Текст книги "Этюды, 5 класс"

Автор книги: Тамара Бобович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Фабрициус посмотрел на Карла в поиске поддержки, но тот устало махнул рукой. Он подозревал, что Лена больше ничего полезного не скажет. К тому же полицейские ничего не могли ей предъявить – Карл не сомневался, что ее алиби подтвердится.

Лена выбежала из трактира на моросящий дождь, и Фабрициус с разочарованным фырканьем откинулся на спинку стула.

– Разговор с ней ничего нам не дал, шеф. Мы продолжаем топтаться на месте.

– Не совсем так, Фабрициус, – сказал Карл, закуривая сигарету. Он глубоко втянул дым в легкие и добавил: – Нужно найти этого Эдди. У меня предчувствие, что Лена чего-то боится. И не только побоев своего брата.

– Снова вы со своими предчувствиями! – вздохнул Фабрициус и, когда Карл лишь молча улыбнулся, щелчком пальцев подозвал хозяйку. Потом небрежно добавил: – Это предчувствие подсказало вам избавиться от тетради госпожи Шенбрунн?

Карлу показалось, словно его ударили ниже пояса, как на нечестном бою. Он ошарашенно заморгал, уставившись на своего помощника.

– Во всяком случае, в отчетах о тетради ни слова, – продолжил Фабрициус, спокойно чистя ногти зубочисткой, и только выступивший на залысинах пот выдавал, что он тоже взволнован.

– Как давно вам об этом известно? – спросил Карл. Отрицать свою вину казалось бессмысленным.

– С тех пор, как увидел выражение вашего лица, когда мы вышли из квартиры, – отозвался Фабрициус. – Вы были ужасно смущены. Но не волнуйтесь, я никому не выдам ваш маленький секрет. Мне просто любопытно. Неужто шустрая Рита записывала в тетрадь имена своих клиентов, и ваше было в их числе?

Карл ударил кулаком по столу. Хозяйка трактира, которая подошла за расчетом, пискнула и оставила мужчин одних.

– Конечно нет!

– Не горячитесь вы так, я просто спросил, – сказал Фабрициус, которого этот разговор явно забавлял.

Карл, напротив, чувствовал себя мошенником, которого вывели на чистую воду.

– Это… личное, – промямлил он, умоляюще глядя на Фабрициуса и одновременно презирая себя за слабость. Почему он не может сказать правду? Почему так стыдится своего происхождения, словно это его, Карла, вина, что в младенчестве его оставили на милость жестоким сестрам?

– Личное?

– Дело касается моей семьи.

Фабрициус рассмеялся.

– Странно, я всегда думал, что у вас нет семьи. Я почти завидовал: ни родителей, которых можно разочаровать, ни сестер, которые высасывают из тебя последние деньги… Вот так: думаешь, что знаешь человека, а он… – Фабрициус встал из-за стола. – Это ваше дело, – добавил он. – Я буду нем как могила. Как общая могила, в которой похоронили нашу бедную старушку.

Карл вздрогнул, но выдавил из себя благодарную улыбку и расплатился. Они вышли из трактира. Фабрициус радостно насвистывал всю дорогу до полицейского автомобиля, на котором они приехали, и Карл подозревал, что только что выписал своему помощнику долговую расписку на неизвестную сумму.

Глава 28
Выдержки из дневника

Психиатрическая лечебница, пригород Бранденбурга

18 февраля 1917 года

Холод сковал землю подобно тому, как злой тюремщик сковывает заключенных в ледяные кандалы. Мы промерзли до костей, а угля не хватает, чтобы согреть больничные казармы. Дома тоже стоит холод. Вчера ночью температура за окном опустилась ниже двадцати. Малышка Хильда спит в нашей постели, вместе мы пытаемся хоть как-то согреться.

Страшно представить, каково солдатам, которые сейчас на передовой…

Стыдно сказать, но за время, прошедшее с последней записи, еще несколько пациентов умерли от голода. В этом году у нас семнадцать смертей, большинство – от недоедания.

Один из этих семнадцати был мне особенно дорог. Отчасти в его смерти виновата я. Я плачу о нем, когда никто не видит.

