Текст книги "Венера и воин"

Автор книги: Сьюзен Гастингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Но, господин, я ведь только твоя рабыня, – Пила внезапно почувствовала, как краска бросилась ей в лицо.

– Ну и что? Никто этого не заметит, потому что скульптура будет обнаженной, как греческие изображения богинь. Ты прекрасна, только одно это берется в расчет.

– Я благодарю тебя за честь, господин, – пробормотала явно смущенная Пила.

Валериус улыбнулся.

– Ты радуешь мое эстетическое чувство, ты окупила свою стоимость, а теперь иди и ложись спать, чтобы к утру ты была отдохнувшей.

Пила легла рядом с Друзиллой на матрас.

– Какие планы у господина в отношении тебя? – Друзилле очень хотелось знать это. – Ты должна снова быть в его распоряжении?

– Я не была в его распоряжении, Друзилла. Ни сейчас и до этого тоже нет. Я полагаю, он не желает меня, по крайней мере, я нужна ему не для этого.

– Нет. – Друзилла не могла этого сообразить. – Разве Валериус слепой?

– Совсем наоборот, он хочет иметь меня в виде мраморной статуи, может быть, потому, что меня зовут Пила.

Друзилла натянула на плечи шерстяное одеяло.

– Обезумел, – пробормотала она, засыпая. – Эта германка заставляет мужчин терять разум.

На следующее утро Ромелия рано разбудила рабов. После короткого завтрака все должно было снова быть упаковано и распределено по повозкам и навьюченным животным. Все делалось без сучка, без задоринки, все явно привыкли к своей работе, и все шло как по маслу. Только Пиле не находилось дела, и Друзилла посылала ее то туда, то сюда, занимая поручениями, чтобы Ромелия не обратила на нее внимания. Если рабы хлопотали, как муравьи, у хозяйки нареканий не было.

И они продолжили свое путешествие. Виа Аппиа прямым шнуром уходила вдаль. Все, что мешало дороге, было убрано в сторону. Римляне, казалось, не знали обходных путей. Никаких отклонений, никаких изгибов. Дорога должна была быть прямой.

В последующие несколько дней путешественникам встречалось много людей, двигавшихся по Виа Аппиа, ничего особенного не происходило, и Пила снова погрузилась в раздумья. Она думала о том вечере и словах Валериуса. Ей было сложно следовать за ходом его мыслей. Валериусу она доверяла, тем не менее постоянно была настороже, хотя до сих пор он всегда выполнял то, что обещал. Пилу успокаивало, что хозяин больше не проявлял к ней физического интереса. Он хотел смотреть на девушку, радоваться ее красоте, ничего больше. Пила не находила в этом ничего предосудительного. Воспоминание о том, что он хотел видеть изваянным из мрамора ее тело, даже развеселило ее.

Ромелии она, напротив, должна была остерегаться. Даже дружелюбие с ее стороны нужно было встречать с опаской.

Она была капризна и непредсказуема, ее не останавливало то, что она сделает другого несчастным, если только это принесет ей выгоду. То, что она могла проявлять бессердечие также и к людям своего круга, Пила уже видела, когда Ромелия бесцеремонно выставила свою соседку Флавию за ворота. Потом ею владели другие мысли. Она подумала о Клаудиусе и почувствовала странную вяжущую боль в груди. С момента пиршества она его больше не видела, и отъезд из Рима дался ей тяжело. Хотя ей это и не подобало, она бы с удовольствием побеседовала с ним, охотно посидела бы рядом, как тогда, в парке, на маленькой каменной скамье позади храма. Она чувствовала, что он не суровый и безжалостный воин и что его грубая оболочка – лишь результат воспитания в школе Лентулуса. Под этой оболочкой билось живое сердце, способное понять, что в жизни есть нечто другое, более стоящее, чем ценой своей жизни вызывать ликование толпы на арене.

Однако она не знала, увидит ли когда-нибудь Клаудиуса снова. Рим остался далеко позади. Никогда снова она не ступит ногой в амфитеатр. Бессмысленная бойня была ей глубоко противна, но еще более ужасным она находила наслаждение римлян подобной жестокостью. Может быть, Клаудиуса уже нет в живых, если ему встретился более опасный противник.

