Текст книги "Сон в красном тереме. Том 1"

Автор книги: Сюэцинь Цао

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Глава двадцать первая, из которой читатель узнает о том, как мудрая Си-жэнь нежными словами укоряла Бао-юя и как ловкая Пин-эр меткими ответами спасла Цзя Ляня от беды

Между тем Ши Сян-юнь со смехом выбежала из комнаты, опасаясь, что Дай-юй погонится за ней.

– Смотри, упадешь! – крикнул ей вслед Бао-юй. – Да разве она за тобой угонится?

Когда Дай-юй добежала до дверей, Бао-юй, стоя в проходе, широко расставил руки и задержал ее.

– Прости ее на этот раз! – попросил он.

– Не быть мне в живых, если я ее прощу! – воскликнула Дай-юй, отстраняя его руку.

Заметив, что Бао-юй загородил дверь, Сян-юнь решила, что теперь Дай-юй не сможет выйти, поэтому она остановилась и со смехом попросила:

– Милая Дай-юй, извини меня!

В это время к Сян-юнь сзади подошла Бао-чай и тоже засмеялась:

– Прошу вас не ссориться, хотя бы из уважения к Бао-юю.

– Не хочу! – запротестовала Дай-юй. – Вы все сговорились дразнить меня!

– Кто тебя дразнит? – примирительно сказал Бао-юй. – Разве она осмелилась бы что-нибудь сказать, если бы ты сама ее не задирала?

Пока все четверо пререкались между собой, не желая уступить друг другу, пришла служанка приглашать их к обеду. Лишь после этого они разошлись.

В тот день, когда настало время зажигать лампы, госпожа Ван, Ли Вань, Фын-цзе, Ин-чунь и Си-чунь отправились к матушке Цзя. Там они немного поболтали и разошлись спать. Сян-юнь ушла отдыхать в комнату Дай-юй. Бао-юй проводил их обеих. К себе он вернулся уже почти во время третьей стражи, и то лишь после неоднократных напоминаний Си-жэнь о том, что давно пора ложиться спать.

На следующее утро, едва рассвело, Бао-юй вскочил с постели, сунул ноги в комнатные туфли и побежал в комнату Дай-юй. Служанок Цзы-цзюань и Цуй-люй нигде не было видно, и в комнате находились только Дай-юй и Сян-юнь, которые еще спали. Дай-юй была укрыта стеганым шелковым одеялом абрикосового цвета. Сян-юнь была укрыта лишь наполовину, ее черные волосы разметались по подушке, а слегка изогнутые обнаженные белоснежные руки с золотыми браслетами покоились поверх розового шелкового одеяла.

– Даже спать не может спокойно! – с укоризной произнес Бао-юй. – Простудится, потом будет жаловаться, что под лопатками колет.

С этими словами он приблизился к кровати и осторожно укрыл Сян-юнь. В это время Дай-юй проснулась и почувствовала, что в комнате кто-то есть. «Наверное, Бао-юй!» – подумала она и повернулась, чтобы посмотреть.

– Зачем ты пришел так рано? – спросила она.

– Рано? – удивленно воскликнул Бао-юй. – Встань и взгляни, который час!

– Выйди, – попросила Дай-юй. – Дай нам встать.

Бао-юй прошел в прихожую. Дай-юй встала, разбудила Сян-юнь, и они торопливо оделись. Тогда Бао-юй вошел снова и уселся перед столиком, на котором стояло зеркало. Вошли Цзы-цзюань и Цуй-люй и стали помогать барышням умываться и причесываться.

Сян-юнь умылась, и Цуй-люй хотела выплеснуть оставшуюся воду, но Бао-юй удержал ее.

– Постой! – сказал он. – Я тоже заодно умоюсь, чтобы не тратить зря время и лишний раз не ходить к себе.

С этими словами он наклонился над тазом и плеснул себе на лицо две пригоршни воды. Цзы-цзюань подала ему ароматное мыло, но Бао-юй сказал:

– Не надо! В тазу достаточно пены.

