Текст книги "Исчезнувшая"

Автор книги: Сьюзан Хаббард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 11

Вечером накануне нашего полевого выезда на болото Окифиноки Уолкер давал представление.

Как и большинство мероприятий в Хиллхаусе, выступление проходило в старом здании театра возле спортивного зала. В театре пахло можжевельником и древесным дымом, и от этих ароматов жесткие металлические стулья казались вполне терпимыми. Мы с Бернадеттой сидели во втором ряду. Мы пришли пораньше, но первый ряд оказался уже весь занят.

Сидевший передо мной парень обернулся – это оказался Ричард, президент клуба соцэкологии. (Помимо время от времени циркулировавших по кампусу памфлетов, где осуждалась либеральная политика, клуб соцэкологии особой активности не проявлял.) На американской политике он тоже сидел передо мной. Я привыкла к виду его затылка: короткие светлые волосы у него лежали плотными завитками и грозили взорваться, если позволить им отрасти чуть длиннее.

– Эй, Бернадетта, – обратился он к моей соседке, – почему вампиров не приглашают на вечеринки?

Сердце у меня подпрыгнуло. Он что, узнал про меня?

– Заткнись, Ричард, – презрительно фыркнула Бернадетта.

– Ты должна знать. Потому что от них горло болит! – Тон у него был ликующий, и только тут я сообразила, что он отпустил в адрес Бернадетты шутку. При ее крашенных в черный цвет волосах и бледной коже, она куда больше походила на стереотипного вампира, чем я.

– А какой у вампиров… пардон, у тебя любимый способ передвижения?

– Заткнись, Ричард!

– Кровеносный сосуд!

Мыс Бернадеттой даже не улыбнулись, но девушка рядом с Ричардом хихикала не переставая.

– Где вампиры держат свои сбережения? В банках крови!

– Заткнись, Ричард!

Я была счастлива, когда на сцену вышел мой одногруппник по литературному курсу и начал бить в большой африканский барабан. Ричард отвернулся, довольный тем, что ему удалось нас достать. Он жаждал внимания и добивался его любыми средствами. Бернадетта, указав мне на него глазами, презрительно покачала головой.

На сцену под барабанный бой вышел Уолкер. В джинсах и фланелевой рубашке – ни плаща, ни расшитого блестками костюма. Его волосы и кожа сияли в свете рампы.

– Добро пожаловать, – произнес он, – в страну уклончивых искусств.

Первые фокусы с куриными яйцами впечатлили меня больше, чем некоторые из последующих, более сложных, поскольку их магия была в некотором смысле настоящей. На столе посередине сцены зажгли бунзеновскую горелку, и Уолкер при помощи щипцов водил яйцом по пламени, пока оно не почернело. Затем он опустил яйцо в миску с водой, и оно вдруг сделалось переливчатым, почти серебряным.

Я понимала, что изменение цвета обусловлено какой-то химической реакцией. Но волшебным этот фокус делала история, которую Уолкер рассказывал в процессе.

– Тысячи лет волшебники совершенствовали искусство ясновидения – так еще называют заглядывание в магический кристалл, дабы прочесть в отражающей поверхности будущее. Кристаллы связывают наш приземленный мир с тем, что лежит за ним. В миг, когда мы смотрим в кристалл, время растворяется. Наше внутреннее «я» успокаивается. Наш дух соединяется со светом Вселенной, возвращая нам чистоту и прозрачность.

Бедные волшебники вроде меня не могут себе позволить купить хрустальный шар, поэтому мы делаем их сами, из яиц.

Когда превращение закончилось, он пригласил кого-нибудь из зрителей подняться на сцену и заглянуть в чашу с водой. Вызвался Ричард.

– Еще желающие есть? – спросил Уолкер.

– Я сделаю это. – Бернадетта вскочила тут же.

– Это не честно, – сказал Ричард, а она, проходя мимо, бросила ему: «Заткнись!»

– Расслабься и дыши глубоко, – велел Уолкер Бернадетте. – Вглядись в серебряный шар и скажи мне, что ты видишь.