Друзилла дышала хрипло, как усталая лошадь. Долгое путешествие пешком измучило ее. И никто о ней не беспокоился. К рабам никогда не проявляли внимания, и Друзилла не была фавориткой, как Пила, которой все-таки позволялись маленькие вольности.

– Обопрись на меня, – предложила ей Пила и поддержала Друзиллу. Та бросила тоскливый взгляд на гостиницы, стоявшие вдоль дороги. По дороге встречалось много домов, и хозяева расхваливали свои услуги, не закрывая рта.

– Ромелия говорит, что гостиницы опасны, – заметила Пила.

– Это верно, всегда поговаривают о том, что путешественников грабят, но я полагаю, что только богатых.

– А почему над входом некоторых гостиниц висит каменный фаллос? В Риме я тоже видела подобное, однако это были не лупанарии.

– О, с ними здесь нет ничего общего. Знаешь ли, это просто знак, обеспечивающий плодородие почвы, рождение детей, благосостояние. Это только потому, что из фаллоса выходит семя, а плодородие жизненно необходимо. Подумай только, если бы не были плодородны поля, плодовиты свиньи и куры, то это означало бы для нас верную смерть. А если бы женщины не были плодовиты, то человечество вымерло бы. Кому вы, германцы, молитесь в подобных случаях?

– Нертус. Это богиня земли, мы приносим ей жертвы. И она велит зерну на полях расти.

– Женщина? В Риме тоже такая есть. Эта богиня пришла из Египта. Ее зовут Исида. В Помпеях есть ее маленький храм, который сначала посещали только египетские рабы. Но теперь туда ходят и многие римлянки. Такое не повредит.

– Мы молимся не только Нертус. Последние колосья жертвуем Одину, а Фрей и Тор требуют свою дань в конце зимы. Большей частью это жертвы животными, молоком и сыром. Только в последние годы боги не слышали нас.

– Может быть, ваши боги не очень сильны, или вы их разгневали? С неземными силами нельзя портить отношения. Посмотри, повсюду у нас храмы, где можно помолиться, и много богов чужеземных, они прибыли из покоренных стран. Они все обогащают нас, потому что приносят с собой свою божественную силу.

– О, да, богов много, я это видела. Однако я не умею им молиться, даже не знаю, как с ними обращаться.

– Может быть, тебе стоит помолиться Исиде? Она, кажется, похожа на твою богиню земли.

– Да, может быть, но что она мне принесет? Плодородие? – Пила громко рассмеялась. Ей нужна была богиня, которая даст ей крылья. Тогда можно было бы подняться в небо и улететь отсюда. Однако такой богини не было.

Тем временем они были в пути уже шесть дней. Валериус со дня на день становился все более недовольным. Эта поездка уже давным-давно могла бы завершиться. Он тосковал по отдыху. Только его сыновья находили это путешествие настоящим приключением и, сопровождаемые своим отцом и несколькими рабами, оживляли медленный марш экскурсиями по окрестностям.

Ромелия ничего не имела против медленного передвижения – у нее было много возможностей показать себя многочисленным проезжавшим как благородную даму. На Виа Аппиа хватало богатых образованных путешественников, выказывавших ей почтение.

– Последнюю ночь нашего путешествия нам следует переночевать в гостинице, – сказал Валериус.

– Ни в коем случае, – возразила Ромелия, – в такие лачуги я не войду.

– Будь разумной, мы больше не в провинции, дорогая. Квинтилиус сообщил мне о нескольких восстаниях осков.

– Наступит время, когда мы сделаем эту область римской провинцией. Зачем нам вымаливать у осков каждый кусочек земли? Для чего в Риме сидит сенат?

Валериус сердито замолчал. Нехорошо было уже то, что Ромелия постоянно настаивала на своем в хозяйственных делах, но вмешиваться в политику ей и вовсе не подобало.

Валериус не имел ничего против образованных женщин. Он гордился тем, что Ромелия умна и начитанна и умеет обращаться с цифрами. Это было важно для ведения огромного хозяйства в имении. Но ее самоуправство и не знающий удержу язык пятнали его репутацию.

– Мы расположимся в «Слоне», это хорошая гостиница, чистая и приличная. Одну ночь ты вполне выдержишь. Если бы ты не настояла на носилках, то мы бы поехали в экипаже, и тогда у нас было бы на три ночевки меньше.

