Текст книги "Жена на час: вампиров просьба не беспокоить! (СИ)"

Автор книги: Тамара Ключинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21.3

Светлана

Поезд затормозил с тихим стоном, и я прикрыла глаза, будто это могло отсрочить момент, когда придется снова стать взрослой и решать накопившиеся проблемы. За спиной Денис и Антон швыряли друг в друга скрученными полотенцами – смех звенел, как морской прибой, который мы оставили там, за сотни километров. Я вдохнула глубже, представив соленый ветер, а не спертый вагонный воздух. Вот и кончился отпуск, – подумала я, поправляя сумку на плече. Но потом вспомнила: на перроне ждет Александр. И Бишон. От этой мысли что-то екнуло под ребрами – тревожно и радостно.

Платформа встретила нас городской духотой. Я шагнула в толпу, держа сыновей за руки, как когда-то водила их в садик. И вдруг – белая молния метнулась под ногами. Бишон, ошалевший от счастья, прыгал на Дениса, оставляя на его шортах следы от грязных лапок. Антон закричал: «Папа!» – и бросился к Александру, забыв про свой чемодан.

– Не папа, – проворчал Денис, косясь на меня, но уже без прежней злости.

Он стоял в десятке метров от нас, неловко обнимая Антошку и счастливо улыбаясь.

– Выглядите так, будто месяц жили на пляже, – сказал он, когда мы подошли ближе, но глаза смеялись.

– А ты – будто провел его в офисе, – с улыбкой парировала я, замечая тени под его глазами.

Бишон тыкался своим мокрым носом в мои колени, скулил, вилял хвостом, будто пытаясь передать, как сильно скучал. Мы сели в машину – пахло его неповторимым древесно-шоколадным запахом. Антон тут же уткнулся в телефон, а Денис прижимал к себе Бишона, ласково шепча: «Ну хватит, я же вернулся», но собака вырывалась, облизывая ему щеку.

– Как море? – ласково спросил Александр, трогая с места.

– Обжигало по утрам, – с ностальгией ответила я, глядя, как он поправляет зеркало, – а к вечеру становилось теплым, как молочная ванна.

– Завидую, – он улыбнулся светлой улыбкой, – мы с Бишоном и кактусом ужасно скучали.

Я тихонько фыркнула, вспомнив его сообщение: «Ваш колючий друг не пережил разлуки. Купил замену – он немного похож на ежика после стрижки».

Дорога домой пролетела в смехе и возне. Он аккуратно объезжал ямы, будто вез хрусталь, а не нас – загорелых, песчаных, пахнущих солнцем. Когда подъехали к дому, я заметила, что клумбы у подъезда засажены новыми цветами – ромашками, моими любимыми.

Квартира встретила нас чистотой. Полы блестели, на столе – ваза с ромашками, а на подоконнике… Новый кактус, кривой и трогательный, с розовым бутоном. Я провела пальцем по горшку – ни пылинки.

– Ты убирался? – удивленно спросила я, хотя ответ был очевиден.

– Бишон помогал, – он шутливо кивнул на собаку, уже грызшую угол у моего чемодана, с таким видом, как будто это он виноват, что нерадивая хозяйка опять где-то пропадала.

Сыновья уже рванули к себе в комнату – разбрасывать вещи, спорить, куда прилепить морскую звезду и обсуждать другие свои важные мальчишечьи вопросы. Александр стоял в дверях, руки в карманах, будто боялся пересечь невидимую черту, а я подошла и молча обняла его, поняв, насколько сильно мне его не хватало все это время.

– Я скучала, – застенчиво призналась, прижимаясь щекой к его груди.

– Ты даже не представляешь, как я скучал, – прошептал он мне в макушку, крепко сжимая в своих объятиях.

Потом он осторожно отстранился и взял ключи от машины со стола, а у меня что-то сжалось внутри.

– Мне нужно… – он сделал паузу, будто подбирал слова помягче, – съездить тут недалеко… вернусь через пару часов.

– Сейчас? – я не смогла сдержать легкий укор.

