Текст книги "Отель "Руби" (ЛП)"
Автор книги: Сьюзен Янг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
– Я не могу остаться здесь, – шепчу я. Его глаза стекленеют, и он тяжело сглатывает. Я покидаю его – и мы оба знали, что так всё закончится. – Как мне выбраться?
– «Руби» должен отпустить тебя, – тихо отвечает Элиас. – Тебе просто нужно подождать.
Но это не тот ответ, который я хотела услышать.
– Подождать чего? – спрашиваю я. – Того, что меня убьёт Кеннет?
Глаза Элиаса вспыхивают.
– Он и пальцем тебя не тронет, – рычит он. – Это место не принадлежит ему.
– Это какой-то бред! – вскрикиваю я. – Как так? Это значит, я как те, другие?
Элиас какое-то время пристально смотрит на меня, застигнутый врасплох моим вопросом.
– Как ты… – Он умолкает и снова оглядывает меня, а затем шепчет себе под нос: – Кэтрин.
Элиас робко приближается ко мне. В этот раз я не шарахаюсь от него.
– Нет. Ты не совсем как другие. За исключением того, что Кеннет не может причинить тебе боль. Физическую.
Я задумываюсь. О том случае прошлой ночью, когда я пришла к стойке портье, чтобы попросить приглашение на вечеринку. Кеннет убедил меня, что на моей голове рана. Я чувствовала жжение, видела кровь. Но вдруг всё это исчезло. Теперь я вспоминаю. Не знаю, что это значит, но я помню об этом.
– Этого не может быть, – говорю я, всё ещё цепляясь за мысль, что этому должно быть какое-то рациональное объяснение. Элиас замирает передо мной, и я откидываю голову, чтобы посмотреть на него. В его глазах отчаяние и одиночество. Печаль и любовь. Мне тяжело сдержаться и не коснуться его, и я сжимаю свисающие по бокам руки в кулаки. Я не заметила сначала, но в противоположном конце комнаты в камине потрескивает огонь, из коридора доносятся голоса. Мы не одни, но наша связь изолирует нас от всего остального мира.
– Мне жаль, – говорит Элиас. – Я… мы все надеялись, что ты насладишься своим пребыванием здесь, а затем уедешь, как другие. Останешься приятным воспоминанием. Но мне следовало предупредить тебя о Кеннете, если бы меня даже потом заперли, как Лурдес.
– Её отстранение от обязанностей, – говорю я, собрав все кусочки воедино. – Что случилось?
– «Руби» не выявляет себя, – отвечает он. – Или, скорее, не должен. Кеннет заставляет всех подчиняться строгим правилам, чтобы постояльцы здесь чувствовали себя счастливыми, включая и других. Если бы ты знала, с чем именно столкнулась… – он опускает глаза, – то стала бы представлять для него неприятности. Создала бы помехи. Лурдес уже нарушала здешние правила. Она рассказала Тане правду, и её заперли там, где мы бы не смогли её найти. Она отсутствовала очень долго. – Умолкнув, Элиас прикладывает пальцы к губам. Затем делает вдох и продолжает: – Не во власти Кеннета избавиться от нас, но он может нас наказывать. Мне следовало воспользоваться случаем, ради тебя.
– Возможно, – говорю я, даже если это не то, что он хочет услышать. – Но я бы не хотела, чтобы ты страдал, чтобы тебя где-то запирали.
Между самосохранением и тем, чтобы защищать тех, кто тебе дорог, тонка линия. Сейчас, раз уж мы всё равно ничего не можем изменить, я бы не хотела, чтобы он пожертвовал собой.
– Это моя вина, – несчастным голосом говорит Элиас. – Я не смог держаться от тебя на расстоянии. Я втянул тебя в это.
– И что, даже если бы ты смог? – спрашиваю я. – Мы бы отдохнули здесь несколько дней, поиграли в теннис, а потом продолжили бы наш путь в Элко? Но с чем бы остался ты? Почему ты не можешь уйти отсюда?
– Сейчас моё место в «Руби», – говорит он. – Но не твоё. У тебя всё ещё есть шанс.
С его словами не поспоришь – он узник здесь. Я больше не боюсь ни Кэтрин, ни Джошуа, и уж тем более Элиаса. Я боюсь того, что никогда не смогу выбраться отсюда. Что навечно останусь пленницей «Руби».