– Я вижу отражение пламени свечи.

В театре было так тихо, что я слышала дыхание ребят, сидевших по бокам от меня.

– Постарайся расфокусировать зрение. – Голос Уолкера звучал мягко, с легким северокаролинским оттенком в окончаниях слов. – Постарайся увидеть образующийся внутри кристалла туман.

– Это яйцо, – сказал Ричард, но на него зашикали.

– Я вижу его, – сказала Бернадетта. – Это как дым на поверхности.

– Позволь дыму расти, пока он не заслонит собой все. – Уолкер сделал знак барабанщику, и тот начал отбивать медленный, раскачивающий ритм.

– Я не вижу ничего, кроме него. – В черной блузке и джинсах, с длинными волосами, легшими по сторонам чаши, когда она наклонилась, Бернадетта казалась существом из иного времени, иного мира.

– А теперь сфокусируй глаза. – Лицо Уолкера, напряженное и серьезное, было так красиво, что на него почти невозможно было смотреть. – Когда дым рассеется, скажи нам, что ты видишь.

– Я вижу… – Бернадетта замялась. – Это похоже на… это череп.

– Разумеется, – подал голос Ричард. – Она же вампир. Она ничего, кроме смерти, не видит.

Но никто, кроме меня, его не слушал.

– Я правда его видела, – прошептала Бернадетта. Она вернулась на свое место, и волшебное представление продолжалось.

Уолкер показал несколько фокусов с платками и монетами, которые множились благодаря рукавам его рубашки, сопровождая демонстрацию рассказами о древней Индии и Тибете и традициях магии. С помощью черных ниток (может, только я их и видела?) он передвигал по столу глиняные миски; он называл их вавилонскими чашами демонов, поясняя, что в древности их ставили по углам домов, чтобы ловить демонов. Позже я выяснила, что он рассказывал правду и что чаши также использовались, чтобы наловить побольше демонов и выпустить на чьего-нибудь врага.

Интересно, что бы сказал Уолкер, поведай я ему, что видела настоящего демона? Словно услышав мои мысли, он поднял глаза от работы и подмигнул мне. Затем он превратил кусок угля в алмаз. Я перестала следить за нитками и ловкостью рук и позволила себе поддаться очарованию. На миг я представила себя ассистенткой фокусника, одетой в свой костюм из метаматериала, становящейся невидимой, когда того требует фокус, оставляя волшебника пожинать лавры. Но как отреагирует Уолкер, узнав, на что я способна… нет, узнав, что я такое? Перепугается, скорее всего.

Для последнего фокуса ему понадобился здоровенный чемодан и помощь Джейси, студентки, примечательной тем, что была ниже всех в кампусе. Будучи меньше пяти футов ростом, она проворно запрыгнула в чемодан, оставив снаружи толстые светлые косы.

Уолкер заправил косы в чемодан, затем опустил и защелкнул крышку.

– Джейси вызвалась подвергнуться исчезновению, – объявил он. – Она полностью сознает потенциально смертельный физический риск. – Он начал произносить нараспев бессмысленные слова, в процессе трижды постучав по крышке чемодана веткой дерева, которую называл жезлом друида.

Разумеется, когда он открыл чемодан, там оказалось пусто. Я решила, что там двойное дно и что, когда он его закроет и постучит снова, Джейси вернется на место.

Но когда Уолкер поднял крышку, чемодан оказался пуст.

– Попробуем еще раз, – с тревогой в голосе сказал он. Интересно, он притворяется?

Он закрыл крышку, пробормотал какую-то нелепицу, постучал жезлом. Открыл чемодан. Пусто.

– Ты напортачил, Уолкер, – раздался голос Джейси из задней части зала, и все повернулись к ней. Теперь мне стало ясно, что они с Уолкером просто прикидывались.

– Значит, в сцене есть люк? – шепнула Бернадетта.

Но я не ответила. В проходе за спиной у Джейси кое-кто стоял.

