Текст книги "Сон в красном тереме. Том 1"

Автор книги: Сюэцинь Цао

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

– Брат Цинь Чжун, это я – Бао-юй, – позвал он.

Он окликнул три раза подряд, но глаза Цинь Чжуна по-прежнему оставались закрытыми.

– Бао-юй пришел! – еще раз сказал Бао-юй.

Цинь Чжун давно уже был без сознания, и только в груди еще теплилось дыхание. Он уже видел, как целая толпа демонов с веревками и с бирками, на которых записан приговор ему, готовы броситься на него и утащить с собой.

Но разве душа Цинь Чжуна могла согласиться сразу уйти? Нет! Цинь Чжун помнил, что в семье некому присматривать за хозяйством, что Чжи-нэн еще не обрела себе приюта, и он умолял демонов хоть немного отсрочить исполнение приговора. Однако демоны были бесчувственны и еще упрекали Цинь Чжуна: «Ты ведь грамотный, читал книги! Неужели ты не знаешь поговорки: „Если Янь-ван велит тебе умереть во время третьей стражи, кто посмеет оставить тебя в живых до пятой?“ Мы, обитатели царства тьмы, бескорыстны, и никаких поблажек никому не делаем, не то что обитатели царства света, у которых всегда находится множество всяческих отговорок!»

И вдруг среди этого шума душа Цинь Чжуна услышала: «Бао-юй пришел», и еще настойчивее стала умолять: «Почтенные духи, будьте хоть немного милосердны, отпустите меня поговорить с другом, и я тотчас вернусь». – «Какой там еще друг?» – зашумели демоны. «Я вас не стану обманывать, – продолжал просить Цинь Чжун. – Это внук Жунго-гуна, детское имя его Бао-юй».

Как только главный демон-судья услышал это, он сразу пришел в замешательство и с бранью обрушился на бесенят: «Я же говорил вам: давайте отпустим его. Вы меня не слушали и своим шумом и гамом привлекли сюда человека, которому покровительствует судьба! Что теперь делать?»

Заметив нерешительность судьи, все демоны замахали руками, затопали ногами и стали вслух выражать свое недовольство: «Эй, старый, ты же раньше был грозным и могущественным, а сейчас боишься таких слов, как „Бао-юй“ – „Драгоценная яшма“! Ведь он принадлежит к миру света, а мы к миру тьмы, и нам до него нет никакого дела!»

Главный демон-судья еще больше распалился, стал кричать и неистово браниться.

О том, что последовало за этим, вы прочтете в следующей главе.

Глава семнадцатая, повествующая о том, как в саду происходило испытание талантов на составление парных фраз и как во дворце Жунго на праздник фонарей готовились встретить Юань-чунь

Вскоре Цинь Чжун умер, и Бао-юй во весь голос зарыдал. Ли Гую и другим слугам насилу удалось его успокоить. И все же, возвращаясь во дворец Жунго, он непрестанно проливал слезы.

Матушка Цзя пожертвовала на похороны несколько десятков лян серебра и, кроме того, послала в знак соболезнования подарки его семье. Бао-юй сам отправился совершить жертвоприношения на похоронах друга.

На седьмой день после смерти Цинь Чжун был похоронен, и нам больше незачем рассказывать о нем. Только Бао-юй, вспоминая друга, целыми днями ходил печальный. Однако он ничего не мог поделать и через некоторое время тоже успокоился.

Однажды Цзя Чжэнь и другие явились к Цзя Чжэну:

– Работы в саду в основном закончены, – докладывали они. – Старший господин Цзя Шэ уже все осмотрел, теперь осмотрите вы, и если найдете неполадки, можно будет переделать. Тогда останется только развесить горизонтальные надписи над дверьми и воротами да придумать вертикальные парные надписи.

Выслушав их, Цзя Чжэн слегка призадумался, а затем произнес:

– Придумать надписи, пожалуй, сложнее всего. Откровенно говоря, лучше бы это сделала виновница торжества, хотя ей будет трудно, так как она не видела сада. Просить ее сделать надписи, когда она будет осматривать сад, тоже нельзя, так как прекрасные виды, беседки и террасы, великолепные цветы, ивы, горки и ручьи без надписей не произведут на нее желанного впечатления.

