Текст книги "Княжна (СИ)"

Автор книги: Тамара Шатохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА 1

Меня выбросило из сна. Внезапно рвануло из кровати, швырнуло, как тряпку, вниз. Потом завертело и все внутри отозвалось страшной тошнотой и головной болью. Ужас накатил лавиной и сознание угасло…

Очнулась от шлепка по лицу: – Очень удачно, очень. Ну что – очнулась? Прилетела, птичка? Давай, отблагодари уже меня…

Меня подняли и, не особо церемонясь, перетащили на что-то мягкое. С трудом разлепила глаза – все двоилось и плыло. Кто-то схватил меня за подбородок и повернул вбок, потом обратно. В голове будто граната взорвалась… Я застонала и крепко сжала веки, пережидая боль.

– Птичка, очнись же, наконец! Пора отрабатывать. Да смотри же на меня! – Меня похлопали по лицу. С трудом сфокусировала взгляд – молодой мужчина склонился надо мной, упираясь одной рукой в кровать возле моей головы. Светловолосый, выражение лица не передать – просто сразу поняла, что ничего хорошего меня не ждет.

– Кто вы? Где я? – спросила, еле оттягивая голос. Мне было плохо, очень плохо. Вся боль сконцентрировалась в висках. Казалось, что там болит даже кость. Пульс долбил молотком, разрывая изнутри черепную коробку.

– Не важно. Ты мне должна – жду почти два часа. А тут ты такая – совсем готовая. У меня не так много времени. Приступим, цыпочка? – Он сильно сдавил мою грудь рукой. Боль почти ослепила, вспышкой накатила паника и я, заорав дурным голосом, рванулась с кровати, пытаясь отбросить его от себя коленями и руками. Мужик взвыл, кулак летел мне в лицо. Мир вокруг взорвался фейерверком и исчез…

Приходила в себя урывками. Темно, больно, непонятно… Сердце застучало, как бешенное, когда вспомнила… страшно… Но сейчас рядом не было никого – я одна. Постаралась успокоить дыхание, унять поднимающуюся панику и понять, что именно так сильно болит. Лицо стянуло, как скотчем, между глаз – тупая боль. Прислушалась к другим ощущениям – тянуло живот и внизу жгло, как огнем. Попыталась поднять руку к лицу и от очередной волны боли потеряла сознание.

Следующий раз очнулась, видимо, от звуков. В помещении закричали, послышался какой-то грохот, потом хлопнула дверь. Попытка повернуть голову опять закончилась головокружением и погружением в темноту…

Голоса раздавались возле меня, бубнили, вскрикивали. Постепенно я начала различать слова:

– … сразу сказал, что она мне не нужна.

– Это не повод так с ней обойтись. Ты хоть понимаешь, что ты наделал? Как ты мог? Я сделал это для тебя, доверил ее тебе, был уверен в твоем здравомыслии…

– Я уже объяснял, что это сделал не я! Сколько можно?! Я поручил Алберту встретить ее и просто отправить обратно. Я не думал, что он так рассвирепеет. Она ударила его, вот он и…

– Она сопротивлялась насилию, хотя была совсем беспомощна после перехода.

– Она разодрала ему лицо и отбила пах. Он сказал, что просто хотел наказать ее, но потом возбудился и не смог остановиться – девка оказалась совершенно голой.

– Это не девка, сын. Это была мать твоих будущих детей и моих внуков. Теперь это человек, который возненавидит тебя всей своей душой и смысла в том, чтобы и дальше задерживать ее здесь, я не вижу. Вылечим и отправим обратно. Всему есть предел. Моему терпению тоже. Я лишаю тебя наследства, титула ты лишишься с моей смертью – он перейдет к новому хозяину состояния, – устало и обреченно звучал глухой голос.

– Ты знал, что у меня сейчас есть Алисия! Что мне вообще не нужна жена! Зачем ты затеял все это? Ты думал, что я увижу ее и впечатлюсь? Да я вообще не терплю брюнеток! А эта еще и толстая, а страшная, как…, – обладатель молодого голоса чуть не поперхнулся от избытка чувств.

