Текст книги "Дневники Адриана Моула"

Автор книги: Сьюзан Таунсенд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Пес упер горячую крестовую булочку. Никакого уважения к традициям.

Суббота, 18 апреля.

Получил посылку от тетки Сюзан. Украшенный вышивкой футлярчик для зубной щетки работы одной из ее подопечных по имени Грейс Пул! Тетка просит написать ей благодарственное письмо. Мало того, что сестра отца служит тюремной надзирательницей, так я еще должен теперь переписываться с заключенными!

По-прежнему жду перевода на одиннадцать фунтов восемьдесят пенсов. Что-то не похоже, будто мама жаждет поскорее меня увидеть.

Воскресенье, 19 апреля.

Пасхальное воскресенье.

В этот день Иисус исчез из пещеры. Гудини, надо думать, позаимствовал идею у него.

Папа забыл зайти в пятницу в банк, поэтому у нас – ни гроша. Пришлось сдавать бутылки, чтобы наскрести на пасхальное яичко. Смотрел телек, потом бабушка устроила отменный чай. Испекла пирог, украсила его крошечными птичками из пуха и перьев. Папа одну проглотил, пришлось бить его по спине. Вечно он все испортит, абсолютно не умеет держаться. После чая пошел к Берту Бакстеру. Берт ужасно обрадовался, а мне стало стыдно – последнее время я его совсем забросил. Берт дал мне кипу комиксов. Отличные картинки. Смотрел их до трех утра. Мы, интеллектуалы, всегда работаем в неурочное время. Нам это на пользу.

Понедельник, 20 апреля.

Выходной день в Соединенном Королевстве (кроме Шотландии).

Папа в ярости – банк-то еще закрыт. А у него сигареты кончились. Ну ничего, здоровее будет. Перевода от мамы до сих пор нет.

Написал письмо Грейс Пул. Она сидит в блоке "Д".

"Уважаемая мисс Пул.

Благодарю вас за вышитый футлярчик для зубной щетки. Он очарователен.

С наилучшими пожеланиями

Ваш Адриан Моул".

Вторник, 21 апреля.

Утром папа первым в очереди ждал открытия банка. Но когда дождался, кассир отказался выдать папе деньги, сказав, что на счету ничего нет. Отец потребовал управляющего. Было так стыдно, что я спрятался за искусственными цветами и ждал, пока прекратится скандал. Вышел ихний главный, мистер Ниггард *, и начал успокаивать папу. Сказал, что устроит ему временный кредит. На папу смотреть было тошно. Стоит и талдычит как попугай: "Это все тот чертов счет от ветеринара". Ниггард вроде вошел в положение. Наверное, у него тоже собака психованная. Не одни же мы такие! Одиннадцать фунтов с пенсами пришли. Завтра утром еду в Шеффилд. Никогда еще не ездил на поезде один. Да, расправляем крылья, расправляем!

* Скупец, скряга (англ.).

Среда, 22 апреля.

Папа подвез меня до станции и дал совет на дорогу: не покупать пирогов со свининой в поездном буфете. Я высунулся из окна вагона, а папа стоял на платформе и все поглядывал на часы. Я не мог придумать, о чем говорить, и он тоже. Наконец, я сказал:

– Не забывай кормить пса, ладно?

Папа неприятно рассмеялся, в этот момент поезд тронулся, я помахал папе и пошел искать вагон для некурящих. Грязные курильщики сгрудились в кучу, кашляя и задыхаясь. Как нарочно, типы подобрались шумные, с бандитскими рожами. Сдерживая дыхание, я пулей пронесся сквозь их вагон. В вагоне для некурящих ехал народ более на вид приличный. Я нашел место у окна напротив пожилой дамы. Хотел почитать, или поглядеть в окно, но старую выдру повело зудеть про то, как ее дочке делали кесарево, и про тысячу всяких вещей, которых я не знаю и знать не хочу. Я от нее чуть на стенку не полез. Зудит, зудит и зудит! Слава богу, в Честерфилде сошла. Оставила женский журнал, я его почитал, а потом поезд остановился в Шеффилде. Мама, увидев меня, заплакала. И неловко как-то было, и приятно. От станции взяли такси. Шеффилд – милый городок, все, как у нас дома. Никаких фабрик, где делают ножи и вилки, что-то не видел. Наверное, Маргарет Тэтчер все позакрывала.

