Текст книги "Роза пустыни"
Автор книги: Сюзанна Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Глава 15
Он глупец.
Идиот. Болван. Кретин. Тупица.
Он – безмозглый осел.
Не было конца оскорбительным словам, которыми в течение нескольких часов называл себя Джонатан Уик. Как пойманный лев, он метался по каюте, как по клетке.
– Ты настоящий дурак, Уик, черт тебя побери! – в бессильной злобе клял он себя. – Ты вел себя с ней совершенно неправильно!
Теперь он это ясно понимал.
Элизабет родилась в аристократической семье. Она росла и воспитывалась вдали от мира. Ее жизнь была наполнена музыкой, книгами, цветами. Это была спокойная жизнь.
А он вломился в ее жизнь и ранил все ее нежные чувства. Вот в чем его вина. Он обошелся с нею, словно она была одной из простых женщин племени пустыни или еще хуже – какой-нибудь шлюхой из его молодости. Но ведь она совсем не такая!
Он допустил серьезную тактическую ошибку. И не одну.
Он не дал ей времени освоиться с мыслью даже о помолвке, не говоря уже о замужестве.
Ему не следовало бы называть ее глупым цыпленком и повторять, что она – ребенок и не может понять всех сложностей, которые возникают в отношениях между мужчинами и женщинами.
И что хуже всего, он забыл о красивых словах. Девушки любят слушать красивые слова. Им нравится, чтобы за ними ухаживали. Нравится получать посвященные им стихи, подарки и небольшие букеты.
Вот ведь догадался же он положить розу на ее подушку. Потом Элизабет прямо-таки искала возможность, чтобы одарить его чудесной улыбкой. Ему самому следовало бы усвоить этот урок – с алой розой.
А теперь он снова оказался на той позиции, откуда начал. Если его не отбросило еще дальше.
Теперь ему придется играть роль галантного джентльмена, влюбленного, раскаивающегося болвана, всерьез добиваться ее расположения, даже ухаживать за ней.
Джек сознавал: ухаживать за Элизабет будет нелегко. Ему оставалось только надеяться на то, что у него хватит выдержки и терпения, поскольку она наверняка заставит его помучиться.
Лорд открыл бар и обнаружил, что он пуст. Все шло не так, когда рядом с ним не было внимательного Карима, старавшегося предупредить все его желания. Он привел себя в порядок и направился в салон.
В ранний утренний час в салоне никого не было. Большинство пассажиров либо еще не встали, либо завтракали у себя в каютах.
– Бренди, любезный! – приказал он одному из официантов. – Бутылку и большую рюмку.
И то, и другое возникло перед ним мгновенно – словно по мановению волшебной палочки. Джек налил себе полную рюмку и сделал хороший глоток.
Джек не умел общаться с аристократками, не получалось у него быть обходительным, и он это понимал. О, с простыми женщинами он обращаться умел – умел прекрасно. Но эти леди!..
Леди живут совсем по другим законам. У них совсем иные понятия о жизни.
Его чудесная матушка, да почиет она в мире, была настоящей леди. Когда-то говорили, что на севере Англии не найдется большей леди, нежели герцогиня Доран.
И все ее обожали.
Отец души не чаял в своей возлюбленной Кларе. Он боготворил землю, по которой ступали ее ножки. Чего бы ни пожелала его Клара, все исполнялось.
Клара желала детей.
Они родили подряд двух сыновей. Лоренс появился на свет ровно через девять месяцев после их свадьбы, а спустя два года родился Джонатан. К несчастью, слабое здоровье герцогини помешало ей иметь других детей. Это было для нее причиной глубокой печали.
– Или, может быть, я был главной причиной твоей печали, мама? – пробормотал Джек, осушил рюмку и сразу же наполнил ее снова.
Его мать была глубоко в нем разочарована. Джеку это было хорошо известно, лучше, чем кому бы то ни было. И все-таки она не считала его паршивой овцой и выродком. Все его необдуманные выходки и эгоистические поступки, все его глупые шалости и даже его изгнание из Кембриджа мать ни разу не осудила. Он видел от нее только любовь и поддержку.
Господи, как же ему ее не хватает! Ее нет уже шесть долгих лет. Джек сделал еще глоток бренди. Если уж говорить точно, то именно сегодня исполнилось шесть лет, как она умерла. Конечно, он узнал об этом только много месяцев спустя, поскольку, когда она лежала на смертном одре и звала его, он был на другом конце света.
