Текст книги "Этюды, 5 класс"

Автор книги: Тамара Бобович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Ну-ну, успокойтесь! – Она вытащила из глубин халата большой носовой платок и протянула его Хульде. Та вытерла глаза и поморщилась, словно стыдясь своих чувств.

Маргрет ласково потрепала ее по плечу.

– Тут замешан мужчина, – заключила она, надеясь, что ее голос звучит сочувственно и совсем не возбужденно. – Я права?

– Да, – сказала Хульда и громко шмыгнула носом. Маргрет подумала, что с красными от слез глазами и растрепанными волосами эта девочка выглядит очень трогательно. Обычно Хульда держалась строго и немного отстраненно, словно не хотела, чтобы окружающие видели, что у нее на душе.

– Вы переживаете из-за бывшего возлюбленного?

– Из-за него тоже. – Видимо, Хульда заметила ее удивленный взгляд, потому что добавила: – Господин Винтер влюбился. Вчера на площади я видела его с новой возлюбленной, белокурой красавицей из хорошей семьи. Я немного расстроилась, выпила лишнего, а потом… Меня ограбили. – Она замолчала и продемонстрировала голое запястье. – Мои часы пропали. Они принадлежали матери, и… – Она запнулась и снова умолкла.

Маргарет кивнула. Она знала историю Хульды и Феликса Винтера. Но свою мать Хульда раньше никогда не упоминала. Сказала только, что та умерла. Конечно, до Маргрет доходили сплетни об Элизе Гольд. Муж от нее ушел, бросив собственную дочь, и после нескольких лет госпожа Гольд решила положить конец своим страданиям.

– Вы часто думаете о матери? – тихо спросила Маргрет.

Хульда ответила не сразу.

– Я стараюсь лишний раз о ней не думать, потому что это слишком больно. Но почти каждый день что-то напоминает мне о ней. Те часы… они были единственной маминой вещью, которая мне нравилась. Мама всегда говорила, что тиканье часов напоминает ей о том, что время уходит и что нужно жить полной жизнью, пока не стало слишком поздно. – Хульда горько рассмеялась. – Вот только у нее это не получалось. Она пила и пичкала себя таблетками. Постепенно разрушала свое тело. – Девушка высморкалась. – Отец не выдержал и ушел. Трусливый поступок, не правда ли? Но его можно понять. Никто бы не смог жить с таким человеком, как моя мать. Она высасывала из окружающих всю радость. Я не хотела находиться с мамой, которая сидит в кресле и что-то бормочет себе под нос, поэтому после школы не торопилась возвращаться домой, в нашу холодную квартиру. Я старалась не наступать на трещины на дороге – так прогулка превращалась в спорт, в игру. Награда за нее – не возвращаться домой до наступления сумерек. Шторы у нас в квартире всегда были задернуты, свет приглушен, как в больничной палате. А больными были мы, мама и я. Мы были пленницами своего разума и друг друга.

Замолчав, Хульда снова зарылась носом в платок.

Маргрет стало ее жаль.

– А ваш отец? Где он сейчас?

Хульда неопределенно пожала плечами.

– Живет в Шарлоттенбурге с новой женой, она тоже художница. Мы редко видимся. Даже не знаю почему.

– Да, точно, – отозвалась Маргрет, вспомнив импозантного мужчину с гривой серебристых волос. – Ваш батюшка – художник. Ко всему прочему, довольно успешный.

Хульда кивнула и снова высморкалась.

– Насколько знаю, он пользуется большим уважением в Королевской академии художеств. Говорят, он частенько посещает театры и ателье в Шойненфиртеле. Но я давно ничего от него не слышала. Мы стали друг другу совсем чужими.

– Мое милое дитя. – Маргрет строго посмотрела на Хульду. – Все это очень грустно, но вам следует оставить прошлое в прошлом и смотреть в будущее.

– Обычно я так и делаю. Но иногда у меня не получается. Я боюсь…

– Повторить судьбу матери?

Хульда во все глаза уставилась на свою квартирную хозяйку.

– Но как…

– Дитя мое, каждый из нас связан с прошлым невидимыми нитями и всеми силами старается уйти от него. Но нити продолжают тянуть нас назад, потому что мы не можем их просто перерезать. Они внутри нас, как вены, по которым течет кровь.