Он плеснул еще две пригоршни и попросил полотенце.

– Опять ты взялся за глупости! – засмеялась Цуй-люй. Однако Бао-юй не обратил внимания на ее слова, попросил соль, почистил зубы и прополоскал рот. Покончив с умыванием, Бао-юй заметил, что Сян-юнь уже успела причесаться. Тогда он подошел к ней и с улыбкой сказал:

– Дорогая сестрица, причеши и меня!

– Не могу, – ответила Сян-юнь.

– Милая сестрица, а почему ты раньше меня причесывала? – засмеялся Бао-юй.

– Тепель я лазучилась.

– Тогда заплети мне хоть несколько косичек, – продолжал настаивать Бао-юй, – иначе не уйду.

Он так настойчиво упрашивал, что Сян-юнь в конце концов сдалась и причесала его.

Дома Бао-юй обычно не носил шапочку, и короткие волосы вокруг головы заплетал в маленькие косички, которые собирались на макушке в один пучок и заплетались в толстую косу, перевязанную красной лентой. Коса эта украшалась четырьмя жемчужинами и оканчивалась золотой подвеской. Заплетая косу, Сян-юнь сказала:

– Помню, у тебя было четыле одинаковых жемчужины, а сейчас только тли. Четвелтая не похожа на остальные. Куда девалась плежняя?

– Потерялась, – ответил Бао-юй.

– Опять куда-нибудь ходил, она у тебя выпала, а кто-то нашел, – высказала предположение Сян-юнь. – Посчастливилось кому-то.

– Это еще неизвестно! – перебила ее стоявшая рядом Дай-юй и холодно усмехнулась. – Потерял ли он или отдал кому-нибудь на украшения?

Бао-юй ничего не ответил.

По обе стороны зеркала стояли туалетные коробки, он взял одну из них и стал вертеть в руках. В коробке оказалась баночка с помадой. Бао-юй незаметно вытащил ее и хотел подкрасить себе губы, но заколебался, опасаясь, что Сян-юнь станет браниться. И как раз в тот момент, когда он пребывал в нерешительности, Сян-юнь, стоявшая у него за спиной, протянула руку через его плечо и так хлопнула Бао-юя по руке, что он уронил баночку с помадой.

– Ты все такой же! – воскликнула она. – И когда ты только оставишь свои повадки?

Едва она это произнесла, как на пороге появилась Си-жэнь. Бао-юй был уже умыт и причесан, и ей ничего не оставалось, как удалиться и заняться собственным туалетом. Вскоре к ней в комнату вошла Бао-чай и спросила:

– Куда ушел брат Бао-юй?

– Да туда же! – усмехнулась Си-жэнь. – Разве он станет сидеть дома?

Бао-чай сразу догадалась, где он. Си-жэнь тяжело вздохнула и добавила:

– Дружба с сестрами тоже должна иметь пределы – нельзя же днем и ночью болтать языком! Как его только ни убеждаешь, он все пропускает мимо ушей!

Услышав рассуждения Си-жэнь, Бао-чай про себя подумала:

«Я недооценивала эту служанку: судя по ее речам, она обладает кое-каким жизненным опытом».

Бао-чай присела на кан и не спеша завела беседу. Она начала выспрашивать Си-жэнь, сколько ей лет, откуда она родом. Она внимательно следила за речью и манерами Си-жэнь и проникалась все более глубоким уважением к ней.

Вскоре пришел Бао-юй, и Бао-чай поспешила удалиться.

– О чем это сестра Бао-чай так оживленно беседовала с тобой? – спросил Бао-юй, обращаясь к Си-жэнь. – Почему она так торопливо убежала при моем появлении?

Си-жэнь не ответила. Бао-юй повторил вопрос.

– Что ты у меня спрашиваешь? – не вытерпела наконец Си-жэнь. – Откуда я знаю ваши отношения!

Бао-юй удивленно взглянул на Си-жэнь и, заметив на лице ее необычное выражение, с улыбкой спросил:

– Почему ты опять рассердилась?