Друзья и приживальщики из числа знатных молодых людей, находившиеся тут же, поддержали Цзя Чжэна:

– Вы правы, уважаемый господин! Но мы дадим вам совет. Конечно, надписи должны быть, однако делать их окончательно не следует. Пока можно в соответствии с пейзажами предположительно сделать горизонтальные надписи из двух, трех или четырех слов и составить вертикальные парные фразы, написать их на шелке и развесить так, чтобы они изнутри освещались фонарем. Когда же Гуй-фэй удостоит вас своим посещением, вы можете попросить ее решить окончательно, что подходит. Разве так не было бы удобнее для обеих сторон?

– Пожалуй, верно, – согласился Цзя Чжэн. – Давайте пройдемся и посмотрим. Постараемся придумать надписи, если они будут подходящими, воспользуемся ими; если же ничего не найдется, пригласим Цзя Юй-цуня, пусть придумает он.

– Зачем нужен Цзя Юй-цунь? – воскликнули все сразу. – Мы уверены, что вы придумаете не хуже его.

– Вы не понимаете, – возразил Цзя Чжэн. – Я с самого детства не отличался способностями к сочинению стихов, в которых воспеваются цветы, птицы, горы и реки, а сейчас, будучи обременен делами, еще более отошел от них. В этом отношении я совершенный профан, надписи мои, я уверен, будут грубы, и нет никакого смысла портить ими красоту сада и беседок.

– Все это пустяки, – настаивали те. – Мы можем вместе обсуждать каждую предложенную вами надпись, удачные – использовать, неудачные – отвергать.

– Вот это верно, – согласился Цзя Чжэн. – Кстати, погода великолепная, и я очень рад, что мы немного погуляем.

С этими словами он направился к выходу. Все последовали за ним. Только Цзя Чжэнь опередил их и поспешил в сад предупредить людей.

В эти дни Бао-юй был расстроен воспоминаниями о Цинь Чжуне, и матушка Цзя приказала каждый день водить его в сад гулять. Гуляя по саду, Бао-юй вдруг увидел Цзя Чжэня, направлявшегося к нему.

– Ты все еще здесь? – воскликнул Цзя Чжэнь. – Скорее уходи, сюда идет отец.

Бао-юй как ветер бросился вон из сада, увлекая за собой слуг и служанок. Но не успел он свернуть за угол, как перед ним предстал Цзя Чжэн с целой свитой своих друзей. Скрыться было невозможно, и Бао-юй остановился в сторонке.

В последнее время Цзя Чжэну не раз приходилось слышать, что Цзя Дай-жу восхищается исключительными способностями Бао-юя в составлении парных надписей, и хотя он не любит учиться, у него есть талант, который нужно только уметь направить в нужное русло. Желая испытать Бао-юя, Цзя Чжэн приказал ему следовать за ними. Бао-юй не знал намерений отца, и ему оставалось лишь подчиниться.

Приблизившись к воротам сада, все увидели Цзя Чжэня во главе целой толпы слуг и надсмотрщиков, которые стояли по обе стороны от ворот.

– Прикажи закрыть ворота, – обратился к нему Цзя Чжэн, – я сначала погляжу на них, а потом войдем.

Цзя Чжэнь сделал знак людям закрыть ворота, и Цзя Чжэн окинул их внимательным взглядом.

Главные ворота состояли из пяти пролетов, наверху была крытая выпуклой черепицей крыша с коньком, по форме напоминавшим спину рыбы; решетки и створки украшала модная в те времена тонкая резьба в виде разнообразных цветов, и нигде не было заметно красного лака или цветной росписи – все ворота были одного цвета. К воротам вели ступени из белого камня с высеченными на нем изображениями тибетского лотоса, а в обе стороны уходила белоснежная стена, выложенная у основания орнаментом из полосатого камня, похожего на тигровую шкуру. Во всем сквозили роскошь и красота, но совершенно отсутствовали старые избитые формы и шаблоны.

Цзя Чжэн остался доволен. Он велел открыть ворота и вошел в сад, и тут глазам его сразу представилась целая цепь изумрудных искусственных горок.

– Ах, какие великолепные горки, какие чудесные горки! – в восхищении принялись восклицать друзья Цзя Чжэна.

– Не будь этих горок, прямо от ворот можно было бы увидеть все, что есть в саду, – заметил Цзя Чжэн. – Что же тогда было бы интересного?

– Верно, правильно, – поддакнули гости. – Так мог придумать лишь человек, наделенный богатым воображением!

