Текст книги "В погоне за мечтой"

Автор книги: Сьюзен Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

Глава 2

Эллин Шелби сидела на крыльце, покачиваясь на старом диванчике, подвешенном на ремнях. Далекий горизонт был залит последними жаркими лучами заходящего солнца. Эллин небрежно подложила под себя одну ногу, отталкиваясь другой от пыльных половиц крыльца и забросив руки за спинку диванчика. Ее густые каштановые кудряшки были схвачены на затылке лентой. Между ней и далеким краем света не было ничего, кроме обширного пространства, словно ковром, покрытого акр за акром сочными листьями поспевающих соевых бобов.

Зеленые листья трепетали в воздухе подобно крохотным флажкам. Песчаное поле рассекали борозды, словно проведенные гигантской расческой, которая спустилась с небес, чтобы пройтись по буйной растительности и подготовить ее к созреванию. Сколько себя помнила Эллин, посев начинался сразу за последними весенними заморозками, а урожай собирали в октябре после листопада. Это был бесконечный монотонный процесс, не уступавший своей размеренностью ходу светила по небосклону, и со временем Эллин привыкла полагаться на него не меньше, чем на само солнце. Он был неизменен, и лишь капризы погоды оставляли свой отпечаток на густоте и оттенках пышной зелени.

Дом тоже не менялся. Крыльцо всегда было пыльное, за сетчатой дверью стояли две метлы и валялось ведро, а у стены громоздилась поленница. На поручнях висели глиняные горшки, в которых мать заботливо выращивала цикламены, а столбики, подпиравшие крышу крыльца, увивали белые и пурпурные колокольчики фуксий. На спускавшейся во двор лестнице так и не хватало одной ступеньки.

Эллин зевнула, откинула голову на спинку дивана и посмотрела в темнеющее небо. Сквозь медленно плывущие облака проглядывал узенький серпик луны. В далекой выси беззвучно скользил самолет, направляясь неизвестно куда. В вечернем воздухе носился запах сырой земли, смешиваясь с восхитительными ароматами домашней стряпни. Закрыв глаза, Эллин без труда могла представить, что ей всего лишь пять лет, или двенадцать, или шестнадцать.

Через три месяца ей исполнится тридцать. Она сама не знала, стоит ли ей беспокоиться. В настоящую минуту это ничуть ее не тревожило, однако в Лос-Анджелесе такие вещи, как возраст, морщины, одышка и редеющие волосы, значили больше, чем сам Господь. Но единственным идолом штата Небраска был урожай.

Эллин ненадолго заглянула к родителям, прежде чем отправиться в Нью-Йорк и закончить переговоры о съемках фильма с участием Рики Лея, знаменитого комика, который еще год назад выступал в частных клубах, но уже успел прославиться на канале Эн-би-си. Рики был не только великолепным артистом и настоящей звездой. Он был сущим наказанием, однако Эллин привыкла к чудачествам знаменитостей, равно как и к их мнительности и эгоизму. Это было неотъемлемой частью профессии агента.

Закрыв глаза, она глубоко вздохнула, словно впитывая уютное спокойствие дома, и тут же иронически усмехнулась. Она провела здесь уже два дня, но отец до сих пор не желал разговаривать с ней напрямую. Все, что он хотел ей сказать, передавалось через мать, даже если Эллин стояла рядом. Это продолжалось уже много лет – с тех пор как она приехала из колледжа и объявила, что вновь уезжает в Лос-Анджелес навестить свою двоюродную сестру Мэтти. Мэтти была актриса, а в доме Эллин это слово означало то же самое, что шлюха; и вот теперь она стала агентом и представляла интересы актеров. Как утверждал отец, название ее профессии было лишь замаскированным именем подручного самого дьявола.

Впервые услышав эти слова, Эллин совершила громадную ошибку – она рассмеялась. Фрэнк Шелби, известный полным отсутствием чувства юмора, громадный, словно медведь, фермер, который по воскресеньям ездил в церковь за пятнадцать миль, а вечера проводил, читая вслух жене из Библии, схватился за ремень. В его доме нет места дьяволу, сказал он, и если его дочь, его плоть и кровь, думает, что ей позволено занести в дом нечистую силу, то он, ревностный слуга Господа, выметет ее прочь.