– Хотелось бы мне перерезать эти нити. – Шмыгнув носом, Хульда встала из-за стола и резко заторопилась. – Большое спасибо за завтрак, госпожа Вундерлих. Мне нужно бежать в больницу.

– В таком виде?

Судя по всему, Хульда обиделась. «Но кто-то же должен был ей сказать, что из-за жирного пятна на лацкане и мокрых следов на блузке она выглядит полной неряхой», – подумала Маргрет.

– Давайте сюда жакет, – примирительно сказала она и протянула руку, чтобы Хульда не стала возражать. – Я в два счета выведу жирное пятно. А блузка высохнет сама, сегодня опять тепло. Вы пока причешитесь, – велела она и добавила, заговорщически понизив голос: – Не удивлюсь, если с вашей внешностью вы скоро встретите славного молодого человека, который не будет возражать против вашей эмансипации и который влюбится в ваши красивые глаза, как некогда господин Винтер. – Маргрет тоже встала. – Или у вас уже есть кто-то на примете?

Щеки Хульды покрылись нежным румянцем, и Маргрет с удовлетворением поняла, что попала в точку.

– И кто же это счастливчик?

Девушка отмахнулась и опустила глаза.

– Никто. Мне нравится одиночество.

Маргарет недоверчиво фыркнула. Впрочем, она знала, когда следует отступить. Она подошла к раковине и принялась хозяйственным мылом оттирать жир с лацкана жакета.

«Ни одно пятно – и ни одна тайна – не устоит перед Маргрет Вундерлих», – сказала себе она и потянулась за щеткой.

Глава 14
Суббота, 3 июня 1922 года

Хульда с любопытством разглядывала пролетающий мимо пейзаж. Стоило покинуть пределы Берлина, как за окном показались зеленые луга и поля высоких золотых колосьев, между которыми красными пятнами мелькал дикий мак и голубыми – незабудки. Время от времени вдали виднелись жилые дома и печные трубы, возвышающиеся над верхушками деревьев. Берлин расползался, как лишайник, пускал споры в землю и постепенно покрывал ее своей корочкой.

Хульда села на поезд в Тегеле. Был полдень, и лишь немногие пассажиры ехали в это время на север Берлина, где недавно выстроили промышленный район. По утрам поезда везли на заводы сотни рабочих, но сейчас Хульда легко нашла свободное местечко на одной из деревянных скамеек.

Она и сама толком не знала, почему решила отправиться в Далльдорф. После завтрака с госпожой Вундерлих она, всем телом ощущая последствия своих ночных приключений, отправилась в клинику в Нойкельне, где ее ожидала очередная смертельно скучная лекция. В этот раз перед кучно сидящими в тесном и душном лекционном зале акушерками должен был выступить специалист по разрывам мягких тканей родовых путей. Хульда за свою жизнь зашила столько разрывов, что уже сбилась со счета. Ей нравилась это делать, она орудовала кетгутом и иголкой так осторожно, словно зашивала бабочке крыло, и женщины из раза в раз говорили, что им почти не больно. Мог ли этот профессор похвастаться таким же опытом? Хульда сомневалась.

Она опоздала – двери в лекционный зал были уже закрыты. Она собиралась войти внутрь, но, взявшись за дверную ручку, внезапно почувствовала, что напрасно потратит там время. Даже перспектива поесть печенье не заставила ее протиснуться внутрь и целый час завороженно слушать, как незнакомый мужчина рассказывает о вульве.

Развернувшись на каблуках, Хульда вернулась на улицу. Купила в булочной кусок масляного пирога и проглотила прямо там, стоя. Завтрак, приготовленный госпожой Вундерлих, был ей на один зуб. От ударной порции сахара головная боль медленно, но верно отступила, и Хульда начала думать, чем бы заняться в освободившееся время.

Идея поехать в Далльдорф, где работала Рита Шенбрунн, появилась внезапно. Последние несколько дней интерес Хульды к этому месту постепенно рос, и она все чаще ловила себя на мысли, что думает о тамошней жизни, представляет, какой была незнакомая ей Рита среди пациентов, медсестер и врачей.

Хульда никогда прежде не бывала в лечебнице для умалишенных. Она невольно вздрогнула. Что за слово! Во время учебы ей пришлось прослушать несколько лекций по психиатрии, потому что, как деликатно выразилась главная акушерка, «после родов у женщин иногда подтекает крыша». Тонкая связь между телом и душой интересовала Хульду с юных лет – может, из-за матери? – но экспертом в этой области она не была.