– Мне нужно в бальный зал, – говорю я. – Я должна поговорить с папой и братом.
Я поворачиваюсь к двери, но Элиас выбрасывает руку, чтобы остановить меня. Я ахаю и разворачиваюсь к нему. Его щёки пылают красным, грудь поднимается и опускается.
– Нет, – решительно произносит он. – Ты не пойдёшь на вечеринку. Я тебе не позволю.
– Почему нет? У меня есть приглашение.
– Потому что тебе не место на этой вечеринке, вот почему, – говорит он. Несмотря на жёсткость в его голосе, пальцы Элиаса осторожно сжимают меня и притягивают ближе. – Я знаю, ты любишь свою семью, но речь идёт только о тебе. Тебе здесь не место, – шепчет он.
– Мне все только и говорят об этом, – отвечаю я – меня словно забраковали. – Но моё место рядом с тобой. Ты понимаешь меня. – Даже сейчас я не в состоянии справиться с влечением к нему, безумие переплелось с отчаянием. – Но мы не можем быть вместе, – мне хочется плакать от этой правды. – И ты всегда это знал.
– Ты разбиваешь мне сердце, – тут же отвечает мне Элиас. Его свободная рука скользит вокруг моей талии, и, когда он смотрит на меня сверху вниз, у меня подкашиваются коленки. Я не хочу покидать его. Даже если мне придётся.
Я обвиваю его руками за шею, и наши разгорячённые губы сливаются в яростном поцелуе. Я встаю на цыпочки, чтобы быть к нему ближе, и пуговицы на блузке Кэтрин расстёгиваются. Элиас вдавливает меня в стену, целуя шею, бормочет моё имя, его ладонь скользит по моему бедру. Я теряю голову от страсти, от соприкосновения наших тел. Я забываю о своей боли, забываю о своих страхах.
Я могу просто чувствовать. С ним, я могу чувствовать.
– Мне никогда не нравилась эта блузка, – говорит Элиас, обнажая моё плечо, чтобы поцеловать мою кожу. Опасность, страх – всё это лишь ещё больше распаляет нас. Между мной и Элиасом почти всё кончено. Эта мысль осязаема.
Он вжимает меня в стену, вызывая стон. Я целую его с ещё большей страстью, шепча в его губы, чтобы он не останавливался. Распахиваю его пиджак, мои руки повсюду. Все мои чувства обострены, я словно одержимая. Мне хочется больше. Больше его.
Кто-то у двери кашляет.
Я подпрыгиваю и отталкиваю Элиаса, затем поправляю блузку и сжимаю её пальцами. Элиас реагирует не так быстро и какое-то время продолжает смотреть на меня, словно позабыв обо всём на свете. Но вот его глаза устремляются в сторону двери, и я тоже поворачиваюсь к ней.
– О, боже мой, – с долгим стоном произносит Кэтрин. Она стоит, прислонившись к дверному проёму, на её лице соседствуют скука и отвращение. – Есть куда более… насущные вопросы, чем твоя сексуальная неудовлетворённость, Одри. Если ты не возражаешь, я бы хотела переговорить с Эли. Это срочно.
Как же я её ненавижу! Элиас, сдерживая улыбку, пытается помочь мне застегнуть пуговицы на блузке. Я шлёпаю его по руке, и без того уже смущённая. Элиас поворачивается к Кэтрин.
– Ты специально испортил эту блузку, – говорит она ему. Элиас поправляет свой пиджак и проходит через комнату. – Удивительно, что ты не бросил её в огонь.
– Ты появилась слишком рано, – поддразнивает он и останавливается перед ней. Я жду, что Элиас прогонит её, но он лишь тепло улыбается. – Разве ты не должна быть на вечеринке?
Злоба Кэтрин тут же испаряется, и она, протянув руки, обнимает ладонями его щёки и вглядывается в его лицо, словно проверяя, действительно ли это он.
– Я очень волновалась за тебя, – шепчет она, её взгляд застилают слёзы. – Я думала…
Кэтрин умолкает, а Элиас кладёт свои руки поверх её ладоней – этакий момент нежности.
– Не стоит волноваться обо мне, Кэти, никогда.