Он выразился достаточно ясно, и теперь настала очередь Ромелии рассерженно замолчать.

Вечером они добрались до гостиницы «У красного слона», она располагалась в половине дня путь от Капуи. Нельзя было не заметить большую вывеску с красным слоном, висевшую над дверьми. Когда хозяин увидел, что роскошная процессия останавливается перед его гостиницей, он выбежал на улицу и кинулся с глубокими поклонами к Валериусу.

– Добро пожаловать, высокий господин, вступи в мое скромное жилище, которое, однако, сможет предложить тебе все, что придется по нраву твоему благородному вкусу. У нас есть хорошая еда, чистые комнаты, свежая вода, вино от самого бога Вулкана и, конечно же, девушки, египтянки и сирийки, и мальчики из Греции. Я могу выполнить любое твое желание, благородный господин.

Валериус движением руки заставил его замолчать.

– Постель для меня, моей жены и моих детей. Багаж также должен быть в доме. Все остальные останутся на улице.

– Как тебе будет угодно, высокий господин, – раболепно поклонился хозяин, и его жена заторопилась на кухню, чтобы приготовить кушанья.

Рабы позаботились о лошадях, а Валериус вместе с семьей зашел в гостиницу. Ромелия наблюдала за тем, как укладывают багаж. Друзилла проверила состояние спальни, предназначавшейся Ромелии.

– Именем Юпитера, она не подходит такой благородной даме, как супруга сенатора, – заворчала она. – Комната маленькая и совсем голая, в ней лишь кровать.

Хозяин с сожалением пожал плечами.

– Она ведь будет в ней только спать, ночью глаза закрыты, поэтому безразлично, как выглядят стены. Однако посмотри, постель мягкая и чистая.

Друзилла скривила губы. Ромелия взбесится. Она бы предпочла переночевать в палатке. И действительно, глаза у Ромелии зло сверкнули, когда она увидела кровать.

– Убрать ее отсюда, – приказала госпожа. – Рабы пусть принесут мою походную кровать. Она гораздо удобнее этого топчана, и я буду уверена, что в ней нет пи блох, ни тараканов.

Она вышла, чтобы вместе с семьей поужинать в гостинице. Она кивнула Пиле, чтобы та прислуживала, а Друзилла должна была оборудовать комнату на ночь.

Хозяйка выложила все, что только было на кухне, на длинный стол. Гости должны были сидеть на стульях с плетеными сиденьями, что Ромелия нашла страшно неудобным, однако она была поражена тем, что может предложить кухня в маленькой гостинице. Перед ней возвышались жареные колбасы, тушеная свинина, жаркое из телятины, улитки, птица, различные овощи, рыба, сирийские сливы, яблоки с Крита и красное, как рубин, вино в высоком кувшине. Для рабов подали соленую рыбу, свинину, пельмени, белый хлеб и оливковое масло. Они тоже получили вино, смешанное с водой. Так велел Валериус.

Хозяин велел играть музыкантам, и они приятно развлекли гостей во время обеда. Настроение у Валериуса заметно улучшилось. Он довольно откинулся на своем стуле и погладил себя по животу.

– Насытившийся становится довольным, а довольный – ленивым. – Он рассмеялся и зевнул, затем поднялся. Он кивнул нянькам, чтобы они позаботились о его сыновьях и дочерях – от усталости уже слипались глаза, но мальчики все равно сопротивлялись.

– Отец, я хочу и эту ночь спать на улице, – воскликнул Титус.

– Сегодня нет, герой, – проворчал Валериус. – Сегодня ночью мы все останемся под этой крышей, а следующей ночью мы будем уже в нашем поместье, там у тебя снова начнутся приключения, я обещаю тебе катание на лодке по морскому заливу и ловлю рыбы.

Он похлопал своего младшего сына по плечу и гордо посмотрел ему вслед, пока тот по лестнице поднимался в свою комнату.

На улице послышался шум. Ромелия сердито сдвинула брови.

– Не беспокойтесь, благородная госпожа, – успокоил ее хозяин. – Это лишь гладиаторы. Они раскинулись лагерем в оливковой роще. Они возвращаются назад в Капую.