– Я туда и сразу обратно, – он потрепал Бишона по уху, – Оглянуться не успеешь, а я уже вернусь.

Дверь закрылась, но его неповторимый запах остался витать в воздухе. Я заварила себе чай и села на кухонный стул у подоконника, слушая, как сыновья грохочут в комнате. Бишон улегся у ног, тяжко вздохнув. Моя маленькая хрущевка после просторного номера отеля показалась мне особенно тесной. Но, к своему стыду, я не могла себе представить, как заставляю бросить детей привычную жизнь, налаженную с таким трудом, и переехать в холодный чопорный вампирский мир, где незнание правил этикета не освобождает от порицания в обществе. Где человеку опасно находиться, а значит либо я всегда буду бояться за их безопасность, либо им придется стать вампирами. Хочу ли я лишить их выбора? Могу ли я так с ними поступить? Я понимала, что подвожу Александра, нарушив все наши договоренности, но не могла ничего с собой поделать. Он пытался поговорить об этом, но я прикидывалась валенком и, как могла, оттягивала этот непростой разговор, понимая, что мне нечего ему предложить, кроме как освободить его от данных клятв, но эгоистично продолжала тянуть время, не в силах расстаться с ним.

Сыновья нашли меня на кухне: сначала забежал Антон, задев горшок с полузасохшим фикусом, следом протиснулся Денис, ворчливо ткнувший пальцем в трещину на обоях:

– Мам, эта тесная квартира уже достала!

Я вздохнула и уже хотела ответить, но входная дверь щелкнула. Александр вошел, держа в руках какую-то незнакомую связку ключей с брелоком в виде якоря.

– Бросайте все дела. Поехали, – сказал он просто, и в его глазах мелькнула та хитрая искорка, что всегда появлялась, когда он обыгрывал меня в шахматы.

Всю дорогу подростки тихонько перешептываясь на заднем сиденье, а я смотрела в окно и не понимала, почему мы едем за город, и в чем такая срочность. Лишь когда машина свернула к кованым воротам, Антон не выдержал:

– Ну, наконец-то! Ты не представляешь, мам, сколько раз мы ездили сюда, а притворялись, что гуляем с Бишоном, – с гордостью неуловимого шпиона сообщил он.

Огромный коттедж в прованском стиле с кирпичными стенами и панорамными окнами. Александр щелкнул пультом – и гаражная дверь медленно поползла вверх. Из гаража мы поднялись в гостиную, где на стене висела коллекция старинного стрелкового оружия, подозрительно напоминавшая мне коллекцию, которую я уже видела в малой гостиной особняка Лунодворского.

– Это мое, – бросил Денис, стараясь звучать равнодушно, но уши покраснели, – Александр сказал, что настоящему ценителю и коллекционеру нужно с чего-то начинать.

Антон почти сразу потащил меня в комнату с боксерской грушей и спортивным инвентарем – хвастаться тем, что придумал для нее собственный дизайн.

Потом Александр провел меня на второй этаж. В кабинете – полки с «Нана» Золя и первым изданием «Мадам Бовари», проектор для вечеров с Трюффо. Но главное – дверь в спальню с окном во всю стену. Бишон, успевший к этому времени оббежать весь дом, уже лежал на подушке с вышитыми костями.

– Как… – я сглотнула комок в горле.

– Ты же знаешь, я не люблю полумеры. – Он достал из кармана смятый листок – мой старый список из карты желаний: «большие окна», «место для книг», «собачий уголок», – Антон настоял на спортивной комнате, Денис – на коллекции оружия. А я… – его пальцы коснулись моей ладони, – добавил секретную комнату… только для нас двоих, – прошептал он мне на ухо, обнимая за талию.

– Милый… – с замиранием сердца я неловко отстранилась и начала разговор, который откладывала все это время, – этот коттедж… он выглядит так, как будто ты решил обосноваться здесь надолго?

– Так и есть, – беспечно пожал он плечами, – мальчикам нужно закончить школу, найти себя и только потом уже решать, хотят они кардинальных перемен или нет.

