Текст книги "Венера и воин"
Автор книги: Сьюзен Гастингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
– Меня удивляет только, что она так много внимания уделяет твоим волосам. Ну да, тобой она тоже может хвастаться, у жен других сенаторов нет такой рабыни.
Она бережно капнула масло на волосы Пилы и продолжала их расчесывать. Пока работала, старшая служанка постоянно оглядывалась, однако Ромелия все еще сидела на каменной скамье в судатионе. Там были и другие женщины, с которыми госпожа оживленно беседовала.
– Иди сюда, за колонну, – прошептала Друзилла. – Розового масла осталось еще много, я помассирую теперь твое тело, ложись на пол.
– Мы разгневаем Ромелию, – засомневалась Пила.
– Поторопись, ты сейчас поймешь, почему это нравится Ромелии.
Пила легла на теплые плиты пола и вытянулась на них. Друзилла капнула на нее масло и начала массировать ее тело.
– У тебя большая грудь, – заметила она с легким укором, пока натирала ее маслом.
– Что тут изменишь, – ответила Пила.
Друзилла рассмеялась:
– Это верно, ты выглядишь так, как будто выкормила двух детей. Ромелия и не думала кормить своих. Их передали кормилицам. Поэтому ее грудь осталась такой маленькой. Кроме того, она с детства носила повязку на груди.
– Для чего?
– Чтобы не дать ей вырасти. Красивой считается маленькая грудь.
– Тогда я некрасивая, – пробормотала Пила.
– Да нет же, ты очень красивая. У тебя такая светлая кожа. Я думаю, что Ромелия охотнее всего стянула бы с тебя кожу, чтобы надеть ее на себя.
Пила почувствовала, что поглаживающие руки Друзиллы возбуждают в ней странное чувство. Она закрыла глаза, чтобы отдаться этому ощущению. Кожу покалывало, в ее груди и в животе возникло напряжение. И тут ей показалось, что она видит перед собой пару темно-голубых глаз, которые смотрят на нее. Дыхание ее убыстрилось, потому что эти глаза не отворачивались. И тогда в ее воображении возникло словно выточенное из светлой бронзы лицо с правильными чертами. Темно-голубые глаза, казалось, ласкали ее тело, гладили его. Она похотливо вытянулась. Взгляд этих глаз казался магическим, он очаровывал и завораживал ее.
Внезапно она услышала, как тихо вскрикнула Друзилла. Рядом с ними стояла Ромелия. Она пнула Друзиллу ногой, затем поставила свою ногу на живот Пилы. Давление было болезненным, и Пила не могла подняться.
– Что вы тут обе делаете? – злобно прошипела она. – Ты должна была расчесать ей волосы. Волосы! И почему ты не удалила волосы с ее тела? Она до сих пор выглядит как дикарка. Это вызывает отвращение.
Она презрительно провела пальцами ног между бедрами Пилы. Волосы у нее на лобке были такими же светлыми, как и ее косы. Вероятно, ей следует продать рабыню в бордель, когда она отрежет у нее волосы. У нее красивое тело, за него Ромелия может получить хорошую цену. Без кос Пила не представляла для нее никакой ценности. Пока она ее только откармливает. Однако этому скоро наступит конец. Когда Валериус устроит следующие игры, она хочет надеть светлый парик.
Она прошла в последнюю комнату термбалинеум. В бассейне с теплой водой плескалось много женщин, тут были молодые, старые, стройные и полные, девственницы и жирные морщинистые матроны. Она медленно подошла к краю бассейна, волоча свое полотенце позади себя по плитам.
Даже здесь, где публику составляли одни женщины, она вела себя так, будто ей предстояло соблазнить целый легион. Затем она скользнула в бассейн и поплыла, быстро двигаясь в воде. Другие женщины охотно уступали ей место. Друзилла и Пила присели на корточки у края бассейна и стали ждать.
Ромелия с наслаждением плескалась в воде, будто отдыхая от утомившего ее любовного приключения. Друзилла молчала, раздумывая над тем, какую роль играет Пила в планах Ромелии. Ее ни в коем случае не оставят рабыней, сопровождающей госпожу в ванну, хотя Ромелия явно получила удовольствие от ее рук. Однако Друзилла знала, как быстро у Ромелии голубое небо может омрачиться облаками.