Отец не стал бить Эллин, он никогда не трогал ее даже пальцем; он лишь дважды хлестнул ремнем по столу, заставив Эллин и мать испуганно подпрыгнуть, после чего обратился с горячей молитвой к Всевышнему, прося наставить его падшую дочь на путь истинный.

Она мучительно переживала ссору, зная, что в глубине души отец любит ее, хотя за двадцать девять лет так и не выбрал случая сказать ей об этом. Эллин знала, как тяжело был уязвлен Фрэнк, когда она решила изучать литературу и драматическое искусство в Нью-Йоркском университете, тогда как в Университете штата Небраска преподавали лучшие в мире специалисты по сельскому хозяйству и экономике, а до Линкольна, где располагался университет, была всего пара сотен миль.

Уже много лет прошло с тех пор, как Эллин вступила в битву за право самой выбрать профессию и выиграла ее, но до сих пор ей было невыносимо вспоминать о том, как воспринял отец весть о том, что она не собирается остаться на ферме и выйти за Ричи Хьюджеса, соседского сына, как того ожидали от Эллин все знакомые. Они дружили с детства. Ричи жил с родителями дальше по шоссе, ведущему в Норт-Платт, маленький городок, куда съезжались все окрестные жители, чтобы побродить по магазинам, обменяться сплетнями и заявить еженедельную ставку в лото. Ричи и его семья были ближайшими соседями и друзьями Шелби. Ричи, хороший и послушный сын, окончил колледж в Линкольне и, собрав все дипломы и степени по всем необходимым предметам, вернулся домой, готовясь взвалить на свои плечи заботы о ферме после смерти отца. Он женился бы на Эллин, пожелай она того, и для Фрэнка Шелби не было большего счастья, чем обрести в лице Ричи сына, который объединит четыре сотни акров благословенной земли Хьюджесов с четырьмя сотнями акров самых драгоценных в мире соевых полей Шелби после того, как Господь призовет Фрэнка на небеса.

Эллин до сих пор обожала Ричи. Это был добрый, веселый, крепкий и надежный парень, обладавший несокрушимыми моральными устоями и слишком симпатичный, чтобы прозябать в Небраске. Долгие годы Эллин думала, что выйдет за него, они часто об этом говорили, особенно когда были подростками; после церковной службы Ричи брал отцовскую машину и возил Эллин на пикники, которые они устраивали на обрывистом берегу речки Ларами. Они лакомились домашними пирогами, прихлебывая пепси из бутылок, и Ричи рассказывал Эллин истории о пионерах, некогда пролагавших путь на фургонах по Орегонской тропе. Эллин любила его рассказы, они остались в ее памяти на всю жизнь. Не забудет она и того, как Ричи впервые по-настоящему ее поцеловал, как взрослый, щекоча ее губы языком и прижимаясь к ней всем телом. От неведомого доселе ощущения у Эллин перехватило дух и подкосились колени. Она хотела, чтобы Ричи продолжал, но была слишком застенчива, чтобы попросить его об этом, а тот слишком уважал ее, чтобы предпринять попытку. Им потребовался целый год, чтобы набраться храбрости и пройти весь путь до конца, и это произошло на том же берегу. Внизу река несла бурные воды по каменистому дну, а над их головами проплывали громадные башни облаков.

Известие об отъезде Эллин стало для Ричи тяжелым ударом. Ей и самой было нелегко. Она впервые покидала Небраску и лишь однажды уезжала из дома, когда ее положили в больницу на операцию аппендицита. Но еще в восьмилетнем возрасте они с кузиной Мэтти поклялись друг другу, что в один прекрасный день вместе поедут учиться в Нью-Йоркский колледж, и эта клятва была скреплена кровью. Поскольку Мэтти, ее братья и родители, тетя Джули и дядя Мелвин, проживали в Уайт-Плейнз, кузина без труда выполнила свое обещание, но Эллин этот шаг дался нелегко.