– Я всегда волнуюсь, потому что ты бездумный. – Она всхлипывает, а затем тихонько, робко даже, усмехается. Кэтрин вытирает свои щёки, и я понимаю, что она плакала. Меня пронзает сочувствие, но к нему подмешивается ревность, и я отвожу взгляд, вдруг ощутив себя чужой в этой комнате, и это ощущение приводит меня в чувство. Мне нужно идти. Мне нужно выбраться отсюда.
Голос Кэтрин звучит тише, она переходит на шёпот, ясно давая понять, что я лишняя в этой беседе, но это именно тот отвлекающий манёвр, который мне необходим. Я молча крадусь мимо них и оборачиваюсь уже в дверях. Что бы там ни говорила Кэтрин, Элиас напряжённо слушает её, хмуря брови.
– Он будет мстить, – доносятся до меня слова Кэтрин. – Тебе придётся…
Но я не дослушиваю остальное и незаметно для них обоих выскальзываю в коридор. Мне не следует волноваться о таких пустяках как парни или взаимоотношения с ними – Кэтрин была права, у меня есть проблемы посерьёзнее. Но это не отменяет того факта, что Элиас особенный. Чёрт, он встречался с Кэтрин. Те жуткие вещи, что я творила после маминой смерти, не идут ни в какое сравнение с её капризным характером. Он бы принял мои ошибки.
С глубоким чувством потери я направляюсь обратно к вестибюлю. Внутри меня растёт одиночество, вакуум, чувство пустоты. Мне хочется, чтобы всё, что происходит между мной и Элиасом стало реальностью, но это невозможно. Я уезжаю из этого места, уезжаю с Дэниелом и папой. Я не могу спасти его. Не уверена, что могу спасти саму себя.
Проходя мимо коридора, ведущего к бальному залу, я вновь смотрю на охранников у двери. Мне придётся вернуться в свой номер за приглашением и найти подобающую одежду. Я пройду мимо них, а затем найду свою семью. И потом мы уедем отсюда. Только мне нужно торопиться.
***
Звонок лифта оповещает о прибытии на мой этаж, но стоит мне сделать несколько шагов по коридору, как ноги становятся всё тяжелее. Рука начинает болеть, и эта ноющая боль медленно расползается по моей груди, поднимается к шее.
– Ооо, – вырывается из меня стон, и я опираюсь ладонью о стену, чтобы сохранить равновесие. Голову сдавливает словно клещами, так сильно, что затуманивается зрение. Всё становится похожим на сон. Я смотрю в сторону своего номера и вижу, как расширяются и сокращаются стены «Руби», будто дышат.
Отель пытается остановить меня? Не повернуть ли мне назад, к лифту? Но он так далеко, а я чувствую себя такой уставшей. Такой слабой. И вот опять – еле слышная музыка. Неспешное бренчание гитарных струн. Проникновенная мелодия, зовущая меня к себе. Я опираюсь о стену, испытывая неописуемую боль и полна желания убежать отсюда. Медленно повернув голову в сторону, вижу, как из-под двери номер 1336 струится свет. Тогда музыка играла оттуда, но потом остановилась. Если я не одна на тринадцатом этаже, то кто ещё здесь живёт?
– Эй? – зову я и, оттолкнувшись от стены, спотыкаясь, иду вперёд. Лодыжка подворачивается, и каблук на туфле Кэтрин ломается. Но я, заплетаясь, продолжаю свой путь вперёд, хотя моя правая нога под своим весом безжизненно волочится за мной. – Мне нужна помощь!
Но дверь никто не открывает. Вместо этого они прибавляют громкость – музыка звучит всё громче и громче, пока не начинает играть на полную мощность, заставляя дребезжать висящее на стене зеркало. Они, что, специально мне препятствуют? Да что это за люди, которые игнорируют зов о помощи? Они те, другие? Мне остаётся пройти мимо пары дверей, когда в голову приходит ужасающая мысль – а что если это Кеннет? Или какая-нибудь уловка самого отеля?
Но песня… эта песня так мне знакома! Температура воздуха вокруг начинает падать, с каждым вдохом становится всё холоднее. Вместе с этим, я ощущаю влагу на своей коже, а когда поднимаю здоровую руку, с удивлением обнаруживаю на ней капельки, похоже на росу, что собирается на траве ранним утром.
– Что? – бормочу я, не переставая идти вперёд до тех пор, пока не подхожу к нужной двери. И падаю на неё, потому что мои ноги в конце концов обессиливают. Я сползаю в забытьё; я ускользаю, и на меня обрушивается ужас.