– Быстро все соберите. Я хочу домой.
Обе рабыни вскочили на ноги, мгновенно упаковали пустые керамические сосуды в корзину и проводили Ромелию в аподитериум. Перед баней их дожидались рабы с носилками.
По дороге домой Пила спросила:
– Друзилла, а что такое гладиатор?
Друзилла растерянно посмотрела на нее.
– Гладиатор? Боец с мечом.
– Воин?
– Нет, не воин.
– Но почему он борется с мечом? Это ведь делают только воины, солдаты.
– Да, конечно.
– Разве сейчас война? – настойчиво добиралась до истины Пила.
Друзилла рассмеялась.
– Гладиаторы борются не на войне. Они сражаются ради удовольствия.
– Ради удовольствия? А если они поранят друг друга или убьют?
– В этом и состоит их цель. Иначе для чего они нужны?
Пила замолчала, она снова подумала о темно-голубых глазах на светло-бронзовом лице и внезапно почувствовала себя очень странно.
Глава 4
Хлеб и зрелища
Об играх, организуемых Валериусом, было объявлено с большой помпой с форума задолго до их начала. Понтифик Максимус, верховный жрец Рима, назвал эти игры самым важным событием месяца. Герольды и барабанщики объявили новость даже перед лестницами курии, где собирался сенат. Народ ликовал и встречал сенатора приветственными криками, популярность его в Риме возросла. Игры должны были продолжаться пять дней. Намечались скачки на лошадях в цирке Максимуса, театрализованные выступления греческих поэтов в театре Помпея, процессии в храмах Капитолия и бои гладиаторов в цирке Фламиниуса.
Пока в городе велись приготовления, Ромелия загоняла всех домашних рабов. Для игр ей срочно был нужен новый гардероб, который она хотела выставить напоказ. Игры служили ей не только для развлечения, но и давали легальную возможность показать народу, плебеям или патрициям, роскошь своих нарядов и украшений. На вилле было полным-полно торговцев тканями, портных, обувных дел мастеров, всевозможных уличных продавцов, которые почуяли прибыль. Они уже с утра сидели перед воротами в надежде получить доступ в просторный двор виллы, при этом некоторые пытались подкупить сторожа у дверей.
Ромелии сшили одежду, которая ей не понравилась. Принесли новые ткани, сшили другие наряды. Она посылала Друзиллу шпионить к Флавии, чтобы узнать, какой гардероб та готовит к играм, и превзойти ее в роскоши.
Пила узнала Ромелию с ее худшей стороны, когда та была недовольна, сердита и нервничала. В такие моменты рабам в доме приходилось тяжело, она кричала на них, била их ногой, втыкала в них острые булавки или собственноручно избивала. Даже терпеливой Друзилле бросила в голову тяжелую серебряную миску так, что она упала и на несколько минут потеряла сознание.
Пила начала испытывать страх перед Ромелией. Взрывы гнева возникали у капризной госпожи, как гром среди ясного неба, когда она была недовольна какой-нибудь мелочью. Еще недавно для Пилы было бы немыслимым так покоряться капризам какой-то женщины. Но до ее сознания постепенно дошло, что у нее нет другого выбора, если она хочет остаться в живых.
К счастью для Пилы, сенатор имел уравновешенный характер, и он, должно быть, проявил нечто похожее на сочувствие, когда настоял, чтобы Пила перешла к нему в услужение.
Пока он лежал в саду в тени деревьев, Пила смешивала ему вино и подносила фрукты.
– Садись, – потребовал Валериус и указал на землю рядом.
Пила присела перед ложем.
– Мне нравится вести беседы, пока я отдыхаю, – сказал он. – Ромелия не может принимать в них участие, у нее в голове сейчас совсем другое. Многие из моих рабов образованны и умеют писать, читать греческие драмы или рассказывать смешные истории. Расскажи мне о себе. Каким письмом ты владеешь?
– Никаким, господин. Мы не знаем письма, в отличие от римлян. Есть знаки, которые называются рунами, но они служат для магических целей.