– Где уж мне сердиться? – усмехнулась Си-жэнь. – Но только прошу тебя больше ко мне не обращаться! Прислуживать тебе есть кому помимо меня, я тебе не нужна, так что лучше я уйду обратно к старой госпоже.

С этими словами она легла на кан и закрыла глаза. Изумленный Бао-юй не выдержал и стал просить прощения. Си-жэнь лежала с закрытыми глазами, словно не слыша его. Бао-юй растерялся, не зная что предпринять. В этот момент вошла Шэ-юэ, и он спросил у нее:

– Что случилось с сестрой Си-жэнь?

– Откуда я знаю? – ответила Шэ-юэ. – Сам подумай и поймешь.

Постояв еще немного в нерешительности, Бао-юй почувствовал себя неудобно.

– Не смотришь на меня – ну и ладно! – вскричал он. – Я тоже пойду спать!

Он спустился с кана, подошел к своей кровати и лег. Он лежал неподвижно и даже слегка похрапывал, и Си-жэнь решила, что он действительно уснул. Она потихоньку встала, взяла плащ и осторожно укрыла Бао-юя. Он недовольно забормотал и отбросил плащ, но по-прежнему лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим.

Си-жэнь догадалась, в чем дело, укоризненно покачала головой и с усмешкой сказала:

– Незачем сердиться. Отныне считай, что я немая. Больше никогда не скажу тебе ни слова. Согласен?

– А что такое я сделал? – приподнявшись на постели, спросил Бао-юй. – Опять ты меня упрекаешь? Что ж, упрекай! Но почему ты несколько минут назад не хотела со мной разговаривать? Когда я вошел, ты даже не взглянула в мою сторону и, рассерженная, легла на кан, а я не знаю – почему. А теперь ты говоришь, что я сержусь! Разве ты меня о чем-нибудь предупреждала?

– И ты все еще не понимаешь? – воскликнула Си-жэнь. – Ждешь, чтобы я тебе объяснила?

Пока они разговаривали, матушка Цзя прислала служанку звать Бао-юя к столу, и он отправился к бабушке. Наскоро съев чашку риса, Бао-юй поспешил вернуться в свою комнату. Си-жэнь спала на кане в прихожей, возле нее сидела Шэ-юэ и от нечего делать забавлялась игральными костями. Бао-юй прекрасно знал, что служанки связаны крепкой дружбой, и поэтому, даже не взглянув на Шэ-юэ, он отодвинул дверную занавеску и скрылся во внутренней комнате. Шэ-юэ вошла следом за ним, но Бао-юй вытолкал ее оттуда.

– Не смею вас тревожить! – насмешливо проговорил он.

Шэ-юэ, улыбаясь, вышла и послала к нему двух других служанок.

Бао-юй лег, взял книгу и углубился в чтение. Вдруг ему захотелось чаю. Он поднял голову и увидел возле себя двух девочек. Одна из них, которая на год или на два была старше другой, показалась ему привлекательной, и Бао-юй обратился к ней:

– В твоем имени случайно нет слога сян?[88]88
  Сян – по-китайски «ароматный». Хуэй-сян – «Аромат орхидеи».


[Закрыть]

– Меня зовут Хуэй-сян, – ответила та.

– А кто тебе дал такое имя?

– Меня сначала звали Юнь-сян, – пояснила служанка, – потом старшая сестра Си-жэнь переменила мне имя.

– Тебя бы следовало назвать Хуэй-ци[89]89
  Хуэй-ци – «Зловонный дух».


[Закрыть], – раздраженно произнес Бао-юй, – и то это слишком мягко! А то «Хуэй-сян»!.. Сколько у тебя сестер?

– Четыре!

– Какая ты по старшинству?

– Четвертая.

– С завтрашнего дня пусть все тебя зовут – Сы-эр – Четвертая, – заключил Бао-юй. – Нечего выдумывать всякие Хуэй-сян, Лань-ци![90]90
  Лань-ци – «Аромат орхидеи», синоним Хуэй-сян.


[Закрыть] Кто из вас достоин сравнения с подобными цветами? Не позорьте такие благозвучные имена!