Люкас где-то шлялся, продавая свою страховку, поэтому до восьми вечера нам с мамой никто не мешал. Квартирка модерновая, но тесная. И слышно, как соседи кашляют. Мама привыкла к лучшим условиям. Должен сделать перерыв очень устал.

Надеюсь, папа хорошо обращается с псом. Хорошо бы мама вернулась домой. Я и забыл уже, какая она славная.

Четверг, 23 апреля.

День св. Георгия.

Пошли с мамой за покупками. Купили ей абажур в спальню, а мне – новые брюки. Клевые такие, в обтяжку. Перекусили в китайском ресторанчике, потом сходили в кино.

Когда вернулись в квартиру, там уже ждал Люкас. Приготовил ужин, но я сказал, что есть не хочу, и ушел к себе. Да я подавлюсь, съешь я кусок, к которому прикасался этот хмырь! Позже вечером звонил папе из автомата. Только и успел крикнуть: "Не забудь покормить пса!" – как разъединили.

Спать лег рано, чтобы подальше от Люкаса. Он называет маму "Полли", хотя прекрасно знает, что ее имя – Полина!

Пятница, 24 апреля.

Помог маме покрасить кухню. Она выбрала коричневый и кремовый цвета. Жуть – ну прямо как в школьном сортире. Люкас купил мне перочинный нож. Пытается подкупить, чтобы я снова хорошо стал к нему относиться. Фиг тебе, Люкас! Мы, Моулы, народ злопамятный! Мы вообще как мафия – кто нас раз обидел, тот враг на всю жизнь. Он украл жену и мать, и он за это поплатится! А жаль, потому что в ножичке много всяческих приспособлений, не лишних в повседневном быту.

Суббота, 25 апреля.

По субботам Люкас не работает, пришлось терпеть его непристойное поведение целый день. Постоянно то берет маму за руку, то целует, то обнимает. Как она только терпит! Я бы давно психанул!

Люкас повез нас за город, в горы. Я замерз и наблюдал из машины, как мама и Люкас друг перед другом выпендривались. Слава богу, никого вокруг не было. Позорное зрелище: старые люди, а носятся по горам и хохочут.

Вернулись, принял ванну, вспомнил пса, уснул.

Завтра возвращаюсь домой.

Три часа утра.

Только что мне приснилось, что заколол Люкаса зубочисткой перочинного ножа. Лучшего сна сто лет не видел.

Воскресенье, 26 апреля.

14.10.

Итак, мой краткий визит в Шеффилд подходит к концу. Поезд в 19.10, так что на сборы остается лишь пять часов. Папа был прав – не следовало брать два чемодана одежды. Тем не менее лучше перестраховаться, чем потом сокрушаться, я так считаю. Эту жалкую квартиру с кашляющими за стеной соседями покидаю без сожаления, хотя, естественно, огорчен упрямым маминым отказом вернуться со мной домой.

Я сказал ей, что пес весь по ней извелся, но она тут же позвонила папе, и тот, как последний дурак, сказал, что пес только что уплел две банки собачьих консервов.

Я рассказал ей про папу и Дорин Слейтер, надеясь возбудить в ней бешеную ревность, но она лишь рассмеялась и сказала:

Так Дорин, значит, все еще не сошла с пробега?

Я сделал все, что мог, дабы уговорить маму вернуться домой, но вынужден признать поражение.

23.00.

Возвращение было каким-то кошмаром. Вагон для некурящих – битком, пришлось ехать среди сигар, сигарет и трубок. Двадцать минут стоял за чашкой кофе в буфете. Когда подошла моя очередь, буфетчик опустил решетку прямо у меня перед носом и вывесил объявление: "Закрыто по техническим причинам". Вернулся в купе, мое место занял какой-то солдат. Нашел другое место, но соседом напротив оказался псих: всю дорогу доставал меня рассказами про то, что в голове у него радиоприемник, контролируемый Фиделем Кастро.

Папа с псом встречали меня на вокзале. Пес прыгнул на меня, промазал и чуть не угодил под колеса скорого бирмингемского.