Валериус кивнул.
– Это очень интересно. Хотя вы и дикари, у вас, по меньшей мере, есть ваши боги. Есть ведь они у вас, не так ли?
– Да, у нас есть боги, которых мы почитаем. У нас нет храмов из камня, но есть священные места, где боги присутствуют. Наш верховный бог – Один. Он создал мир и людей. Он ездит на восьминогом жеребце Слейпнире и бросает копье. Тор – бог, машущий молотом, он насылает бури и гром, он очень сильный и могучий, крестьяне и любят, и боятся его, однако войны ведет и мечет молнии Циу.
– Ваши боги похожи на вас, – заметил наблюдательный Валериус. – Они отражают беспокойство германцев, непостоянство, жажду походов, быстро возникающий гнев, мрачный нрав, склонность к мистическим предсказаниям. Вы – другие, чем мы, римляне, вы не обладаете искусством жить, любить и радоваться прекрасным вещам. Но и можете предложить нечто прекрасное. Красивых девушек, как тебя, например. Как только мужчина может смотреть на тебя и не желать тебя?
Он рассмеялся.
Пила вздрогнула. После того как Друзилла прямо сказала ей, что Валериус наверняка пожелает ее, она с боязнью ждала момента, когда он овладеет ею. Однако Валериус не торопился. Беседы с Пилой, казалось, доставляли ему удовольствие. Раз за разом девушка доверяла ему все больше, хотя и держалась настороже. Ей было приятно поговорить с кем-либо о своих родных богах. У нее не было никого, с кем она могла бы обменяться своими мыслями и чувствами. Римляне ее все равно не поняли бы, слишком разными были их представления о жизни.
– Жаль, что вы, германцы, не почитаете ваших богов в храмах. Я бы выступил в сенате за то, чтобы для рабов-германцев построили храм, где они могли бы молиться своим богам.
Глаза у Пилы округлились.
– Ты сделал бы это, господин? – спросила она. В тот же момент она испугалась. Разве Друзилла не внушала ей, что ей нельзя задавать вопросов. Однако Валериус не нашел в этом ничего предосудительного.
– Да, я сделал бы это, и я не имею ничего против того, чтобы ты почитала своих богов. Ты им тоже приносишь жертвы животными? Или даже людьми?
– Нет, господин, это задача мудрых женщин, предсказательниц. Я лишь крестьянская дочь, но я молюсь богам, и иногда у меня бывает второе лицо.
– О, и твоего первого лица для меня вполне достаточно. У тебя очень красивые голубые глаза. Я думаю, что почти у всех твоих родичей голубые глаза. Связано ли это как-то с вашими богами?
– Я не знаю, господин. Я еще об этом не думала.
– Ну, тогда подумай. Меня радует твоя красота, неважно, кому ты за это должна быть благодарной. Налей мне еще вина.
Пила наклонилась, чтобы наполнить кубок Валериуса, он заглянул в вырез ее платья. Белые полные груди девушки восхитили его чувство эстета.
Он вытащил серебряную монетку из кожаного мешочка, всегда находившегося у него под одеждой, и бросил ее в вырез платья Пилы. К его радости, монетка застряла у нее между грудей.
– Это чудесная игра, прекрасная Пила, ты можешь оставить себе монету. Каждая монета, которая не упадет, может остаться у тебя.
Пила стыдливо наклонила голову.
– Благодарю, господин, – пробормотала она. Появилась Ромелия и нервно опустилась на второе ложе. Пила тут же отошла.
– У меня голова идет кругом, – пожаловалась она и схватила бокал с вином. – Рабы ленивы и глупы, и у меня все еще нет подходящего гардероба для празднеств, а игры уже совсем близко.
Она посмотрела вслед Пиле, которая исчезла за колоннами, рядами тянущимися к дому.
– Ах, да, сейчас мне в голову пришло еще кое-что. Я хочу позвать мастера по парикам.
Валериус, который знал страсть своей жены к роскоши, насторожился.
– Мастера по парикам? Зачем тебе понадобился парик?
– Я хочу надеть его на игры. Это новая мода, и у Флавии уже есть светлый парик.