Речь о том самом солдатике, который передал мне письмо для родных. Главный психиатр решил, что, судя по симптомам, бедняга должен пройти курс электрошоковой терапии, поэтому я отвела его в процедурный кабинет, где ждал врач с уже приготовленной аппаратурой.

Я не раз слышала слова врачей о том, что электрошоковая терапия необходима, что мы оказываем больным милость, поскольку только сильная боль может проникнуть сквозь туман невроза и тем самым излечить больного. Как нам, медсестрам, сказали: важно застать пациента врасплох. Только неожиданная боль может приостановить тремор.

Я присутствовала на некоторых лечебных процедурах – ассистировала врачам – и с трудом выносила крики пациентов, но врачи настаивают на том, что боль необходима. Мне внушали, что нужно быть беспощадным, потому что если прервать терапию посреди сеанса, то все усилия пойдут прахом. Когда разряды тока кажутся неэффективными и пациент умоляет нас остановиться, необходимо увеличить силу разрядов. Подчас сеанс должен длиться аж пять минут без перерыва.

Когда я привела солдатика в процедурную, он от одного вида электрического аппарата впал в панику. Он дрожал и потел, но мы привязали его ремнями к кушетке и подключили электроды к вискам. Я сказала:

– Это доктор Фридберг, он врач. Он вам поможет. Все будет хорошо.

И мы включили ток.

Мне никогда не забыть выражение его лица и отразившиеся на нем агонию и страх! Когда доктор Фридберг начал снижать заряд, я увидела, что стрелка стояла выше девяноста вольт. Вздрогнув, я повернулась к солдатику, который безвольно обмяк. Тот прошептал:

– Я умираю.

Я хотела было успокоить его, потому что верила, что все будет хорошо. Но затем его лицо осунулась, а сердце у меня под рукой остановилось. Он был мертв.

Доктор Фридберг тоже выглядел потрясенным, но быстро взял себя в руки и сказал лишь:

– Одним невротиком меньше. А то развелось их…

Я обмыла мертвеца и позвала гробовщика. Вскрытие никто проводить не стал, а семье сообщили в письме, что он умер от слабости и истощения.

Я не могу забыть этого солдатика. Слово «слабость» кажется насмешкой: он не был слаб, у него было крепкое телосложение, он голодал меньше многих других и больше всего на свете хотел вернуться домой, к семье. От горя мне парализует руки и разум, я с трудом могу сосредоточиться на своей работе, потому что все время думаю о нем.

Его жизнь стоила так же мало, как та монетка, имя которой он носил.

Глава 29
Понедельник, 12 июня 1922 года

Матушка во дворе выбивает ковер, висящий на перекладине. Густа стоит рядом, теребя руки, она выглядит смущенной. Матушка снова и снова бьет молоточком по ковру, ругая служанку на чем свет стоит. «Гляди внимательно, глупая девчонка! Вот как это делается! Сильнее надо, сильнее!» Хульда наверху, в своей комнате, выглядывает из-за шторы. Она не понимает, почему у матушки такие белоснежные волосы, она же еще совсем молодая… Внезапно матушка забывает про ковер и с перекошенным от ярости лицом начинает лупить Густу. Густа рыдает, поднимает залитое слезами лицо наверх и смотрит на нее, Хульду, которая словно приросла к месту. Хульда не может вздохнуть, потому что внезапно видит не круглое, немного простодушное, но полное любви крестьянское лицо Густы, которое она прекрасно помнит, а свое собственное. Густа – это Хульда, матушка бьет ее, как одержимая, и шлепки по коже звоном отдаются в ушах.

С трудом разлепив глаза, Хульда увидела перед собой темноту и села. Сон развеялся, от него не осталось ни следа, но стук остался. Хульда все еще его слышала.

Кто-то стучал в дверь. Сначала Хульда испуганно подумала, что забыла о пациентке, которая должна была родить, но потом поняла, что таких у нее нет. Кто же тогда стоит за дверью посреди ночи?

Тело сковал страх.

– Кто там? – хрипло спросила она и откашлялась. Потом босиком подкралась к двери, зажгла газовую лампу. От ее теплого свечения сразу стало чуточку спокойнее.