«Что произошло?» – спрашивала себя Хульда, глядя на проплывающие за окном цветущие луга. Почему умная и талантливая, по словам госпожи Козловски, Рита ушла с любимой работы? Правда ли ее выгнали потому, что она приходила на работу пьяной? Или здесь крылось нечто большее?

Внезапно Хульда почувствовала, что идет по верному следу. Непривычное волнение подступило к горлу, защекотала небо. Но как, ради всего святого, ей попасть в лечебницу и что-нибудь там выведать?

– Далльдорф, – ворчливо объявил машинист, и поезд с визгливым скрежетом остановился.

Хульда вскочила на ноги, схватила саквояж и пулей вылетела из вагона. Стоило ей оказаться на платформе, как поезд снова тронулся и с грохотом исчез на западе, оставляя за собой клубы дыма.

В глаза сразу же бросились большие дома из желтого кирпича, окруженные деревьями. Хульда быстрым шагом сошла со станции и направилась к этим внушительным сооружениям. Лечебница казалась отдельным городом, спокойным и тихим. Ну точно курорт, где можно отдохнуть! Но Хульда знала, что внешний вид бывает обманчив. Наверняка каждый берлинец примерно представляет, что происходит в этом месте, пусть даже никогда не бывал внутри. Все знали, что в Далльдорфе больные делятся на две группы: на душевнобольных, страдающих психическими расстройствами, такими как истерия и психозы, и на умственно отсталых. Но если больных из первой группы лечили, потому что их выздоровление казалось возможным, то больные из второй жили здесь постоянно, без малейшего шанса когда-либо выйти в мир. «Нет, на курорт это совсем не похоже», – подумала Хульда, чувствуя, как к горлу подступает ком.

Теперь, когда лечебница предстала перед ней, Хульда растерялась. Она не знала, как попасть на территорию, не говоря уже о том, что делать дальше.

Пока Хульда пыталась что-нибудь придумать (неужели ей ничего не оставалось, кроме как сесть на следующий поезд обратно в Берлин?), мимо прошли три девушки. Они, должно быть, сидели в другом вагоне поезда.

– Там правда нужны сразу несколько работниц? – спросила пухленькая брюнетка.

– Говорю же тебе, да! – ответила ее собеседница, светлые волосы которой были заплетены вокруг головы, как венок. – После образования Большого Берлина сюда засунули столько народу, что персонал не знает, что с ними делать! Особенно с детьми.

– Вот их жаль больше всего, – сказала третья девушка с вьющимися волосами. – Надеюсь, меня возьмут в детское отделение. Вдруг малышам еще можно помочь…

Хульда незаметно последовала за девушками, подслушивая их разговор, и сама не заметила, как оказалась перед большим зданием с надписью «администрация». Девушки замолчали, пребывая в такой же нерешительности, как и она, но потом дверь отворилась и на пороге появилась внушительного вида медсестра в сером переднике.

– Вы насчет работы? – повелительным тоном осведомилась она.

Брюнетка кивнула и застенчиво спросила:

– Нам ведь сюда?

Медсестра нахмурилась еще сильнее, и ее лицо потемнело, как небо при надвигающейся грозе.

– А это мы еще посмотрим, – сказала она и молча вернулась внутрь. Переглянувшись, девушки последовали за ней.

Перемахнув сразу через две ступеньки, Хульда взбежала на крыльцо и тоже вошла внутрь. За спиной глухо лязгнула дверь.

Они оказались в коридоре с множеством окон и дверей. Вдоль одной стены стояло несколько стульев. Недолго думая Хульда села и улыбнулась остальным девушкам, которые улыбнулись в ответ и тоже сели. Потом они отработанным движением, как по команде, разгладили на коленях юбки и поставили ноги в коричневых туфлях параллельно друг другу.

Внезапно Хульде захотелось скрестить ноги, но она последовала примеру остальных, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Она наклонилась вперед и уверенным тоном спросила:

– Вы тоже хотите устроиться в детское отделение?

– Мы готовы работать в любом. Времена сейчас непростые, – ответила блондинка.

– Да, – со вздохом кивнула Хульда. – Нужно хвататься за все возможности, которые подворачиваются под руку. Нам, одиноким девушкам, приходится непросто, верно?