– Светлый?
– Конечно, по какой другой причине, ты думаешь, мне нужна эта рабыня?
Валериус издал звук, похожий на хрюканье.
– Ты же не имеешь в виду Пилу?
– А кого же еще? Я отрежу ей волосы, и из них мне изготовят парик.
Валериус медленно поднялся со своего удобного ложа, на лбу у него появились гневные складки.
– Ты хочешь отрезать ей волосы? Я думал, тебе хотелось хвастаться этой рабыней. Я заплатил пятьдесят тысяч сестерциев за парик?
– Ты думаешь, я постоянно брала ее с собой в баню, потому что она такая красивая? Она должна была ухаживать за волосами до тех пор, пока я их у нее не отрежу.
– А потом?
Ромелия пожала плечами и сделала пренебрежительный жест рукой.
– Я продам ее. Вероятно, в бордель. Пусть солдаты утолят свою похоть с этой холодной мраморной колонной. Вероятно, они изобьют ее, достигнув пика наслаждения.
– Это ведь не серьезно, Ромелия?
Она удивленно посмотрела на своего мужа.
– Конечно, серьезно. Ты имеешь что-либо против?
– Еще бы! Пилу купил я, и она останется такой, какая она есть. Только осмелься поднять против нее руку и обрезать ей волосы. Клянусь, что я, Валериус Северус Аттикус, сенатор Римской республики, велю прогнать тебя голой по арене, если ты прикоснешься к волосам Пилы.
Ромелия хотела вспылить, но Валериус мановением руки велел ей замолчать.
– Замолчи, ты, позорище, я не забыл, как ты сделала меня посмешищем всего города на рынке для рабов, потому что тебе захотелось иметь эту рабыню. Никакая цена не казалась тебе высокой. Она меня восхитила, она – радующий меня луч света в этом доме, где я слышу одно брюзжание. Я требую, чтобы ты смотрела на нее как на то, чем она и является здесь, – как на красивую служанку для меня.
– Она моя рабыня! – начала браниться Ромелия.
– Была твоя, дорогая, была. С сегодняшнего дня она будет делать только то, что ей велю я, а ты можешь ее у меня только одолжить. А теперь извини, пожалуйста, у меня болит голова от твоих воплей.
Валериус поднялся и в гневе покинул сад. Снова Ромелии удалось испортить ему настроение. Он должен опередить ее.
– Пила! – крикнул он, и голос был слышен во всем доме.
Пила испуганно выбежала из кухни ему навстречу.
– Да, господин.
Он взглянул на нее и вздохнул.
– Пойдем, ты проводишь меня в город.
– Да, господин, – ответила она. Девушка не понимала его внезапного волнения, но не осмеливалась спросить. Она последовала за ним, когда он быстрыми шагами прошел к атриуму и позвал своих носильщиков. И побежала одна за его носилками. Теперь у нее, казалось, появилась возможность к побегу, никто не присматривал за ней. Валериус с мрачным выражением лица сидел в носилках. Его носильщики шагали в быстром темпе и тяжело дышали. Пиле, привыкшей к долгим пробежкам, было нетрудно не отставать от них. Голова ее была больше занята мыслями о Валериусе. Что он задумал?
Он велел носильщикам остановиться перед лавкой с тканями.
– Подойди! – приказал он Пиле. Потом кивнул владельцу лавки.
– Покажи мне зеленую ткань, только самого лучшего качества. Позови портного и вели сшить одежду для этой рабыни, длинную тунику с застежкой на плече, вот с этой. – Он бросил застежку на стол, раздался звон золота.
– Иди с ним, Пила, а я пока поищу для тебя красивый браслет. Ты не должна выглядеть нищей, когда будешь сидеть позади меня в ложе для почетных гостей. Ты будешь поднимать мне настроение.
– Да, господин. – Пила была слишком растерянна, мысли у нее путались. Неужели дело зашло так далеко? Не об этом ли моменте говорила Друзилла? Не готовится ли он обладать ею? Пила посмотрела на прекрасный дорогой браслет, который передал ей Валериус. Он смеялся, потому что девушка смутилась окончательно.