Однако все это осталось в далеком прошлом; три года назад Ричи женился на девушке из Омахи, и только вчера Эллин заглядывала к ним, чтобы познакомиться с новым членом семьи. Жена Ричи, Мицци, подобно всем знакомым Эллин, не пропускала ни одного телевизионного шоу и дотошно расспрашивала гостью о блистательной жизни в Лос-Анджелесе, о том, кого из звезд она знает, какие знаменитые места посещала и правда ли то, что болтают о Брюсе и Деми. Эллин еще не успела открыть рот, а Мицци уже сама рассказывала ей о том, что происходит в Мелроуз-Плейс, потом заявила, что не понимает, отчего все сходят с ума по «Нэнни», если у главной героини сериала голос кошки, угодившей в жестяную банку, и если она когда-то и разбиралась в воспитании детей, то уже давно выбросила из головы свои познания вместе с испачканными пеленками. Ричи, явно боготворивший супругу, поддразнивал ее, шутливо упрекая в излишней горячности, и старательно скрывал смущение, когда Мицци расспрашивала Эллин, не завела ли та роман с кем-нибудь из звезд. Эллин лишь подмигнула Ричи и, щелкнув себя по носу, заговорила о более важных вещах – например, как они собираются назвать младенца.

Сидя на крыльце, уютно свернувшись калачиком и запрокинув лицо к небу, она гадала, как бы отреагировали Хьюджесы, расскажи она им всю правду о себе. Ее губы слегка изогнулись в улыбке, сердце неистово забилось. Закрыв глаза, она погрузилась в размышления о своей тайне, которая согревала ей душу.

Услышав, что в доме включили телевизор, Эллин едва не поддалась желанию оказаться подальше от источника этих звуков, отправиться к сараям, взглянуть на лошадей и повозиться с собаками. Ее мать буквально поклонялась голубому экрану. Будь у нее такая возможность, она бы смотрела телевизор сутки напролет, но Фрэнк ей не разрешал. Учитывая его взгляды, оставалось лишь удивляться тому, что он вообще терпит в доме телевизор, однако какой бы покорной и тихой ни казалась мать, если ей чего-то очень хотелось, она непременно добивалась своего. И она могла по праву гордиться собой, ведь к настоящему времени телевизоры стояли в гостиной, кухне и двух спальнях из четырех; если бы Эллин довелось участвовать в споре о том, кто больше всех знает о «Зейнифилд», «ER», «Саванне» и прочих мыльных операх и комедийных шоу, наводнивших Штаты, она не колеблясь поставила бы на Фрэнка. Ей было невдомек, как он ухитрился уладить этот вопрос со Всемогущим, но, судя по всему, нужный способ нашелся.

Если учесть, сколько времени родители отдавали телевизору, то, вздумай Эллин упомянуть имя Клея Инголла, они прекрасно поняли бы, о ком идет речь. Его знали все, и не только потому, что Клей в свое время играл на соло-гитаре в «Роллинг стоунз», «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин» и «Дорз», но также за последние три года снялся в трех нашумевших кинолентах, а в настоящий момент благодаря скандальному разводу был мишенью всех телевизионных сплетен, и его имя регулярно появлялось на страницах бульварной прессы. Просто удивительно, что до сих пор никто не заподозрил о его интрижке с Эллин, ведь она и сама пользовалась широкой известностью, а ее роман с Инголлом длился уже почти полгода.

Разумеется, они с великим тщанием скрывали свою связь, поскольку одному Господу известно, сколько еще миллионов Нола, жена Клея, включила бы в бракоразводный иск и с какими бы нападками обрушилась на супруга в прессе. Она уже объявила Клея импотентом, который лечится от алкоголизма и истязает женщин. Ничто из ее утверждений не соответствовало истине, но Клей не промолвил ни единого слова в свою защиту, опасаясь еще больше навредить детям.