– А как же вампирский мир? И твои земли? – нерешительно спросила я, боясь услышать ответ.

– Я все уладил, – с гордой улыбкой он обнял меня, – помнишь, когда мы были в Париже, я ведь говорил тебе, что мне неважно в каком из миров жить, лишь бы быть с тобой. Я люблю тебя, моя милая.

– Я… я так тебя люблю, – прошептала я сквозь слезы, обнимая его в ответ и чувствуя, как тяжкий груз вины падает с моих плеч, растворяясь в его объятиях.

Тем же вечером, когда я расставляла книги на полке в гостиной, Бишон запрыгнул на диван, скидывая приготовленную стопку книг, и из одной из них вылетело фото: Александр и мальчики на стройплощадке, в касках и с рулетками. На обороте – детский почерк Антона: «Мама, он три дня уговаривал меня не ставить боксерскую грушу в гостиной. Но ты же любишь спорт?»

– Раньше у вас постоянно были конфликты, но, кажется, ты действительно смог найти к ним подход, – тихо прошептала я, когда вечером Александр принес мне чай в кружке «Лучшей маме».

– Да, – он улыбнулся, глядя, как Денис деловито смахивает несуществующую пыль с отполированных прикладов мушкетов, – мы просто научились слушать друг друга.

Александр обнял меня за плечи, и я поняла: дом – не стены. Это их смех на лестнице, спор о коллекциях и тихий шепот: «Спасибо, что поверила в нас».

Эпилог

Стоя под аркой из лаванды, чьи соцветия, как фиолетовое кружево, дрожали в вечернем воздухе, я ловила дрожь в коленях. Не от страха – от странного ощущения, что жизнь сделала очередной крутой вираж и воплотила мои самые безумные мечты. В этот день ровно год назад мы въехали в наш собственный дом, в саду которого он посадил куст сирени. «Потому что ее цветы весной раскрываются, даже если их засыпает зимой снегом», – сказал тогда, вытирая землю с испачканных ладоней. Теперь сирень, усыпанная лиловыми гроздьями, качалась, будто шепча: «Видишь? Стоило дождаться».

Антон и Денис ерзали рядом, как два пингвина в слишком тесных костюмах. «Мам, ты точно не упадешь со своих каблуков?» – взволнованно шипел Денис, когда я поправила фату. Его пальцы дрожали – те самые пальцы, что год назад сжимались в кулаки при виде Александра. Сейчас он украдкой смотрел на Рафаэля, который поправлял Антону криво завязанный галстук. Как же мы дошли до этого? Вспомнилось: ночные ссоры, хлопанье дверей, их крик: «Ты нам не отец! Вы никогда не станете семьей!» А теперь они стояли здесь – мои мальчики, повзрослевшие, не просто принявшие мой выбор, но и ставшие Александру настоящими сыновьями. Никогда не забуду тот день, когда Антон впервые назвал его «папой», а Денис, получая паспорт, взял его отчество – будто ветвь, привившаяся к роду Лунодворских, в который теперь вхожу и я.

Платье – белоснежное и легкое, как облако, струилось по фигуре. Я специально выбрала такое, чтобы оставить позади старые воспоминания. Ни намека на прошлое – только чистота и свет, которые обещали: теперь все иначе, новая глава в моей жизни. Александр, заметив мой взгляд, нежно улыбнувшись, прошептал:

– Ma chérie, tu brilles plus que toutes les étoiles de mon ciel! (прим. автора: пер. с фр.: любимая, ты сияешь ярче всех звезд на моем небосводе).

Его слова растворили последние тени сомнений. Больше никаких никаких намеков на ту, что когда-то бежала от себя. Теперь я счастлива жить – здесь и сейчас.