Осень приехала.

– Я как бросила курить, так и растолстела.

Осень сидела на полу в общей комнате, обдирая пластиковую упаковку с кекса. Она заехала на бензоколонку и накупила всякого фастфуда, который разложила на полу, будто на пикнике.

Я не люблю сладкое, но Бернадетта взяла шоколадное пирожное с орехами и штучку под названием «твинки».

– Ты не толстая, – сказала я.

По сравнению с нашей последней встречей Осень поправилась максимум фунтов на десять. У нее чуть округлились лицо и бедра. Я почувствовала укол совести, словно я была в ответе за ее полноту. Но разве отказ от курения не стоит нескольких лишних фунтов?

Дабы не отрываться от коллектива, я потянулась за пакетиком чипсов.

Мы оставили Уолкера в окружении толпы поклонников, и теперь я гадала, с кем он сейчас разговаривает.

– Мечтательный взгляд, – заметила Бернадетта, глянув на меня. – Кто-то втюрился.

Неужели это настолько очевидно?

– Откуда ты знаешь? – Отрицать не имело смысла – Бернадетта была слишком наблюдательна.

– Каждый раз, когда ты смотришь на Уолкера, у тебя глаза делаются масленые. – Бернадетта откусила кусочек «твинки» и помахала у меня перед носом его сливочной серединкой. – Вроде этого.

– Уолкер – это фокусник? – Осень стряхнула глазурь с коленей джинсов. – Значит, мой брат тебе больше не нравится?

Мне этот разговор был совершенно ни к чему.

– Как поживает Чип? – спросила я.

– Мы разбежались. – Осень потянулась за шоколадно-ореховым пирожным в пластиковой упаковке. – Он мне изменял, – пояснила она непринужденным тоном. – Я понимаю, чем тебе так нравится этот Уолкер. Он такой душка. – В слове «душка» она ухитрилась выделить три слога.

Тут они с Бернадеттой рассмеялись, и я не могла взять в толк почему, пока Бернадетта не успокоилась настолько, чтобы сказать:

– Ари, ты бы видела свое лицо, когда она это сказала!

– По-моему, она еще девственница, – сказала Осень Бернадетте, а та ответила:

– Исключено, – и обернулась ко мне: – Что, правда?

Я зачерпнула горсть чипсов.

– Не ваше дело.

Но сознание того, что они-то нет, заставило меня почувствовать себя юной и наивной, в очередной раз чужой в их мире.

Осень с Бернадеттой проболтали допоздна. Я в основном слушала, удивляясь, как быстро у них нашлись общие темы. В комнате горела только моя фарфоровая лампа, освещая птичек, но оставляя наши лица в тени.

Бернадетта говорила о завтрашнем выезде.

– Жалко, ты не можешь поехать с нами, – сказала она Осени, которая устроилась спать на полу. – Мест в каноэ хватит только на десятерых. Можешь пожить в нашей комнате, пока нас не будет.

– Наверное, прогуляюсь по кампусу, – отозвалась Осень. – Все равно бы я на болото не поехала.

– Но ведь там будет по-настоящему здорово.

Бернадетта вкратце пересказала несколько лекций по окружающей среде, причем у нее получилось лучше, чем у профессора Райли.

– Это самое большое болото в Северной Америке, – говорила она. – Некогда оно было частью океанского дна, но теперь покрыто торфяными отложениями и дождевой водой. В начале девятнадцатого века люди селились на болоте, и лесорубы снесли тысячи деревьев. Затем его превратили в заказник для дикой фауны.

– Угу, – откликнулась Осень.

– Имя ему дали индейцы. На их языке «Окифиноки» означает «страна колышущейся земли», ибо торф настолько неустойчив, что, если топнуть по земле, деревья закачаются. – Бернадетта явно предвкушала, как заставит деревья трястись.

Осень зевнула.

– Биоразнообразие там просто поразительное, – попыталась я поддержать Бернадетту. – Более сотни видов птиц, и аллигаторы, и пять видов ядовитых змей.