– Твой образ жизни, то, как ты меняешь своих пассий… Алисия просто немного хитрее других, а так – это просто череда смазливых искательниц титула, а то и просто шлюх. Я же говорил – твоей судьбы не было в нашем мире. Были варианты, из них святые отцы выбрали в другой реальности лучший, идеальный – эту женщину. Она и не может сейчас быть красивой – сломанный нос, гематомы, отеки. Она не толстая, просто не заморенная голодом и не затянутая в корсет. И волосы у нее роскошные. Ты как будто и не глуп, но сейчас ведешь себя странно, как капризный ребенок. Сейчас речь не о наших отношениях – речь о твоем будущем. Ты хоть понимаешь, что это Предназначение? И я опять спрашиваю тебя – может, ты еще передумаешь? Может быть, когда мы все ей объясним, она сможет простить тебя…, – обладатель тоскливого, усталого голоса все пытался достучаться до сына, уговорить его.

– Исключено. Она мне противна. Она осквернена, грязна, отвратительна. Даже под страхом лишения наследства я не соглашусь. Есть, в конце концов, наследство матери. Я проживу и с ним. Извини, мне пора. – Звук твердых, четких шагов удалялся.

Дверь скрипнула и установилась тишина. Послышался тяжелый вздох, шорох, скрип кресла и тихий плач мужчины, который он пытался подавить и не мог… Я шевельнула пальцами рук. Они слушались, но правая жутко болела. Попыталась поднять веки – получилось, хотя и с трудом. Ага – отеки же и гематома. Крутить головой не стала – помнила, как больно было и тошнило – сотрясение мозга? А еще… изнасилование. Я не помнила об этом ничего и пока ничего не чувствовала по этому поводу. Тупое, странно-отстраненное отношение к этому факту…

Боли внизу живота не было, осознание происшедшего придет потом, я понимала это. Сейчас думать об этом не хотелось. Я представила себе, как выгляжу и вяло подумала – как я теперь выйду на сцену? Хотя, какая сцена? Я не дома, вообще не понятно где – комната была мне не знакома. Высокие витые столбики поддерживали над кроватью ткань, задрапированную живописными складками, спадающими вдоль углов кровати. Плетеные шнуры с кистями подхватывали и придерживали тяжелые, шитые золотом волны. Мозг безо всяких чувств отметил красоту драпировки. Чтобы увидеть больше, мне нужно было повернуть голову. Осторожное движение повлекло за собой дурноту и я закрыла глаза, пережидая, а потом, просто полежав немного, снова уснула.

Опять пришла в себя совсем не так, как прежде. Просто открыла глаза и уже не чувствовала тошноты и одуряющей боли во всем теле. Усталость… просто сильная усталость. Правая рука поднялась легко, хотя и чувствовалось какое-то неудобство – она была в повязке от кисти и почти до локтя. Тихо просыпался страх – пальцы… могли пострадать пальцы и кисть, многое зависело от того, насколько свободно она двигается. Замерев, вспомнила, что я тогда дико кричала… связки… Сделала глотательное движение – горло немного болело. Голова как будто соображала нормально. Во всяком случае, я помнила свое имя и фамилию, место работы в Москве, а также адрес проживания. Что там еще спрашивают врачи в таких случаях? Какой сегодня год и месяц? Проблема была в том, что адекватно осознающая себя я, находилась непонятно где и в совершенно истерзанном виде. Слегка прокашлявшись, проговорила то что думала, прислушиваясь к звучанию голоса:

– Полная задница. За что мне это?

Голос звучал привычно, сразу же услышала ответ:

– Госпожа, вы пришли в себя! Сейчас доложу хозяину.