– Я умираю, – вырывается из меня с выдохом, – я умираю.
Протянув руку за спину, я шарю в поисках дверной ручки, пока мои пальцы наконец не обхватывают холодный металл. Нажимаю на неё, но потяжелевшие веки мешают что-то разглядеть. Пульс стучит в висках. Но вдруг неожиданно дверь открывается, и моё тело падает на спину.
Глава 17
Мои веки, дрогнув, открываются, и мир перед глазами поначалу расплывается. Надо мной сияет свет – высоко-высоко в чёрном небе. Мне хочется спросить себя, где нахожусь, но раздаётся только бульканье, и я давлюсь. Повернув голову, сплёвываю кровь на тёмную землю. Пытаюсь сделать вдох, но мне не удаётся. И я снова сплёвываю кровь.
Мне холодно, и как только я осознаю это ощущение, меня накрывает таким сильным приливом боли, какой я ещё никогда не чувствовала. Всё моё тело охвачено агонией, словно меня сбросили с высоты в три этажа на асфальт. Простонав, я силюсь сделать вдох, стараюсь понять, что это за боль. И вот, где-то на заднем плане, снова начинает играть та самая песня. Только теперь я понимаю, что это за мелодия. Мои веки вновь начинают дрожать, и я вижу свет, только теперь впереди – два кругляшка света.
Очень трудно понять, что происходит, но вот, медленно, ко мне возвращаются ясность сознания и чёткость восприятия.
Моя рука зажата сбоку, под бедром, кость, кажется, сломана. Пальцы моей здоровой руки скользят по земле, касаясь гальки, песка и камней. Асфальт. Хныкнув и вновь сплюнув кровью, я прижимаюсь щекой к дороге и смотрю на две горящие фары перевернувшейся папиной машины, свалившейся в кювет метрах в двадцати от меня. Из магнитолы по-прежнему звучит песня, та самая песня с диска, который мы слушали до аварии.
Авария. Меня захлёстывают воспоминания о последних мгновениях в автомобиле: Дэниел забирает у меня «Сникерс», мамин диск в магнитоле. Я устала и откинула сидение назад. Я забыла всё остальное. Забыла, как мой отец пробормотал, что больше так не может. Когда я повернулась к нему, на его щеках блестели слёзы.
– Пап, – произнесла я, напугав его. Он дёрнул руль.
Машина начала скользить, под собственным весом моё тело ударилось об дверцу, голова стукнулась о стекло, и я потянула за дверную ручку. Музыка продолжала играть, но через неё я слышала, как Дэниел прокричал моё имя. Я слышала, как он кричал, его тело полетело вперёд. Мир перевернулся вслед за опрокинувшейся машиной; дверца с моей стороны открылась, и меня со свистом выбросило наружу. А затем… ничего. Мы прибыли в отель «Руби».
А теперь я лежу сломанной кучей на обочине дороге, не в силах двинуть ногой. Песня, доносящаяся из машины, подходит к концу, но потом снова начинает играть та же самая мелодия.
– Папа? – зову я, мой голос больше похож на сдавленный шёпот. Мы попали в аварию, и я почти умерла.
Я моргаю, мои веки сжимаются, и вот по лицу начинают катиться тёплые слёзы. Я поднимаю руку, чтобы вытереть их, а когда опускаю, то вижу, что вся она в крови. Мне нужна помощь. Вновь посмотрев в сторону машины, у выбитого лобового стекла я замечаю тело.
Это тело моего брата. Его голова смотрит в другую сторону, но я могу различить его профиль, запёкшуюся кровь в его светлых волосах, рану в его голове.
Мне очень больно, но никакая физическая боль не может сравниться с тем, что я чувствую, глядя на своего брата.
– Дэниел? – окликаю я его, хотя мне и отсюда видно, что он не дышит. – Дэн!
Я захлёбываюсь рыданиями, пытаюсь перекатиться на бок, при этом в районе плеча раздаётся щелчок. Вскрикиваю и подношу ко рту кулак, впиваясь в него, чтобы не потерять сознание.
– Дэниел! – вновь ору я, но из-за слёз трудно разобрать мои слова.
Моё отяжелевшее тело не хочет подчиняться мне, и я ползу вперёд, впиваясь ногтями в дорожное покрытие.