С этими словами он приказал девочке налить чаю.

Си-жэнь и Шэ-юэ, находившиеся в передней и слышавшие этот разговор, зажимали руками рот, чтобы не расхохотаться.

Весь день Бао-юй не выходил из дому. Настроение у него было подавленное, и чтобы немного развлечься, он несколько раз принимался читать и писать. Никого из служанок он не впускал к себе и пользовался только услугами Сы-эр.

Сы-эр была хитра и, как только заметила, что Бао-юй охотно прибегает к ее услугам, пустила в ход всю свою ловкость и умение, чтобы завоевать его благосклонность.

За ужином Бао-юй выпил два кубка вина и немного повеселел. Если бы все шло как обычно, он бы непременно пошутил и побаловался с Си-жэнь и другими старшими служанками. Но сегодня он в одиночестве молча сидел возле горящей лампы, совершенно безучастный ко всему окружающему. Ему очень хотелось позвать служанок, однако он опасался, что они подумают, будто одержали над ним верх, возгордятся и начнут еще больше поучать его; а напускать на себя грозный вид хозяина и пугать их тоже казалось ему чересчур жестоким. Тем не менее он решил проявить упорство, желая показать служанкам, что, если даже они все умрут, он сумеет обойтись без них. При этой мысли всю его печаль как рукой сняло, и на смену пришло чувство радости и удовлетворения. Он приказал Сы-эр снять нагар со свечей и подогреть чай, а сам взял «Канон „Наньхуа“» и принялся перелистывать, пока не добрался до раздела «Вскрытие сумки», где говорилось:

«…поэтому откажись от людей, о которых говорят, будто они мудры и обладают знаниями, и крупный разбой прекратится; выбрось яшму и уничтожь жемчуг, и не станет мелких грабежей. Сожги верительные грамоты и разбей яшмовые печати, и люди станут простыми и бесхитростными; упраздни меры объема и сломай все весы, и люди перестанут спорить друг с другом; отмени в Поднебесной законы мудрецов, и люди смогут мирно разговаривать друг с другом.

Отбрось шесть музыкальных тонов, обрати в пепел свирели и гусли, заткни уши музыкантам, подобным древнему слепцу Куану, и только тогда народ Поднебесной будет хорошо слышать; уничтожь узоры, рассей пять основных цветов, ослепи зорких людей, подобных древнему Ли Чжу[91]91
  Ли Чжу (Ли Лоу) – по преданию, жил во времена мифического императора Хуан-ди (III тыс. до н. э.).


[Закрыть], и только тогда народ Поднебесной будет хорошо видеть; уничтожь наугольник и плотничью бечевку, выбрось циркули и угломеры, отруби пальцы искусным мастерам, подобным древнему Чую[92]92
  Чуй – имя искусного мастера, жившего якобы во времена легендарного императора Яо.


[Закрыть], и только тогда народ Поднебесной в полной мере проявит свое умение и сноровку…»

Дочитав до этого места Бао-юй, находившийся под влиянием вина, почувствовал безграничное блаженство. Он схватил кисть и торопливо набросал:

«…сожги Си-жэнь и прогони Шэ-юэ, и только тогда обитательницы женских покоев получат возможность увещевать других; изуродуй божественную красоту Бао-чай, обрати в ничто чудесную проницательность Дай-юй, уничтожь чувства и желания, и только тогда красота и уродство в женских покоях сравняются друг с другом.

Если все обитательницы женских покоев смогут заниматься увещеваниями, никогда не возникнет чувство отчуждения; если уничтожить божественную красоту, навсегда исчезнет чувство любви; если обратить в ничто чудесную проницательность, исчезнут разум и таланты.

Бао-чай, Дай-юй, Си-жэнь, Шэ-юэ – все они расставляют свои сети и прячутся в норы, вводят в заблуждение и влекут к гибели тех, кто населяет Поднебесную».

Бао-юй бросил кисть и опустился на кровать. Едва голова его коснулась подушки, как он уснул и проспал до самого утра.