Папа сказал, что к нему приходила на чай Дорин Слейтер. Но судя по тому, в каком состоянии оказался дом, она приходила не только на чай, но на завтрак, обед и ужин. Никогда ее в глаза не видел, но по оставленным уликам ясно: огненно-рыжая, красит губы оранжевой помадой и спит на левой половине кровати. Ничего себе – возвращеньице в родной дом! Папа сказал, что Дорин погладила мне на завтра школьную форму. Ну и чего, спрашивается, он ждал от меня в ответ? "Спасибо"?

Понедельник, 27 апреля.

На домоводстве миссис Булл учила нас мытью посуды. Учи ученого! Помыл бы кто-нибудь посуды с мое! Барри Кент разбил небьющуюся тарелку, и миссис Булл выставила его вон. Я видел, как он совершенно открыто курил в коридоре. Вот нахал-то! Я счел своим долгом сообщить об этом миссис Булл. Исключительно из беспокойства о его здоровье. Барри Кент отвели к пучеглазому Скратону и отобрали сигареты. Найджил утверждал, что видел на большой перемене, как мистер Скратон курил их возле учительской. Да неужели такое возможно?

Среда, 29 апреля.

Папа очень обеспокоен: плохо идут электрообогреватели. По папиным словам, это доказывает, что потребитель не так глуп, как кажется. Я уже сыт по горло его постоянным нытьем. Посоветовал ему вступить в клуб или найти какое-нибудь увлечение, но он твердо намерен распускать нюни и упиваться своими страданиями. Смеется он только тогда, когда по телеку идет реклама электрообогревателей. Ну тогда он заливается как дурачок.

Четверг, 30 апреля.

Сегодня в школе Барри Кент всерьез угрожал мне. Вырвал у меня из рук портфель, швырнул наземь. Надо срочно добывать два фунта, иначе вслед за портфелем Кент начнет швырять наземь меня. У папы денег просить бесполезно он и так в полном трансе от красных счетов.

Суббота, 2 мая.

Письмо от Грейс Пул! Вот, пожалуйста:

"Дорогой Адриан,

Спасибо тебе за чудесное благодарственное письмо. Оно очень окрасило мне жизнь. Все девки только и подзуживают теперь насчет мово хахаля. 15 июня меня досрочно освобождают, можно будет заехать навестить тебя? Твоя тетка Сюзан самая приличная здесь вертухай-ка, потому я ее уважила тем чехлом. Ну, значит, до 15-го!

Наше вам с кисточкой,

Твоя Грейс.

P.S. Меня сюда засадили по облыжному обвинению в поджоге, ну да теперь это все дело прошлое".

Господи! Как же мне быть?

Воскресенье, 3 мая.

Второе воскресенье после пасхи. В холодильнике – шаром покати, в буфете – пусто, в хлебнице какие-то огрызки. И куда только у папы уходят деньги? Пришлось поехать к бабушке, чтобы не умереть от недоедания. В четыре часа я пережил одну из тех счастливых минут, что остаются в памяти навсегда. Я сидел у бабушкиного электрокамина, ел горячий тост, с которого капало масло, и читал "Ньюс оф зе уорлд". По четвертой программе радио шла здоровекая пьеса о пытках в концентрационных лагерях. Бабушка спала, собака молчала. И сразу мне сделалось так хорошо! Не иначе, как на меня снизошла божья благодать.

А что, из меня вышел бы отменный святой. Позвонил тете Сюзан, но она была на дежурстве в тюрьме. Попросил Глорию, ее подругу, передать, чтобы тетя срочно позвонила мне.

Понедельник, 4 мая.

Позвонила тетя Сюзан, сказала, что досрочное освобождение Грейс Пул отменяется, потому что она устроила пожар в швейной мастерской и сожгла целую партию вышитых чехольчиков для зубных щеток.

Вторник, 5 мая.

По дороге в школу встретил почтальона. Он сказал, что в субботу меня приедет навестить мама. Вот напишу про него министру связи, что он нарушает тайну переписки, будет знать.