Отец и старший брат винили в ее смерти именно его, Джека, Все его винили. Никто об этом и словом не обмолвился, но Джек это знал. Они так никогда его и не простили.
Черный Джек осушил рюмку и уставился на бутылку с темно-янтарным бренди. Он не мог бы сказать, сколько времени так просидел. Его печальные раздумья нарушил голос Андре Полонски:
– Решили пропустить рюмочку перед ленчем?
Было всего девять утра, и они оба прекрасно это знали.
– Идите к черту, – пробормотал Джек, не поднимая головы.
– Спасибо, уже был. И, откровенно говоря, мне там совершенно не понравилось, – парировал щеголеватый мужчина в сером кашемировом костюме. Как это ни странно, на грубость Джека он ответил шуткой, – Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
– Как хотите, – недружелюбно сказал Джек и налил себе очередную рюмку. Он благоразумно потерял им счет.
Андре Полонски сделал знак официанту, стоявшему за деревянной стойкой, отделанной бронзой, и на столе мгновенно появилась вторая бутылка и еще одна рюмка. Он аккуратно налил себе крепкого напитка и стал рассматривать этикетку.
– О, существует ли напиток лучше этого?!
Джек молчал.
Его визави сделал новую попытку завязать разговор:
– Позвольте спросить – мы пьем, чтобы что-то отпраздновать или чтобы что-то забыть? Кто виноват?
– Женщины!
– Хм… Значит, чтобы забыть.
Джек не заметил, как у него на щеке задергался мускул.
– Вечные неприятности.
– Ах, как я с вами согласен! – Полонски налил себе рюмку и одним махом осушил ее, а потом снова наполнил. – Обычно бренди такого качества я пью медленно, чтобы насладиться букетом, но в данных обстоятельствах мне следует вас догнать. – Он стал смотреть полную рюмку на свет. – Конечно, вкус хорошего бренди отчасти зависит от качества исходного винного материала и отчасти от метода дистилляции, но главным образом он определяется типом дерева.
Черный Джек нахмурился:
– Дерева?
– Да, типом дерева, в котором дозревает бренди.
В ответ Джек только хмыкнул.
– Коньяк, естественно, лучше всего дозревает в бочках из лимузинского дуба. Однако подлинный знаток коньяку предпочтет арманьяк. Хотя лично мне кажется, что раньше бренди был крепче.
Джек поднял голову и грубым тоном заявил:
– Вы мне всегда чертовски не нравились, Полонски.
Умный, хотя и немного циничный взгляд усталых глаз был устремлен прямо на Джека.
– Вы тоже всегда чертовски мне не нравились, Уик. Но как это ни странно, у нас с вами много общего.
Черный Джек выпил очередную рюмку и потребовал:
– Объяснитесь, сударь.
Граф уселся поудобнее и только потом заговорил:
– Начать с того, что мы оба изгнаны из родной страны.
– Это так.
– Мы оба обладаем бессмысленными титулами, единственная польза от которых в том, что нам легче получить кредит у портного или, время от времени, приглашение в какой-нибудь дом на ленч.
– И это тоже правда.
– Кстати, могу посоветовать вам своего портного. Запишите имя и адрес. Скажете, что это я вас направил.
Джек искренне рассмеялся:
– Европейским костюмам я предпочитаю местные одежды. Думаю, это заметно.
Андре Полонски ответил с чопорной любезностью, которая прекрасно выразила его осуждение:
– Да, весьма заметно.
Джонатан Уик вдруг почувствовал немалый интерес к своему неожиданному собутыльнику.
– А что еще, по-вашему, между нами общего?
– Мы ценим красивых женщин.
– А какой мужчина их не ценит?
– Полагаю, нам обоим известен ответ на этот вопрос, – сказал его собеседник с многозначительной циничной улыбкой.
– Господи! Полонски!
Тот беззаботно добавил:
– Мы не только ценим красивых женщин, но и умеем ими насладиться.
– Иногда, – согласился Джек.
– Иногда. – Взгляд светло-серых глаз графа был удивительно проницательным. – Кажется, вы чем-то расстроены?
– Верно.
– Возможно, даже обеспокоены?
– Возможно.
Полонски улыбнулся, сверкнув идеально ровными белыми зубами. В его улыбке было нечто неприятное.
– А не пора ли мне освободить вас от прелестной леди Элизабет?