– Змей, да? – сонно переспросила Осень.

– В болоте нет дорог, только тропинки и гати, – продолжала Бернадетта. – Мы поплывем на каноэ, одну ночь проведем в избушке, а другую на помосте.

– А вы не боитесь? Все эти крокодилы и змеи…

Я не боялась, но не хотела отвечать за Бернадетту.

– Я больше боюсь других вещей, – сказала моя соседка. – Мы читали кое-какие сказки о странных огнях и болотных тварях…

– Болотных тварях? – Осень впервые оживилась.

– Обезьянолюдях, великанах и призраках. – Тон Бернадетты сделал бы честь и вампиру, подумалось мне. Она знала, как превратить простые фразы в историю. – Создания тьмы, что бесшумно перемещаются от дерева к дереву. В избушке, где нам предстоит ночевать, по слухам, водятся привидения.

– Правда? – спросила я.

– Джейси делала на эту тему устный доклад в первую неделю занятий, – сказала Бернадетта. – Ты пропустила. Она утверждает, что там убили женщину и ее призрак бродит по ночам. Профессор Райли сказал, что это просто легенда, но я верю. К тому же есть сведения об НЛО и похищениях людей пришельцами.

– Ну, про это я все знаю, – сказала Осень. – Правительство хочет, чтобы мы думали, будто их не существует, но по радио почти каждый вечер идут ток-шоу об НЛО. Иногда я думаю, что, может, так случилось и с Мисти.

– Мисти – это девочка, которая пропала у нас в городе, – пояснила я, и Бернадетта кивнула.

– Она отправилась полюбоваться звездами, – сказала Осень. – Может, что-то спустилось и забрало ее. Кто знает? Все равно, вы только за этим и собираетесь туда – посмотреть на НЛО?

– Нет, мы едем изучать природу. – Бернадетта зевнула. – Одно дело – читать об этом, другое – увидеть вблизи.

– Не думаю, что когда-нибудь пойду в колледж. – В голосе Осени прозвучала неожиданная решимость.

– И что ты станешь делать, когда закончишь школу? – Я потянулась выключить лампу.

– Раньше думала, что перееду к Чипу, – произнесла она как-то покорно. – А теперь не знаю. Иногда мне кажется, что я стремительно несусь в никуда.

Я хотела как-то утешить ее, но на ум приходили только банальности. «Ты еще молода. Ты это переживешь».

– Да, мне самой иногда так кажется, – сказала Бернадетта.

Осень еще спала, когда мы на следующее утро уходили. Бернадетта оставила ей записку, что она может жить у нас, сколько хочет. «Не грусти о своем бывшем, – написала она. – Ты еще не встретила свою половинку».

Она положила записку возле спального мешка Осени. Осень спала на животе, и нам было видно только ее откинутую руку и копну темных волос.

– Спасибо, что была так мила с моей подругой, – сказала я Бернадетте, когда мы вышли.

Она пожала плечами.

– Мне ее жалко. Кажется, она несколько потерялась.

Мы дотащили рюкзаки до парковки и заняли два места в самом хвосте автобуса. Мартовское утро было зябким, восходящее солнце раскрасило небо оранжевыми полосами. Прочие студенты устраивались на своих местах. Некоторые держали в руках чашки с кофе и горячим шоколадом, ароматы которых наполняли салон автобуса. На завтрак у меня был только глоток тоника прямо из бутылки. Как правило, мне этого вполне хватало, но сегодня мне было голодно и муторно с недосыпа.

Профессор Райли и профессор Хоффман сели последними. Вид у них тоже был сонный.

– Никаких песен, – велел нам Хоффман.

Когда автобус вырулил из кампуса, я обернулась посмотреть, как исчезает вдали Хиллхаус… и увидела удаляющийся в противоположную сторону бежевый внедорожник. Я не видела водителя, да и саму машину толком не разглядела, но, несмотря на печку в автобусе, меня передернуло.