– Кто там? – повторила она уже решительнее.

– Галина, – раздался шепот из-за двери.

Хульда остолбенела. Зачем она понадобилась привратнице дворца желаний?

– Вы одна? – вполголоса спросила она.

– Да. Впустите меня, я торчу здесь уже целую вечность, – прозвучал ответ.

Хульда почувствовала смесь веселья и негодования. Как этой нежданной гостье, явившейся сюда посреди ночи, вообще пришло в голову жаловаться?

Она осторожно приоткрыла дверь на ширину щели. В темном коридоре и правда стояла светловолосая женщина из заведения Педро. Хульда заглянула Галине за спину, чтобы убедиться, что с ней никого нет, и только после этого впустила загадочную посетительницу. Потом заперла дверь и вопросительно посмотрела на женщину.

– Что вы хотите?

Осознав, что стоит в одной ночной рубашке, Хульда скрестила руки на груди. Внезапно ей стало холодно. Она торопливо схватила шерстяной платок, завернулась в него, потом взяла котелок и наполнила водой. Включила маленькую конфорку, поставила котелок на огонь и поискала, во что бы заварить чай.

«Как странно, – подумала Хульда. – Похоже, всему виной мое воспитание». Вот и сейчас она собиралась напоить чаем подозрительную женщину, которая ворвалась к ней посреди ночи и чей спутник чуть было не изнасиловал ее, Хульду, несколько дней назад. «Но в наше время чашка чая – это все равно что оливковая ветвь».

Галина села на край кровати, словно они с Хульдой были давними подругами. Она ничего не говорила, пока Хульда готовила чай, а потом взяла протянутую чашку, подняла глаза и спросила:

– У вас не найдется к чаю чего-нибудь покрепче?

Хульда растерянно уставилась на нее, а потом задумалась.

– Кажется, у меня где-то оставался коньяк, – сказала она, пошарила рукой под кроватью и вытащила оттуда покрытую пылью бутылку, которая была еще наполовину полной. Хульда открыла бутылку, щедро плеснула коньяк в протянутую чашку и, немного поколебавшись, налила его и в свой чай. Потом села напротив кровати, на стул, со спинки которого свисало ее вчерашнее платье.

– Выкладывайте, – велела она и сама удивилась своему резкому тону. Во дворце желаний Галина всего несколькими словами смогла обуздать разгневанного Педро, однако здесь и сейчас Хульда была главнее, чем эта светловолосая женщина с тонкими чертами лица и высокими скулами.

Галина подула на горячий чай, отхлебнула из чашки и ненадолго прикрыла глаза.

– Как вы вообще меня нашли? – спросила Хульда, внезапно осознав, что Галина не должна была знать ее адрес.

Наконец-то непроницаемое лицо ночной посетительницы дрогнуло. Она скривила красивые губы в насмешливой улыбке.

– Все в округе вас знают, госпожа Гольд, – произнесла она, раскатывая на языке букву «р». Хульда заметила акцент Галины еще в их первую встречу. Казалось, в ее почти идеальном немецком дремала полузабытая мелодия, эхо того времени, когда эти губы произносили слова на другом языке.

– Я спросила торговок на площади, знают ли они Хульду Гольд, женщину с черными, как вороново крыло, волосами, и мне сразу указали дорогу. К слову, реакция дам была… довольно сдержанной.

– Неужели?

– Похоже, далеко не все придерживаются о вас такого же высокого мнения, как вы сами.

– Почему вы думаете, что я высокого мнения о себе? – резко спросила Хульда.

– Нужно обладать манией величия, чтобы войти в логово льва и надеяться вернуться оттуда невредимой. Вы очень самонадеянны, госпожа Хульда. Или, быть может, безумны?

Хульда в ярости закусила губу. Что возомнила о себе эта женщина, которая вломилась сюда, пьет ее, Хульды, коньяк да еще и осуждает ее? Что возомнили о себе базарные торговки, которые отзываются о ней столь пренебрежительно? Хульда призадумалась. На самом деле такое случалось не впервые. Матери, чьим детям она помогла появиться на свет, любили ее, мужчины – обожали, однако одинокие молодые девушки часто вели себя сдержанно, даже враждебно. Раньше Хульда никогда не задумывалась о причинах.