Они познакомились на приеме, устроенном «Американ тэлент интернэшнл», одним из самых авторитетных агентств Лос-Анджелеса, в котором ныне работала Эллин. Пять лет назад она начинала регистратором в куда более скромном заведении, входившем в империю «Олимпик». Хозяева, шустрые старички Фил и Флинн, за год обучили Эллин основам бизнеса, познакомили ее с городом, запустили ее имя на страницы печати, снабдили нужными связями и наконец назначили полномочным агентом. Вдобавок они познакомили ее с Тедом Фаргоном, владельцем Эй-ти-ай, который вскоре обратился к Эллин с предложением. Она хотела отказаться, но Фил и Флинн не желали и слышать ее возражений. В любом случае им пришла пора уйти на покой и отправиться в Палм-Спрингс, а Эллин получала не только новое место, но еще и самые сливки клиентуры Фила и Флинна, которые и составили основу ее личного списка. Несгибаемая твердость, выдающиеся способности в деле поиска талантов и умение распознать удачный сценарий помогли ей обзавестись клиентурой, которой позавидовал бы любой лос-анджелесский делец, и снискали репутацию ведущего специалиста в своей области. Она была замечательно хороша собой, и репортеры повсюду следовали за ней по пятам, сверкая фотовспышками всякий раз, когда она входила в ресторан или ночной клуб в компании самых разных людей – от ее босса, Теда Фаргона, до Феликса Мозеля, отставного калифорнийского сенатора, супруга которого выступала во всех телешоу с рассказом о том, как она застала мужа в кровати голливудского отеля с тремя малолетними красотками и двумя комнатными собачками.

Из дома донеслись звуки музыкального вступления к «Люси», и Эллин, прихватив сотовый телефон, спустилась с крыльца, прошагала по двору и завернула за угол тракторного гаража. Уже стемнело, но она знала местность как свои пять пальцев, и, поскольку в ближайшие полчаса никакие силы не могли оторвать родителей от экрана, у нее выдалась отличная возможность позвонить по телефону, не опасаясь, что ее разговор подслушают. Внутри у Эллин все сжалось, мышцы свело судорогой, а от предвкушения услышать его голос кружилась голова. Он обещал позвонить ей, но не сдержал слово, и Эллин оставалось утешать себя мыслью о том, что в эти выходные он до такой степени занят работой с новой группой, что потерял счет дням и уж тем более часам.

– Привет, это Эллин, – сказала она, как только Клей снял трубку.

– Ох… здравствуй, милая, – отозвался он голосом, в котором угадывалась искренняя радость. – Как поживаешь? Ты до сих пор гостишь у своих стариков?

– Да, я все еще здесь. – Эллин привалилась спиной к стене гаража, обхватив себя за талию рукой. Она улыбнулась, без труда представив его темные насмешливые глаза, всклокоченные седые волосы и невероятно чувственный рот. – А ты? Как дела с новой группой?

– Группа в полном порядке, – отозвался Клей. – Но в остальном я испытываю серьезные затруднения. Очень серьезные.

Улыбка Эллин увяла.

– Опять Нола? – спросила она, от всей души желая, чтобы это имя никогда не упоминалось в их беседах.

Клей негромко рассмеялся:

– Нет, эту женщину зовут Эллин, и я безумно по ней скучаю.

Глаза Эллин тут же просияли, а тревога исчезла без следа.

– Эта женщина уехала всего два дня назад, и завтра ты встретишься с ней в Нью-Йорке, – сказала она. – Неужели это такой долгий срок?

– Еще бы, черт побери, – угрюмо отозвался Клей и, помолчав, добавил: – Послушай, крошка. Мне очень жаль, но вряд ли я смогу выбраться в Нью-Йорк. Наметились кое-какие неприятности. Помнишь Вика Лоуэлла? Парня, которого прочили в сценаристы «Победителей»? Так вот, он дал задний ход, и у нас тут начался такой кошмар, что я вынужден задержаться. Надеюсь, ты не против?

– Нет, конечно, – ответила Эллин. – Я тоже скучаю по тебе и жду встречи. А чем недоволен Лоуэлл?

– Запутанное дело, по телефону всего не расскажешь. Однако если коротко, он поссорился с директором и еще парой ребят, которые и без того хотели от него избавиться. Дурдом какой-то, но мы все уладим. А что у вас? Как твои предки? Ты рассказала им обо мне?

– Мать в обмороке, а отец поджидает тебя с заряженной винтовкой, – отозвалась Эллин.

Клей рассмеялся:

– Когда ты вернешься в Лос-Анджелес?

– Во вторник, – ответила Эллин. – Тед Фаргон велел явиться к нему, как только я приеду.

– Что бы это означало?