Большинство студентов во время короткой поездки до Окифиноки дремали. Я бодрствовала. Чем выше поднималось на небе солнце, тем легче становилось у меня на душе. В Джорджии, должно быть, тысячи бежевых джипов, сказала я себе.

К тому времени, когда мы доехали до входа на болото возле Уэйкросса, забрали разрешения на стоянку и нагрузили каноэ, было уже около десяти. Потеплело до восемнадцати градусов, достаточно, чтобы скинуть куртки и жилеты. Спальники и продукты мы сложили в большие непромокаемые мешки, поставили их в центр каноэ и привязали эластичными ремнями.

Я как раз привязывала к каноэ свой багаж, когда Бернадетта воскликнула:

– Бедняжка… смотри!

На берегу, футах в ста от нас, лежал аллигатор. Вид у него был такой, словно кожа съежилась и присохла к костям, – истощенный, но еще живой. Я видела жизнь в его маленьких темных глазах.

– Что с ним? – спросила я.

– Может, возраст, а может, пострадал в драке, – ответил профессор Хоффман.

– Мы можем ему чем-нибудь помочь? – Голос Бернадетты разносился над водой, и один из проводников подошел к нам.

– Это Старина Джо, – сказал он. – Готовится помирать. Мы не вмешиваемся в естественный ход вещей.

Бернадетта ничего не сказала, но плечи ее поникли, и я поняла, что она не согласна. Позже она сказала мне:

– Живое существо умирает. И никто не обращает внимания. – Она покачала головой.

В каноэ сидели по двое, и мы с Бернадеттой оказались напарниками. Поначалу мы гребли вместе, потом по очереди. На мне была толстая кофта для защиты от солнца, и Бернадетта обрызгала нас обеих репеллентом от насекомых. Я говорила ей, что меня никогда не кусают, но это ее не убедило.

Водный путь, по которому мы плыли, назывался каналом. Вначале он был цвета сланца – серый с синими прожилками и разводами, – и каноэ шли по нему спокойно, весла едва плескали. Ветра не было, и тишину нарушало только негромкое ворчание лягушек. Вдоль берегов лежали по одиночке и парами аллигаторы, одни наблюдали за нами, другие игнорировали. До брачного сезона оставалось еще два месяца, и они пока не были склонны защищать свою территорию.

Несколько минут никто не разговаривал. Воздух, свежий и ароматный, напомнил мне запах ведьмина ореха. Дома у мамы в ванной стояла бутылочка. Я не хотела думать о доме и поэтому постаралась определить запах точнее: одновременно едкий и сладкий, с оттенком скипидара. Действительно, ничего общего с ведьминым орехом.

Обогнув последнюю излучину канала, мы вступили в прерию – бескрайнее пространство цветущих болот. Здесь вода сделалась темно-коричневой, цвета настоявшегося чая. Поднялся ветерок, и вплотную к каноэ закачались конические головки желтых цветов. Чем дальше, тем, казалось, больше их становилось, они возникали из мясистых зеленых листьев, раскинувшихся по прерии насколько хватало глаз.

Профессор Райли сказал, что этот цветок называется «золотая дубинка». Другое название – «непромокашка», потому что их суккулентного типа листья отталкивают влагу. Они устойчивы к неблагоприятным природным условиям, сказал он. У них есть шанс уцелеть.

К тому времени, когда, далеко за полдень, мы вытащили наши каноэ на берег острова, глаза у нас устали не меньше, чем руки. Мы видели зеленых и синих цапель, песчаных журавлей, ибисов, зимородков, а крокодилам и вовсе счет потеряли. Когда я переворачивала каноэ, из кучки песка неподалеку выползла толстая сине-черная змея футов шесть в длину.

Тогда я любила змей не больше, чем сейчас, но у них было больше прав находиться на этом острове, чем у меня. Я замерла. Пока змея уползала в заросли, я почувствовала за спиной чье-то присутствие.

Профессор Хоффман молчал, пока змея не исчезла.

– Хорошо, хорошо, – сказал он. – Узнала?