– Хорошо, что вы были там и отозвали своего пса, – с вызовом заговорила она. – Вы часто так делаете? Часто играете в эту игру? Педро кого-то бьет, а потом появляетесь вы, как этакий ангел-спаситель?

Галина загадочно улыбнулась.

– Ах, госпожа Хульда… Что мы делаем, а что нет – вас это не касается, понимаете? Мы с Педро давно друг друга знаем и хорошо ладим. Можете сколько угодно шнырять вокруг, это ничего не изменит. Но в будущем вам стоит держаться от нас подальше.

Хульда воинственно вздернула подбородок.

– А не то что?

– А не то вы поймете, что совсем не знаете правила, по которым живет наш мир. Однако смелость – плохой учитель, потому что можно умереть прежде, чем чему-нибудь научишься.

Галина отхлебнула из чашки большой глоток, и Хульда в очередной раз задалась вопросом, какого черта эта женщина делает у нее дома.

– Итак, чем же я могу вам помочь? – вставая, поинтересовалась она.

– Какая интересная формулировка, – отозвалась Галина. – «Помочь». Я бы выразилась иначе: как вы можете отплатить мне за доброту, за свое спасение?

– Выражайтесь как вам будет угодно, – отмахнулась Хульда. Она устала. Пусть эта женщина назовет свою цену, а не ходит вокруг да около, как кот вокруг горячей каши. Хульда хотела побыстрее распрощаться с ночной гостьей. – Как вы, наверное, уже догадались, я небогата, – продолжила она, обводя рукой скудно обставленную комнату. – Мне нечем вам заплатить. Я могу разве что предложить вам свои профессиональные услуги или пообещать своего первенца.

Кровь отхлынула от лица Галины. Она поджала губы, и по бокам носа и рта у нее побежали две глубокие морщинки, придававшие ей возраст.

– В точку, госпожа Хульда, – выдавила она. – Ваш первенец мне ни к чему, но от своего я бы хотела избавиться.

Хульда уставилась на женщину во все глаза, пытаясь осознать услышанное, и вернулась на место.

– Значит, вы в положении, – пробормотала она.

– Да.

– И хотите прервать беременность.

– Верно.

– Почему, можно спросить?

– Нельзя. Но я все равно отвечу: потому что ребенок не от Педро.

Хульда молчала, терпеливо ожидая продолжения.

– Мы с Педро давно знаем, что после его так называемого «лечения», – последнее слово Галина презрительно выплюнула, – он больше не может иметь своих детей.

– А воспитывать чужих в его намерения не входит?

– И снова в яблочко, госпожа Хульда. Голова у вас варит. Так же говорят, верно?

– Да, говорят.

– У вас, немцев, очень странный, обрывистый язык. Он звучит так по-военному, словно вы все время отдаете приказы.

Хульда почувствовала, как в ней снова поднимается раздражение. Как долго эта женщина собирается отнимать у нее время?

– Вы пришли не по адресу. – Хульда встала. Чай внезапно стал горьким, и она вылила его в умывальник. – Да, я помогаю детям появиться на свет, но я не врач. А вам нужно хирургическое вмешательство. Это рискованно: и потому, что опасно для здоровья, и потому, что карается законом. Вас могут отправить в тюрьму. Неужто вы не понимаете?

– Это вы ничего не понимаете, – сдавленным голосом произнесла Галина, и впервые за все время за ее маской высокомерия промелькнул страх. – Если Педро узнает, – добавила она, – то убьет меня. – Она одним глотком допила чай. – Бежать мне некуда. Такой, как я, долго на улицах не протянуть – тем более с ребенком. Тюрьма же представляется мне теплым, даже удобным местом.

Хульда окинула Галину задумчивым взглядом, чувствуя, как к гневу примешивается жалость. Какой бы захватывающей и ослепительной ни казалась жизнь Галины под сенью ночного Берлина, в конечном счете она – зависимая женщина, женщина, которая не научилась стоять на своих ногах. Женщина, которая пытается спасти себе жизнь, потому что совершила ошибку, которую ей не простят.