– Голову выше, Пила, я охотно посмотрю в твои голубые глаза, а теперь беги домой и будь по дороге внимательна. А я тем временем предамся другим удовольствиям.
Пила не заметила, как они прошли дальше и остановились перед большим домом. Это, без сомнения, был лупанарий, и руководила им женщина. Она вышла навстречу Валериусу, и ее улыбка показала Пиле, что она хорошо знает господина. Сенатор исчез в дверях дома, а Пила хотела отвернуться, чтобы побежать домой, когда из здания вышел мужчина. Он поднял голову и посмотрел Пиле в глаза.
– Один, помоги, – прошептала Пила. Это был тот встреченный ею на дороге всадник, гладиатор Клаудиус. Он оторопел, увидев ее, и остановился.
– Пила, – произнес он изумленно. – Ты ждешь своего господина?
Пила смотрела на него. Она знала, что это нехорошо, но она не могла отвести от него глаз.
– Нет, господин. Мой хозяин отпустил меня, чтобы я пошла домой.
– Позволь мне тебя проводить. Такую красивую девушку на улице поджидает много опасностей.
Клаудиус не мог вдосталь наглядеться на Пилу. Однако она была рабыней, а значит, собственностью другого. Тем не менее и рабам разрешалось ублажать свои естественные прихоти. Для него не было бы ничего более желанного и привлекательного, чем заключить это подобное свету создание в свои объятия. Но, во-первых, он вышел прямо из лупанария, где щедро пролил все свои соки, а во-вторых, в этой рабыне было что-то такое, что странно трогало его, не только ее красота, но и то, что она излучала нечто чужое для него, казавшееся ему очаровательным.
Он ощущал в ней робость, целомудрие, хрупкость. Он улыбнулся ей.
Пила по-своему истолковала его улыбку.
– Ты стыдишься меня, благородный Клаудиус. Я всего лишь рабыня и не стою того, чтобы знаменитый воин оберегал меня.
– Воин? – Клаудиус чуть не задохнулся. Он опустил глаза. – О, я охотно провожу тебя, у меня есть сейчас время.
Они пересекли парк. Между кустами и деревьями стояли каменные скамейки, маленькие павильоны приглашали к отдыху. В парке было всего несколько человек, которые вышли прогуляться. Рабы торопливо пробегали мимо, не удостаивая их даже взглядом. Клаудиус завел Пилу за маленький храм. В стене находилась экседра, маленькая ниша со скамьей.
– Садись рядом, Пила, – предложил он. Он накинул платок девушки на ее правую руку – там, где было выжжено клеймо ее господина. Теперь они выглядели совсем как обычная любовная парочка. Сердце у Пилы билось, как бешеное. Близость этого мужчины смущала и тревожила ее. Он поднимал в ней бурю чувств, которые она не могла объяснить.
– Я бы охотно дотронулся до твоих волос, – проговорил он тихо.
– Если тебе это доставит радость, – ответила она.
– Я никогда еще не видел таких длинных волос. У римских женщин тоже длинные волосы. У некоторых короткие. Это зависит от моды. Однако такие длинные…
Он нежно провел рукой вдоль ее кос. Пила начала дрожать.
– Я… я не знаю, чего ты хочешь от меня, благородный Клаудиус. Я думаю, я должна идти назад, в дом моего господина.
Клаудиус рассмеялся:
– Твой господин сейчас предается другим удовольствиям. Так быстро он не выберется из лупанария. Если он там, дела всегда идут очень весело. Он заказывает почти всех меретриц Клаудии Доминики. Вряд ли еще какой-нибудь другой гость бывает таким щедрым, как он. У тебя еще есть время.
– Ты тоже был в этом доме? – робко спросила Пила.
– Конечно, он не из дешевых, зато там предлагается все. Иногда я могу себе позволить посетить этот лупанарий.
– А здесь это делают все мужчины? – удивленно поинтересовалась Пила.
– Конечно. А что же им делать, если у них между ногами защекочет. Для этого такие дома и существуют. Ты задаешь странные вопросы.
– Извини, мне не полагается задавать вопросы.