Я с удивлением обернулась, услышав, как странно меня назвали. Ко мне обращалась молодая женщина, одетая, как служанка в старину – длинное платье, белый передник и чепец на голове, полностью закрывающий волосы. Она быстро вышла из комнаты, а я осмотрелась. Роскошь – одно слово, которым можно все передать. Я и сама любила классический стиль, поэтому моя небольшая квартира стараниями родителей была отделана и обставлена в стиле современной классики. Но здесь это было что-то… Каждая вещь требовала внимания, любования ею. Ковры, занавеси, легчайший тюль, кресла, бюро, резной табурет около него, пузатый комод на высоких резных ножках, приставные столики с роскошными высокими вазами – все указывало на не просто достаток, а на бесстыдное, вопиющее богатство. Парча, бархат, позолота… мягкие, не напрягающие цвета тканей и отделки. Опустила глаза – меня укрыли легким одеялом, руки уложены поверх, а вот под одеялом на мне ничего, похоже, не было. Грудь прикрыта, но если придет этот хозяин, я все равно буду чувствовать себя неловко. И страшно… кто войдет?

Дверь распахнулась, и я мельком увидела, как в комнату входит мужчина. Отвернувшись, сказала дрожащим от волнения и страха голосом:

– Извините, но я не могу вас сейчас принять. Так получилось, что я не одета. Прошу дать мне возможность привести себя в порядок.

Стыдно, но я говорила не просто вежливо, а почти заискивая перед ним. Страшно было спровоцировать незнакомого человека… мне было жутко не по себе.

– Это я прошу прощения. Извините за вторжение. Я зайду позже.

Мужчина вышел из комнаты, и некоторое время было тихо, слышались только его удаляющиеся шаги. Этот вел себя вежливо, уже это обнадеживало. Тот разговор я слышала и, в основном, помнила. Именно этот мужчина уговаривал своего сына жениться на мне. Не спрашивая моего согласия. Расхваливая, как товар. И за то, что со мной сделали, надо думать что с молчаливого согласия сына, этого сына лишили наследства. Сурово. Похоже, что наследство неслабое. Меня обещали вылечить и вернуть домой и это радует. Непонятны некоторые высказывания, но это я выясню. С пониманием отнеслись к моей просьбе выйти. Значит, с моим мнением как-то считаются. Но на душе было паршиво и это еще мягко сказано. Я не идиотка и понимала, что со мной сделали. Наказать по закону, как-то отомстить сейчас не в моих силах и возможностях. Домой бы, и правда, отпустили скорей и пусть они передохнут тут все… Сволочи…А потом я папу подключу… и брата. Из глаз потекли слезы.

– Госпожа, не надо, все будет хорошо. Вы пришли в себя. Теперь не должно болеть слишком сильно. Я принесла вам сорочку и халат. Давайте попробуем одеться, – щебетала служанка, раскладывая на кресле одежду.

– Сколько я была без сознания? Где я?

– Семь дней. Лекарь погрузил вас в сон, чтобы вы не страдали от болей, приходил каждый день, лечил. Господин граф сам вам все расскажет. Сейчас попробуем встать. Сядьте сначала, я помогу, вот так…

Служанка говорила и говорила – спокойно, монотонно, доброжелательно, комментируя каждое свое и мое действие. Ее речь успокаивала и даже укачивала, усыпляла. Или это я еще слабая? Оделась в тонкую сорочку и длинный темный халат из мягкой тяжелой ткани. С помощью женщины дошла до кресла, и там она меня осторожно и аккуратно причесала, собрав волосы лентой на затылке. Я попросила зеркало, и она принесла очередное произведение искусства в серебристой ажурной оправе с ручкой для удобства. Из зеркала на меня смотрело исхудавшее лицо с пожелтевшими синяками в глазницах. Прежде прямой, чуть длинноватый нос приобрел легкую горбинку. Надеюсь, что это только отек. На губах подсохший струп. Зубы вроде целы. Синяк, тоже пожелтевший, растекся по всей левой скуле вокруг заживающей ссадины. Да, видок еще тот. Боли я нигде не чувствовала. В голове роилась тысяча вопросов. По всей видимости, на них мне сейчас ответят.