Когда я вернулся из школы, папа уже прочел открытку. Он очень обрадовался, начал убирать мусор, потом позвонил Дорин Слейтер и сказал, что придется "крутануть субботнюю свиданку другим разом". Вечно взрослые шпыняют нас, подростков, чтобы мы не засоряли разными словечками речь, а сами такое несут! Дорин Слейтер завопила что-то в телефон. А папа завопил в ответ, что "не хотел постоянной связи", что "с самого начала ясно дал это понять" и что "никто не заменит ему его Полину". Дорин все вопила, пока папа не бросил трубку. Телефон звонил не умолкая, и папа снял трубку с рычажка. Убирался в доме до двух ночи как полоумный, хотя сегодня еще только вторник! Что же тогда будет в субботу утром? Он, дурачок несчастный, решил, что мама возвращается насовсем.

Суббота, 9 мая.

В восемь тридцать проснулся от громкого стука в входную дверь. Пришел тип из электроснабжения. Я с удивлением осознал, что он пришел отключать электричество. Папа задолжал 95 фунтов 79 пенсов. Я разъяснил типу, что электричество нам нужно для предметов первой необходимости стереопроигрывателя и телевизора, но он ответил, что такие, как мы, подрывают мощь страны. Он подошел к счетчику, что-то там покрутил, и на кухонных часах замерла минутная стрелка. Вышло очень символично. В это время вернулся папа, который уходил за газетой. Он насвистывал, выглядел очень довольным и даже спросил инспектора, не желает ли тот чашку чая. Инспектор буркнул: "Нет, спасибо" – и заторопился по дорожке в свой голубой фургон. Папа включил электрический чайник. Тут-то и пришлось ему все объяснить. Виноватым, конечно, оказался я! Папа вопил, что я не должен был впускать инспектора в дом. А я возразил, что он должен был оплачивать счета еженедельно, как бабушка. Папа закусил удила. И как раз в этот момент появились мама и Люкас! Ну прямо как раньше, когда все разом орали, не давая друг другу слова сказать. Я взял собаку и пошел в магазин покупать свечи. Денег мне одолжил мистер Люкас.

Когда вернулся, то еще в холле услышал мамины слова: "Ничего удивительного, что ты не в состоянии оплачивать счета, Джордж. Посмотри только на эти цветы, они же ужас сколько стоят, наверное". Мистер Люкас предложил папе взаймы "хоть целую кучу денег", но папа с достоинством отказался: "От вас, Люкас, мне ничего не надо, кроме моей жены". Мама похвалила папу за порядок в доме. Папа вдруг поник я казался таким старым и несчастным, что мне стало его очень жаль.

Они выставили меня за дверь и принялись спорить, кому меня воспитывать. Спорили очень долго, до темноты, пока не пришлось зажигать свечи.

Люкас закапал свечным воском свои новые замшевые туфли. Единственное светлое пятно за весь этот трагический день.

Когда мама и Люкас уехали на такси, я лег спать и взял к себе пса. Слышал, как папа говорил по телефону с Дорин Слейтер, потом услышал, как хлопнула входная дверь. Выглянув из окна, увидел, что от дома отъезжает папина машина. Все заднее сиденье было завалено цветами.

Если узнают, что нам перерезали провода – я перережу себе горло. Не переживу позора.

Вторник, 12 мая.

Сегодня долго беседовал с мистером Вэнном, нашим инструктором по профессиональной ориентации. Он сказал, что я должен специализироваться по физике, химии и биологии, если хочу стать ветеринаром, поскольку рисование, столярное дело и домоводство мне в этом мало помогут.

Жизнь моя на распутье! Сделай я неверный шаг, и трагедия неминуема – не видать меня ветеринарам, как своих ушей. В точных науках я ни бум-бум. Спросил мистера Вэнна, каким предметам надо учиться, чтобы писать комедии для телевидения. Мистер Вэнн ответил, что для этого надо не учиться, а родиться законченным кретином.

Среда, 13 мая.

Досконально обсудил проблему учебы с папой. Папа советует зажиматься лишь теми предметами, которые мне даются. Говорит, что ветеринарам только и приходится, что лазить коровам под хвост или делать уколы раскормленным избалованным собакам. Так что я всерьез подумываю изменить свои планы на будущее.

Я не прочь бы стать ныряльщиком за губками, но боюсь, что в Англии эта профессия не пользуется большим спросом.

Четверг, 14 мая.

Мисс Спрокстон сделала мне замечание: мол, домашнее сочинение воском заляпано. Я объяснил, что задел свечу рукавом, когда делал уроки. Она прослезилась, назвала меня молодцом и славным мальчиком и поставила мне "отлично".