Открыв глаза, Бао-юй увидел Си-жэнь, которая одетой спала поверх одеяла. Он не стал раздумывать над тем, что произошло накануне, разбудил ее и сказал:

– Разденься и укройся, а то можешь замерзнуть.

Си-жэнь давно заметила, что Бао-юй целыми днями балуется со своими сестрами, но она не решалась открыто убеждать его быть сдержаннее, так как это не дало бы никаких результатов. Она пыталась действовать ласками, осторожно предостерегать его в надежде на то, что пройдет немного времени и он исправится. Однако Бао-юй не исправлялся, и она ничего не могла с ним поделать. Дошло до того, что она даже потеряла сон. И сейчас, обнаружив перемену в поведении Бао-юя, она подумала, что он раскаивается, но решила делать вид, будто не замечает этого.

Так как она не отвечала, Бао-юй хотел сам раздеть ее. Но едва он расстегнул ей халат, как Си-жэнь оттолкнула его и застегнулась вновь. Бао-юй убрал руки и с улыбкой спросил:

– Скажи наконец, что с тобой произошло?

Си-жэнь молчала. Бао-юй еще несколько раз повторил вопрос.

– Ничего, – глядя на него в упор, промолвила Си-жэнь. – Раз уж встал, иди туда к ним умываться и причесываться. Да поскорее, а то можешь опоздать!

– Куда? – с недоумением спросил Бао-юй.

– Чего у меня спрашиваешь? Тебе виднее! – усмехнулась Си-жэнь. – Иди туда, где тебе больше нравится. Чем меньше мы будем соприкасаться друг с другом, тем меньше у нас будет споров, над которыми люди смеются. А если тебе и там надоест, здесь найдется какая-нибудь Сы-эр или У-эр, которая будет с удовольствием тебе прислуживать. Мы ведь всего-навсего «презренные твари», которые позорят благозвучные имена!

– Ты об этом не можешь никак забыть? – улыбнулся Бао-юй.

– Сто лет буду помнить! – заявила Си-жэнь. – Я не такая, как ты, ничего не пропускаю мимо ушей и не забываю утром того, что мне сказали накануне вечером!

Она была так прелестна в своем гневе, что Бао-юй не смог сдержать прилива чувств, схватил яшмовую шпильку для волос, лежавшую у изголовья, и разломил ее надвое.

– Если я еще хоть раз ослушаюсь тебя, пусть со мной будет то же самое, что с этой шпилькой, – торжественно обещал он.

Си-жэнь отобрала у него обломки шпильки и сказала:

– Зачем ты так рано встал? Будешь ты меня слушаться или нет – зависит только от тебя, но зачем так бурно выражать свои чувства!

– Да ты разве представляешь себе, как я волнуюсь? – воскликнул Бао-юй.

– Неужели ты понимаешь, что такое волнение? – с улыбкой спросила Си-жэнь. – А ты представляешь, что у меня на душе? Ну ладно, иди скорее умываться!

Они оба встали и принялись за утренний туалет.

Вскоре после того, как Бао-юй и Си-жэнь покинули комнату и поднялись наверх, вошла Дай-юй. Так как Бао-юя в комнате не было, она подошла к столу и машинально стала перелистывать книги. Когда она открыла Чжуан-цзы, в глаза ей бросилось место, накануне вечером дополненное Бао-юем. Прочитав его, Дай-юй и рассердилась, и рассмеялась. Не вытерпев, она схватила кисть и приписала в конце стихотворение:

 
Скажите мне, кто это сделал из кисти
    без цели и смысла забаву?
Кто строки похитил из «Наньхуа цзина»,
Чжуан-цзы присвоивши славу?
Его не смущает, что он и себя-то
    не смог разглядеть и познать,
Он даже решился дурными словами
    порочить других для забавы!
 

Окончив писать, она поднялась наверх навестить матушку Цзя, а оттуда отправилась к госпоже Ван.

В это время заболела дочь Фын-цзе. В доме все забеспокоились, пригласили врача. Врач осмотрел девочку и сказал:

– Могу вам объявить, госпожа, дочь ваша заболела оспой.