Поделившись впечатлениями, все двинулись дальше. Впереди то и дело попадались белые каменные скалы с причудливыми, фантастическими очертаниями. Одни из них были похожи на демонов и сказочных чудовищ, другие – на диких зверей, взвившихся на дыбы и застывших в самых разнообразных позах; скалы пестрели бирюзовыми пятнами мха либо были опутаны лианами, среди которых, то появляясь, то исчезая, извивалась узенькая тропинка.

– Мы пойдем по этой тропинке, – предложил Цзя Чжэн, – и выйдем с другой стороны. Только так мы сможем осмотреть все вокруг.

Он опустил руку на плечо Бао-юя, приказал Цзя Чжэню вести и сам зашагал по направлению к горкам. У одной из горок он неожиданно поднял голову и увидел на склоне гладкий отполированный камень, который словно просил, чтобы на нем поставили какую-нибудь надпись.

Цзя Чжэн обернулся и с улыбкой сказал:

– Господа, взгляните сюда и подумайте, какое название дать этому месту!

Все заговорили наперебой. Одни предлагали «Изумрудные скалы», другие – «Узорчатые хребты», третьи – «Курильница ароматов», четвертые – «Маленький Чжуннань»…[61]61
  Чжуннань – название местности в пров. Шэньси, где в Танскую эпоху жили ученые-отшельники.


[Закрыть] и таких названий было предложено десятки.

Цзя Чжэн молчал. И тут только все догадались, что он намеревается испытать способности Бао-юя, и поэтому, предложив для приличия еще несколько банальных названий, умолкли. Бао-юй тоже понял намерение отца, и когда тот повернулся к нему и предложил высказать свое мнение, юноша произнес:

– Я слышал, что наши предки говорили: «В описаниях лучше пользоваться старыми изречениями, чем сочинять новые; в резьбе лучше следовать старинным узорам, чем выдумывать новые». Ведь это не главный пейзаж, а только преддверие к нему, поэтому лучше всего не придумывать никаких названий, а просто использовать древнее изречение: «Извилистая тропа ведет в укромный уголок».

– Правильно! Прекрасная мысль! – закричали гости. – У вашего сына удивительные способности и такой утонченный вкус! Куда уж нам, старым буквоедам!

– Не захвалите его, – засмеялся Цзя Чжэн. – Он еще молокосос, нахватался верхушек и уже пытается применить их ко всем случаям жизни. Я пошутил над ним, посмотрим еще, что он сможет предложить.

Продолжая путь, все вступили в небольшое каменное ущелье, через которое, как чистая прозрачная ленточка, бежал ручеек, вытекавший из расселины скалы, а над ним склонили свою пышную зелень густые деревья, ярко пламенели на солнце чудесные цветы. Еще несколько шагов, и за поворотом открылась широкая поляна, по обе стороны которой вознеслись ввысь легкие башни с резными балками на крышах, с ажурными решетками и перилами, скрытые между горных впадин и древесных кущ. У подножия башен струился ручеек, похожий на поток расплавленной яшмы, а от него вверх, будто к облакам, уходили каменные уступы. Дальше виднелось небольшое озерко, обнесенное каменными перилами, и мостик в три пролета, на котором высилась небольшая беседка. У входа на мостик стояли изваяния диких зверей с разинутой пастью.

Сопровождаемый гостями, Цзя Чжэн вошел в беседку, сел и спросил:

– Господа, как бы вы назвали эту беседку?

Все тотчас же ответили:

– Когда-то Оуян Сю[62]62
  Оуян Сю (1007–1072) – выдающийся государственный деятель, историк и поэт эпохи Сун.


[Закрыть] в своем стихотворении «Беседка пьяницы» сказал: «Беседка стоит, распластав свои крылья…» Вот вам и название – «Беседка распластанных крыльев».

– Конечно, «Распластанные крылья» очень хорошо, – согласился Цзя Чжэн, – но ведь эта беседка стоит над водой, и мне кажется, что в ее названии должно быть какое-то слово, сразу вызывающее представление о воде. Я бы взял другую фразу Оуян Сю: «В горной долине струится ручей» – и воспользовался бы словом «струится».

– Совершенно верно, это великолепно! – подхватили спутники Цзя Чжэна. – Лучше всего – «Беседка струящейся яшмы».