– Сама не знаю, – промолвила Эллин, тронутая его заботой. – В четверг перед отъездом у меня случилась небольшая размолвка с Фейт Берри, одной из наших руководительниц. Думаю, дело именно в этом.

– А что произошло?

– Ты знаешь Фейт – очень трудно угадать, что у нее на уме, но, кажется, ей не понравилось, как я разговаривала с ней во время совещания на прошлой неделе. Она вообразила, будто бы я выставила ее дурой перед ребятами из «Юниверсал».

– Это оттого, что ты заключила сделку на сумму, которую она даже не решилась запрашивать, – сказал Клей. – Вряд ли это опечалило Фаргона.

– Да, но Фейт невзлюбила меня с первой встречи, и тебе знакомы превратности нашего бизнеса: сегодня ты на коне, завтра – на коленях.

Клей рассмеялся.

– Да, я испытал это на собственной шкуре, – согласился он. – Но поверь мне, милая: Фаргон никуда тебя не отпустит. Если в этом городе кто-то и умеет отличить хорошее от дурного, то только он. А ты чертовски хороша. Причем настолько, что я до сих пор не верю своему счастью. – Он заговорил тише, чуть растягивая слова, произнося их интимным тоном, и Эллин сразу же охватило желание. Она знала, что сейчас произойдет, и ее сердце гулко забилось, а соски отвердели от острого, почти болезненного вожделения. – Ты одна?

– Вроде того, – отозвалась она. – Я на улице, рядом с сараем.

– Что на тебе надето?

– Рубашка и джинсы.

– Сними рубашку, – хриплым голосом велел Клей.

Эллин взялась за пуговицы и начала их расстегивать.

– Готово, – сказала она минуту спустя.

– На тебе есть лифчик?

– Да, – произнесла Эллин, устремив невидящий взгляд в темноту. – Он застегивается спереди.

– Так расстегни его, милая, – продолжал Клей. – Покажи луне свою роскошную грудь. Надеюсь, все ваши ковбои уже разбрелись по домам?

– Нет, пара-тройка ребят еще шастают вокруг, – сказала Эллин, зная, что он ждет именно этого ответа, хотя рабочие уже давно покинули ферму.

– Прикоснись к себе, милая, – зашептал Клей. – Сжимай соски и рассказывай мне, о чем ты думаешь в эту минуту.

Сердце Эллин было готово выскочить наружу. Она прислонилась спиной к сараю и провела рукой по груди, воображая, что ее соски ласкают его пальцы.

– Я представляю, как ты возбудился, – заговорила она, – и мечтаю о том, чтобы ты сию минуту вошел в меня.

– Я тоже думаю только об этом, – простонал он. – Господи, как же мне тебя не хватает!

– Погладь себя, – велела Эллин.

– Уже, и не просто глажу, а хватаю за всякие места. – Судя по его голосу, он улыбался.

– Кажется, кто-то на меня смотрит, – шепнула Эллин, вглядываясь в ночь.

– Кто-то из ковбоев?

– Да.

– Хочешь, чтобы он оттрахал тебя?

У Эллин перехватило дыхание.

– Хочешь попробовать его штучку? – допытывался Клей.

– Да, – пробормотала она.

– Тогда сними штаны.

Эллин послушно стянула джинсы с бедер. Прохладный ночной воздух ласково коснулся ее кожи, по телу волнами растеклось желание.

– Сняла, – сказала она, едва ворочая языком.

– Этот парень и сейчас таращится на тебя?

– Думаю, да. Господи, как я хочу, чтобы ты был рядом! – выдохнула Эллин, запуская пальцы между ног.

– Я тоже, милая, – негромко произнес Клей. – Если этот придурок хотя бы прикоснется к тебе, я его убью.

Эллин улыбнулась.

– Мои пальцы сейчас в том месте, где полагалось бы находиться тебе, – сообщила она.

– Это я и есть, – отозвался Клей чуть придушенным голосом. – Боже мой, я готов кончить только от одной мысли, что ты со мной!

– Я чувствую, как ты в меня входишь.

– Ради всего святого, Эллин! – простонал он. – Я уже в тебе.

– Крепче, быстрее! – взмолилась она. – Вздрючь меня как следует.