– Она выздоровеет? – спросили у него госпожа Ван и Фын-цзе.

– Болезнь серьезная, – ответил врач, – но протекает благополучно, и опасности нет. Прежде всего необходимы шелковичные черви и хвост свиньи.

Фын-цзе тотчас же принялась хлопотать: она подмела комнаты, совершила жертвоприношения богине оспы, строго запретила домашним жарить на масле и сделала другие необходимые распоряжения. Пин-эр получила приказание перенести постель и одежду Цзя Ляня в отдельный домик, где он должен был жить во время болезни дочери. Служанки получили отрез красной материи на платья.

Прихожая была чисто убрана, и в ней разместились два врача, которые ухаживали за девочкой. В течение двенадцати дней никому не разрешалось входить в дом.

Цзя Ляню волей-неволей пришлось жить в своем внешнем кабинете. Фын-цзе, Пин-эр и госпожа Ван ежедневно приносили жертвы богине.

Живя отдельно от Фын-цзе, Цзя Лянь заскучал. После того как он две ночи проспал один, ему стало невмоготу, и он принялся размышлять, как бы удовлетворить свое желание.

В это время во дворце Жунго жил бесшабашный пьяница-повар по имени До Гуань. Это был тщедушный, трусливый и никчемный человек, за что ему дали прозвище «дурачок До». Года два назад родители взяли ему жену, которой в настоящее время исполнилось двадцать лет. Она обладала некоторой привлекательностью и отличалась легким поведением, или, как говорят, «любила срывать цветы и шевелить траву». «Дурачок До» сквозь пальцы смотрел на ее безобразия – было бы только вино, закуски да деньги, а все остальное пустяки. Поэтому во дворцах Нинго и Жунго все, кому было не лень, обладали его женой, и так как эта женщина была необычайно обольстительной и легкомысленной, ее прозвали «До гунян» – «Барышней для многих». Вот о ней-то и вспомнил сейчас Цзя Лянь.

Надо сказать, что Цзя Ляня при виде этой женщины давно уже одолевало желание, но он не решался домогаться ее, так как побаивался своей женушки, да и было ему неудобно перед слугами. «Барышня для многих» в свою очередь тоже питала определенные намерения насчет Цзя Ляня и ждала только удобного случая для их осуществления. И сейчас, когда Цзя Лянь переселился в свой кабинет, она, как бы от нечего делать, раза три-четыре забегала к нему.

Возбужденный до предела, Цзя Лянь был похож на голодную крысу. Ему оставалось только договориться с одним из доверенных слуг, пообещать ему денег, чтобы тот устроил свидание. Слуга охотно согласился, едва лишь услышал о деньгах. К тому же между слугой и этой женщиной существовала давняя связь, поэтому стоило ему сказать слово, как все было улажено.

В тот вечер, когда минуло время второй стражи, пьяный «дурачок До» валялся на кане и все в доме улеглись спать, Цзя Лянь тайком проскользнул на свидание.

Увидев женщину, Цзя Лянь потерял над собой власть. Он даже не стал изливаться в своих чувствах, а порывистыми движениями сбросил с себя халат и начал действовать.

Женщина эта обладала от природы удивительной особенностью: стоило мужчине прикоснуться к ней, как тело ее сразу расслаблялось и становилось мягким, как вата; а медовыми речами и изощренностью движений она превосходила гетеру. В эту минуту Цзя Лянь сожалел только о том, что не может целиком раствориться в ней.

Между тем женщина нарочно нашептывала ему на ухо:

– Твоя дочь больна, в доме приносят жертвы богине, и тебе следовало бы денька два воздержаться. Зачем ты оскверняешь свое тело? Уходи!

Стараясь изо всех сил, Цзя Лянь отвечал ей прерывающимся голосом:

– Какая там богиня! Моя богиня – ты!

Женщина стала еще больше изощряться, да и Цзя Лянь стремился показать, на что он способен.