Цзя Чжэн потеребил усы, немного подумал и выразил желание послушать, что скажет Бао-юй.

– Отец, конечно, прав, – согласился Бао-юй, – но только Оуян Сю в свое время использовал это выражение для обозначения источника Нянцюань, который существует и поныне, поэтому, на мой взгляд, данное слово сейчас не подойдет. Кроме того, место это предназначается для свидания с родными, поэтому и название должно говорить о его назначении. Воспользоваться названием, которое только что было предложено, значит показать свое невежество и отсутствие вкуса. Здесь необходимо выражение с более глубоким смыслом.

– Господа, как вам нравятся подобные рассуждения? – засмеялся Цзя Чжэн. – Только что мы придумывали названия, и он говорил, что нужно пользоваться старыми изречениями. А когда мы хотим воспользоваться ими, он уверяет, что это безвкусица! Что ж, предлагай сам! – приказал он Бао-юю.

– По-моему, лучше сказать «беседка Струящихся ароматов», чем «беседка Струящейся яшмы», – проговорил Бао-юй. – Разве это не будет изящнее и оригинальнее?!

Цзя Чжэн снова потеребил усы и ничего не ответил. Гости, желая угодить хозяину, опять принялись расхваливать талант и необыкновенный вкус Бао-юя.

– Надпись из двух-трех слов придумать нетрудно, – возразил им Цзя Чжэн. – А пусть он попробует придумать парные фразы по семь слов в каждой!..

Бао-юй быстро огляделся по сторонам, на мгновение задумался и тут же прочитал вслух:

 
На изгибе плотины смыкаются ивы
    с бирюзовою вод глубиною;
На другом берегу недоступны цветы,
    только запах плывет по теченью.
 

Цзя Чжэн кивнул головой и еле заметно улыбнулся. Гости еще раз поспешили выразить свое восхищение.

Выйдя затем из беседки, они двинулись вдоль берега пруда, внимательно осматривая каждую горку, каждый камень, каждый цветок, каждое деревцо, пока наконец не уперлись в побеленную стену, из-за которой виднелось несколько высоких строений, утопавших в густой тени ярко-зеленого бамбука.

– Какое живописное местечко! – воскликнули все.

Миновав проход в стене, они увидели неподалеку извилистую галерею, к которой вела мощенная камнем дорожка. За галереей находился небольшой домик, состоявший из двух светлых и одной темной комнат, в которых стояли кровать, письменный и обеденный столики, стулья, причем вся обстановка соответствовала стилю помещения. Дверь из внутренней комнаты выходила в садик, обсаженный толстыми грушевыми деревьями и широколистыми бананами. Из щели в стене, окружавшей внутренний дворик, выбегал ручеек. Он огибал домик, протекал возле ступеней крыльца, попадал на передний двор и исчезал в бамбуковой рощице.

– А здесь красиво, – заметил Цзя Чжэн. – Приходить сюда в лунные ночи, читать книги, сидя у окна, – что может быть прекраснее!

С этими словами он взглянул на сына, и перепуганный Бао-юй опустил голову. Последовала пауза. Чтобы как-нибудь нарушить тягостное молчание, гости попытались завязать разговор.

– Нам кажется, что название этому месту следовало бы дать из четырех слов, – заметили двое из них.

– Что же вы предлагаете? – спросил Цзя Чжэн.

– «Живописный пейзаж реки Цишуй», – предложил один.

– Избито, – покачал головой Цзя Чжэн.

– «Уголок древнего парка Суйюань», – предложил тогда другой.

– Тоже не годится.

Цзя Чжэнь, до сих пор молча стоявший вблизи, вдруг промолвил:

– Пусть предложит брат Бао-юй.

– Он еще ничего не придумал, – усмехнулся Цзя Чжэн. – Он всегда норовит сначала поиздеваться над другими! Это и доказывает, что он легкомыслен и глуп!

– Но если он рассуждает правильно, ничего не поделаешь, – развели руками гости.

– Вы не балуйте его, – сказал Цзя Чжэн и, обращаясь к Бао-юю, добавил: – Можешь говорить все, что тебе придет в голову, но только после того, как выскажутся остальные. А теперь скажи, есть какое-нибудь приемлемое название среди тех, что уже были предложены?

– Мне кажется, нет, – ответил Бао-юй.

– Как это нет? – изумился Цзя Чжэн.