Поужинав галетами и консервами из тунца, при свечах играли с папой в карты. Было очень здорово. Папа обрезал кончики пальцев на перчатках. Мы с ним смотрелись, как пара беглых каторжников.

Читаю "Тяжелые времена" Чарлза Диккенса.

Пятница, 15 мая.

Неожиданно нагрянула бабушка, застала нас врасплох, когда мы ели холодную фасоль прямо из консервной банки, съежившись у походной газовой печурки. Папа при свече читал "Плейбой", а я с фонариком – Диккенса. И были мы всем довольны. Но только папа сказал, что это хорошая тренировка на случай крушения цивилизации, как в дом влетела бабушка и закатила нам долгоиграющую истерику. Потом заставила перебраться к ней. Так что сейчас я сплю в постели покойного дедушки, а папа спит внизу на сдвинутых креслах. Бабушка выписала чек, чтобы покрыть наши долги за электричество, и тут же пришла в ярость, потому что предназначала эти деньги на продукты. Ее аппетит стоит жизни двум коровам в год.

Воскресенье, 17 мая.

Папа разбил молочник, которому сорок один год, и пошел в бар выпить, чтобы оправиться от ужаса. Я пошел к Берту Бакстеру, но его не оказалось дома.

Понедельник, I8 мая.

Бабушка не разговаривает с папой из-за молочника. Скорей бы вернуться домой, там-то эти молочники всем до лампочки.

Вторник, 19 мая.

Полнолуние.

Папа поздно вернулся, и ему здорово влетело от бабушки. Но ведь папе столько же лет, сколько молочнику, и, ей-богу, он имеет полное право возвращаться, когда ему вздумается.

Рассказал сегодня папе, что Барри Кент вымогает у меня деньги. Пришлось рассказать, потому что Барри сильно порвал мне форменный блейзер и оторвал нашивку со школьной эмблемой. Папа обещал завтра им заняться и заставить его вернуть все отобранные у меня деньги. Похоже, я разбогатею!

Среда, 20 мая.

Барри Кент нахально отрицал, что терроризирует меня, и только рассмеялся, когда папа потребовал вернуть деньги. Мой отец пошел к его отцу, поругался с ним и пригрозил обратиться в полицию. Смелый у меня отец. А отец Барри Кента похож на гориллу. У него на руках волос больше, чем у моего отца на голове. В полиции потребовали доказательств, иначе, мол, ничего сделать не смогут. Попрошу Найджила письменно засвидетельствовать факт вымогательства при помощи угроз.

Вторник, 21 мая.

Барри Кент вздул меня сегодня в раздевалке и подвесил за воротник на вешалку. Обозвал меня "стукачом" и всякими непечатными выражениями. Обо всем этом прознала бабушка (отец не хотел ее беспокоить из-за диабета). Выслушав меня, она надела шляпку, поджала губы и ушла. Отсутствовала час семь минут, потом вернулась, сняла пальто, поправила прическу, достала из пояса, в который прячет от грабителей деньги, двадцать семь фунтов восемнадцать центов и сказала: "Он больше не тронет тебя, Адриан. Но если тронет, скажи мне". Потом приготовила чай. Я купил ей в аптеке коробку диабетического шоколада в знак признательности.

Пятница, 22 мая.

Вся школа только и говорит о том, как семидесятишестилетняя старушка до смерти напугала Кентов и заставила их вернуть деньги. Барри Кент боится показываться нам на глаза. Его шайка выбирает нового вожака.

Суббота, 23 мая.

Мы снова дома. Все цветы завяли. Дверной коврик усеян красными счетами.

Понедельник, 25 мая.

Я твердо решил стать поэтом. Но папа считает поэзию делом бесперспективным. Поэтам не положено ни пенсии, ни фига. А мне плевать. Папа пытался заинтересовать меня специальностью программиста, но я ответил: "Я хочу вложить в свою профессию всю душу, а каждому известно, что у компьютера души нет". Тогда папа сказал: "Американцы над этим работают". Это сколько же мне ждать? Понедельник, 1 июня.

Папа получил письмо. Прочитал и весь побелел: его увольняют по сокращению штатов. Будет получать пособие по безработице! Да разве проживешь на эти гроши, что выдает правительство? Придется расстаться с собакой, один корм для нее обходится в тридцать пять центов в день, не считая галет "Уиналот". Теперь я ребенок безработного родителя-одиночки. Служба социального обеспечения будет приобретать мне обувь!