Стук в дверь оторвал меня от жалкого зрелища, которое наблюдалось в зеркале. Служанка вышла и опять заглянула:

– Господин граф просит вас принять его.

– Проси графа войти, – уронила я на колени руку с зеркалом.

В дверь вошел прежний мужчина. На вид лет шестьдесяти. Очень красивое лицо, крепкая, чуть отяжелевшая уже высокая фигура, загорелая или просто смуглая кожа, темные волосы и яркие карие глаза. Интересные глаза, как будто с золотыми искорками по темно-коричневой радужке. Одежда… про одежду могу только сказать, что у нас так одевались века два назад. Сборчатые от манжета рукава рубашки, вышитый шелком камзол с коротким рукавом, темные штаны, заправленные в мягкие сапоги – очень красиво и очень шло ему. Он улыбнулся, носогубные складочки преобразовались в ямочки на щеках. Лучики частых мелких морщинок разбежались от глаз. Лет пятьдесят пять, не больше – подумала я. Просто его сильно старило измученное, привычно-скорбное выражение лица. Он слегка поклонился, я осторожно кивнула и повела рукой, указывая на соседнее кресло. Он сел и мы помолчали, изучая друг друга. Потом мужчина тяжело вздохнул и заговорил:

– Извините, я отдал бы оставшиеся годы своей жизни, чтобы вернуть все назад. Чтобы с вами ничего не случилось, чтобы вы спокойно жили в своем мире. Но это произошло. Я понимаю, что никакие извинения и оправдания не заставят вас забыть то, что с вами сделали. Я постарался, чтобы лучший лекарь вернул вашу красоту и здоровье. Потом возвратитесь к себе домой. К сожалению, у нас нет возможности вернуть вас в тот же час, когда вас забрали. Вы потеряете у себя дома все то время, которое будете находиться здесь. Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы оставшиеся дни вы вспоминали с удовольствием.

Он говорил искренне, и его сожаление по поводу случившегося не было наигранным. Мужчина выглядел глубоко несчастным. Я с удивлением почувствовала, что он не вызывает у меня враждебного отношения к себе, хотя и должен бы. Это было ненормально – непонятное сочувствие к тому, кто виноват в случившемся. Все дело было в его располагающей внешности и общем несчастном виде. Я понимала это и злилась на себя. Поэтому мой вопрос прозвучал резко:

– Я хотела бы знать, почему именно на меня пал ваш выбор? Расскажите все – где я, кто вы, все что возможно.

И он мне рассказал всю предысторию. Передо мной сидел граф Сизуанский, владетель графства Сизово, с ударением на последней букве. И это графство находилось не в моем родном мире… У графа была когда-то семья – жена, два сына и дочь. Больше пятнадцати лет назад на семью было наслано проклятье – смертельная болезнь. Граф тогда был в отъезде со старшим сыном и не успел спасти остальных. Прибыл только на похороны. В результате из всей семьи остался граф Грэгор и его сын Ромэр.

Граф потерял голову от горя. Его брак был союзом по любви, жена была совсем молодой, детей он обожал. Длительный запой, как следствие страшного потрясения, сменился не менее длительным загулом. В этот момент, скорее всего и был упущен старший сын. Он ревновал отца к его многочисленным пассиям, презирал за измену памяти матери. Всего этого граф не осознавал, добивая и гробя свою пропащую жизнь. Воспитывал сына строго, порой жестко. А когда тот предпринял попытку сбежать из дому, отослал его на обучение в военную академию. На удивление, парень показал себя там с хорошей стороны, стал лучшим учеником курса, соревнуясь в этом с сыном министра иностранных дел. После выпуска сразу был привлечен к работе в военном министерстве и с тех пор неизменно пользуется заслуженным уважением при дворе.

До сих пор мне все было более-менее понятно. Но последние высказывания графа вызвали недоумение: – Если у вашего отпрыска все настолько хорошо и благополучно, что же заставило вас так настаивать на его браке с неизвестной женщиной? Неужели у столь блестящего молодого человека не было возможности жениться на достойной девушке из вашего мира?