– Я не оставлю тебя, – говорю я брату, как будто он может меня слышать. – Я никогда тебя не брошу. Никогда, Дэниел. – Всхлип. – Никогда.
Но мне удалось протащиться только несколько шагов, если не меньше. Мне не достать его в кювете, не с моими повреждениями. Я смотрю на лицо брата и замечаю, что его кожа посерела. На волосы вытекло мозговое вещество. Трещина в его черепе точно такая же, как привиделась мне во время сегодняшнего завтрака. Сегодня…
В «Руби». Меня накрывает волной адреналина, и я заново осматриваюсь. Правый глаз всё ещё плохо видит, но я всё равно пытаюсь определить, где нахожусь. Как мы оказались здесь? Ведь мы только что были в «Руби». Может, папа и Дэниел по-прежнему там? Есть ли вообще отель «Руби»?
Сумасшедшие мысли, эти безумные срывы затягивают меня. Но тут мой взгляд падает на вывеску на противоположной стороне дороги: «ОТЕЛЬ „РУБИ“ – 3 КМ». Рано или поздно кто-то придёт на помощь, но толку? Моего брата уже не спасти. Его не спасти, потому что он всё ещё остаётся в «Руби».
С моих раскрывшихся губ вновь срываются тяжёлые рыдания. Я понимаю, что в действительности мы могли вообще не входить в те двери. Я понимаю это. Но не могу принять. Не могу принять жизнь без моей семьи. Не могу оставить Дэниела. Возможно, он мёртв, а возможно, он на вечеринке в бальном зале, ждёт меня. Ждёт нашего папу.
Что он подумает, если я не приду? Не решит ли, что я оставила его? Это ли он хотел сказать, когда говорил мне, что я должна уехать? Может быть, он всё давно уже понял, но скрывал это от меня, чтобы я не осталась?
– Жаль, – кричу я его телу, – что я не смогу уйти без тебя. – Кажется, мною овладело безумие, потому что я начинаю смеяться. – Не смогу уползти, – поправляю я себя и, перекатившись на спину, таращусь на уличные фонари. Мне нельзя ждать какого-нибудь прохожего, или даже скорую помощь. Потому что, как только кто-то появится, Дэниела заберут от меня. Его накроют белой простыней, и я никогда больше не смогу увидеть его лицо. Его светло-голубые глаза, так похожие на глаза нашей мамы. Мой брат будет мёртв.
А я не могу этого допустить.
Я перестаю бороться и дышать, из меня выходит судорожный стон, и мои веки начинают подрагивать. На грудь наваливается тяжесть, и я представляю, как моё тело наполняет кровь. Мне нужно вызволить Дэниела оттуда.
– Я верну тебя, – бормочу я, из уголка моего рта сбегает жидкость. Я в последний раз смотрю на тело брата, на машину, где не перестаёт играть музыка. Наконец, мне удаётся углядеть за рулём силуэт отца, его сломанную шею. Я единственная живая душа здесь. – Я иду, – шепчу я, теряя сознание, и мои глаза закрываются.
Музыка умолкает.
***
День похорон моей мамы был самым ужасным днём в моей жизни. Я помню его только маленькими отрывками, целиком же он скрыт под вуалью горя. У меня не было никакой чёрной одежды, которую можно было бы надеть – да я даже парные носки найти была не в состоянии. В итоге, пришёл Райан, принёс что-то, что передала его мама, и одевал меня, словно безжизненную куклу, в то время как я уливалась слезами до тех пор, пока не заболели глаза. Отца я не видела всё утро. Если честно, я не видела его с того дня в больнице, когда нам сказали, что мама умерла от сердечного приступа. Они изо всех сил старались сообщить нам об это помягче. Как будто от этого наше горе стало бы меньше.
А потом… я шла вдоль прохода церкви, так сильно схватившись за Дэниела, что потом на его руке остались синяки. Его голубые глаза покраснели от слёз, как и кончик носа. Хотя он старался сдерживаться, как мог, сжимая губы с такой силой, что, казалось, это даже причиняло боль. Друзья моей мамы, увидев его, ударились в слёзы. Дэниел держался – если бы он сдался, это бы ещё больше разорвало их сердца.