– У тебя есть рот, чтобы говорить, и голова, чтобы думать, – возразил Клаудиус. – Есть много высокообразованных рабов.
– Мой господин тоже сказал мне это.
– А ты не только красива, но и умна.
Клаудиус приподнял кончиками пальцев ее подбородок, чтобы она посмотрела на него.
«Какие у него глаза, – подумала Пила. – Они голубые. Почему у него голубые глаза, ведь он же римлянин? Какой бог подарил ему голубые глаза?»
От прикосновения его рук ее щеки заалели. С восторгом Клаудиус смотрел в ее лицо.
– Тебя, должно быть, создала греческая богиня Эос из белизны облаков, голубизны неба, золота солнечных лучей и алой утренней зари.
От этих поэтических слов Пиле стало тепло и предательские мурашки побежали у нее по коже. Она поплотнее запахнулась в платок.
– Ты боишься меня? – спросил Клаудиус.
Пила покачала головой.
– Нет, только… таких красивых слов мне еще никто не говорил.
Подчиняясь внезапному порыву, она расплела одну из своих кос и старательно пригладила пряди.
– Дай мне свой нож, – попросила она Клаудиуса. Он с удивлением протянул ей короткий кинжал, висевший у него на поясе.
Быстрым ударом острого ножа она отсекла прядь волос. Затем вернула кинжал Клаудиусу и снова быстро заплела свою косу.
Из отрезанной пряди она сплела филигранный шнур, который украсила маленькими узелками через равные промежутки. Получилась цепочка, которую она повесила на шею Клаудиусу. Теперь был тронут гладиатор.
– Пусть боги защитят тебя, – прошептала Пила.
– Пила, я не знаю…
Он притянул ее к себе в поисках ее губ.
– Пожалуйста, не надо, я не разрешаю, хотя мое сердце странно взволновано.
Она опустила глаза.
– Мне пора уходить. Если мой господин прибудет домой раньше меня, я попаду в немилость.
– Я совсем не хочу, чтобы из-за меня у тебя возникли неприятности. Только вот, милая Пила, я хотел бы снова тебя увидеть.
– Это не в моей власти, Клаудиус. Это во власти богов.
Она поднялась.
Клаудиус притянул ее к себе и прижал свои губы к ее нежному лбу.
– Этому можно как-то помочь, – пробормотал он.
Цирк Фламиниуса походил на колдовской котел. Он находился к северу от Капитолия, в направлении Марсова поля, был меньше цирка Максимуса, но более приспособлен для боев гладиаторов. В предыдущие дни в цирке Максимуса проходили скачки на колесницах, во время которых Пила должна была постоянно сидеть позади Валериуса.
Да, он не требовал, чтобы она, подобно другим рабам, оставалась стоять часами, но позволил принести ей маленькую скамейку.
Рядом стоял стол с вином, фруктами, оливками и печеньем, которые она должна была подавать господину по его желанию. Как спонсору этих грандиозных игр, ему полагалась почетная ложа. Его семья занимала места несколькими рядами выше вместе со своими рабами и няньками.
Скрипя зубами, Ромелия вынуждена была признать себя побежденной и отказаться от планов показаться на играх в светлом парике. Вместо этого на ней была надета ценная стола с восточной вышивкой, а поверх нее – воздушная голубая палла, которые стоили целое состояние.
Рабы шептались о новой фаворитке Валериуса и проявляли особую осторожность в своих словах, обращенных к Пиле. Они вели себя с ней теперь более предупредительно, чем раньше. Никто не был уверен в том, не нашепчет ли эта светловолосая дикарка господину в ухо что-нибудь такое, что будет стоить другим, головы. Никто из рабов не подозревал, что Пила и не намеревалась использовать выгоды своего положения. Только Друзилла выглядела успокоенной, вблизи Валериуса Пила находилась в большей безопасности, чем под строгим надзором Ромелии.
Пила удивлялась безумной смелости возничих, подвергавших себя смертельному риску, когда они в колесницах, в которые были впряжены пары или четверки лошадей, на полной скорости мчались вдоль арены цирка, пытаясь с силой выбить друг друга из колесниц. Уже произошло несколько тяжелых несчастных случаев, но и ее, как и других зрителей, охватил восторг, и она ликующе приветствовала победителей.