Я гипотетически принимала то, что нахожусь в чужом мире. До выяснения и уточнения. Сейчас было не до потрясений и обмороков по этому поводу. Мое настоящее и будущее в данный момент волновало меня больше, чем наличие другого мира.

– Ромэр не желает жениться. У него потребительское отношение к женщинам. Ни одна достойная девица не привлекла его внимания. У него полно подружек, которые сами предлагают свои услуги. А я знаю, что такое любовь, что такое любимая женщина рядом! И хотел счастья своему сыну! Я пытался донести это до него, но встречал только циничную усмешку – своим поведением после смерти жены я полностью перечеркнул то, что ему доказывал. Я виноват, страшно виноват в этом, сам понимаю глупость такого своего поведения тогда… Он не верит в любовь, не хочет брака, откладывая его на необозримое будущее. А я знаю, что мне осталось не так много, хочется увидеть его счастливым, примириться с ним перед смертью, может быть даже успеть поиграть с внуками, – в голосе графа дрожали слезы.

– Теперь обо мне, пожалуйста, – тяжело вздохнула я. Гадство, да я уже почти жалею его. Мне лечиться нужно, голову свою дурную лечить.

– Недавно я обратился в Храм и святой старец сказал, что суженой Ромэра нет в этом мире. Но есть Предназначение, которое они с недавних пор отслеживают – я совсем не на много опередил их. Он рассказал, что есть несколько девушек в других мирах, но самой подходящей он счел вас.

– И почему же? А меня кто-нибудь собирался спрашивать? Хотя о чем это я? Вы серьезно считали что, насильно забрав меня из моего мира и моей жизни, вы сделаете своего сына счастливым со мной? С женщиной, которая будет ненавидеть его за это?

– Вы не совсем поняли меня. Вы лучшая пара для него, но и он для вас тоже. Вы не могли быть не счастливы, будучи предназначены друг другу.

– Ну и чего вы добились? Он отдал меня, как развлечение, своему другу, у него уже есть женщина, он рассорился с вами окончательно. Неудивительно, что такой самоуверенный молодой человек не принял навязанную ему женщину. Я поступила бы так же. Только не стала бы срывать свое недовольство на невинном человеке. Я очень сильно сомневаюсь в нашем предназначении друг другу. Ваш сын – жестокий, бесчестный, циничный, развратный хам. Мне тоже не нужен такой муж. То, как он поступил со мною – это подло.

– Вы слышали наш разговор… Что ж, я и сам вижу, что обстоятельства сложились так, что о примирении между вами уже не идет речи. Но вы многого не знаете. Ромэр вызвал Алберта на дуэль и тот сейчас при смерти. Ему всего-то нужно было встретить вас и проводить в Храм, чтобы вас отослали обратно. Он брат Алисии и, скорее всего, это она была инициатором жестокого обращения с вами. Ей нужно было устранить соперницу. Мой сын не глупец и с ней у него все кончено.

– Все, как в плохом романе. Как меня угораздило попасть в эту историю? Но "хэппи энда" не будет.

– Простите, о чем вы? – он даже удивлялся как-то мягко, безэмоционально, устало что ли.

– Не будет счастливого конца. Вы обещали вернуть меня домой. Когда? И что говорит доктор о моих травмах, что мне угрожает? Я смогу иметь детей?

– Вы будете здоровее, чем были до этого. Вам ничего не угрожает. Домой вас отправят через два месяца. Ровно столько будет отсутствовать человек, которому я доверяю. Если с ним что-нибудь случится, то через полгода. Я компенсирую вам, если так можно сказать….

– Не нужно. Избавьте меня, граф, от всяких расчетов. Я дождусь отправки домой. Не буду скандалить и закатывать истерик. Взамен прошу вас прекратить попытки сосватать мне ваше чадо.

– Позвольте мне еще раз извиниться перед вами, и я хотел бы узнать ваше имя, моя дорогая гостья.