– Только если вам совсем не дорога ваша жизнь, – угрожающе бросил Джек.
Граф помолчал, а потом осторожно заметил:
– Я не знал, что она – ваша личная собственность.
– Вот теперь знаете.
– А сама леди об этом осведомлена?
– Будет.
– Понятно, – произнес граф довольно спокойно. – А если я решу игнорировать ваши права на нее?
Джек подался вперед и с заметной угрозой в голосе ответил:
– Я бы на вашем месте не стал этого делать.
– Но конечно, вы не на моем месте. Об этом и речь, – произнес Полонски с ироничной улыбкой.
В голубых глазах полыхнуло пламя.
– Вы прекрасно знаете, что я имел в виду. Не приближайтесь к Элизабет.
– А если я все-таки приближусь к этой леди, что тогда? Кулачный бой? Пистолеты? Шпаги? Или вы просто изобьете меня до полусмерти?
Хищная ухмылка Джека послужила графу ответом, но другого и не потребовалось.
Полонски покачал своей благообразной головой:
– Вы и правда стали дикарем, Уик.
– Так что же?
Граф вздохнул:
– К счастью, мой интерес направлен на другой объект.
– На Амелию Уинтерз.
Полонски удивленно поднял брови:
– Вы заметили?
– Заметил.
– Я сплю с чужой женой, а вы пытаетесь переспать с невинной юной девушкой. – Он сардонически добавил: – Мы действительно друг друга стоим.
Джек мрачно захохотал и пробормотал вполголоса:
– Мы оба – ублюдки. По характеру, если не по происхождению.
Андре Полонски покачал рюмку с янтарной жидкостью.
– Конечно, если есть желание разбираться в подробностях… Могу признаться, что я ублюдок и по происхождению.
– Я в своей жизни знавал множество и тех, и других, – проговорил Джек, стараясь четко выговаривать все слова. – Сдается мне, что дело скорее в характере, а не в происхождении.
С некоторой долей цинизма Андре Полонски поведал Джеку свою историю:
– Моя мать была… и есть… леди. Английская леди, кстати, но имя ее мы упоминать не станем. Мой отец уже был женат в тот момент, когда он встретил мою мать и они заключили свой «союз». О разводе речи быть не могло, естественно.
– Естественно, – откликнулся Джек.
– Судьба распорядилась так, что жена моего отца не могла иметь детей. Меня пришлось признать законным наследником, и я получил древний титул и земли.
– Счастливец, – хрипло пробормотал Джек.
Граф на секунду озадаченно наморщил лоб.
– Боюсь, что счастливцем меня назвать нельзя.
– Нельзя?
Тот вздохнул и театрально развел руками:
– Наша маленькая страна была зажата между Австрией и Венгрией. В течение нескольких лет там шли внутренние раздоры. Крестьяне становились все более и более непокорными и в конце концов восстали. Правящее семейство и аристократы вынуждены были спасаться бегством. Я выбирался из страны глубокой ночью и практически ничего не смог унести, кроме собственных ног.
Черный Джек отодвинулся на стуле от стола, нетвердо встал на ноги и сочувственно похлопал своего собутыльника по плечу.
– Чертовски обидно.
– Да, – пьяно согласился Андре Полонски, – это было чертовски обидно.
Джонатан Уик схватил свою бутылку и налил из нее бренди в рюмку графа.
– Давайте выпьем за бедных бездомных ублюдков вроде нас!
Они чокнулись и выпили с искренним уважением друг к другу.
– За бедных бездомных ублюдков вроде нас!
Оба джентльмена ко времени ленча дошли до кондиции, так что стюардам пришлось уводить в каюты обоих. Остальные пассажиры не заметили их недостойного поведения. У всех были поводы для веселья: на следующий день, на Рождество, «Звезда Египта» уже подходила к Луксору.
Глава 16
«Звезда Египта» встала на якорь в Луксоре. Этот день не был похож ни на одно Рождество в жизни Элизабет. Про себя она решила, что скорее всего ничего подобного не испытает и в будущем.
Пассажиры сошли на берег. Полковник и миссис Уинтерз, граф Полонски и Жорж, лорд Джонатан без своего верного Карима, Али, Элизабет и Колетт – в конных экипажах они отправились в гостиницу, расположенную на окраине города. Их багаж должны были везти следом, на повозках, запряженных волами.