– О, я замужем, – сказала блондинка, демонстрируя правую руку с тонким кольцом на пальце, словно удостоверение личности. Щеки ее залил слабый румянец. – Но мой муж… – Румянец стал еще гуще и перекинулся на шею. – К сожалению, он мало зарабатывает.

Блондинка выглядела до того смущенной, что Хульде стало ее жаль. Вместе с тем такая логика показалась ей глупой. Чем плохо твердо стоять на ногах, даже будучи замужем?

– Каждая из нас хозяйка своей судьбы, – сказала Хульда и ободряюще улыбнулась. Девушки переглянулись и посмотрели на нее с презрением.

Хульда мысленно вздохнула. Иногда ей казалось, что женщины сами виноваты в своем рабстве, раз считают финансовую независимость позором, а не преимуществом.

– А вы? – спросила она двух других. – Тоже замужем?

– Нет, – ответила брюнетка и выпрямилась, отчего платье у нее на груди натянулось. Под мышками у нее виднелись мокрые пятна. – Я хотела стать стенографисткой, сидеть в красивой конторе в шелковых чулках. Но я такая неумеха, слишком медленно печатаю под диктовку… А кушать всем хочется, верно? Я решила, почему бы не пойти медсестрой?

– Конечно, – ответила Хульда, которой вдруг захотелось оказаться подальше отсюда. Она почувствовала на себе внимательный взгляд девушка с вьющимися волосами, а потом та сказала:

– Отличная прическа.

– Благодарю. – Хульда улыбнулась и машинально провела пальцами по волосам.

– Я бы тоже хотела коротко подстричься, – смущенно объяснила девушка, касаясь своих рыжеватых кудрей. – Но мой жених против. Он говорит, что волосы у немецкой женщины должны быть длинные. Возможно, я подстригусь, не спрашивая его, – прибавила она с озорной улыбкой.

У нее было приятное лицо с веснушками на носу.

– А чем занимается ваш жених? – с нехорошим предчувствием спросила Хульда.

– Политикой, – ответила девушка. – Он состоит в этой новой партии. Честно говоря, я не знаю, чем именно он там занимается и чего хотят его товарищи по партии. На своих собраниях они всегда громко кричат и много разглагольствуют – о левых предателях и, конечно же, о евреях.

Хульда почувствовала, как у нее нервно дернулся глаз, но виду не подала.

Девушка грустно посмотрела прямо перед собой и покачала головой.

– Хотелось бы мне, чтобы он занялся чем-то достойным! Что ж, по крайней мере, он хоть чем-то занят. И его не волнует, что я хочу работать.

– А вы хотите?

– Конечно, – ответила девушка и улыбнулась. – Разве не здорово чувствовать себя нужной?

– Здорово, – согласилась Хульда, которая прекрасно понимала, что собеседница имеет в виду. Она невольно подумала об угрюмом комиссаре. Интересно, как он относится к работающим женщинам?

Боже правый! Какие только глупости не лезут в голову! А ведь она уже давно не девчонка, чтобы играть на ромашке в «любит-не-любит» и мечтать о свадебных колоколах!

Не успела она ничего добавить, как одна из дверей в конце коридора распахнулась. Грозная дракониха с густыми бровями махнула им и спросила:

– Кто первый?

– Я, – отозвалась блондинка с косой вокруг головы, потому что сидела ближе всех к двери. Она встала, улыбнулась остальным и, скрестив за спиной пальцы, вошла в логово драконихи.

Дверь захлопнулась.

Хульда уставилась на противоположную стену. Идти на собеседование или не идти? Она чувствовала, что ничего не добьется от грубоватой медсестры. Скорее всего, та знала Риту, потому что была одной из местных старожил. Но как, во имя всего святого, ее разговорить? Даже Зигфрид, победитель дракона, не смог бы этого сделать, чего говорить об акушерке, которая пробралась сюда под ложным предлогом?

Пока Хульда размышляла, с другого конца коридора подошли несколько мужчин. Один, с зачесанными назад редеющими волосами и в круглых очках, которые увеличивали его глаза, был в темном костюме и держал в руках блестящую черную шляпу-котелок. Другие тоже выглядели довольно элегантно, хоть и более провинциально.

Хульда подумала, что руководит этой процессией мужчина с котелком, и вскоре ее подозрения подтвердились.

– Господин директор, вы покажете нам палаты? – спросил молодой человек, который смотрел в свой блокнот так, словно пытался просверлить в нем дырку.