В школу не пошел. Позвонил в канцелярию, сказал секретарше, что у папы психическое расстройство и что за ним требуется уход. Та очень обеспокоилась, спросила, не буйный ли он. Я ответил, что признаков буйства пока нет, но если появятся, вызову врача. Сделал папе обильное горячее питье, чтобы у него прошел шок. Он бубнил про свои электрообогреватели и грозился "выложить все газетам". Потом позвонил Дорин Слейтер, она тут же заявилась с сыном. Жуткий такой сопляк, Максвелл его зовут. Я эту Дорин увидел и отпал. Понять не могу, с чего это отцу захотелось вступать с ней в греховную связь. Ни груди, ни зада. Плоская как доска. Словом, глиста сушеная. Не успела в дом войти, сразу повесилась папе на шею. Максвелл заревел, собака залаяла, а я пошел к себе и заперся.

Дорин ушла в полвторого, ей надо было отвести Максвелла в сад. Купила нам кое-каких продуктов, потом кое-как состряпала спагетти с сыром. Она тоже мать-одиночка, Максвелл у нее внебрачный. Дорин мне все рассказала, пока мы посуду мыли. Была бы помясистей, она смотрелась бы ничего.

Среда, 3 июня.

Пошел в школу, никак не мог сосредоточиться, все думал про эту плоскодонку Дорин. У нее красивые белые зубы (прямые, конечно). Когда вернулся домой, она сделала мне бутерброды с вареньем. Варенья не жалеет, не то что некоторые. Папа сильно пьет и постоянно курит. По словам Дорин, у него временная импотенция. А мне это вовсе не обязательно знать! Дорин говорит со мной так, будто я такой же взрослый, как она, а не сын ее любовника, которому (сыну) четырнадцать лет, два месяца и один день от роду.

Четверг, 4 июня.

Утро началось с того, что позвонила мама, а трубку сняла Дорин. Мама позвала к телефону меня и спросила, кто это и что у нас делает. Я объяснил, что у папы нервное расстройство и что Дорин Слейгер ухаживает за ним. Рассказал, что папу сократили, что он сильно пьет, много курит и вообще распустился. Потом пошел в школу. Мне все было трын-трава, поэтому я надел красные носки. Ходить в красных носках в школу строго запрещено, но в гробу я теперь видал ихние запреты.

Пятница, 5 июня.

Мисс Спрокстон заметила мои красные носки и стукнула, старая грымза, пучеглазому Скратону. Тот вызвал меня к себе и пошел пудрить мозги насчет опасностей нонконформизма. Потом отправил переодеваться в черные носки, как предусмотрено формой. Когда я пришел домой, папа лежал в постели, лечил свою импотенцию. Я смотрел с Максвеллом телевизор, пока папа не спустился вниз. Тогда рассказал ему эпопею о носках.

Папа тут же завелся как последний псих. Позвонил в школу, вытащил Скратона с собрания бастующего персонала и завопил в трубку:

– Меня бросила жена, меня уволили с работы, у меня на руках идиот-мальчишка (это он про Максвелла, надо полагать), а вы терроризируете моего сына из-за цвета носков!

Скратон сказал, что если я вернусь в школу в черных носках, то все будет прощено и забыто, но папа ответил, что в каких носках мне вздумается, в таких и буду ходить.

Скратон заявил, что стремится поддерживать школу "на уровне". Папа возразил, что сборная Англии выиграла в 1966 чемпионат мира без черных носков. И сэр Эдмунд Хилари * в 1953 Году тоже обошелся без них. Скратону, похоже, после этого нечем было крыть. Папа повесил трубку и сказал: "Один ноль в мою пользу".

Чем не заголовок для газет: "Черные носки – причина скандала в школе!" Прочитала бы мама этот заголовок и вернулась бы к нам.

* Эдмунд Хилари (род. в 1919 году) – британский альпинист. 29 мая 1953 года совместно с шерпом Тенцингом достиг вершины Джомолунгмы.

Суббота, 6 июня.