Фивы – так назывался в древности этот легендарный город, по которому они ехали. Гости увидели колоннады. То были величественные храмы Карнака – жилище царя богов, Амона-Ра, и всех фараонов на протяжении тридцати пяти столетий.
Каждый фараон что-нибудь прибавлял к огромному храмовому комплексу, строя и перестраивая его: колоннаду там, ворота здесь, аллею сфинксов с круторогими бараньими головами, святилища из прекрасного розового гранита, статуи, пилоны и внутренние дворики…
Время беспощадно разрушило всю эту красоту. Кое-где были видны руины.
Прикрываясь от солнца зонтиком, Элизабет оперлась на руку Али и вышла из коляски.
– Этот дом предоставлен вам, ситте, хотя боюсь, что он недостаточно хорош для английской леди.
– Дом вполне хороший, Али, – уверила она молодого египтянина. – Думаю, мне здесь будет очень удобно.
Они вошли в парадную дверь – деревянную, что было роскошью для пустынной страны, где почти не было лесов.
Элизабет оказалась в комнате, которая в английском доме называлась бы гостиной.
Пол был застелен коврами ручной работы, а в самом центре красовалась набитая конским волосом кушетка (Колетт опасалась, что в ней обитают всевозможные гадкие насекомые, и на второй день их пребывания настояла на том, чтобы провели дезинфекцию). По полу были разбросаны большие подушки с кистями, заменяющие кресла. Кроме того, в комнате было несколько странных разрозненных предметов мебели, керамика, гобелены и медные украшения.
Однако Элизабет заинтересовалась не обстановкой. Ее внимание привлекли каменные блоки, из которых были сложены сами стены.
– Али, а откуда брали камень, когда строили этот дом?
Красивый юноша нахмурился:
– Камень, ситте?
Бросив зонтик и ридикюль на низенький столик, Элизабет внимательнее осмотрела стены.
– Да ведь это камни из храмов! Посмотрите, вот надпись. И вот, и вон там! – указала она. – Боже мой! – воскликнула девушка, всплескивая руками.
Али заволновался:
– В чем дело, ситте? Что случилось?
– Миледи, вы совсем побледнели, как полотно. Вам нехорошо? – спросила Колетт с искренней тревогой за состояние здоровья своей молодой госпожи.
– Со мной все нормально. Я не больна, – поспешила успокоить своих спутников Элизабет. Как объяснить им свои чувства? Это было удивительно – и прискорбно. Это было свято – и святотатственно. На нее нахлынули противоречивые чувства. – Вы представляете себе, что изображено на этой стене?
Оба отрицательно покачали головой.
Дрожащей рукой она прикоснулась к прекрасно сохранившемуся рельефу.
– Вот часть картуша, на нем ее имя. Это – часть лица и платья. А перед ней, в традиционном облачении фараонов, ее сын от Юлия Цезаря, Цезарион.
– От Юлия Цезаря, миледи?
Элизабет кивнула и быстро перевела иероглифы:
– Здесь изображена сцена принесения жертв богине. – Элизабет глубоко вздохнула и изумленно объявила: – Это – самая знаменитая из Клеопатр, Клеопатра Седьмая. Та самая Клеопатра.
– Mon Dieu![7]7
Боже мой! (фр.)
[Закрыть] На стене нашего дома? – воскликнула Колетт Дюве.
– Да, на стене нашего дома. Эти камни следует вернуть в храм Карнака, – заявила Элизабет. – Ведь наверняка кто-то пытается сложить куски в целое и восстановить древние строения во всем их прежнем великолепии.
– Есть люди, которые этим занимаются, ситте. – Али был не менее воодушевлен, чем она. Он с удовольствием объяснил ей: – В Египте всегда не хватало строительных материалов. Местным крестьянам нет дела до нашей истории: они не умеют ни читать, ни писать на своем родном языке. Их жизнь – это каждодневная борьба за выживание, бесконечные труды, чтобы на столе была еда и чтобы имелась самая простая одежда. – Тут он расправил свои худые, как у мальчишки, плечи: – Наш долг – долг тех, кто понимает и ценит историю, – хранить и беречь наследие этой великой страны.
Элизабет смотрела на их молодого проводника с большим уважением.
– Конечно, вы правы. Это сделают такие преданные и способные египтяне, как вы.
Молодой человек ответил быстрым вежливым поклоном.
– А теперь я должен извиниться и уйти. Мне надо позаботиться об устройстве остальных гостей.