– Почему вы пришли ко мне? – спросила Хульда. – В вашем мире избавляться от нерожденных детей – обычное дело. У вас наверняка есть нужные связи.

– Вы понятия не имеете, из какого я мира, – с презрением в голосе отозвалась Галина. – А ведь он всего в квартале от вашего, госпожа Хульда. Там меня знают. Все сразу поймут, что произошло. Мне нужен врач, который не имеет отношения к Бюловбогену. – Она тяжко вздохнула. – Иногда мне хочется сбежать, выбраться из этой грязи. Как феникс восстать из пепла, зажить в каком-нибудь другом месте, стать кем-то другим. Простой Лизой, Лоттой, Марго. Но это невозможно. Я навсегда останусь Галиной. – Потом она вскинула голову, словно очнувшись, и поняла, что слишком разоткровенничалась. Ее губы побелели. – Что вы так смотрите на меня, госпожа Хульда? Вы поможете мне или нет?

– А отец ребенка никак не может вам помочь?

Галина издевательски рассмеялась, но смех ее был больше похож на рыдание.

– Отец – зависимый от морфина преступник, которого я надеюсь больше никогда не увидеть.

Хульда кивнула. Галина вдруг показалась ей воплощением двуличия этого города. Берлин – калейдоскоп удовольствий, шампанского и разврата, безумного блеска, наркотиков, плотской любви, чего угодно. Но в конечном счете за это всегда кто-то платит. Как правило – женщины, которые, забеременев, перестают быть желанными и становятся уязвимыми. Если они пытаются защититься, то закон наказывает их в соответствии с 218 параграфом Уголовного кодекса Германии. Приговор выносят судьи-мужчины, которые сами никогда не окажутся в таком затруднительном положении.

– Ни в коем случае не ходите к этим коновалам, подпольным акушерам, – уговаривала Хульда, коротко взяв Галину за плечо. Она почти забыла, что эта женщина пришла взыскать с нее долг, потому что решила: если она сможет помочь, то поможет.

Галина кивнула.

– Кажется, вы называете подпольных акушеров творцами ангелов? – Она истерически рассмеялась. – Красиво, вы не находите?

– Нет, – отрезала Хульда. – Они уродуют своих пациенток настолько, что те успевают истечь кровью быстрее, чем ангелы – пересчитать полученные деньги. Вы знаете, как это бывает.

Галина как будто побледнела еще больше, хотя Хульда не думала, что это возможно.

– Тогда что мне делать? – спросила она. От насмешки и злобы в ее голосе не осталось ни следа.

– Я знаю одну женщину, – сказала Хульда. – Я дам вам адрес места, где она принимает. Это на Красном острове, достаточно далеко от Бюловштрассе. Идите туда и ни с кем не заговаривайте, даже когда будете в приемной. Администратору скажете, что пришли на осмотр. Притворитесь счастливой будущей мамочкой. А потом, когда окажетесь в кабинете у доктора Фишер, скажите ей, что пришли по моей рекомендации. Она поймет, что делать.

– К ней часто приходят такие женщины, как я?

– Возможно, – отозвалась Хульда. В голове промелькнуло воспоминание, размытое и тусклое. – В любом случае, там вам помогут. Вы знаете, какой у вас срок?

– Сегодня ровно десять недель, – сообщила Галина. – Я в жизнь не забуду той ночи и больше никогда не позволю себя одурачить. Я вынесла из этого урок.

Хульда не стала задавать вопросов. На что ей горькие воспоминания незнакомой женщины? Ей достаточно собственного бремени, бремени своих разочарований и обид.

– Хорошо, – только и сказала она, стараясь вести себя как можно деловитее. – В таком случае время еще есть. Но тянуть нельзя, каждый новый день только усугубляет ситуацию.

Галина кивнула. Встала и протянула Хульде пустую чашку. Замешкалась на мгновение, но потом взяла себя в руки и тихо спросила:

– Будет больно?

– Немного, – кивнула Хульда. Ложь легко сорвалась с губ, но при виде облегчения на лице Галины ей стало стыдно. «Всем нам, – подумала Хульда, – приходится проходить через это в одиночку. Некоторые вещи нужно просто пережить».