Процессия остановилась неподалеку от девушек.

– Конечно, доктор Шварц, – ответил мужчина с котелком. – Немного терпения. Сначала я расскажу о наших новых подходах к лечению алкогольной зависимости. Мы занимались исследованиями в этой области с тех пор, как я возглавил лечебницу. Позже вы сможете понаблюдать за воспитательной работой ваших коллег, которые расскажут бедным пациентам о губительном действии алкоголя на них и их потомство.

Его слушатели одобрительно закивали.

– После этого у нас будет возможность посетить некоторые отделения, в том числе для эпилептиков, а также детский приют. Вы увидите, господа, что наше учреждение отличается разнообразием, равных которому нет ни в одной другой лечебнице. У нас есть все – слабоумные, дебилы, психотики, невротики…

– Невротики? – переспросил молодой человек и, высунув кончик языка от усердия, принялся что-то записывать себе в блокнот.

– Да, это… особо прискорбный случай… – сказал директор, в голосе которого слышалось явное презрение. – Трусы, которые были на фронте и теперь возомнили, что у них травматический невроз и что они имеют право быть обузой для государства.

Публика негромко рассмеялась, и у Хульды сжалось сердце. Директор, похоже, не испытывал к своим пациентам ни капли сострадания.

Внезапно ей показалось, что из открытого окна доносятся крики, эхом разносящиеся по территории. Но, может, это нервы сыграли с ней злую шутку.

Заговорил мужчина в двубортном костюме:

– Вы не думаете, что стоит рассказать этим ипохондрикам о том, какой вред такое поведение наносит их возможному потомству, как вы делаете с алкоголиками?

Директор улыбнулся:

– Понимаете, по сути, такой проблемы перед ними не стоит, поскольку большинство этих субъектов просто не способны вступить в половой акт. Одни слишком заняты, выпрашивая очередную дозу морфина, у других – импотенция. А у тех, у кого ее нет… Ну, мы с коллегами обсуждаем возможность стерилизации. Однако дальше обсуждений дело пока не зашло. К тому же в наши дни все норовят пересмотреть подходы медицины. «Демократия» звучит, конечно, хорошо, но что бы с нами было, если бы психически больные люди имели такие же права, что и здоровые?

Публика одобрительно загудела, а Хульде с каждой минутой становилось все больше не по себе. Что за атмосфера царит в этом Далльдорфе? Почему никто не жалеет несчастных больных? Хульда беспокойно заерзала на стуле. Другие девушки сидели на своих местах с бесстрастным выражением лица и явно не следили за разговором.

«Рита Шенбрунн работала в жестких условиях», – решила Хульда. Интересно, что Рита думала о таком бесчеловечном отношении к больным? Может, она воспротивилась происходящему, потому что относилось к своей работе не так, как того хотело руководство? Может, она поссорилась с директором? Может, кто-то хотел, чтобы Риту уволили, или даже желал ее смерти?

Но Хульда знала, что дальше предположений она не продвинется.

Процессия во главе с директором лечебницы направилась дальше, прошла мимо ряда стульев и вышла в парк. Неужто сейчас начнется официальная экскурсия по территории лечебницы? Хульда с удовольствием бы присоединилась, вот только незаметно сделать это не получится…

Внезапно дверь распахнулась, из нее выскочила заплаканная блондинка. Дракониха выглянула в коридор, указала на Хульду толстым пальцем и сказала:

– Теперь вы.

Хульда встала и, проходя мимо блондинки, сочувственно погладила ее по плечу. Девушка всхлипнула и побежала к выходу.

Хульда глубоко вздохнула и вошла в логово драконихи. Было бы здорово, будь у нее с собой копье или меч, как у рыцаря…

– Садитесь! – прорычала медсестра, указывая на неудобный на вид стул.

– Спасибо, я лучше постою, – отозвалась Хульда.

Пожилая медсестра ответила пронзительным, как удар ножа, взглядом, но Хульда только выпрямилась во весь рост.

Медсестра помрачнела еще больше, но потом, похоже, поняла, что встретила достойного противника, пожала округлыми плечами и продолжила:

– Имя?

– Хульда… Шмидт.

– Адрес?

– Берлин, округ Шенеберг, улица Винтерфельдтштрассе.

– Образование?

– Я дипломированная медсестра.