– Индиговая змея?

– Очень хорошо. Этот вид, знаете ли, под угрозой. Их естественная среда обитания превратилась в торговые центры и жилые массивы. Теперь они, к несчастью, завели привычку дремать на дорогах.

В тот вечер после ужина (картошка, овощи и приправленный травами соевый творог, завернутый в фольгу и поджаренный на костре) Хоффман рассказывал о видах, которые нам в тот день не попались.

– Каролинский длиннохвостый попугай – единственная разновидность попугаев, аборигенная для Соединенных Штатов, – был уничтожен обычным путем. Его среду обитания извели лесорубы. Некоторых птиц ловили и держали в качестве домашних питомцев. Их перьями украшали шляпки, но ручных птиц не размножали – они считались совершенно обычными и вскоре вымерли. Большинство диких выбили фермеры, считая их вредителями.

Каролинские длиннохвостые были очень общественными созданиями. Когда одну птицу подстреливали, остальная стая возвращалась на то же место и собиралась вокруг тушки. Разумеется, охотники их уже ждали. Мы не знаем, что послужило причиной окончательного исчезновения вида, но есть подозрение, что немногие оставшиеся погибли от болезней домашней птицы.

Бернадетта поставила тарелку.

– Это так удручающе. – Говорила она негромко, но, уверена, слышали все.

Тем не менее профессор Хоффман продолжал рассказ.

– Аналогичным образом – бесконтрольными вырубками и охотой – был уничтожен белоклювый дятел. К двадцатым годам прошлого века он считался исчезнувшим. Одна пара – птицы выбирают себе спутника на всю жизнь – объявилась во Флориде, где была тут же подстрелена собирателями образцов.

– Идиоты! – воскликнула Бернадетта. Прочие не обратили на нее внимания.

– Несколько лет назад исследовательские команды обнаружили следы присутствия белоклювов во Флориде и Арканзасе. Если их находки подтвердятся, птица будет отнесена к видам-лазарям. Кто знает, что это означает?

– Согласно Библии, Лазаря воскресил из мертвых Иисус, – подала голос Джейси. – Это считалось чудом.

– Ну, говоря по-научному, чуда здесь нет. Это просто знак, что в исходном обзоре, по результатам которого вид объявили исчезнувшим, была допущена ошибка. Когда существо, считавшееся погибшим навек, снова объявляется, научное сообщество всегда радо признать свою ошибку.

Бернадетта ткнула меня локтем.

– Мне надо в туалет. Пойдем со мной.

В избушке не было санузла, но уличная кабинка находилась недалеко. Пользовались ею только девушки, молодые люди предпочитали зайти за дерево. Бернадетта зашла в деревянное строение, сетуя на мужчин, которые весь мир используют как сортир.

Я ждала снаружи, глядя на освещенные окошки избы и слушая ночь. Воздух полнился кваканьем лягушек, время о времени вскрикивали совы, в лесу неподалеку что-то шуршало. И тут раздался вопль Бернадетты.

Дверь уборной распахнулась и грохнула об стенку. Бернадетта прыжками выбралась на траву, придерживая джинсы на талии.

Дверь избушки отворилась.

– С тобой все нормально? – спросил профессор Райли.

Бернадетта вбежала в избушку, я за ней.

– Меня там кто-то укусил! – сказала она. – Как вы думаете, это змея? – Она вытянула лодыжку и повернула, чтобы показать красную припухлость.

– На змеиный укус не похоже, – сказал Райли. – Скорее мошка.

Укус мошки был куда приемлемее змеиного. Признаюсь, я первым делом подумала о громадной индиговой змее, проползшей по высокой траве в уборную, чтобы подстеречь одну из нас. (Впоследствии я узнала, что индиговые не ядовиты. Они глотают свои мелкие жертвы живьем.)

От еды и движения нас всех потянуло в сон. Но Джейси отказалась проводить ночь в избушке.

– У меня от этого места мурашки по коже, – сказала она.