Я с любовью посмотрела на наших гостей: Катерина счастливо улыбалась, обмахиваясь веером, ее живот округлился, как луна в последней четверти. Полгода назад она рыдала у меня на кухне: «Алексей постоянно на работе, он никогда не захочет ребенка!», а сейчас он бережно придерживал ее за талию, словно боялся, что счастье ускользнет. Мы все учимся бояться по-разному, – подумала я, ловя взгляд Евгения. Бывший секретарь Александра, когда-то красневший при слове «любовь», теперь держал за руку Елену – мою бывшую горничную. Она тихонько смеялась, показывая ему на Бишона, который только что вынес нам кольца, чуть не запутавшись в ленте.

Александр слегка сжал мою руку, и я обернулась, встретив его взгляд – тот самый, что когда-то заставил меня поверить, что вечность может уместиться в одном танце. «Готовы ли вы, графиня, к нашему вальсу?» – его губы коснулись моей ладони, гости затихли, завороженные взмахом дирижерской палочки. Даже Бишон, умостившийся у ног сыновей, навострил уши, будто понимал: сейчас воздух наполнится не звуком, а самой судьбой. Я кивнула, вспоминая наш самый первый вальс и чувствуя, как под первые ноты ноктюрна растворяюсь в ощущении безграничного счастья.

«Помнишь, наш первый танец? – его губы коснулись моего виска, и звуки виолончели вплелись в шепот. – ты покраснела, как рассвет над Веной, а я подумал – вот она, живая кровь среди наших мраморных статуй». Я с любовью улыбнулась ему в ответ, мимолетно удивившись тому, насколько по-разному мы помним тот вечер. «Ты тогда улыбнулась, – Александр провел пальцем по моей щеке, и в его глазах вспыхнули отражения гирлянд, будто кто-то зажег созвездия, – и я понял – ты не бежишь от моей тьмы. Ты рисуешь в ней узоры, о которых не догадывался даже я».

Когда гости разъехались, а луна взошла над нашим домом, я стояла на террасе, слушая, как Денис спорит с Антоном об уборке, Александр обнял меня сзади:

– Ты плачешь?

– Нет… – я прижала его ладонь к своей заплаканной щеке, – Просто… кажется, счастье в глаз попало.

Он тихо рассмеялся, и в этом смехе звучали все наши ссоры, ночные разговоры, слезы примирения. Дом за спиной гудел, как улей, наполненный жизнью, которую мы построили все вместе.

Когда луна поднялась выше, а смех сыновей растворился в ночи, я сняла с пальца кольцо с изумрудом – тот самый камень, что столько времени мне напоминал: «Ты сильна только тогда, когда полагаешься на себя». Зеленый огонек дрогнул в темноте, будто протестуя, но я уже сжала металл в ладони. Не думая, шагнула к кусту сирени – тому самому, что Александр посадил в нашем саду. Присев на корточки, разгребла землю у корней и бросила кольцо в черную сырость. «Пусть станет частью твоей истории», – мысленно обратилась к сирени, вставая и отряхивая ладони, – теперь ее корни будут расти, обвивая погребенный символ моего прошлого и застарелого страха.

Александр, стоявший в тени, не спросил ни слова, лишь подошел и обнял. Изумруд, похороненный в земле, больше не давил на палец – вместо него я чувствовала холодок от особого серебряного кольца с выгравированными клятвами на древнем языке. Накануне, в полночь, мы обменялись ими в фамильной часовне Лунодворских. Не просто клятвы, а кровный обет по вампирским законам – чтобы я стала его женой в обоих мирах: том, где рассветы окрашивают жизнь в цвета школьных дневников и родительских собраний, и том, где вассалы склоняются перед нами в поклонах и изящных реверансах. Наша тайна, – как он назвал это, целуя запястье там, где проступили едва заметные следы от укуса.

– Когда-нибудь они узнают, – тихо сказала я, глядя, как лунный свет играет в его зеленых глазах, временно приглушая янтарный отсвет, падающий из окон нашего дома.

– И выберут сами, – он провел рукой по веткам сирени, словно поглаживая страницы еще не написанной семейной летописи.

А я, наконец, поверила: счастье – не цель. Это язык, на котором мы научились говорить друг с другом.

Конец