Когда все было окончено, они принялись без конца клясться друг другу в любви и никак не могли расстаться. Отныне между ними установились самые близкие отношения.

Двенадцать дней пролетело незаметно. Да-цзе постепенно стала поправляться, и все приносили благодарственные жертвы небу и предкам, воскуривали благовония, согласно данному обету, принимали поздравления, раздавали подарки. Цзя Ляню снова пришлось перебраться в спальню. Но как только он встретился с Фын-цзе, то сразу почувствовал, как верна пословица: «Новая жена хуже старой, с которой долго не виделся»! Незачем рассказывать, каким ласкам и наслаждениям предавались они в ту ночь.

На следующее утро, когда Фын-цзе отправилась к матушке Цзя, Пин-эр занялась уборкой одежды и постели Цзя Ляня и неожиданно обнаружила в подушке прядь черных волос. Она сразу поняла, в чем дело, спрятала волосы в рукав и вошла в комнату, где находился Цзя Лянь.

– Что это такое? – осведомилась она, показывая ему волосы.

Смущенный Цзя Лянь бросился к ней, намереваясь отнять волосы, но Пин-эр попятилась к двери. Цзя Лянь настиг ее, повалил на кан и начал отнимать.

– Эх ты бессовестный! – засмеялась Пин-эр. – Ведь я их специально спрятала, чтобы никто не заметил, и пришла тебя спросить, а ты рассердился! Вот погоди, пожалуюсь твоей жене!

Цзя Лянь засмеялся и стал просить прощения:

– Извини, дорогая, я больше не буду!

Не успел он произнести эти слова, как послышался голос Фын-цзе. Цзя Лянь понял, что отнять волосы ему не удастся, но и отпускать Пин-эр нельзя было, и он только торопливо прошептал:

– Милая, не рассказывай ей!

Пин-эр встала с кана. В этот момент вошла Фын-цзе и приказала ей:

– Принеси шкатулку с образцами узоров, они понадобились старой госпоже.

Пин-эр кивнула и занялась поисками шкатулки. Фын-цзе, заметив Цзя Ляня, спросила у нее:

– Ты все вещи принесла из кабинета?

– Все, – ответила Пин-эр.

– Ничего не потерялось?

– Ничего. Я внимательно проверила.

– Может быть, нашла что-нибудь лишнее? – поинтересовалась Фын-цзе.

– Нет. Откуда может быть лишнее?

– В последние дни трудно было поддерживать порядок в доме, – улыбнулась Фын-цзе. – Кто-нибудь из друзей мог забыть платок или какое-нибудь кольцо.

Лицо Цзя Ляня, стоявшего за спиной Фын-цзе, от волнения пожелтело. Он бросал на Пин-эр умоляющие, полные отчаяния взгляды. Однако Пин-эр притворялась, что ничего не замечает, и, улыбаясь, говорила Фын-цзе:

– Вот удивительно! Ведь я подумала то же самое, что и вы, госпожа! Мне тоже показалось, что так может случиться, и я тщательно осмотрела все, но не обнаружила абсолютно ничего. Если вы, госпожа, не верите мне, можете поискать сами!

– Глупая ты! – засмеялась Фын-цзе. – Даже если у него что-нибудь и есть, разве он положит в такое место, где мы могли бы найти?

С этими словами она взяла из рук Пин-эр шкатулку с образцами узоров и вышла из комнаты. Пин-эр, коснувшись пальцами своего лица, как бы стыдя Цзя Ляня, покачала головой:

– Чем ты отблагодаришь меня за то, что я для тебя сделала? Отвечай!

На лице Цзя Ляня засияла радостная улыбка, он заключил Пин-эр в объятия, восклицая при этом:

– Ах ты моя милая, дорогая плутовка!..

Не выпуская из руки волосы, Пин-эр с улыбкой продолжала:

– Твоя судьба в моих руках! Будет между нами все хорошо – ладно! Плохо – сразу покажу!

– Спрячь получше, чтобы она не увидела! – умолял Цзя Лянь.