– Ведь это одно из первых мест, которое удостоит своим посещением Гуй-фэй, поэтому и название его должно быть торжественным, – заметил Бао-юй. – Если желательно дать название из четырех слов, то опять-таки у древних есть готовое изречение, зачем придумывать новое?

– А разве такие названия, как «Цишуй», «Суйюань» не принадлежат древним?

– Все это слишком плоско и невыразительно, – проговорил Бао-юй, – по-моему, лучше всего подошло бы выражение «Торжественное явление феникса».

Гости одобрительно зашумели.

– Ну и болван же ты! – покачал головой Цзя Чжэн. – Хочешь через «тонкую трубку увидеть сразу все небо и чашкой вычерпать целое море»! – Но тут же приказал: – Теперь сочини парную надпись!

Бао-юй, не задумываясь, прочитал:

 
Чай остывает в треножнике древнем —
    пар как зеленая дымка;
Шахматы брошены в окнах безлюдных,
    пальцы, как видно, застыли.
 

Цзя Чжэн опять покачал головой.

– Никаких достоинств в этих строках я не вижу, – произнес он наконец.

С этими словами он встал и повел гостей к выходу, но потом вдруг о чем-то вспомнил, круто повернулся и обратился к Цзя Чжэню:

– Домики и дворы построены, столы и стулья расставлены – это я вижу, а вот готовы ли пологи, занавески, украшения и старинные безделушки?

– В последние дни получено много мебели и украшений, – ответил Цзя Чжэнь, – и в ближайшее время все будет расставлено и развешано как полагается. Правда, вчера я слышал от брата Цзя Ляня, что не все пологи и занавески готовы. Ведь их заказали уже после того, как началось строительство и были составлены планы и расчеты, поэтому вчера должны были получить лишь половину их.

Из этих слов Цзя Чжэн понял, что украшения находятся не в ведении Цзя Чжэня, и потому распорядился тотчас же позвать Цзя Ляня. Тот не замедлил явиться.

– Скажи-ка мне, сколько вещей здесь нужно? – обратился к нему Цзя Чжэн. – Сколько уже получено? Сколько недостает?

Цзя Лянь вытащил из-за голенища сапога список, пробежал глазами, затем доложил:

– Больших и малых пологов из шелка, вытканного драконами, из шелка, вышитого цветами, из кэсы[63]63
  Кэсы – шелковая ткань с изображениями картин, животных или надписей на белом или черном фоне.


[Закрыть] – сто двадцать штук; вчера получено восемьдесят, остается сорок. Занавесок малых – двести штук; вчера получили полностью. Кроме того, двести занавесов из красной шерсти, сто занавесов из пятнистого бамбука «сянфэй», сто бамбуковых занавесов, переплетенных золотым шнуром и покрытых красным лаком, сто черных бамбуковых занавесок, двести занавесок, обшитых разноцветной бахромой: вчера получено по половине каждого наименования, остальное будет готово не позднее конца осени. Чехлы для стульев, скатерти, накидки для кроватей, чехлы на табуреты – по тысяча двести штук каждого; получено полностью.

Пока Цзя Лянь докладывал, все продолжали двигаться дальше. И вдруг путь преградила зеленая горка, а когда ее обогнули, то увидели глинобитную стену, покрытую рисовой соломой; из-за стены свешивались ветки абрикоса, усеянные яркими цветами. За стеной находилось несколько крытых камышом домиков, точь-в-точь как деревенские, росли тутовые деревья, вязы, кустарники, которые, переплетаясь между собой, образовывали сплошную зеленую изгородь. С внешней стороны этой изгороди на склоне был колодец с журавлем, воротом и другими приспособлениями для подъема воды; дальше тянулись квадратики рисовых полей, огороды, цветники.

– Вот это место способно навести на глубокие размышления, – заметил Цзя Чжэн. – Хотя оно и является творением человеческих рук, но все же радует глаз, волнует душу и вызывает желание вернуться в деревню, на лоно природы. Давайте пойдем туда и немного отдохнем!

Цзя Чжэн уже совсем было собрался войти в деревушку, как возле ворот у края дороги неожиданно заметил камень, оставленный здесь специально для того, чтобы на нем сделали надпись.