Я не разговаривала во время похорон, только едва помню, что видела нашу бабушку и пожилую женщину, что держала маму за руку в кофейне. Когда мы с Дэниелом вернулись домой, я поднялась наверх. Зашёл Райан, чтобы проверить моё состояние, но и он через какое-то время сдался, поцеловав меня в висок перед уходом.
– Каждый день – это дар, Одри. Не давай им пропадать впустую, – сказал он.
Со смерти мамы я проживала зря каждую минуту своей жизни, желая избавления. Но сейчас желание у меня лишь одно – избавиться от этого кошмара и вернуться к жизни. Мы не можем остаться в «Руби»; теперь я это понимаю. Но и без своей семьи, без Дэниела, я никуда не уеду.
***
Я открываю глаза, словно от шока, у меня по-прежнему всё болит. Но как только боль проходит, туман перед глазами рассеивается. Меня вновь окружают красные и серые цвета «Руби», я лежу на толстом ковре рядом с дверью номера 1336. Музыки больше не слышно.
Сначала мне трудно понять, смогу ли я пошевелиться, парализовано ли до сих пор моё тело. Попробовав передвинуть ногу, я облегчённо выдыхаю, когда она слушается меня. Ухватившись за дверной проём, поднимаюсь, пошатываясь из стороны в сторону из-за сломанного каблука, но мне удаётся сохранить равновесие. Тяжело сглотнув, оглядываюсь по сторонам. Боли больше нет, но призраки воспоминаний так и летают вокруг меня. Призраки. Широко раскрыв глаза, я, развернувшись, вижу, как стены «Руби» действительно дышат. Они дышат! Но вот что-то меняется.
Краски становятся тусклыми, цвет ковра блекнет. То, что совсем недавно было едва уловимым, теперь предстаёт передо мной в полной ясности. Я думаю о своём теле на краю дороги. О помощи, которая приедет. Здесь время идёт медленнее. Я не могла бы оставаться живой, лёжа на обочине, в течение двух дней. Но как долго я там находилась? Как долго я пробуду здесь?
Я поднимаю глаза на дверь номера 1336. Если мне удастся подняться сюда с Дэниелом, сможет ли он вернуться вместе со мной? Сможет ли прийти в сознание? Я захлёбываюсь рыданиями, представляя его там, на дороге, одного. Холодного. Мёртвого.
И своего отца, заблокированного внутри салона ремнём безопасности. Я закрываю лицо руками, отчаяние охватывает меня, душит. Мой отец, пусть и нечаянно, спровоцировал аварию. Не об этом ли вспоминал сегодня Дэниел, когда просил меня не доверять папе? Ведь именно папа привёл нас в «Руби»… старается ли он удержать нас здесь?
Я роняю руки вниз, почувствовав решимость. Меня трясёт, но нет времени оплакивать свою судьбу. Вновь поддаться этой жалости к себе, которая и стала причиной нашей семейной поездки. Я направляюсь к лифту, чтобы спустится вниз, но тут ловлю в зеркале своё отражение. На мне по-прежнему одежда Кэтрин, каблук всё так же сломан. На вечеринку в таком виде меня не пустят, и уж точно я не попаду туда без своего приглашения. А если устрою сцену, меня, скорее всего, запрут под замком, и шанс будет упущен.
Я устремляюсь в свой номер, а когда открываю дверь, увиденное потрясает меня. От светильников исходит приглушённый свет, на комоде горят свечи. Пахнет ванилью и домом – тот же запах, что я почувствовала в подвале в первый наш день здесь. На моей кровати лежит большая белая коробка, на крышке красуется аккуратный кроваво-красный бант. Дверь за мной захлопывается, когда я делаю робкий шаг внутрь комнаты. Что, чёрт возьми, всё это означает?
Трясущейся рукой я тяну за ленту, чтобы развязать бант. Страх грозит свести меня с ума, но я подавляю его. Уничтожаю его. Мне нужно продолжать и закончить начатое.
Я сдвигаю крышку коробки, разворачиваю обёрточную бумагу, и передо мной предстаёт потрясающее красное платье, прекраснее которого мне видеть не приходилось. Даже в полутьме его ткань переливается. Сердцевидная линия выреза, мягкие переходы материала. Под платьем я нахожу туфли на высоких каблуках и с ремешками.