– Я вот-вот кончу, – выдохнул он.

Пальцы Эллин быстро двигались взад-вперед, и наконец ее охватила судорога оргазма.

– Ты здесь? – спросил Клей.

– Ох… – с трудом произнесла Эллин. – Ох, Клей…

Несколько секунд трубка молчала, потом Клей сказал:

– Как жаль, что я не могу тебя поцеловать!

Эллин, закрыв глаза и раздвинув губы, содрогалась всем телом, наслаждаясь ощущением, которое, казалось, источали кончики ее пальцев. Ни с кем, кроме Клея, она не занималась любовью на расстоянии. До сих пор ей и в голову не приходило, что секс по телефону может так завести ее.

– Ты в порядке, милая? – осведомился Клей.

– Да, – слабым голосом отозвалась она.

Клей усмехнулся:

– Кажется, ты и впрямь кончила.

Эллин улыбнулась:

– Ты заставил меня кончить.

– Я и тот ковбой.

Эллин рассмеялась.

– Можно я оденусь? – спросила она.

– Черт побери, я бы хотел сказать «нет», – ответил Клей. – Но кто-то уже в третий раз пытается до меня дозвониться. Может быть, дети. Я перезвоню тебе позже, хорошо? Я тебя люблю. – Он дал отбой.

– Я тоже тебя люблю, – сказала Эллин в умолкшую трубку и, отняв от уха телефон, принялась натягивать джинсы. Теперь, когда Эллин не слышала его голос, так возбуждавший ее, она почувствовала неловкость и смущение и даже с испугом подумала: а что, если и вправду кто-нибудь следил за ней? Но вокруг не было ни души, и Эллин принялась застегивать лифчик и рубашку, обводя взглядом залитые лунным светом поля. Порой после разговоров с Клеем ее охватывало странное, необъяснимое ощущение подавленности; вот и сейчас, чувствуя, как ею овладевает грусть, Эллин забыла о только что прошедших минутах близости и предалась горестным размышлениям о том, что Клей не собирается ехать в Нью-Йорк, хотя догадывалась об этом с самого начала.

Они с Клеем ни разу не появлялись на людях вдвоем. Они встречались в его доме, куда не могли проникнуть посторонние, а если им доводилось столкнуться на приеме или вечеринке, норовили держаться подальше друг от друга. И что еще хуже, иногда им не удавалось увидеться по три-четыре недели, и именно поэтому они достигли такого мастерства в телефонном сексе.

Оттолкнувшись от стены, Эллин медленно побрела к дому. Ветер усилился, и тонкие джинсы, блузка и вязаная накидка матери не спасали ее от холода. Однако Эллин ничего не замечала. Ее мысли были всецело заняты Клеем. Ей хотелось узнать, что он сейчас делает и действительно ли скучает по ней. Собственная уязвимость раздражала Эллин, но и прежние ее приятели – за исключением Ричи, разумеется, – доставляли ей немало неприятностей. Эллин уже начинала подумывать о том, что невзирая на профессиональные успехи в ее характере есть какой-то серьезный изъян. В ней было что-то позволявшее мужчинам дурно обходиться с ней, хотя поначалу все они пылали страстью, не уступавшей ее собственной. Насколько знала Эллин, ни одна ее подруга не ведала подобных затруднений, а значит, было в ней что-то, чего нет в других женщинах. Или, наоборот, ей чего-то не хватало. Эллин была готова на все, лишь бы узнать, в чем тут дело; отношения с мужчинами ранили ее самолюбие, а затянувшийся развод Клея и его маниакальная скрытность лишь усугубляли положение.

Впрочем, сейчас не время предаваться тоскливым мыслям – мать непременно что-нибудь заподозрит, а Эллин, хотя и старалась быть с ней откровенной, понимала, что мать никогда не смирится с тем, какое место занимает в жизни ее дочери скандально известный Клей Инголл. Конечно, он сильно изменился с тех пор, когда наравне с другими рок-звездами шестидесятых пользовался репутацией необузданного дикаря, но если прислушаться к тем обвинениям, которые бросала ему бывшая жена, прошлое Клея начинало казаться на редкость тихим и мирным. Если бы Эллин не знала его так близко, она, вероятно, приняла бы сторону Нолы, поскольку по внешности и манерам Клея невозможно было догадаться о том, какой он добрый и чуткий человек.