– Удивительно, бесподобно! – стали восклицать гости. – Если бы здесь повесили какую-нибудь доску с надписью, сразу исчезло бы то впечатление, которое производит простая деревенская усадьба! А вот поставить каменную плиту с надписью – получится так красиво, что даже Фань Ши-ху[64]64
  Фань Ши-ху, или Фань Чэн-да (1126–1193) – известный поэт эпохи Сун.


[Закрыть], написавший стихотворение «Семья земледельца», не смог бы выразить эту красоту в своих стихах.

– Что ж, господа, предлагайте, – обратился к спутникам Цзя Чжэн.

– Только что брат Бао-юй говорил: «В описаниях лучше пользоваться старыми изречениями, чем сочинять новые; в резьбе лучше следовать старинным узорам, чем выдумывать новые», – произнес кто-то из гостей. – А ведь такие места наши предки описали с исчерпывающей полнотой, и нет ничего лучше, чем дать этому месту название: «Деревня цветов абрикоса».

Услышав это, Цзя Чжэн с улыбкой сказал Цзя Чжэню:

– Вот кстати мне напомнили! Ведь здесь не хватает вывески, какие обычно бывают над деревенскими кабачками. Завтра же надо все устроить, но не слишком роскошно. Если принять во внимание общий вид деревушки, то простого бамбукового шеста на вершине дерева будет вполне достаточно.

В ответ Цзя Чжэнь почтительно поддакнул и проговорил:

– Мне еще думается, что в этом месте не следует разводить никакой птицы, кроме кур, гусей и уток.

– Совершенно верно! – согласился Цзя Чжэн, а за ним и все остальные.

После этого Цзя Чжэн обратился к своим спутникам:

– «Деревня цветов абрикоса» – название, конечно, неплохое, но существуют деревни точно с таким же названием, поэтому следовало бы выразиться как-то иносказательно.

– Вы правы! – поспешили согласиться гости. – Надпись необходимо сделать из четырех слов, а у нас есть только три. Какое же взять четвертым?

Все задумались. Однако Бао-юй не вытерпел и, не дожидаясь разрешения отца, вмешался:

– В старинных стихах сказано: «Высится флаг в цветах абрикоса». Мне кажется, здесь лучше всего подошла бы надпись: «Виднеется флаг среди абрикосов»[65]65
  В Китае над входом в кабачок вместо вывески было принято вывешивать флаг.


[Закрыть].

– Вот именно «виднеется», – подхватили гости. – К тому же в этом выражении скрыт смысл «Деревня цветов абрикоса».

– Если в названии деревни употребить слова «Абрикосовые цветы», получится банально, – усмехнулся Бао-юй. – Ведь сказано же в стихах у одного Танского поэта: «Ворота из прутьев у самой воды, и рис ароматный цветет». Почему бы не дать этому месту название «деревушка Благоухающего риса?»

– Прекрасно! – снова принялись восторгаться гости и захлопали в ладоши.

– Скотина! – обрушился Цзя Чжэн на сына. – Сколько ты изучил творений древних мудрецов? Сколько запомнил древних стихов? И как ты только смеешь бахвалиться перед этими уважаемыми господами! Я разрешил тебе говорить в шутку, чтобы испытать тебя, а ты принял это всерьез?

Цзя Чжэн отвернулся и прошел в домик. Все последовали за ним. Домик выглядел очень скромно, окна изнутри были заклеены бумагой, у стен стояли деревянные скамьи. Дух богатства был совершенно изгнан отсюда.

Оглядевшись вокруг, Цзя Чжэн остался очень доволен, но потом вперил взгляд в Бао-юя и спросил:

– Как тебе нравится здесь?

Услышав этот вопрос, гости насторожились и стали подталкивать Бао-юя, чтобы он отвечал обдуманно. Однако Бао-юй не послушался никого и тотчас же ответил:

– Это место значительно хуже, чем то, которое названо «Торжественное явление феникса».

– Ну и тупица же ты! – возмутился Цзя Чжэн. – Тебе бы только богатство да роскошь, а утонченную простоту разве ты понимаешь? И все это потому, что ты не читаешь книг!

– Отец, вы, конечно, справедливо меня поучаете, – ответил Бао-юй, – но знаете ли вы, в каком значении древние употребляли слово «простота»?

Неожиданное упрямство Бао-юя испугало всех присутствующих. Но, услышав, что речь идет о «простоте», они сказали:

– Вы ведь все понимаете, второй господин, почему же вам вздумалось задать вопрос о «простоте»? «Простота» – это то, что создано самой природой, человек не в силах создать ее.