Его рука уже лежала на ручке двери, когда Элизабет, окликнув его, задала наконец вопрос, который не давал ей покоя:
– Али, а где мой отец? Когда я его увижу?
– Наш… Лорд Стенхоуп отправился на раскоп еще до рассвета, ситте, как он делает каждый день. Он просил сказать, что вернется к чаю.
Лицо Элизабет омрачилось.
– Только к чаю?
Он ответил очень мягко:
– Таков его обычай.
– Спасибо вам, Али. Я понимаю, – сказала Элизабет.
Хотя на самом деле Элизабет ничего не понимала. С тех пор, как она в последний раз виделась с отцом, прошли долгих три года. Она преодолела тысячи миль на поезде, корабле, в запряженных лошадьми экипажах, на осликах и даже на верблюде. Почему-то она ожидала, что отец встретит «Звезду Египта» на пристани или по крайней мере будет ожидать ее здесь, чтобы убедиться в ее благополучном прибытии в Луксор. И ей трудно было скрыть свое разочарование и боль.
– Не надо расстраиваться, ситте. Просто он такой, – сказал Али на прощание.
Когда за ним закрылась тяжелая входная дверь, Колетт начала бормотать по-французски:
– Где он? Он же ваш отец. Какой стыд! Какой позор!
Элизабет с трудом проглотила ставший в горле ком. На глаза ее навернулись жгуче горькие слезы.
– Ну пожалуйста, Колетт! Папа не хочет никого обидеть. Правда!
– Это я знаю. И конечно же, мне самой все равно. Это вы, cherie, страдаете от его невнимательности.
Элизабет смахнула со щеки слезу.
– Али прав. Папа просто такой.
– Ах, милочка, не обращайте на это внимания. Я рас. пакую наши вещи, и к чаю этот дом уже будет в полном порядке. Но сначала мне надо проверить спальни!
Колетт вышла из гостиной. В синюю входную дверь робко постучали.
– Это, конечно, наши сундуки. Я распоряжусь сама, – крикнула Элизабет своей служанке.
Она направилась к выходу и, открыв дверь, с изумлением обнаружила на пороге мальчика лет десяти-одиннадцати. В руках он держал небольшую коробочку.
– Ситте?
Она кивнула:
– Да.
Он протянул к ней руки с коробочкой, показывая, что она должна принять ее.
Никакой записки не было.
– Но от кого она?
Мальчик покачал головой: видно было, что он не понял ее вопроса.
Элизабет все равно попробовала еще раз:
– Кто дал тебе эту коробочку?
Карие глаза мальчишки по-прежнему выражали недоумение. Потом вдруг они вспыхнули, и он начал что-то оживленно тараторить. Теперь уже Элизабет не могла понять ни слова из того, что он говорит.
Немного подумав, она подняла руку высоко над головой:
– Мужчина?
Он нахмурился, потом энергично закивал головой:
– Мужчина!
При этом он подпрыгнул высоко в воздух и вытянул вверх руку, чтобы показать, каким невероятно высоким был этот мужчина.
– Черные волосы? – внятно произнесла она, указывая на собственные темные локоны.
Мальчишка ухмыльнулся и снова кивнул.
Высокий мужчина с черными волосами.
Им мог быть только Джек.
Сделав знак свободной рукой, Элизабет велела посыльному:
– Подожди, пожалуйста.
Она ушла в дом, чтобы достать из ридикюля мелкую монетку, однако когда снова вышла за дверь, мальчишка уже исчез.
Элизабет закрыла синюю дверь, прошла в комнату и, поставив коробочку на столик у кушетки, принялась рассматривать ее. Она решила, что вещица изготовлена из алебастра и относится ко времени девятнадцатой династии. Значит, это была вещь древняя и весьма ценная. Резьба на крышке и боковинах была выполнена умелым мастером. Коробочка поражала своей изящной простотой.
Пульс девушки стал быстрым и неровным. Неуверенно протянув руку, она открыла крышку. Секунду была в недоумении – но только одну секунду.
Радостно улыбаясь, Элизабет достала из коробочки великолепную и очень реалистичную фигурку. Это оказалась миниатюрная овечка из черного оникса…
Элизабет хотелось, чтобы ее встреча с отцом после долгой разлуки произошла не на глазах у всех. Однако этому не суждено было случиться. Все путешественники собрались в главном здании гостиницы на традиционный английский чай, когда к дверям подкатила его коляска.