Меня перекосило от такого обращения. Разговор тяжело дался мне. И понимание, что родители два месяца будут сходить с ума, не зная, что со мной случилось… Огромное желание наговорить ему гадостей просто переполняло. А я вынуждена, вежливо подбирая слова, приспосабливаясь к особенностям их речи, соблюдая приличия, как учила мама: – Виктория. Меня зовут Виктория Алексеевна Лисницкая. Извините, я устала, хотелось бы прилечь.

– Простите меня, но нам необходимо было поговорить. Отдыхайте. Лекарь будет к вечеру. Жана поможет вам.

Граф ушел, прислуга помогла мне снять халат, лечь и я осталась одна. То, что случилось со мной, оказалось просто чьей-то глупостью, обернувшейся для меня трагедией. Из-за их семейных разборок и глупой веры шарлатанам-предсказателям мне пришлось пройти через весь этот ужас. А придется еще и через стыд. Все в доме, да, наверное, и в местном обществе, знали о произошедшем со мной. Тут не важно, что я жертва. Как там? Она осквернена, грязна, отвратительна? Ну, что же… А вообще… мне было бы важно отношение этих людей, если бы они сами были важны для меня. А они мне до лампады, мягко говоря – они вообще инопланетяне. Или не так? Если это другой мир или правильнее – реальность? Значит, бывает и так… Трудно представить такое, хотя и у нас ученые допускают их существование. В другой ситуации было бы даже интересно посмотреть, узнать что-то об этом. Сейчас же желание одно – вернуться домой.

Дома никто не узнает, что со мной случилось, со здоровьем обещают помочь. Вот только мой дебют в опере не состоялся. Я не сомневалась, что замену мне нашли – я не прима. Просто первая, хоть и незначительная сольная партия была для меня очень важна и страшно обидно, что теперь опять нужно будет пробиваться, доказывать. Я вспоминала репетиции, костюм, который мне приготовили, собственное место в гримерке, всю праздничную атмосферу премьеры. А заодно склоки, сплетни, дрязги, интриги. Кого там вместо меня выпустят? Ольгу, конечно, и это не самый плохой вариант. И костюм на нее перешивать не нужно. А я сильно похудела, это я уже поняла. Толстая, страшная… Надо же, а обидно. Как он понизил мою самооценку, скотина. Я не была красавицей, но никогда не сомневалась в своей женской привлекательности. Даже в хоре и массовке иногда получала букеты с открытками. Сам урод! Теперь по закону жанра я с ним встречусь, он впечатлится мною и будем мы жить долго и счастливо. Ну, уж нет! Это я брезгую этим потасканным типом.

Нужно как-нибудь просуществовать тут. Один уже сдыхает где-то. И на второго глаза бы не глядели… И кто меня упрекнет, что всплыло столько злобы и ненависти в душе? Отец Евгений, у которого я пела в хоре по воскресеньям, сказал бы, что это испытание, ниспосланное мне свыше. Но смиренно прощать такое я не была готова.

Встала потихоньку и подошла к окну. Отодвинула край тюля – на улице вечерело. Под окнами раскинулся регулярный парк с симметричными дорожками, выложенными камнем, фонтаном в виде круглой чаши, ровно стриженым кустарником и куртинами деревьев. Не мое. Мне ближе английский сад, но где тут восток? Солнце садилось прямо передо мной. Так что я повернулась к двери, спиной к нему и перекрестившись, помолилась как учили. О том, чтобы Господь помог мне скорей оказаться дома и чтобы дал мне терпения. В нашей семье старались придерживаться старинных дворянских традиций. И вера в Бога не насаждалась насильно, а прививалась с детства. Я привыкла творить короткие молитвы утром и вечером, они успокаивали и давали чувство защищенности. Сейчас тоже стало легче, и я вдруг поняла, что зверски проголодалась. Это я семь дней не ела, а кормить меня – не кормят? Вон уже мослы торчат. Пошла тихонько к зеркалу и поняла, что двигаюсь совершенно свободно. Стараясь не смотреть на лицо, обтянула себя рубашкой – ой-ой-ой. Это кто же толстый? Тебя бы, гада, так. А я бы на это посмотрела… В дверь постучали. Я спокойно прошла и легла в кровать. И вежливо сказала: – Да-да, войдите.