Едва Эллин ступила на порог, у нее потекли слюнки. В доме витал восхитительный аромат мяса в горшочках, любимого блюда матери. Мать хлопотала на кухне, она рассеянно помешивала соус, не отрываясь от телевизора.

– Чем бы мне заняться? – спросила Эллин, пробуя соус.

– Накрой стол, милая, – ответила мать, продолжая следить за похождениями Люси. – И подай отцу пиво.

Эллин посмотрела на часы, висевшие над раковиной. Каждый день в шесть пятнадцать отец пил пиво. И уж конечно, Нине Шелби не было нужды смотреть на циферблат, чтобы узнать о приближении заветной минуты.

Эллин почистила себе морковку, откупорила бутылку «Будвейзера» и поставила ее на деревянный столик, у которого сидел отец. Фрэнк, не отрывая взгляда от экрана, протянул руку и взял бутылку. Эллин громко захрустела морковкой. Бутылка на мгновение замерла у отцовских губ, потом он продолжил пить, словно ничего не случилось и рядом не было ни души.

Программа подошла к концу, и они устроились у старого кухонного стола, исписанного именами рабочих и детей, побывавших здесь за долгие годы. Эллин окинула столешницу взглядом и без труда отыскала имя Мэтти, начертанное самыми крупными буквами и обведенное рамкой с цветочком внизу. Мэтти ежегодно гостила у Шелби с тех пор, как ей исполнилось пять лет, а Эллин – четыре. Она неизменно приезжала одна, поскольку ее братьев тянуло в другие места, а тете Джули было отказано от дома, как и дяде Мелвину, – с того самого дня, когда они поженились. В молодости тетя Джули была певичкой в ночном клубе. Мать по секрету сообщила Эллин, что там она раздевалась перед мужчинами до пояса. Эллин впервые познакомилась с дядей и тетей, только когда поехала учиться в колледж. Отправляя Мэтти в Небраску, родители сажали ее на самолет в Нью-Йорке и поручали заботам стюардесс. Эллин от всей души завидовала свободе, которой пользовалась сестра. Она по-своему любила родителей, но, побывав однажды в гостях у дяди и тети, не переставала мечтать, чтобы в ее доме воцарились такое же веселье и непринужденность, как в доме Мэтти.

– Как поживает Мэтти? – спросила Нина, словно угадав мысли Эллин. – По-прежнему работает в кафе?

Эллин кивнула, отправляя в рот ложку.

– Угу, – отозвалась она и, прожевав, добавила: – На прошлой неделе у нее было прослушивание. Ей предлагают постоянное место певицы в клубе на бульваре Сансет.

Мать бросила взгляд на мужа. Лицо Фрэнка оставалось каменным.

– Очень мило, – произнесла она и, вновь повернувшись к Эллин, осведомилась: – Но ведь она, кажется, хотела стать актрисой?

– И сейчас хочет, – подтвердила Эллин. – Беда в том, что начинающие актрисы мало зарабатывают, а Мэтти должна платить за жилье. Кстати, чуть не забыла. Я привезла несколько снимков нашей квартиры в Вэлли-Виллидж. Покажу после ужина. – Нина кивнула, и Эллин продолжила: – Честно говоря, я подумываю обзавестись отдельным жильем. Если Мэтти станет певицей, я перееду на другую квартиру, но только после того, как увижу, что она способна содержать себя.

– Может быть, она пригласит другую компаньонку? – спросила Нина.

Эллин уже собиралась сказать, что Джин, приятель Мэтти, изнывает от желания поселиться вместе с ней, но решила не раздражать отца.

– Думаю, так она и сделает. Нужно лишь найти подходящего человека.