Мы взяли с собой две палатки, и Джейси предложила их поставить. Она сказала, что не станет спать снаружи в одиночку.

Никто не захотел присоединиться к ней, поэтому вызвалась я.

– Ты сдурела, – сказала Бернадетта.

– Насекомые мне не докучают, – возразила я. – А здесь и вправду душновато. – В избушке пахло затхлостью, словно от мертвого очага и старой одежды.

И вот мы с Джейси, которую я знала только как самую мелкую девчонку с самыми длинными косами во всем колледже, устроились на ночь в палатке. Спали мы мало. Шорохи, слышанные мною до того, по мере прохождения ночи становились, казалось, громче, и мы слышали почти непрестанное движение на земле возле палатки.

– Еноты, – сказала я, но Джейси не согласилась.

– Слишком крупное для енота.

Мы задремали и проснулись от новых звуков: казалось, что-то обходило палатку по периметру. На ходу оно постукивало.

Джейси села в своем спальнике.

– Ари, Ари, – зашептала она. – Я боюсь. По-моему, это посыльный.

– Кто?

Она шумно, выдохнула:

– Посыльный дьявола. Пришел по наши души.

Как и большинство вампиров, меня нелегко напугать. Я помню, как смотрела фильмы ужасов дома у моей подруги Кэтлин; мне было интереснее наблюдать по лицам ее родных за их реакцией на фильм, чем за чудищами на экране. Но в ту ночь, на острове посреди болота, таком отдаленном, что у нас даже мобильники не работали, я позволила себе поддаться чувству страха. Оно оказалось неожиданно приятным.

– Как он выглядит?

– Он может менять обличье. – Джейси шептала короткими порциями, а в промежутках глубоко дышала. – Иногда это зверь – собака, или волк, или теленок. В другой раз человек – старик или женщина с окровавленными руками. Порой они вырезают у человека сердце и пожирают его.

– Откуда ты про них узнала?

– Я всегда знала. – Она снова судорожно втянула воздух. – И снились они мне тоже.

Шаги снаружи замедлились, потом снова набрали скорость. Они звучали слишком громко для животного и слишком быстро, чтобы принадлежать человеку. Оно все ходило кругами возле палатки, сопровождаемое странным перестуком.

– Я боюсь, – прошептала я и услышала в собственном голосе удивление. Страх пощипывал и просачивался в кровь с каждым ударом сердца.

– Мы можем позвать на помощь, – сказала Джейси.

– И перебудить всех? – Я была напугана, но не настолько. – Джейси, они нас ославят на весь кампус. Мы в жизни не отмоемся.

Затем тварь снаружи прекратила движение. Она начала издавать звуки, сначала тихо, потом громче. Я не могу описать эти звуки… представьте щенячий скулеж, потом голос становится выше, выше, и под конец у вас едва не лопаются барабанные перепонки.

Джейси тоже издала странный звук, низкое бульканье в горле.

Страх перестал быть развлечением. Она ухватилась за мое плечо, а я сжала ее ладонь. Не знаю, как долго мы так просидели, завернувшись в спальники, вцепившись друг в друга, прислушиваясь к несущемуся из темноты завыванию. Порой мне казалось, что я различаю в вое слова. Однажды мне послышалось, будто произнесли мое имя.

Я слышала, как Джейси думает: «А завтра они найдут в палатке наши мертвые тела». Я прикинула, что бы она подумала, узнав, что держит за руку вампира.

Больше мы в ту ночь не заснули. Тварь снаружи вскоре убралась, но мы знали, что она может вернуться в любой момент.

Когда достаточно рассвело, я расстегнула клапан палатки и увидела только траву, деревья и небо. Я упрекнула себя за трусость. Почему я просто не вышла посмотреть, кто там шумит?

Самые страшные штуки те, что посещают нас во мраке, те, которых мы не видим. И страх, что держал нас парализованными в палатке в ту ночь, оставил странный осадок, горький привкус в горле, напоминание, что в конечном итоге я в некоторых отношениях так же уязвима, как и любой смертный.