За служанкой вошел, очевидно, обещанный лекарь. Коротко поклонился и прошел к кровати. Пожилой мужчина с короткой стрижкой смотрел на меня яркими голубыми глазами и улыбался.

– Я был уверен, что вы сегодня не только очнетесь, но и встанете на ноги, Виктория. Как вы себя чувствуете? Я посоветовал хорошенько покормить вас сегодня чем-то легким и вкусным. Вы, наверное, умираете с голоду. Разрешите, я вас осмотрю.

У меня и участковый гинеколог был мужчина, так что смущаться я не стала. Хотя неприятное чувство было – он, как напоминание о случившемся. Гинекологического осмотра не последовало. Надо мной водили руками, сжимали мои виски, заглядывали в глаза, слушали пульс. После я задала самые важные для меня вопросы: что с моим женским здоровьем, что с кистью и голосовыми связками? У меня в тот день, когда я очнулась в первый раз, было чувство, будто меня разорвали надвое. Я слышала, что бывают травмы, после которых может не быть детей. Ждала ответа и сама не заметила, что почти не дышу.

– Не переживайте ни о чем. Я лечил вас, как собственного ребенка. У меня дочь вашего возраста. Вам ведь лет двадцать семь?

– Мне, доктор, двадцать один. Но я не обижаюсь. Понимаю, что сейчас трудно определить мой возраст.

– Да на вас, буквально, лица не было, – смутился врач, – сейчас вы выглядите не так ужасно, простите. Я поправил все, что мог. Даже ваши хронические проблемы – почки, верно? Вот видите. Не беспокойтесь, беременность не наступила. Вам необходимо побольше гулять в парке, нормально кушать. Вы исхудали… Граф пригласил меня сейчас на ужин. Он спрашивал, не согласитесь ли вы составить нам компанию, если желаете?

– Я бы составила вам компанию, но не в халате же? А другой одежды у меня нет.

– О, это не проблема. Вы сейчас в комнатах его покойной жены. Ее гардероб в вашем полном распоряжении. Граф сказал, что Жана поможет вам одеться.

– Доктор, я не готова, простите. Есть моральный аспект моей проблемы. Не хотела бы пока никого видеть. Ни слуг, ни гостей графа.

– Девочка моя, бросьте. Вы порядочная девушка, попавшая в трудную ситуацию. Чем скорее вы поймете, что не совершили ничего постыдного, тем лучше. И вы здесь единственная гостья. Но я вас понимаю, вам необходимо время. Отдыхайте. Ужин подадут сюда. До завтра.

Жана занесла ужин, подождала пока я поем, выдала пилюли и проследила, чтобы я их выпила. Потом я попросила ее оставить меня. Не хотелось ничего. Я видела, что меня вымыли, волосы тоже рассыпались и блестели. Голод я утолила. Хотелось побыть одной. Закрыть глаза и представить, что ничего не было, что все хорошо. Что меня не изувечили, не оскорбляли, не обзывали. Что мои родители не сходят сейчас с ума от тревоги и страха за меня.

Делать вид, что я сильная, что держу себя в руках, не было больше сил. За что мне это? И моим несчастным родителям? Брало зло и на себя – что мне стоило хотя бы попытаться уговорить его, заставить остановиться, нужно было хотя бы попробовать – угрожать, наврать что-нибудь… А я ударилась в панику Счастье еще, что он меня вырубил и я ничего не помню. Господи – какое счастье? О чем я вообще? Я сжалась в комочек в постели, укрывшись с головой, и тихонько плакала. Было страшно и одиноко. И обидно за себя и своего будущего мужа, для которого себя берегла. За что меня так? Слезы текли и текли. Кажется, и когда я уснула, они продолжали заливать подушку.