Хульда сама удивилась тому, с какой легкостью ложь слетает с языка. Видимо, ее вдохновляло желание узнать что-нибудь о Рите Шенбрунн. Она все больше и больше сочувствовала этой незнакомой ей женщине, о которой столько думала последние несколько дней. Как, наверное, трудно было работать здесь с людьми, которые давно потеряли человечность! С людьми, которые распоряжаются жизнями бедных, всеми забытых и всеми презираемых больных, оказавшихся на самом дне и не имевших другого дома, кроме этого.

Во взгляде медсестры сквозило недоверие, поэтому Хульда прибавила:

– Я прошла обучение в школе Святой Виктории. – Тоже ложь, но звучит хорошо. Выпускницы этой школы пользуются хорошей репутацией, их считают нещепетильными и хваткими. – Я умею работать с детьми, особенно с детьми из бедных семей. – А вот это было правдой.

Впервые Хульде показалось, что она увидела искорку уважения в глазах собеседницы. Но слова ее были угрюмы, как и прежде:

– Нам все равно, где вы учились, милочка. Здесь, в лечебнице для душевнобольных, дела делаются иначе, чем вы привыкли. Наши больные – больные не в общепринятом смысле слова. К ним следует относиться как к животным, которых нужно приручить. Надо отдать вам должные, госпожа Шмидт: выглядите вы крепкой. Не то что хрупкое создание до вас. Да ее же порыв ветра снесет! Нет, такие нам не нужны.

Хульда и глазом моргнуть не успела, как медсестра принялась ощупывать ее руки, словно проверяя наличие мышц. Потом она хмыкнула – как Хульде показалось – одобрительно.

– Для работы с девочками вы, может, и сгодитесь.

Хульда улыбнулась, лихорадочно думая, как бы завести речь о Рите.

– Медсестры обычно работают в одном отделении или в несколько? – неловко спросила она.

– Как придется, – неопределенно ответила медсестра, отвернулась и что-то записала на листе бумаги, лежавшем на простом деревянном столе. – А что?

– Просто любопытно. Одна моя знакомая раньше здесь работала. – Хульда глубоко вздохнула. «Закрой глаза и вперед», – подумала она. – Возможно, вы даже знакомы. Ее зовут Рита Шенбрунн.

Дракониха резко обернулась и пронзила Хульду взглядом.

– Как я слышала, госпожа Шенбрунн умерла.

Хульда покраснела.

– О… Правда? – пробормотала она, прекрасно понимая, как неправдоподобно звучат ее слова.

– Да, и вам это прекрасно известно, – сказала медсестра и встала перед Хульдой. – Хватит ломать комедию. Директор предупреждал, что в Далльдорф приедут ищейки. Вы ищейка, милочка?

– Нет! – воскликнула Хульда, поднимая руки. – Я правда не понимаю, о чем вы говорите. Да, меня интересует судьба Риты… Как я уже сказала, мы старые знакомые. Но мой интерес носит сугубо личный характер!

– Расскажите это своей бабушке. В любом случае, от меня вы ничего не услышите. И ни от кого другого тоже. А теперь убирайтесь, пока я не вызвала охрану. – Медсестра снова смерила Хульду взглядом. – Какая жалость, – сказала она, и в ее голосе действительно слышалось легкое сожаление. – В кои-то веки появилась толковая девушка… С каждым днем сумасшедших становится все больше, и с каждым днем нам все сложнее позаботиться обо всех. Кроватей у нас уже нет, больные спят на полу. Мир становится все безумнее…

Медсестра с головой ушла в свои невеселые мысли, ее обвисшие щеки грустно задрожали, и она, казалось, напрочь забыла о присутствии «ищейки». Но потом вспомнила.

– Чего вы здесь встали? – сердито спросила она. – Ноги отказали?

– Нет, они прекрасно меня слушаются, – ответила Хульда и сделала книксен. Колени у нее подрагивали, но она надеялась, что дракониха этого не заметит.

Не оглядываясь, она выскочила в коридор. Побледневшие девушки испуганно уставились на нее – видимо, понимали, что им тоже придется несладко.

– Ну что? – тихо спросила брюнетка.

– Удачи, – пожелала Хульда, сама понимая, как саркастично звучат ее слова.

Она боялась, что медсестра выйдет за ней следом. Но этого не случилось. Судя по всему, медсестра полагала, что никто не осмелится ослушаться ее указаний.