– Я знаю, что полиция наблюдает за доктором Фишер, – поспешно продолжила она, пытаясь вернуть себе прежнюю деловитость. – Ее несколько раз арестовывали, но всякий раз отпускали за недостатком улик. Однако это еще одна причина действовать быстро. Никто не знает, что может случиться. А других связей у меня нет.

Галина снова кивнула и направилась к двери. Но на пороге обернулась и заявила:

– Женщины на базарной площади – глупые гуси.

Хульде показалось, что Галина подмигнула, перед тем как отодвинуть засов и выскользнуть за дверь.

Через открытую щель в комнату ворвался ветерок, запахло прохладным утренним воздухом и угольной печью на кухне у госпожи Вундерлих. Хульда решительно закрыла дверь и со вздохом упала на кровать, чтобы еще немного поспать.

Глава 30
Понедельник, 12 июня 1922 года

Хульда сквозь серые сумерки шла по улице Маассенштрассе, направляясь в сторону канала. Тонкие волоски у нее на руках стояли дыбом, словно ощущая невидимую угрозу. Гнетущее чувство не отпускало, хотя этот район отличался красотой и богатством. Здесь, к северу от украшенной куполом площади Ноллендорфплац, через которую проходила железная дорога, глаз радовали красивые многоквартирные дома и особняки с роскошными садами. В этом районе селились богемные художники и богатые предприниматели, желающие жить в центре, но поближе к природе. На мгновение Хульда подумала о Феликсе и его новой девушке – оба подходили этому месту. Неужели они поженятся и совьют себе гнездышко в одной из здешних вилл, которую купят на родительские деньги? А во время церемонии бракосочетания отец невесты со своими приспешниками из «шайки головорезов», как Берт называет эту новую националистическую партию, выстроятся «живым коридором» и будут приветствовать брачующихся?

Хульда выбросила эту мысль из головы и ускорила шаг, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.

Позади оставалась площадь Люцовплац. Сегодня никто бы не подумал, что в прошлом столетии там находилось хранилище угля. После того, как на рубеже веков Люцовплац мостом соединили с Тиргартеном, зеленым сердцем Берлина, она превратилась в тщательно ограненный драгоценный камень. Посреди возвышался фонтан Геркулеса, а вокруг зеленели скверики и лужайки. За площадью проехал трамвай, Хульда слышала стук его колес. Она прошла чуть дальше и оказалась под густой сенью деревьев, тянувшихся вдоль набережной.

Хульда сознательно выбрала этот путь. Она хотела другой дорогой подойти к берегу, где на нее напали. Может, отсюда удастся заметить что-нибудь такое, что прольет свет на случившееся. Больше всего Хульде хотелось проверить велосипед – без своего железного коня она была как без рук. Феликс написал, что велосипед пропал, но она должна была убедиться в этом лично.

Хульда два дня не решалась сюда вернуться. Почему? Неужели она, Хульда Гольд, боялась? Боялась забрать вещь, которая принадлежат ей по праву? «Велосипед, конечно, вряд ли найдется», – с горечью подумала она. Наверняка сейчас кто-то гоняет на нем по улицам, наслаждаясь ощущением ветра в лицо и не подозревая, какую трагедию переживает его хозяйка. Чтобы накопить на новый велосипед, ей придется принять столько родов и выписать столько счетов, что даже представить страшно.

Добравшись до места, Хульда с раздражением поняла, что у нее дрожат коленки. К счастью, сегодня кроме нее на набережной были и другие люди.

Хульда глубоко вздохнула, сошла с дороги и, пробравшись через заросли, спустилась к воде. Она лихорадочно зашарила глазами траве, но велосипеда и след простыл. Хульда прекрасно помнила, где его оставила, но все равно прошлась вдоль берега, поискала за деревьями. Без толку.