О радость! О счастье! Пандора организует носочный протест! Пришла сегодня к нам домой! Вот именно! Стояла у нас на пороге и рассказывала, в какой восторг привела ее моя принципиальность! Надо было пригласить ее зайти, но дома такой кавардак, что я не решился. В понедельник утром Пандора начнет сбор подписей под петицией в мою поддержку. Говорит, что я – борец за права человека. Пригласила назавтра к себе. Создается комитет, и докладчиком по основному вопросу буду я! Пандора попросила показать ей красные носки, но они оказались в стирке.

Дорин Слейтер и Максвелл уехали к себе. Завтра придет бабушка, так что и следа от них здесь не должно остаться.

Понедельник, 8 июня.

Проснулся, оделся, прежде майки и трусов натянул красные носки. Папа проводил меня до двери, пожелал удачи. Чувствовал я себя героем. На углу встретил Пандору и членов нашего комитета. Все в красных носках. У Пандоры с люрексом. Вот смелая! Всю дорогу до школы пели: "Нас не победить!" У школьной калитки я вдруг струхнул, но громкий голос Пандоры вдохнул в меня силы.

Пучеглазому Скратону кто-то уже капнул,потому что он ждал нас в раздевалке четвертого класса. Он спокойно стоял, скрестив руки на груди, вытаращив глаза. Не сказал ни слова, лишь кивком велел нам идти наверх. Красноносочники потопали за ним. Сердце у меня билось так громко, что, наверное, слышали все. Скратон молча вошел в свой кабинет и устроился за столом. Он сидел, постукивая шариковой ручкой по зубам. Мы стояли перед ним.

Скратон улыбнулся так, что аж жуть взяла, затем позвонил в звонок на столе. Вошла секретарша. Скра-тон сказал:

– Присаживайтесь, миссис Клэрикоутс. Я продик тую вам письмо.

Письмо было адресовано нашим родителям:

"Уважаемые господин и госпожа......

Считаю своей прискорбной обязанностью поставить вас в известность, что ваш (а) сын (дочь) злонамеренно и демонстративно нарушил (а) одно из установленных внутренним распорядком школы правил. Я рассматриваю этот поступок как чрезвычайно серьезный и посему исключаю вашего (у) сына (дочь) из школы на недельный срок. Поскольку современная молодежь не всегда получает дома должное наставление в моральных устоях, я считаю своим долгом проявлять твердость в стенах вверенной мне школы. Если вы желаете обсудить со мною этот вопрос, прошу позвонить моей секретарше и записаться на прием.

С уважением, Р. Т. Скратон,

Директор".

Как я жалею, что не надел в пятницу черные носки!

Вторник, 9 июня.

Первая четверть Луны.

Папа ходил сегодня к Скратону, пригрозил послать жалобу члену парламента от нашего округа, если меня не пустят в школу в каких мне угодно носках. Скратон поинтересовался, кто представляет в парламенте наш округ, но папа этого не знал.

Среда, 10 июня.

Мы с Пандорой любим друг друга! Официально! Она сказала Клер Нельсон, Клер – Найджилу, а Найджил – мне.

Я сказал Найджилу, чтобы он сказал Клер, чтобы та сказала Пандоре, что я отвечаю ей взаимностью. Я вне себя от радости и счастья. И даже готов закрыть глаза на то, что Пандора обзавелась зажигалкой и выкуривает по пять сигарет в день. Когда влюблен, прощаешь многие недостатки.

Четверг, 11 июня.

Провел весь день с моей любимой. Не могу писать, до сих пор дрожат руки.

Пятница, 12 июня.

Мне сообщили из школы, что Берт Бакстер срочно хочет меня видеть. Пошли к нему вместе с Пандорой (мы теперь неразлучны). Берт заболел. Выглядит ужасно. Пандора постелила ему чистое белье (кажется, вонь ее не испугала), а я вызвал врача. Описал симптомы

болезни – странно дышит, лицо побелело, обильный пот.

Мы пытались прибраться немного в спальне. Берт все нес какую-то околесицу. Пандора объяснила, что он бредит. Держала его за руку, пока не пришел врач. Доктор Пейтел был очень любезен, сказал, что Берту нужен кислород. Дал мне телефон "скорой помощи". Машина не приезжала целую вечность. На душе кошки скребли – в последнее время я совсем забросил Берта, и сейчас мне стало очень стыдно. Санитары вынесли Берта на носилках. На лестнице они застряли и сбили носилками батарею пустых банок. Мы с Пандорой расчистили санитарам дорогу сквозь захламленный холл, и они доставили Берта к машине. Еще в доме его укрыли толстым пушистым красным одеялом. Взвыла сирена, и они укатили. У меня ком стоял в горле, а на глаза навернулись слезы. Не иначе как от пыли. У Берта всегда пыльно в доме.