– Имеются в виду те, которые из них остались в живых, – пошутила она и снова протянула руку к богато накрытому столу.

У Пилы, которая стояла у стены, чтобы прислуживать при надобности госпоже, замерло дыхание. Если гладиаторы возвращаются в Капую, то с ними должен быть и Клаудиус.

Девушка искала возможность покинуть гостиницу. Под предлогом, что ей нужно в уборную, она выскользнула из дома.

Смеркалось, и гладиаторы уже разбили свой немудреный лагерь. Хозяин вынес им еду, и они сидели вокруг костра, разговаривали и ели. Пила подняла маленький камешек и, прицелившись, бросила его в Клаудиуса. Он невольно поднял глаза. Когда он увидел Пилу, та жестом дала ему понять, чтобы он действовал незаметно, и он понимающе кивнул. Медленно поднявшись, будто собирается прилечь после обеда, он сказал несколько слов Лентулусу и удалился.

Под старым развесистым деревом они упали в объятия друг друга.

– Пила, это чудо, что ты здесь. Я думал, что никогда больше тебя не увижу.

– Я тоже не надеялась на это. Валериус едет в Помпеи, там у него летняя резиденция. Мы в дороге уже пять дней и продвигаемся медленно, потому что Ромелия тащит с собой все хозяйство.

– А мы скачем назад, в Капую, следующие бои будут в Помпеях. Может быть, Валериус посетит их и я смогу снова тебя увидеть.

Пила опустила глаза. Мысль об играх заставила ее содрогнуться от ужаса. Нет, никогда снова она не посетит игры, даже если Валериус велит выпороть ее плетью.

– Мы не увидимся снова, Клаудиус.

Он растерянно посмотрел на нее.

– Ты меня не терпишь? Я тебе совсем не нравлюсь?

Пила взяла его руку и погладила ее. Руки у него были сильные.

– Да нет же, ты мне нравишься. Нет, причина в другом, я не желаю твоего тела или твоей красоты, я желаю того, о чем не знаю точно, есть ли оно у тебя.

– О, если ты имеешь в виду деньги, то они у меня есть. К сожалению, не так много, чтобы выкупить тебя…

– Нет, нет, я не это имею в виду. Я вижу, ты меня не понимаешь. Для меня это уже ответ. Я должна снова вернуться в дом, иначе мое долгое отсутствие бросится в глаза.

Клаудиус крепко держал ее.

– Не уходи, Пила, время нашего расставания еще не настало, я чувствую это.

– Так не получится, Клаудиус. Я должна спать перед комнатой Ромелии.

– Тогда приходи ночью, когда все спят. Выскользни в полночь, мы встретимся у этого старого дерева.

Он притянул ее к себе и нашел ее губы. На этот раз Пила позволила ему поцеловать себя. Как будто горячее вино разлилось по ее телу. Однако это было опасно, слишком опасно.

– Я попытаюсь, – ответила девушка уклончиво.

Он разжал объятия, и Пила заторопилась в гостиницу, пред око хозяйки.

Задумчиво Клаудиус посмотрел ей вслед – любимая говорила загадками. Ее оракулы были темными и таинственными, как леса ее германской родины. Она была красивой, эта светловолосая девушка, от одного ее вида у него кружилась голова, но было и нечто другое, привлекавшее Клаудиуса, чему он не находил названия, чего не испытывал никогда раньше. Женщины лежали у его ног, он мог завоевать любую, какую хотел. Но так же быстро терял интерес к ним. Среди них были красивые девушки, достойные того, чтобы провести с ними более, чем одну ночь. Однако ни одной не удалось затронуть его сердце.

Клаудиус замер. Его сердце! Конечно, в этом смысл ее странных слов. Другие женщины хотели его прекрасное жесткое тело гладиатора, мускулистое, испытанное в боях, его не знавшие усталости чресла, его мужественность. Пиле нужны его сердце, его душа, его чувства! Клаудиус подавленно прислонился к корявому стволу старого дерева. Странная слабость охватила его ноги, вот то, о чем предупреждали мудрые поэты и мыслители, вот то, о чем Лентулус говорил, что это страшнее смерти. Любовь!..