Разговаривая таким образом, Цзя Лянь улучил момент, когда внимание Пин-эр было ослаблено, выхватил у нее из рук волосы и с улыбкой проговорил:

– Все же нехорошо, если они будут находиться у тебя. Лучше я их сожгу, и делу конец.

С этими словами он сунул волосы за голенище своего сапога.

– Бессовестный! – сквозь зубы процедила Пин-эр. – «Перешел через реку, и мост за собой ломаешь»! Дождешься ты теперь, чтобы я из-за тебя стала лгать!

Она была так очаровательна и прелестна, что Цзя Лянь снова обнял ее и стал домогаться удовлетворения желания. Однако Пин-эр вырвалась и выбежала из комнаты.

– Распутная девка! – с ненавистью пробормотал ей вслед Цзя Лянь. – Зажжет в груди огонь, а сама убежит!

– А кто тебе велит загораться? – хихикнула в ответ Пин-эр. – Не все же время мне заботиться, чтоб тебе было хорошо! Ведь если твоя жена узнает, она меня не простит!

– Тебе нечего ее бояться! – возразил Цзя Лянь. – Разозлюсь как-нибудь и изобью эту бутыль уксуса[93]93
  Бутыль уксуса – образное выражение, означающее ревнивую женщину.


[Закрыть] так, что на ней живого места не останется! Узнает она меня! Сторожит, как разбойника! Сама только и знает, что с мужчинами лясы точить, а мне с женщиной и поговорить нельзя! Стоит мне во время разговора приблизиться к женщине, у нее сразу рождаются подозрения, а сама с дядями и племянниками шутит и смеется! Больше не позволю ей встречаться ни с кем!

– Она права, что стережет тебя, – заметила Пин-эр, – а ты ревнуешь ее зря. Как она будет управлять хозяйством, если не завоюет расположения в доме? Ты же ведешь себя дурно, и не только она, даже я за тебя беспокоюсь!

– Э, ладно, хватит! – перебил ее Цзя Лянь. – У вас всегда так: все, что делаете вы, – хорошо; все, что делаю я, – плохо! Погодите, приберу я вас к рукам!

В это время во двор вошла Фын-цзе и, увидев стоящую под окном Пин-эр, спросила:

– Если вам нужно поговорить, почему не разговариваете в комнате? Зачем ты шумишь под окном?

– Она сама не знает! – сказал Цзя Лянь. – В комнате, наверное, тигр, который хочет ее сожрать!

– В доме никого нет, – ответила Пин-эр, обращаясь к Фын-цзе, – а мне одной что с ним делать?

– Вот и хорошо, если никто не мешает! – засмеялась Фын-цзе.

– Это вы мне, госпожа? – удивилась Пин-эр.

– Тебе, тебе! Кому же еще, – улыбнулась Фын-цзе.

– Лучше не заставляйте меня говорить вам неприятные вещи! – сердито оборвала ее Пин-эр и направилась прочь, даже не отодвинув для Фын-цзе занавеску на дверях.

Фын-цзе сама отодвинула занавеску и вошла в комнату.

– Эта девчонка совсем с ума сошла! – сказала она Цзя Ляню. – Дрянь, хочет, чтобы я ей подчинялась! Ну пусть бережет свою шкуру!

При этих словах Цзя Лянь повалился на кан, захлопал в ладоши и расхохотался:

– Не знал я, что Пин-эр такая отчаянная! Отныне придется мне слушаться ее!

– Это ты ее подстрекаешь! – напустилась на него Фын-цзе. – Я еще за все это с тобой рассчитаюсь!

– Вы между собой ссоритесь, а на мне злость срываете! – огрызнулся Цзя Лянь. – Довольно, мое дело сторона!

– Хотела бы я знать, куда ты от меня спрячешься! – насмешливо сказала Фын-цзе.

– Не беспокойся, убежище себе найду! – ответил Цзя Лянь и собрался уходить.

– Постой, мне надо с тобой посоветоваться, – остановила его Фын-цзе.

Если вам любопытно узнать, о чем она говорила с Цзя Лянем, прочтите следующую главу.