Некоторое время они ужинали молча. Потрескивание дров в камине и едва слышный шорох ветра за окном создавали ощущение уюта и покоя; казалось, окружающий мир стал чем-то очень далеким. Наконец Нина и Эллин разговорились вновь. Следуя давней привычке, они старательно избегали тем, которые могли расстроить или разгневать Фрэнка. Время от времени и он вставлял слово, обращаясь исключительно к жене. Он расспрашивал о помощниках, делился видами на урожай, сказал, что нужно прополоть сорняки, прежде чем начнется уборка. Эллин видела, как тяжело матери разрываться между двумя любимыми людьми, но вместе с тем она сознавала бессмысленность попыток привлечь к себе внимание отца. Он был слишком упрям, чтобы смягчиться, и в своем упрямстве зашел чересчур далеко, чтобы пойти на попятный.

– Ты приедешь на День благодарения? – поинтересовалась мать, когда они с Эллин убирали со стола остатки черничного пирога.

Эллин на минуту задумалась, потом кивнула:

– Постараюсь вырваться. – Вспомнив о Клее, она принялась гадать, как он собирается провести праздник. Может быть, с детьми? Эллин знала, что Клей нипочем не упустил бы такую возможность, но требовалось разрешение Нолы, которое он вряд ли получит. Согласится ли он приехать сюда, к ее родителям?

Мать стала мыть посуду, а Эллин, взяв с полки чистое полотенце, вытирала тарелки насухо. Невольно улыбаясь, она представляла себе сорокашестилетнего рок-музыканта с его замашками кинозвезды, в потертых джинсах и туфлях крокодиловой кожи за одним столом с Фрэнком и Ниной Шелби на ферме в штате Небраска. Эллин едва сдерживала смех. Она ничуть не удивилась бы, согласись Клей ездить с родителями в церковь по воскресеньям, помогать рабочим валить лес или ухаживать за соей. Он обожал время от времени сменить образ жизни, любил общаться с людьми, каких не встретишь в Лос-Анджелесе.

Но представить себе, как родители воспримут появление Клея, было невозможно. При одной мысли об этом Эллин с глубокой жалостью подумала, какое унижение испытал бы отец в компании Инголла, как тяжело ему было бы узнать, сколь важное место в сердце Эллин занимает человек, жизнь которого начисто отвергает те надежды, которые Фрэнк связывал с будущим своей дочери. Вероятно, со временем он мог бы привыкнуть к джинсам, «Оскарам» и гитарам, однако никогда не смирился бы с тем фактом, что Клей прежде был женат. Да, Клей расстался с супругой, но Фрэнку от этого не стало бы легче; наоборот, это только усугубило бы положение, поскольку в глазах отца Эллин развод выглядел одним из самых тяжких грехов.

В следующий раз Эллин встретилась с отцом и матерью лишь назавтра, поздним утром, когда родители, нарядившись в воскресные костюмы, собирались отправиться в церковь. Поскольку к их возвращению Эллин должна была уехать, прощаться следовало именно сейчас, до того как Фрэнк и Нина усядутся в пикап.

Расставание всегда оказывалось нелегким испытанием для Эллин. Ей было неприятно уезжать, не выяснив отношения с отцом, хотя последние два года она практически потеряла надежду. Нина полагала, что со временем все наладится, но прошло уже более семи лет, а дело не сдвинулось ни на шаг.

Эллин с матерью вышли из дома и двинулись к автомобилю. Холодный ветер поднимал с земли пыль и разносил по двору сухие листья, весело посвистывая в щелях старого тракторного гаража. Воздух был кристально чист, в голубом небе светило яркое солнце, а стручки фасоли набухли, готовые вот-вот лопнуть.

Фрэнк уже развернул машину и выбрался из салона. На его чуть побледневшем лице угадывались растерянность и нетерпение. Заметив его, Эллин удивилась. Как правило, отец старался избегать прощаний.

Мать с не меньшим изумлением вскинула брови. Она повернулась к Эллин и протянула ей руки.

– Позвони нам, когда приедешь в Нью-Йорк, – сказала она, обнимая дочь. – Мы хотим знать, что ты добралась благополучно.

– Да, конечно, – пообещала Эллин. – Берегите себя, мама. Не надрывайтесь на уборке. А я постараюсь приехать на День благодарения.

Отец громко откашлялся. Эллин и Нина повернулись к нему. Фрэнк смотрел мимо них в сторону дома, словно был здесь один.

– Скажи ей, пусть остается с Мэтти! – рявкнул он. – Ей нельзя жить одной.