Глядя в окно, Элизабет поначалу его не узнала. Она увидела немолодого мужчину в пыльных одеждах. Когда тот сбросил с головы капюшон, то видно стало лицо, покрытое морщинами, обветренное и обожженное солнцем. Волосы у приехавшего были длинные, косматые и совершенно седые. Кожа его напоминала коричневый сафьян. Глаза привычно щурились.
Она поняла, что это ее отец, только когда Али бросился привязывать коня.
Что скажет ей отец после долгой разлуки? И что скажет ему она?
С глубоким волнением и нарастающим нетерпением Элизабет поднялась из кресла и поспешила в вестибюль, чтобы поздороваться с ним.
Эвери Гест, шестой граф Стенхоуп, стремительно прошел в парадную дверь гостиницы. Широкие одежды его развевались, сапоги были покрыты красной пылью пустыни. Граф что-то быстро говорил по-арабски, обращаясь к красивому молодому египтянину, шедшему рядом. В эту секунду он поднял голову, заметил ее и остановился, как вкопанный.
Рот его раскрылся от изумления.
– Лиззи?
Элизабет старалась владеть собой. Она не даст воли жгучим слезам, которые подступали к ее глазам. Она закусила нижнюю губу с такой силой, что во рту появился вкус крови.
– Да, папа.
Он посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом, но не сделал к ней даже шага.
– Ты выросла.
– Да, выросла, – глуховатым голосом подтвердила она.
Внезапно на загорелом лице лорда Стенхоупа появилась виноватая улыбка.
– Ты уже больше не «моя малышка Лиззи» – да?
– Да, папа.
Она уже много лет не была «его малышкой Лиззи». Просто отца не было рядом, и он не видел, как она растет, как из ребенка превращается в подростка, из подростка – в юную женщину. И его не было рядом тогда, когда он был ей нужнее всего. Он сам этого захотел. Но в результате потеряли они оба.
Конечно, за прошедшие годы ее отец тоже изменился. Элизабет помнила его высоким, красивым, щеголеватым. Джентльменом с ног до головы, ухоженным и безупречно одетым по последнему слову портновского искусства, как подобало человеку с положением в обществе. А теперь отец сутулился. И она была почти одного с ним роста.
Ее отец превратился в старика.
Лорд Стенхоуп рассеянно погладил подбородок, и Элизабет заметила под его ногтями полоски красной глины.
– Сколько времени прошло, Элизабет?
– Три года.
– Три года? Так много?
«Почти четыре, будь ты проклят!» – хотелось крикнуть ей в ответ. Однако она сумела промолчать.
На его лице не было и тени раскаяния.
– Значит, тебе уже почти…
– Восемнадцать, папа. Весной мне исполнится восемнадцать.
– Ты уже можешь считаться взрослой женщиной.
– Я и есть взрослая женщина.
Он виновато улыбнулся.
– Да, конечно-конечно. И к тому же красивая.
Элизабет зарделась от удовольствия.
Это был первый комплимент, который она услышала от отца с того дня, когда он предположил (лет пять или шесть назад), что она, возможно, не окажется такой же пустышкой, как ее старшая сестра Каролина. Та превратилась в совершенно никчемную ветреницу, которую интересовали только сплетни, модные наряды, бессмысленные развлечения и молокососы, смеющие называть себя мужчинами.
После того случая лорд Стенхоуп и его старшая дочь редко сходились во мнениях хоть по какому-то вопросу. Больше того, Каролина даже не стала приглашать его на свою свадьбу, хотя в тот момент он как раз ненадолго появился в Англии, чтобы навестить семью.
Но это, конечно, все осталось в прошлом, пыталась убедить себя Элизабет, пока ее отец стряхивал с сапог пыль пустыни. Еще секунда-другая, и он спросит ее о матери, или о Франклине, или о Каролине, или хотя бы о милой бедняжке Анни.
Вместо этого лорд Стенхоуп напомнил ей:
– Не следует заставлять остальных дожидаться нас. Я был бы не прочь выпить чаю. В горле у меня пересохло.
Элизабет шагнула к нему и, понизив голос настолько, чтобы ее мог услышать только он, решительно сказала:
– Мне надо поговорить с вами наедине, папа. У меня чрезвычайно важное дело.
Он рассеянно-небрежно взмахнул рукой:
– Может быть, за чаем.
Она устремила на него укоризненный взгляд своих огромных зеленовато-серых глаз:
– Мы должны остаться вдвоем.