«Что ж, мечтать не вредно», – подумала Хульда и разочарованно вздохнула. Похоже, тот, кто ее ударил, украл велосипед. Неужели это было ограбление? Для многих людей велосипед – непозволительная роскошь, и на черном рынке за него можно получить немалые деньги…

Мысль о том, что за нападением стоит не Педро и не один из его головорезов, а какой-нибудь бедняк, который теперь раскатывает по городу на краденом велосипеде или гуляет на вырученные за него деньги, принесла Хульде невероятное облегчение.

Конечно, она все равно расстроилась. Цены постоянно растут, как тут купить новый велосипед? Чтобы добираться до пациентов, придется пересесть на метро и омнибус. Хульда страдальчески вздохнула, представив, сколько времени и денег потратит. К тому же эти способы передвижения не славились ни надежностью, ни пунктуальностью.

На крыши опустился вечер, и прохладный, чуть влажный воздух принес толику покоя в это место, с которым у Хульды были связаны тяжелые воспоминания. Густые зеленые кусты жались к берегу, плакучая ива опустила свои длинные ветви в воду, словно склонившись в глубоком царственном поклоне. Наперебой щебетали жаворонки и горихвостки, как будто хотели вдоволь напеться, прежде чем ночь заставит их замолчать.

Глубоко задумавшись, Хульда побрела по набережной. Справа осталось красивое здание рынка на Магдебургерплац, откуда, несмотря на поздний час, доносился божественный аромат кофе.

Через некоторое время Хульда дошла до пересечения с Потсдамерштрассе. Следовало свернуть и двинуться на юг, в сторону дома, но девушка продолжала идти вдоль канала. Она не знала, что за неведомая сила манит, тянет ее вперед, словно взяв за руку.

Когда Хульда проходила под путями, над головой чередой светящихся желтых окон промчался поезд. А потом из сумерек загадочным обещанием выплыл Кетенский мост.

Хульде захотелось посмеяться над своими мыслями, но в то же время сердце ее забилось быстрее. В прошлый раз она встретила здесь Карла. Уже тогда казалось, что их судьбы каким-то странным образом связаны с этим местом. Здесь погибла незнакомая женщина, чья смерть и свела их вместе. Неужели Карла тоже влекло к мосту? Интересно, хотел ли он увидеть Хульду снова?

«Хватит думать о глупостях!» – ругала она себя.

Хульда все еще не рассказала Карлу о том, что узнала. Еще один звонок в полицейское управление успехом не увенчался, и тихий, противный голосок внутри шептал: «Хватит за ним бегать!» Она позвонила, теперь черед Карла сделать свой ход.

На набережной было пусто. Постепенно сгущались сумерки, и где-то вдали, за деревьями, фонарщики уже зажигали первые фонари. Хульда скользнула взглядом по берегу – как и в прошлый раз, когда была с Карлом.

«В тот вечер в зарослях лежала кепка», – вспомнила она. Теперь ее не было.

Галька громко хрустела под ногами. Хульда подбежала к мосту и коснулась железных перил. Львы скалили зубы, олень пасся на лугу, склонив могучие рога, а медведь стоял на задних лапах и как будто пританцовывал. Знакомые фигуры животных казались незнакомыми – темнота искажала реальность.

– Госпожа Хульда.

Сердце пропустило удар. На секунду Хульда подумала, что это Карл подкрался к ней на цыпочках, чтобы напугать. Но голос Карла был глубоким и плавным, а этот – грубым, ломкий, срывающийся на петуха.

Неужто она подвергла себя опасности? Снова? «До чего же я глупа», – злилась на себя Хульда, медленно поворачиваясь.

На мосту стояла высокая фигура. Жилистые руки плетьми висели по сторонам, словно их владелец не знал, куда их деть. Стемнело, солнце превратилось в тонкую полоску на горизонте, и Хульде пришлось прищуриться, чтобы что-то разглядеть. Она понимала только, что перед ней мужчина, но уже через несколько секунд узнала паренька, которому на днях одолжила велосипед возле дома Лило. Грудь наполнилась облегчением.

– Добрый вечер, – произнесла Хульда с неприкрытой радостью в голосе. Подумать только, так перепугаться из-за встречи с ребенком!