В мыслях у Хульды царил хаос. Получается, здесь, в Далльдорфе, ждали, когда кто-то явится с расспросами… Но, похоже, пока никто не приходил. Разве не странно? О чем комиссар Норт вообще думает?! И что скрывают работники лечебницы?

Ветерок погладил Хульду по щеке, и ей снова показалось, что вдалеке слышатся крики.

Она знала, что ей не поздоровится, если ее снова застанут за разнюхиванием здешних секретов, но любопытство взяло верх. Она зашагала вперед – нарочито спокойно, но быстро, словно держа в голове четкую цель.

Она прошла мимо администрации и направилась на север. Там стояло несколько украшенных башенками желтых зданий разной высоты. За ними на прилегающих к территории полях виднелись рабочие цеха. До Хульды донесся визг пилы. На скамейках под неусыпным надзором медсестер сидели обитатели лечебницы. У одних были стеклянные взгляды, у других – странно изогнутые конечности. Дети среди них тоже были – с деформированными черепами или необычными раскосыми глазами, безучастно смотрящими прямо перед собой. Некоторых, похоже, навещали родственники, они с чопорным видом стояли вокруг, одетые в воскресную одежду, и на лицах у всех застыла смесь скорби и отвращения.

От представшей перед глазами картины Хульду проняло до самых костей. «Столько стыда и горя в одном месте», – подумала она.

Не сбавляя шаг, Хульда пошла дальше. Крики прекратились, но раньше они доносились из здания на самом краю территории. Неужели она одна их слышала?

Хульда огляделась – убедиться, что никто не обращает на нее внимания, – ловко нырнула под куст сирени и подкралась к задней стене здания. Высокое окно было открыто, словно поджидая ее. В следующую секунду словно по команде снова раздались крики, отчаянные и пронзительные.

Хульда нащупала ногой выемку между кирпичами и сунула в нее носок туфли. Потом изо всех сил подтянулась, держась за подоконник, и заглянула в окно.

Она увидела тесную комнатушку, в которой находилось по меньшей мере десять мальчишек. Здесь были и малыши лет трех-четырех, и подростки. Вдоль длинных стен рядами стояли кровати, и узкие проходы между ними были единственным свободным пространством. Там дети ползали, играли с собранными камнями или просто сидели, вытянув ноги, и смотрели перед собой. Судя по всему, кто-то попытался затеять драку, потому что несколько здоровяков, больше похожих на горилл, чем на санитаров, держали двоих ребят и нещадно лупили палками их худенькие тела. Ребята вопили, кричали и пытались вывернуться, но тогда здоровяки били их по лицу. У одного мальчика была разбита губа, и на его серую форму капала кровь. Другой отчаянно зажимал уши, словно это могло уберечь его от побоев.

– Дрянные негодники! – завопил санитар и со всей силы ударил мальчика по голове, а потом бросил его на землю, как мешок с картошкой.

Другой последовал его примеру, и мальчики поползли от своих мучителей прочь так быстро, как только могли.

Под ногами у первого санитара сидел малыш, одетый только в пеленку, и санитар стукнул его по лбу, чуть ниже взлохмаченных светлых волос.

– Выродки, – громко сплюнул он. – Мало того, что тупые, как быки, так еще и агрессивные, как бабуины! Мы кормим, поим вас здесь день за днем, год за годом. Зачем? Ваши жизни и пфеннига не стоят!

Хульда ахнула и испуганно зажала рот ладошкой, от чего потеряла равновесие и спрыгнула на траву. Она услышала, как один санитар сказал другому:

– Посмотри, что там происходит.

Сердце отчаянно заколотилось, голова закружилась, и перед глазами закачались верхушки деревьев, но Хульда заставила себя встать, вернулась на тропинку и со всех ног помчалась обратно к административному корпусу.

Солнце освещало этот псевдоидиллический мирок с его газонами, домами, цветочными клумбами… Но Хульда так торопилась вернуться на станцию, что ничего не замечала. Перед внутренним взором до сих пор стоял маленький мальчик, его плоское лицо, пухлые губы и узкие глаза, которые наполнились слезами от обиды. Хульду накрыло волной отчаяния, но не из-за Риты Шенбрунн и поисков истины, а потому, что она обитала в мире, где жизни больных детей ничего не стоят, а лечебница для душевнобольных – место, где царит отчаяние.