На другой день все посетили театральное представление. Пила не поняла смысла грубых шуток греческой пьесы, хотя слова актеров были хорошо слышны даже в верхних рядах. Зато она забавлялась от души над напрасными попытками жирного дерзкого сказочного существа с копытами, лошадиным хвостом, рогами и громадным возбужденным фаллосом взобраться на нескольких женщин, которых называли менадами. Сатиры танцевали дикие танцы под музыку флейт, барабанов и фанфар. Однако менады были более ловкими, и жирные, трусливые, прожорливые сатиры допускали промах за промахом. На сцене выступали глупые крестьяне, высокомерные дамы, пьяницы, старики и даже в обличии людей боги. Они все попадали в смешные ситуации, а также высмеивали выдающихся современников, в том числе отпускали шуточки и в адрес самого сенатора Валериуса. Валериус живот надорвал от смеха, даже детей радовали грубые шутки. Вечер завершился веселым застольем вместе с семьей и некоторыми приглашенными гостями, которое сопровождалось музыкой.
Пила, как все рабыни и слуги дома, была на ногах с утра до вечера. На представления она надевала новую зеленую тунику и браслет, который купил ей Валериус. Ей принадлежала также и монета. Она носила ее в маленьком матерчатом мешочке под одеждой.
В последний день этих волнующих игр они сидели в цирке Фламиниуса. Чтобы полностью насладиться спектаклем, все собрались уже при первом выходе гладиаторов. Цирк был заполнен до отказа. Уже давно не было таких роскошных игр, какие устроил сенатор Валериус. Сначала Валериус, сопровождаемый борцами, проехал на колеснице круг почета. Народ ликующе приветствовал его, как будто он был императором. Он сам управлял колесницей и при этом выказывал большую сноровку. Гладиаторы, которые следовали за ним на других колесницах, были великолепно вооружены. Среди них Пила заметила Клаудиуса, в своем сверкающем снаряжении он походил на самого бога войны. Сердце Пилы взволнованно забилось, и ей показалось, что Клаудиус, пока ехал, искал глазами ее. Это был красочный парад, который заставил биться сердце каждого римлянина быстрее.
Популярность состоятельных патрициев среди народа измерялась роскошью устраиваемых ими игр.
Валериус спустился с колесницы и снова занял место в почетной ложе. Пила протянула ему бокал с охлажденным вином. Сенатор невозмутимо вздохнул, прислушиваясь к ликующим крикам зрителей. Он был доволен собой. Прежде всего он отвлек народ. Волны народного гнева, грозившие вызвать гражданскую войну, были, по крайней мере на время, успокоены. Плебеи, развращенные римским образом жизни, нуждались в занятии, которое отвлекало бы их от попыток расшатать государственный строй.
Сначала друг с другом боролись деревянным оружием молодые ученики гладиаторов. Валериуса это, казалось, совсем не интересовало, и он беспечно болтал с другим сенатором, которого пригласил в свою почетную ложу.
Около полудня на арену вышли первые гладиаторы. Сначала были разыграны показательные бои, и крови пролилось не так уж много. Зрители начали ворчать. Когда на арену вышли известные гладиаторы, зрители восторженно выкрикивали их имена, пока бойцы гордо представлялись им.
Знак начать борьбу острым оружием подали трубы, мрачно пропевшие сигнал на арене, затем зазвучали барабаны, рога, свирели и флейты. Одновременно в борьбу вступили несколько пар, мужчины были едва одеты и вооружены сетью, трезубцем и кинжалом. Они боролись против секуторов, гладиаторов в шлемах со щитами и мечами. В другой партии бойцы с кривыми мечами и маленькими круглыми щитами, в кожаных доспехах на руках и ногах выступали против бойцов с короткими мечами и большими прямоугольными щитами.
К ужасу Пилы, она должна была наблюдать за тем, как бойцы действительно убивали друг друга. До того как нанести поверженному последний удар, они ожидали знака зрителей. Если побежденный был храбр, он мог надеяться на милость зрителей, которые давали знак сохранить ему жизнь. Пугливых беснующиеся массы освистывали, и тем под вопли толпы наносились смертельные удары.