Суббота, 13 июня.

Берт в реанимации, посетителей к нему не пускают. Каждые четыре часа звоню в больницу, справляюсь, как он там. Вру, что родственник. Отвечают одно и то же: "Состояние удовлетворительное".

Саблю забрали к нам. Нашу собаку пришлось отвезти к бабушке, она (собака, а не бабушка) боится овчарок.

Надеюсь, Берт не умрет. Во-первых, я очень к нему привязался, а во-вторых, мне нечего надеть на похороны.

Воскресенье, 14 июня.

Ходил навещать Берта. Ему понаставили капельниц, он весь в трубках. Принес ему банку его любимой свеклы, чтобы поел, когда поправится. Сестра заперла ее в шкафчик. Еще принес открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления – от нас с Пандорой, от папы, от бабушки и от Сабли.

Берт так и не проснулся, поэтому я не стал задерживаться.

Понедельник, 15 июня.

Комитет красноносочников решил пойти на временную уступку Скратону. Носим красные носки под черными. Ботинки здорово жмут, но мы не сдаемся для нас это вопрос принципа.

Берту немного лучше. Чаще просыпается. Завтра зайду его навестить.

Вторник, 16 июня.

С Берта сняли почти все трубки, осталось лишь несколько внутривенных. Когда я вошел к нему в палату, он не спал и принял меня за врача, потому что на мне были халат и маска. Берт проскрипел: "А ну выньте из моих внутренностей ваши треклятые трубки, я вам не подземка, чтобы по мне кабели прокладывать". Потом он узнал меня и спросил, как поживает Сабля. Мы долго обсуждали бихевиориальные проблемы Сабли, но тут пришла сестра и сказала, что мне пора уходить.

Берт попросил меня сообщить его дочерям, что он на смертном одре, и дал мне полкроны на оплату телефонных переговоров! Две его дочери живут в Австралии! Говорит, их номера записаны на обратной стороне обложки его армейской расчетной книжки. Полкроны, объяснил папа, примерно равны двенадцати с половиной пенсам. Я решил сохранить монету. Она приятно увесиста, несомненно, когда-нибудь станет коллекционной редкостью.

Среда, 17 июня.

Полнолуние.

Мы с Пандорой обыскали весь дом Берта, но его армейской книжки не обнаружили. Зато Пандора нашла груду открыток явно неприличного свойства. Они были подписаны: "Avec tout mon amour, cheri; Lola". Разглядывая их, я испытывал довольно странные ощущения, и Пандора тоже. Мы впервые обменялись по-настоящему страстным поцелуем. Мне хотелось обменяться французским поцелуем, но я не знаю, как целоваться по-французски, поэтому пришлось удовлетвориться обыкновенным английским. А Бертовой книжки и след простыл.

Четверг, 18 июня.

С Берта сняли все трубки. Завтра переводят в обыкновенную палату. Я сказал ему, что телефонов его дочерей мы так и не нашли, но Берт решил не придавать этому значения, коль скоро остался жив.

Мы были в больнице вместе с Пандорой. Они с Бертом сразу поладили. Когда Пандора вышла поставить Л воду принесенные ею цветы, Берт спросил, "залез ли я уже на нее". Временами он просто противный грязный старик, совсем не заслуживающий, чтобы его навещали.

Суббота, 20 июня.

Скорее бы Берта выписали. Папе осточертела Сабля, а бабушка сыта по горло нашим псом.

Лечащий врач велел Берту бросить курить. Берт ответил, что в восемьдесят девять лет вряд ли стоит и пробовать. Попросил меня принести сигарет и спичек. Что делать?

Воскресенье, 21 июня.

Всю ночь не спал из-за этих гадских сигарет, весь испереживался. И решил – не покупать. А потом прихожу в больницу и узнаю, что Берт купил эту заразу у разносчика, который ходит по палатам с тележкой!