Едва волоча ноги и опустив плечи, Клаудиус вернулся к костру и присел несколько в стороне. Задумчиво он ковырялся палкой в земле, начертал слово «Пила».

– Эй, Клаудиус, ты случайно не заболел? Ты выглядишь совсем плохо, – забеспокоился Лентулус.

– Нет, ничего, – ответил Клаудиус. – Наверное, устал за последние дни.

Лентулус ухмыльнулся. Он с удовольствием подумал о празднествах у Валериуса, которыми насладился в полную меру. Не часто бывало, чтобы гладиаторы, даже если они были и знамениты, приглашались на подобные празднества, особенно если их устраивал сенатор.

– Снова такого долго не повторится, – сказал Лентулус с легким огорчением.

Клаудиус приготовил себе постель и улегся на нее. Спать он, однако, не мог, совсем наоборот, сна у него не было ни в одном глазу: он чувствовал, что нечто в его жизни изменилось, причем кардинально. Он не знал только, хорошо ли это.

Пила подождала, пока все заснули. Она приготовила себе постель вместе с Друзиллой перед комнатой госпожи. Гостиница была маленькой и не очень комфортабельной, но зато чистой. Так как Валериус настоял на том, чтобы весь багаж расположили под крышей, стало совсем тесно. Рабы должны были спать на улице. Впервые Пила пожелала спать с другими рабами, хотя под открытым небом ночевать было не так удобно. Однако Ромелия приказала им спать на двух матрасах перед своей комнатой.

Друзилла сразу же испуганно пробудилась, как только Пила поднялась.

– Что случилось? – прошептала она.

– Ничего, мне нужно в уборную.

– Снова так быстро?

– Гм, думаю, что оливковое масло было слишком прогорклым.

– Я этого не заметила.

– Спи. У меня болит живот…

У Пилы действительно болел живот, когда она тихо скользила в темноте. Он болел от страха и давящего чувства, что это, возможно, ее последняя встреча с Клаудиусом.

Она осторожно продвигалась вперед, пока добралась до старого дерева. Прижавшись к стволу так, чтобы даже случайный взгляд не смог обнаружить ее в темноте, она стала ждать, затаив дыхание.

Внезапно чья-то рука схватила ее, и она испуганно вздрогнула.

– Тсс!

Клаудиус притянул ее к себе.

– О, Клаудиус, нам нельзя делать то, что мы сейчас делаем. Я боюсь, что если Ромелия узнает об этом, то пощады мне не будет.

– Она ничего не заметит. Я хотел бы еще раз сжать тебя в своих объятиях и еще раз поцеловать твои губы. О, Пила, я тосковал по тебе.

Она осторожно выскользнула из его объятий.

– Ты можешь иметь столько девушек, сколько захочешь, и даже богатые патрицианки дарят тебе свою милость. Почему ты подвергаешь себя опасности из-за рабыни?

– Ты еще спрашиваешь? Пила, я думал о твоих словах. Сначала я их и в самом деле не понял.

Он опустил глаза, жаль, что этого Пила все равно не могла увидеть в темноте.

– Ты потребовала от меня того, чего не требовала от меня еще ни одна женщина. Я… я должен был сначала переварить эту мысль. Для меня ново выказывать свои чувства.

– Ты уже выказал свои чувства. Вспомни празднество, когда для тебя было бы легче легкого овладеть мной. Так наверняка поступил бы Валериус, но ты этого не сделал. Ты даже подверг себя опасности, обратившись к нему с вызовом. Почему ты это сделал?

– Я сам не знаю. Я… я, ах, Пила, у меня в голове все смешалось.

– Неужели это действительно так плохо – выражать свои чувства?

– Для меня – да. Мне нельзя иметь никаких чувств. С тех пор, как я помню себя, мне внушали, что я должен быть суровым и мужественным, безжалостным и презирающим смерть. И боги видят, я такой и есть, иначе я не был бы одним из лучших гладиаторов в Риме.

– Да, ты такой и есть. А все же ты уже отклонился в сторону, пощадил меня, не стал принуждать меня спать с тобой. Почему?

– Я хотел бы, если бы ты сама была согласна. Ты должна сделать это добровольно, – ответил он.

– Добровольно это делают, если любят. Все остальное – ложь.

– Ты меня любишь?