Рядом с коробкой лежит простой чёрный конверт. Наверное, моё приглашение на вечеринку. Кеннет сказал, что распорядился доставить его в мой номер, но, думается мне, его принесли вместе с нарядом. Папа упоминал, что его костюм был предоставлен ему отелем. Как, наверняка, и костюм Дэниела. Я, не торопясь, поднимаю конверт и осторожно ощупываю его.
На лицевой части белой ручкой аккуратно выведено моё имя. Выглядит очень изысканно. И старомодно. Поддев пальцем край, я открываю конверт. В нём напечатанное на машинке приглашение, никаких рукописных надписей.
Официальное мероприятие
Имеем честь пригласить Вас на вечеринку, посвящённую первой годовщине отеля «Руби», которая состоится в бальном зале в 21:00. При себе иметь приглашение.
– Да пошли вы, – бормочу я себе под нос и бросаю конверт обратно на кровать.
Взяв в руки платье, я прикладываю его к себе и оценивающе смотрю на своё отражение в зеркале. Похоже, платье должно мне подойти, и это меня не удивляет. Интересно, надевал ли его кто-то до меня? Лежала ли эта девушка на обочине дороги, как я?
И тут до меня доходит, что я призрак. Призрак того, кто даже ещё не умер. Это имеет какое-то значение для остальных? Для моей семьи, или Элиаса? Кто тогда они?
Откуда-то из коридора вновь начинает играть едва различимая музыка, маня меня обратно. Но я трясу головой, оставаясь сосредоточенной на своей задаче.
– Нет, без брата я никуда не уйду, – говорю я и оглядываю комнату, ощущая присутствие «Руби».
– Ты не можешь удерживать его, – обращаюсь я к стенам. – Как и меня.
Музыка, доносящаяся из коридора, утихает, и моя злость сменяется печалью. Возможно, я не вернусь домой. То, что это может оказаться реальностью, пугает меня, и я быстро снимаю свою одежду и надеваю красное платье. Расправив ткань на бёдрах, проскальзываю в туфли. И тут же пошатываюсь, потому что они оказываются выше тех, что одолжила мне Кэтрин.
После долгих колебаний, я разворачиваюсь в зеркале, и моё отражение лишает меня дара речи. Оно совершенно, даже без всяких на то усилий. Никогда ещё, даже на выпускном балу, после долгих часов подготовки, мой внешний вид не был таким безупречным. Волосы – такими роскошными. На моих губах начинает расползаться улыбка, но тут я отступаю от зеркала и осуждающе оглядываюсь по сторонам.
– Так вот что ты делаешь? – выкрикиваю я. – Подкупаешь красивой картинкой? Делаешь идеальным то, что на самом деле далеко от идеала?
Я пялюсь на себя в зеркало, ожидая, когда появлюсь настоящая я, в ушибах и ранах. Но ничего не происходит. Нет уж, этим меня не заманить! Я хватаю свой мобильник с прикроватной тумбочки и со всей силы бросаю его в зеркало, осколки которого разлетаются по всей комнате.
Выдохнув, я смотрю вниз. Телефон светится – хотя он был разряжен. Как такое возможно? Ведь на самом деле меня здесь нет. В верхнем левом углу экрана иконка папки с фотографиями.
На глаза начинают наворачиваться слёзы, я подбираю телефон и сажусь с ним на краешек кровати, стараясь не задеть куски стекла. «Не смотри», – шепчет мне моё сознание. Мой большой палец на секунду зависает над иконкой, и вот я уже открываю альбом с названием «Нет».
Увидев первую появившуюся фотографию, я не выдерживаю, по лицу бегут слёзы. За две недели до её смерти, мы с мамой поехали в торговый центр, в парикмахерскую. На фото мы сидим на переднем сидении машины, я держу телефон правой рукой, наши головы прижаты друг другу. Мама надула губы, сомневаясь относительно нового, более тёмного, цвета своих волос. Мои губы округлились в театральном изумлении в духе «О, уже снимают!» Когда я развернула телефон, чтобы показать ей фото, мы обе смеялись до слёз. И она попросила меня пообещать не выставлять это в инстаграм. Сказала, что выглядит ужасно.
– Я отрекаюсь от тебя, – продолжая смеяться, сказала мама. – Посмотри, я похожа на куклу из «Маппет-шоу»!
– Ты прекрасна, – говорю я сейчас, мысленно проигрывая тот наш диалог. Окунувшись в воспоминания, я чувствую запах её духов, слышу её голос. Словно я снова там. Или она здесь. – И ты по-прежнему куда красивее, чем мама Райана, – добавляю я.