Пила запаниковала. Одним из бойцов на покрытом кровью песке арены должен был быть Клаудиус. Она с трудом выносила послеобеденную жару. Бессмысленная бойня на арене вызывала у нее глубокое отвращение. Германцы были дикими и безумно смелыми бойцами. Она могла понять, когда они рисковали жизнью на войне, если речь шла о защите их интересов. Но даже и в этих случаях часто лишь прямая угроза их жизни заставляла мужчин племени браться за оружие. Но то, что происходило внизу, на арене, не имело ничего общего с борьбой. Не было никакой необходимости ставить свою жизнь на карту и принимать увечье или смерть ради увеселения людей. Насколько Пила знала, большинство гладиаторов были рабами или пленниками, и у них не оставалось возможности получить когда-нибудь свободу. Разница в вооружении и состоянии здоровья большей части пленников часто не оставляла ни малейшего сомнения в исходе борьбы.
Когда боец был ранен, зрители вопили от восторга. Некоторые храбрые бойцы отмахивались от вмешательства зрителей и указывали кивком или жестом, что раны их незначительны, хотя они уже сильно кровоточили. Это вызывало участие у зрителей, и их симпатии принадлежали храбрецам. Однако медлительный, боязливый человек, казалось, оскорблял публику, и массы возмущенно орали, если гладиатор не хотел с готовностью умирать. Тогда трусливых гнали в бой плетьми и раскаленным железом.
Пила сидела на своей скамейке, закрывая лицо руками. Неужели это были люди, которым она начала доверять? Почему вообще люди могут радоваться, глядя на то, как убивают других? Да, они по-настоящему требовали и подзуживали, чтобы на арене люди убивали друг друга!
Был объявлен перерыв. Трупы унесли, мальчики убрали с арены песок, пропитанный кровью. Рабы-мавры насыпали свежий песок, пока победители состоявшихся поединков махали зрителям пальмовыми ветками.
– Теперь будет интересно, – обрадовался Валериус и потер руки. – Сейчас появятся гладиаторы из Капуи. Я их считаю самыми лучшими.
Прозвучали сигналы труб и объявили о начале последних боев, которых зрители ждали целый день. Победители предыдущих состязаний выступали против гладиаторов из школы Лентулуса.
– На этот раз не будет никакой пощады побежденным, – объяснил Валериус. – Один из двоих остается на арене.
Он обернулся к Пиле, которая, скорчившись, сидела на скамье.
– Что с тобой? Тебе не нравятся мои игры?
– Это ужасно, – выдохнула Пила.
– Разве храбрость ужасна? Вы, варвары, тоже храбро деретесь. Кроме того, есть еще одно, особенное, обстоятельство. Пятеро победителей этих боев дерутся против пятерых германцев. Вот это будет схватка!
У Пилы кровь застыла в жилах. Мало того что она должна была бояться за жизнь Клаудиуса, так еще ее земляков тоже заставили заниматься этой извращенной игрой. Когда маршем вышли элитные гладиаторы из школы в Капуе, она узнала среди них Клаудиуса. Все они уже сняли парадную форму. На них были только кожаные фартуки с широкими поясами и кожаные цепи на кистях рук. Бои вела только одна пара, гладиаторы из Капуи дрались с победителями предыдущих игр. Противником Клаудиуса оказался гладиатор, который был уже ослаблен в предыдущем бою, на плече у него зияла кровавая рана. Пила в отчаянии заломила руки. Даже раненый, этот гладиатор был безумно храбр и мог оказаться очень опасным и очень коварным противником Клаудиуса.
Бой закончился быстро. Клаудиус все время теснил своего лишенного сил противника.
– Посмотри, Клаудиус дерется левой рукой. – Валериус вскочил со своего места.
Два удара мечом, и противник Клаудиуса упал на песок. Клаудиус, не спросив приговора у зрителей, хладнокровно нанес смертельный удар. После этого он гневно швырнул меч на песок.
– Это не противник для меня! – крикнул он. – Ты хочешь меня обидеть, Валериус?