Пила не ответила. Она не знала, ей самой было не ясно, что она испытывает к Клаудиусу. Когда он находился вдали, она с нежностью и заботой вспоминала о нем, когда он был близко, она боялась совершить какую-либо глупость. Ей хотелось броситься в его объятия и забыть весь мир вокруг себя. Но какой-то внутренний голос предостерегал ее и велел избегать его, быть от него как можно дальше. Какое будущее могло быть у их любви?

– Итак, нет. – Голос Клаудиуса был полон горечи.

Пила схватила его за руки. Прикосновение заставило ее пошатнуться, так что Клаудиус должен был ее поддержать.

– Я думаю, любви требуется время, чтобы созреть. Она не приходит за одну ночь.

– Лентулус говорит, что любовь хуже чумы, она смущает дух, заставляет сердце биться, и мы из-за нее совершаем такое, чего в здравом уме никогда не сделали бы.

Пила подумала о своем заклинании во время его поединка на арене. Никогда в жизни она не попросила бы помощи богов и духов для римлянина, особенно против своего соотечественника. Тем не менее она это сделала.

– Лентулус прав. Я тоже совершила такую глупость.

– Пила! – Он взволнованно положил ее руки себе на грудь. – Пила, это значит, что ты меня…

– Это значит только, что я совершила глупость. Я полагаю, что будет лучше для нас обоих, если мы сейчас расстанемся.

– Нет, Пила, нет! Тсс, кто-то идет.

Он заключил Пилу в объятия и прижал к стволу дерева. Своим телом он защищал ее от всех любопытных взглядов. Кто-то, сонно сопя, прошел мимо них к уборной. Внезапно он почувствовал гордость и счастье, представил себе, что защищает Пилу от бед в этом мире, что он ее крепость, ее страж, обеспечивает ей безопасность. Он хотел быть для нее тем, кем является муж для своей жены. Его дыхание коснулось ее волос, и он прижал свое лицо к ним. Проклятая судьба, почему она так безжалостна! Она никогда не сможет стать его женой, она рабыня, а он жалкий гладиатор, подобный рабу. Клаудиус почувствовал, как руки Пилы скользнули по его бедрам. Он ощутил ее несравненно гибкое тело, с мягкими формами – такими нежными, как все ее существо. Он тихо застонал.

– Я хотел бы никогда не отпускать тебя снова, – выдохнул он.

– Я тоже не хотела бы расставаться с тобой, но я не вижу будущего для нашей любви.

– Но мы живем здесь и сейчас. Важно, что мы любим друг друга.

Клаудиус крепче прижал девушку к себе.

– Если бы только это, но плохие знаки бросают тень на нашу любовь.

– Откуда ты знаешь? Разве ты можешь видеть будущее?

– О нет, и я даже не знаю, хорошо ли это – предвидеть будущее. Некоторые мудрые женщины из моего народа умеют это, но для этого им требуются жертвы. Нет, Клаудиус, я видела кое-что, и я думаю, что это может повредить тебе. Ромелия вызывала к себе Лентулуса.

– Лентулуса! Он об этом не сказал мне ни словечка. Пила кивнула.

– А зачем? Поэтому-то я и думаю, что Ромелия замыслила что-то плохое против тебя. Я только не знаю, что именно. Она уговаривала Лентулуса, казалось, он не был согласен с тем, чего Ромелия хотела или требовала. Потом она дала ему денег, много денег. Он внезапно кивнул, взял деньги и быстро покинул виллу.

Клаудиус задумался.

– Это и в самом деле странно. Прежде всего то, что Лентулус не сказал мне ни словечка. Если бы дело шло о каком-то заказе, то он бы давно меня посвятил во все подробности. Однако что же Ромелия может иметь против меня? Я ее едва знаю.

– Я тоже этого не могу понять, но я знаю Ромелию, она безжалостна и жестока. Пожалуйста, Клаудиус, поберегись.

Он нашел ее губы.

– Ты боишься за меня?

– Да, – прошептала она, – никто не сможет тебе помочь, она ведь жена Валериуса.

Потом она закрыла глаза и отдалась его поцелуям, в которых было столько страсти и нежности, что девушка готова была расплакаться.

Клаудиус обнимал Пилу и с удивлением заметил, что руки у него дрожат.