Она цыкнула на меня.
– Да брось, – говорит мама, хотя знает, что я просто шучу. – Как думаешь, папа заметит изменения? – Она посмотрелась в зеркало заднего вида и поправила пальцами чёлку.
– Он никогда ничего не замечает, – шепчу я, мои щёки намокли от слёз.
– Не суди его строго, – сказала мама, повернувшись ко мне с улыбкой. – Твой отец обожает тебя. Ты понятия не имеешь, как много раз он уговаривал меня пойти тебе навстречу. Так что, знаешь ты это или нет, но твой папа тебя избаловал.
– Так по-честному, потому что ты избаловала Дэниела, – говорю я. Она рассмеялась, а затем кивнула, потому что то была чистая правда.
– Не знаю, с чего мне так сильно повезло, – сказала она, вздохнув и улыбнувшись своему отражению в зеркале. – Просто не знаю!
– Я тоже, – шепчу я и закрываю глаза, потому что сердце пронзает боль.
Когда я открываю их, в номере отеля тихо и спокойно. Эхо маминого голоса больше не слышно. Аромат её духов сменился ванильным ароматом свечей. Повсюду блестят осколки, переливаясь в мерцающем свете.
Моё тело одеревенело, отяжелело от потери. Папа тогда не заметил мамину новую причёску, хотя он почти каждый день осыпал её комплиментами. Как и Дэниел, он никогда не был наблюдательным. С возрастом я привыкла к этому как к одной из его странностей – к тому, что он рассказывает одни и те же истории, путает имена, несмотря на то, что его уже поправляли.
Я ещё больше погружаюсь в скорбь. Мой отец привёз нас в это место, и теперь я понимаю, почему он пытается удержать нас здесь – продлить наше пребывание в отеле. Он хочет, чтобы мы были вместе. Это эгоистично и ужасно, но я его понимаю. Он просто хотел, чтобы наша семья вновь стала единым целым. Хотел всё исправить.
Я снова начинаю плакать – тяжёлыми, удушающими предательскими рыданиями. Кричу от злости и боли, бросаю телефон и стучу кулаками по кровати. Резкая боль заставляет меня завопить. Я поднимаю руку и, сквозь туман из слёз, вижу застрявший во мне треугольный осколок. Быстро вытащив его, отбрасываю кусок стекла в сторону. Затем поднимаю с пола блузку Кэтрин и заворачиваю в неё ладонь. Рана жжётся, и я вздрагиваю – но боль возвращает мне сознание. Помогает сосредоточиться.
Я встаю и забираю с кровати конверт, смахнув с него осколки зеркала. Карту-ключ я оставляю на комоде, потому что больше не собираюсь возвращаться в эту комнату – найду Дэниела и папу, и мы втроём отправимся в номер 1336. Мы очнёмся. И будем вместе – там.
Уже у двери я замечаю, как сквозь блузку, обёрнутую вокруг моей раны, проступают пятна крови. Осторожно развернув ткань, чтобы проверить порез, я потрясённо смотрю на гладкую поверхность своей кожи. Неповреждённую. Я несколько раз сжимаю и разжимаю кулак, убедившись, что порез исцелился, хотя блузка вся в кровавых пятнах.
И Элиас, и Кэтрин говорили, что Кеннет не в силах причинить мне физическую боль. И теперь я знаю почему: в действительности меня здесь нет. Но если это правда, то как тогда Кеннет может настолько сильно ранить Лурдес? Держать в страхе остальных гостей? Какая между нами разница?
Меня пугает звонок телефона, стоящего на прикроватной тумбочке. Но мне не хочется знать, кто звонит. Широко распахнув двери, я спешно направляюсь к лифту, сжимая в руке приглашение. Я сыграю в их игру. Притворяться мёртвой у меня получается лучше, чем у кого-либо. Ведь именно это я делала на протяжении последних трёх месяцев.
Я думаю о своей маме, и, впервые за всё время со дня её смерти, мысль о ней не делает меня слабой. Наоборот, это даёт мне силы. Я преисполнена мужества. Меня переполняет бесстрашие. Меня…
Сейчас стошнит.
Потому что как только двери лифта разъезжаются, внутри оказывается Кеннет, и он ждёт меня.
Глава 18