Хульда собиралась спросить, что паренек здесь делает, но запнулась: у подножия моста что-то поблескивало. В следующую секунду луна бледным диском вырвалась из-за облаков, осветив черную воду и металл спиц. «Это мой велосипед!» – поняла Хульда! Он был небрежно брошен на землю, переднее колесо еще вращалось – все медленнее и медленнее, пока не остановилось.

Хульда посмотрела на паренька. Тот наблюдал за ней с отстраненным интересом, как за мухой, ползущей по оконному стеклу. Хульда почувствовала, как по коже холодком скользнул ужас.

– Вот, потерял, – сказал мальчик своим ломающимся голосом и вытащил из кармана желтую кепку. Нахлобучил на светлые волосы, посмотрел на Хульду и подмигнул. – Вы тоже кой-чего потеряли, верно?

«Мозги, судя по всему», – подумала Хульда и удивилась тому, что, несмотря на липкий страх, она еще умудрялась острить.

Вслух она сказала:

– Это ты украл мой велосипед!

– Думал, он вам больше не понадобится, – пояснил паренек и тихо рассмеялся, словно хорошей шутке.

Хульда решила не спрашивать, что он имеет в виду.

– Кто ты такой?

– Вы ж меня знаете.

– Мы виделись несколько раз, но твоего имени я не знаю.

– Я Эдди, – представился паренек так, словно это было очевидно.

Эдди? Мысли разбежались, как разъяренные муравьи, а потом сошлись в одну точку. Эдди. Брат Лены. Младший брат, почему-то решила Хульда, хотя паренек был на добрую голову выше своей сестры.

– Сколько тебе лет? – поинтересовалась она.

– Шестнадцать недавно стукнуло, – сообщил Эдди, ковыряя в носу. Потом вытащил козявку и пульнул двумя пальцами в сторону.

Мысли Хульды понеслись дальше. Эдди выглядел по меньшей мере на два года старше, чем ему было на самом деле. В голове всплыли слова Лены: «Эдди помогает разгружать товары».

«Ну конечно! – вспомнила Хульда. – Я уже видела его раньше, на Бюловштрассе. Безымянный уличный мальчишка, таскавший пивные бочонки. Один из многих». Хульда украдкой взглянула на руки Эдди – под рваной рубашкой проглядывали мышцы, хотя пузыри из слюней он выдувал совсем по-детски.

Хульда почувствовала, как язык вдруг стал сухим, будто наждачная бумага, и прилип к небу. Паренек силен, он с легкостью может задушить ее своими лапищами.

«Нужно успокоиться», – велела себе Хульда, когда страх холодными пальцами сдавил горло, не давая дышать. Нужно выиграть время и понять, чего Эдди от нее хочет.

– А вы хорошенькая, – заговорил паренек, делая шаг к ней. Хульда попятилась и уперлась спиной в железные перила. Только теперь она заметила, что на другой стороне моста перила украшены рептилиями и ракушками.

Эдди стоял прямо перед Хульдой. Он протянул к ней руку и с удивительной осторожностью погладил по волосам.

– Разве Лена не говорила вам поостеречься?

– Говорила, – тихо ответила Хульда и уставилась на паренька так, словно малейшее его движение могло стоить ей жизни. – Но почему?

– Вы так и не поняли? – спросил Эдди. В вопросе послышалось легкое нетерпение. – Не стоит лезть в наши дела.

– Я и не знала, что куда-то лезу.

– Ну да, как же. Шныряете по округе, задаете свои вопросики. Достали по горло!

– Почему? Тебе-то какое дело? – Хульда решила, что будет строить из себя дурочку. Если удастся убедить Эдди, что она ни о чем не догадывается, то все обойдется.

Но паренек тут же разрушил этот план.

– Рита, – сказал он так, словно это все объясняло.

– Почему она умерла? – спросила Хульда и тут же испугалась. Вопрос был слишком прямым, а она не хотела загонять Эдди в угол.

Но он оставался невозмутим. Выудив из кармана окурок, который, скорее всего, подобрал на улице, паренек привычным движением щелкнул серебряной зажигалкой – явно не своей – и прикурил. Затянулся и пустил дым Хульде в лицо.

Она жадно вдохнула, мечтая закурить. Быть может, тогда судорожно сцепленные за спиной руки перестали бы наконец трястись.