– В том-то и дело! – воскликнул Бао-юй. – А ведь эта деревушка создана человеческими руками! Рядом с ней нет ни другой деревни, ни окраины города. У гор, которые расположены здесь, нет отрогов, а у ручьев нет источников. Нет башни, храма, скрытых среди зелени, и нет моста, по которому обычно поселяне едут в город. Деревушка эта стоит в одиночестве и не представляет собой внушительного зрелища. Разве может это место сравниться с теми, где мы только что были и где естественность согласуется с законами природы? Правда, там посажен бамбук, подведены источники, но все равно это не нарушает естественности. Ведь древние говорили: «Рисуя горы, соблюдай простоту, изображая пейзаж, стремись, чтобы он был такой, какой есть, иначе он будет плох…»

Не успел он произнести эти слова, как Цзя Чжэн закричал:

– Вон отсюда!

Но едва Бао-юй успел выйти, как он снова крикнул:

– Вернись! Сочини парную надпись! Но смотри, если скажешь глупость, я тебе надаю оплеух!

Бао-юй, задрожав от страха, произнес:

 
Свежая зелень раскинулась буйно
    там, где стирают одежду;
Дым благовоний окутал как туча
    тех, кто салат собирает.
 

Цзя Чжэн сокрушенно покачал головой и произнес:

– Совсем плохо!

Все направились к выходу. Гости огибали склоны горок, проходили мимо цветов, разглядывали камни, осматривали родники. Миновав решетку для чайных роз и пройдя под навесом, образованным вьющимися розами, все вышли к беседке пионов, обошли садик гортензий и достигли двора красных роз, откуда через ограду из бананов последовали дальше, все время петляя между деревьями. И внезапно до слуха людей донеслось журчание ручейка, вытекавшего из каменного грота и разливавшегося у его входа небольшим озерком. Сверху над входом свисали ползучие растения, внизу в воде плавали опавшие лепестки цветов.

– Что за прелесть! – с восторгом воскликнули гости.

– Какое название вы предложили бы для этого места, господа? – спросил у них Цзя Чжэн.

– Здесь и придумывать нечего, – хором ответили все, – самым подходящим было бы «Улинский источник».

– Название слишком устаревшее, – возразил Цзя Чжэн, – да и существа не отражает.

– В таком случае назовем его «Убежище жителей Циньского царства».

– А это совсем не годится, – не вытерпел Бао-юй. – Основной смысл выражения «Убежище жителей Циньского царства» – скрываться от смуты. А разве здесь в этом суть? Лучше уж сказать: «Отмель осоки и заводь цветов».

– Глупости! – резко оборвал его отец. Ему захотелось попасть в грот, и он, обращаясь к Цзя Чжэню, спросил у него: – Есть здесь лодки?

– Должно быть четыре лодки, чтобы ездить за лотосами, – ответил Цзя Чжэнь, – и одна лодка с помостом для прогулок, но только они еще не готовы.

– Жаль, что не удастся побывать в гроте! – произнес Цзя Чжэн.

– Туда можно проникнуть по небольшой извилистой тропинке с вершины горки, – проговорил Цзя Чжэнь.

С этими словами он стал подниматься наверх, и все остальные, цепляясь за лианы и кусты, последовали за ним. Когда добрались до вершины и посмотрели вниз, на озерко, вся поверхность воды казалась покрытой лепестками цветов, а ручеек, извивавшийся и пенившийся между камней, казался еще более чистым и прозрачным. По берегу озерка, над самой водой, в два ряда густо стояли плакучие ивы вперемежку с персиковыми и абрикосовыми деревьями, всюду царили порядок и чистота. Среди ив едва выделялся деревянный арочный мостик с красными перилами, от которого расходилось несколько тропинок, а немного поодаль виднелся чистенький аккуратный домик под черепичной крышей, обнесенный кирпичной стеной, совершенно скрытой цветами. Отроги главной горки доходили до самой стены и проникали во двор.

– Строить дом в таком месте – совершенная безвкусица! – недовольно заметил Цзя Чжэн.

