смогла. Нет тут моей вины, так все сложилось. Я могу предложить им только симпатию к старому графу и ровное, без неприязни, отношение – к молодому. Насиловать еще и свою душу я не стану.

Эти размышления помогли мне успокоиться. Я сидела в кресле и ветер шевелил мои распущенные волосы. Под шляпку, идущую в комплекте с амазонкой, полагалась еще и вуаль. На прическу это не ложилось. Поэтому мои кудри Жана зачесала назад и прихватила лентой на затылке. И Ромэр сдернул ее, срезая локон. Волосы спадали до пояса. Не блондинка… Кто знает, как бы все сложилось, встреть он меня сам. Он очень красив, просто необыкновенно. Их речь, чуть вычурная и напыщенная, с непривычными оборотами, звучала романтично, как в романах Джейн Остин. Он умен, талантлив. Сплошная романтика этой эпохи, роскошь их быта могли подействовать на меня, как наркотик. Его слова, скажи он их тогда, однозначно покорили бы меня. Я прислушивалась к себе и не находила ничего, абсолютно. Становилось страшно. Поежившись, я ушла переодеваться.

Назавтра хозяин поместья уехал на несколько дней и я постепенно успокоилась. Продолжала прогулки на лошади, читала и играла на рояле. Вечером по округе разносились звуки вальсов и полонезов. «Вечерняя серенада» Шуберта и «Лунная соната» Бетховена – популярная классика, как нельзя лучше соответствовали моему настроению. Когда я играла вечерами, слуги в отсутствие хозяина собирались слушать концерт. Я уже знала, что их много в имении. Садовники и конюхи, горничные и кухарки, руководящий штат – все собирались перед открытой дверью музыкального салона на террасе и лужайке, сидя в креслах и просто на траве. Я была рада им, мне не было так одиноко. Их улыбки и молчаливое одобрение моего выступления когда, встав из-за рояля, я слегка кланялась им, были мне приятны. Длительные прогулки пешком, вечерние наблюдения за уже вылетевшими стрекозами, чтение образовательных книг на качели, дегустация вкусных блюд и созревших ягод – мне не было скучно. Удобства, которые создавались «не естественным образом» и огромным состоянием семьи, грозили избаловать меня окончательно. Я уже не только говорила в их манере, но и думала в ней, ощущая себя потомственной аристократкой не только на бумаге, но и в душе. Моя осанка, выражение лица, спокойное и доброжелательное в отношении прислуги, внутреннее ощущение расстояния между нами – откуда это? Я не принимала этого, навязываемого родителями, отношения к себе и окружающим. В знак протеста я отказалась от знаменитой фамилии, не соглашалась знакомиться с молодыми представителями старинных дворянских родов. Категорически отказалась посещать балы во вновь учрежденном Дворянском собрании. А здесь чувствовала себя, как рыба в воде, мигом приспособившись к окружению и даже получая удовольствие от происходящего. Мне сейчас не пришло бы в голову предложить Жане называть меня на ты и дружить. Это было хорошо или плохо – я не знала. Родители будут рады перемене, это точно. Я и правда намеревалась вернуться в семью и прислушаться к их мнению относительно моего будущего. Кто знает – возможно, кто-то из потомков старой аристократии затронет мое сердце. Я была намерена найти свою любовь и счастье, жаль, что оно не состоялось здесь.

На пятый день приехал граф и после ужина пригласил меня для беседы. Это тоже нужно было пройти – окончательно выяснить все сроки и поставить все точки.

Мы должны были разговаривать в его кабинете. Я была в восторге от всего имения, дома и кабинет тоже не разочаровал меня: массивный стол почти в центре помещения, тканные золотом тяжелые портьеры, спадающие на пол и подхваченные золотыми шнурами. Мягкий темный ковер почти во весь пол, стеллажи с книгами, тускло блестевшие золотом и серебром корешков – все было в гармонии и соответствии предназначению. Магические светильники висели на разном уровне, освещая помещение. Граф, сидящий за столом, жестом пригласил меня присесть.

– Я виделся с сыном, Виктория. Спасибо вам, мы примирились с ним. Для меня это очень важно. Я хотел изменить свои распоряжения относительно его наследства, но помехой стало то, что он так и не огласил вашего прощения. Очевидно, эти мазохистские наклонности достались ему в наследство от меня. Поскольку я отказывался последние пятнадцать лет от воздействия милариса и отдавал его прислуге, то срок моей жизни будет и дальше убывать естественным порядком. Десять, возможно что и двадцать лет жизни мне, пожалуй, обеспечены. Но я просто обязан оставить в королевской канцелярии свои распоряжения относительно наследства. Прежнее я аннулировал, а новое оставляет все состояние в случае моей смерти в вашем распоряжении, Виктория. Вы не сможете уже ничего в этом изменить. Простите за самоуправство. Нет! Нет, я не надеюсь таким образом купить ваше расположение к моему сыну. Но таким образом и с вашей помощью я надеюсь буквально принудить его принять наследство.

Дело вот в чем: в связи с заявлением мною новой наследницы одного из самых внушительных состояний королевства, вам надлежит явиться ко двору на один из балов и быть представленной мною монарху. Сыну не отказано от двора, он обязан будет принять приглашение на бал и будет там. С ним, правда, никто не станет общаться и никто не подойдет, кроме меня и вас, если вы согласитесь с моим планом. Если вы пригласите его на танец, он не сможет отказаться – просто не имеет права. Таким образом, вы сами заявите его прощение перед высшим светом и королем. И у меня появится возможность переписать завещание на него. После этого я намереваюсь отправиться путешествовать, не знаю еще куда. Но у него будут в связи с этим дополнительные обязанности и заботы, отвлекающие от его горя. Я надеюсь, что потом время излечит его от потери. Я очень прошу – не отказывайте мне. Пусть у него не станет любви, но я могу дать ему достаток и занятие.

Граф говорил спокойно и деловито. План был хорош, и я не намерена была отказывать ему. Только одно пугало меня – а что, если в знак протеста, как и прежде, этот бунтарь откажется от танца? Чувствовать себя оплеванной перед глазами многих людей мне не улыбалось. Они и так знали мои обстоятельства, мне придется собрать в кулак все свое самообладание, чтобы не подать виду, как неловко я себя чувствую. Все свои сомнения я высказала графу слово в слово.

– Вы не знаете наших обычаев, норм поведения – это естественно. У вас нет доверия ему, но верьте мне – он не откажется. Я обещаю вам это и гарантирую. У нас все должно получиться. Вернулся мой друг. Он тот самый специалист по неестественному воздействию, о котором я вам говорил. И он может отправить вас домой хоть завтра. Я специально говорю вам это до того, как вы ответите согласием на мой план. Я хочу, чтобы у вас была добрая воля исполнить мою просьбу. Если вы откажете, то уже завтра будете дома. Если нет – отправитесь туда прямо с бала, сделав все, как мы договоримся. Я жду вашего ответа завтра утром, обдумайте все, я не тороплю вас.

– О чем тут думать? Я согласна, дорогой граф. И простите, что могу сделать для вас только это.