– Вдвоем, конечно, – согласился он после секундной паузы. – Нам надо будет поговорить. Скоро.
– Как можно скорее.
– Скоро. Я обещаю.
У Элизабет упало сердце. Она вспомнила множество других обещаний, которые он ей давал в прошлом и которые так и остались невыполненными.
«Обещаю, что в день, когда тебе исполнится семь лет, ты получишь в подарок белого пони».
«Обещаю, что ты поедешь со мной в Лондон, когда я в следующий раз соберусь туда».
«Обещаю, что в этом году приеду на Рождество домой», «Обещаю, что в этот раз я не уеду, не попрощавшись».
Обещаю…
Обещаю…
Обещаю…
Элизабет больше не верила обещаниям. Она уже много лет им не верила.
Чьи-либо безответственные обещания разбивают вам сердце.
Глядя на ночную пустыню, молодая француженка тихо говорила своему возлюбленному:
– Знаешь, дорогой, скоро я обо всем расскажу миледи. Мы с ней уже много лет вместе, не расстаемся. Я не просто ее служанка – я ее подруга, и она мне доверяет.
Молодой человек крепко прижимал к себе мадемуазель и горячо шептал ей на ухо (он свободно говорил на нескольких языках):
– Я тебя люблю! Я тебя обожаю! Я хочу на тебе жениться. Мы должны уехать как можно быстрее, пока еще не поздно. Корабль отплывает в Александрию в конце недели. К весне мы уже были бы дома.
Она мечтательно вздохнула:
– Весна в Марселе!
– На извилистой улочке у моря у нас будет свой магазин и квартирка над ним. У нас будет возможность всю оставшуюся жизнь жить так, как мы хотим.
– Да, конечно, конечно! – тихо воскликнула она.
– Когда-нибудь у нас будут дети.
– Дети! – радостно повторила она.
– Я люблю тебя, cherie.
– А я люблю тебя, – ответила она. – Я скоро скажу миледи. Обещаю.
– Уверяю вас, мой муж ничего о нас не знает, – промурлыкала женщина многообещающим тоном, бесшумно скользя в темноте к его распахнутой постели.
Она уже была полураздета – двигаясь по спальне, возбуждающе скидывала с себя одежду. Мужчину действительно возбудил вид ее полуобнаженного тела.
Его серые глаза были прикованы к ее высокой упругой груди, пока женщина распускала шнуровку корсета. Его взгляд скользил по длинным и стройным ногам, когда она медленно и маняще сворачивала бледно-розовые шелковые чулки, которые вскоре полетели в сторону. Он задержал взгляд на округлой попке, когда она повернулась к нему спиной, чтобы избавиться от кружевных панталон.
Она повернулась к нему спиной не из застенчивости (они оба прекрасно это понимали), а для того, чтобы продемонстрировать ему еще одну часть ее точеной фигуры.
А потом женщина встала перед ним во всей своей красе, обнаженная, и подняла руки над головой.
– Ты – тщеславная кошечка, Амелия, – хрипловато рассмеялся ее возлюбленный.
Она не собиралась этого отрицать:
– Да, это правда.
Красивый мужчина перевернулся на бок и приподнялся, упираясь локтем в гору подушек.
– Однако я отнюдь не уверен в том, что твой муж ни о чем не подозревает.
Она подошла к кровати, где лежал мужчина, и наклонилась над ним так, чтобы ее соски скользнули по его обнаженной груди. При этом они маняще набухли.
– Хилберт стареет. И он глуп.
– Либо глуп, либо очень хитер. – Мужчина притянул ее к себе и с наслаждением провел рукой по всей спине. Поцеловав голое плечо, он добавил: – Хотел бы я это знать наверное.
Она прижалась губами к его губам. Ее язычок быстро высовывался и прятался обратно – будто кошечка лакала сливки.
– Обещаю, Хилберт ни о чем не узнает. И еще обещаю тебе: он сделает все, о чем я его попрошу.
Его белоснежные зубы обнажились в сардонической улыбке.
– Ты сучка, Амелия.
– А ты, Андре, подонок.
Граф рассмеялся.
– Возможно, именно поэтому мы так подходим друг другу. – Его голос звучал тихо и обещал наслаждение.
Ее ловкие руки нашли его плоть и начали творить с ней свое волшебство.
– Думаю, не только поэтому, – проворковала она, когда ее возлюбленный не сдержал стона удовольствия.