Затем все направились к дому, вошли в ворота и тут неожиданно увидели перед собой изящную каменную горку, вокруг которой громоздились груды камней самой разнообразной и причудливой формы; эта горка заслоняла от взора вошедших все строения, скрытые в глубине двора. Ни деревьев, ни цветов здесь не было, зато повсюду росли самые удивительные травы: диковинные лианы и плющ свешивались с горки и пробивались между камней, обвивали колонны строений, опутывали ступени крыльца, ползли по крыше, изумрудными гирляндами колыхались в воздухе или переплетались между собой подобно золотым шнурам; некоторые из них цвели, и цветы эти напоминали не то киноварь, не то золотистую корицу и издавали такое благоухание, перед которым бледнел аромат обычных цветов.

– Ого, интересно! – воскликнул Цзя Чжэн. – Что это за растения?

Ему пояснили, что это фикусы и лианы.

– Но откуда у них такой чудесный аромат? – удивился Цзя Чжэн.

– Это не совсем так, – снова вмешался Бао-юй. – Правда, среди этих растений есть и фикусы и лианы, но аромат исходит от дужо и душистой лигулярии. А вот это, вероятно, гардения, а там, скорее всего, золотистая пуэрария. Эта трава называется зверобой, а вон там растет душистая лиана юйлу, или яшмовая лиана. Красные цветы несомненно принадлежат пурпурной руте, а синие – ирису. Мне кажется, что здесь собраны все удивительные травы, которые упоминаются в «Лисао»[66]66
  «Лисао» – поэма великого древнекитайского поэта Цюй Юаня (340–278 гг. до н. э.)


[Закрыть], а там, насколько я знаю, есть такие, которые называются как-то вроде мяты, имбиря, шелкового шнура и фиолетового бархата. Кроме того, еще есть каменный парус, прозрачная сосна, камыш фулю – эти названия встречаются у Цзо Тай-чуна[67]67
  Цзо Тай-чун (Цзо Сы) – крупный поэт IV в.


[Закрыть] в его «Оде о столице княжества У». Потом я вижу здесь зеленые ростки, красный перец, изящный лотос, названия которых встречаются в «Оде о столице княжества Шу». Но с тех пор, как были созданы эти произведения, прошло много времени, старые названия забыты, и теперь эти растения называют по-иному, в зависимости от того, какую они имеют форму…

– Кто тебя спрашивает? – грубо закричал Цзя Чжэн, не дав Бао-юю окончить объяснение.

Испуганный Бао-юй попятился назад и сразу умолк.

Цзя Чжэн оглянулся, увидел по обе стороны от домика крытые галереи и направился туда. Домик состоял из пяти комнат, был окружен террасами и навесами из циновок; его окрашенные стены и затянутые тонким зеленым шелком окна придавали всему помещению скромный и строгий вид.

– На этих верандах нет ничего лучше, как кипятить чай да играть на цине, – со вздохом произнес Цзя Чжэн, – здесь даже и благовония воскуривать не нужно. Все устроено прекрасно, и я надеюсь, что у вас, господа, найдется достойное название, которое украсит доску над входом сюда, и нам не придется терзаться от мысли, что мы сделали плохую надпись.

Все заулыбались и сказали:

– Нам кажется, что лучше всего подошло бы название: «Благоуханный ветер и душистая роса».

– Да, пожалуй, такое название было бы неплохо, – согласился Цзя Чжэн. – Но как быть с парной надписью?

– Я уже придумал, – отозвался один из гостей, – только пусть все послушают и выскажут свои замечания.

С этими словами он громко прочитал:

 
Запах густой орхидей наполняет
    двор под косыми лучами;
Благоуханье дужо окружило
    отмель под ясной луною.
 

– Все хорошо! – заявили все сразу. – Но только выражение «косые лучи» не совсем подходит!

В ответ на это гость, предложивший надпись, процитировал древние стихи: «Солнца косые лучи проникают во двор, и я со слезами гляжу на душистые травы…»

– Какое уныние наводят эти стихи! – воскликнули присутствующие.

– Тогда я предложу свою парную надпись, – заявил другой гость, – а вы рассудите, что в ней хорошо и что плохо!

И он прочел:

 
На тропинках садовых душистые ветры
    закружились над яшмовой астрой;
Во дворе одиноком сияющий месяц
    светит над золотой орхидеей.
 

Цзя Чжэн потеребил усы и на некоторое время задумался, намереваясь сам сочинить парную надпись, но потом вдруг поднял голову, заметил стоявшего рядом Бао-юя и сразу отказался от своего намерения, а только прикрикнул: