Текст книги "Сон в красном тереме. Том 1"

Автор книги: Сюэцинь Цао

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

– Ну чего молчишь, когда пришла твоя очередь? Ждешь особого приглашения?

– В этом месте нет ничего, напоминающего «золотую орхидею», «сияющий месяц» и «отмель под луною», – ответил Бао-юй, – и если подражать древним таким образом, то и двести парных надписей не дадут ничего.

– И кто это вбивает тебе в голову такую дурь! – развел руками Цзя Чжэн.

Бао-юй между тем продолжал:

– Уж если на то пошло, мне кажется, что нет ничего лучше, как сделать здесь надпись: «Чистый аромат ириса», а парную надпись – такую:

 
Песню пропел об орехе мускатном —
    кажутся вкусными строки;
Ночью приснилася чайная роза —
    стали душистыми грезы.
 

– Это же полное подражание! – возразил Цзя Чжэн. – Послушайте стихотворение:

 
Надпись покрыла банановый лист —
    кажется, зелены знаки.
 

– Но ведь «Башня Фениксов» Ли Тай-бо[68]68
  Ли Тай-бо, или Ли Бо (701–762) – великий китайский поэт-классик.


[Закрыть] тоже является подражанием «Башне желтых журавлей»! – заметили гости. – Самое главное, чтобы подражание было искусным! Если разобраться хорошенько, надпись, предложенная вашим сыном, кажется еще изящнее, чем строка «Надпись покрыла банановый лист»!

– Да что вы! – улыбнулся Цзя Чжэн.

Разговаривая между собой, гости вышли со двора и продолжали путь. Еще немного, и взору их предстали величественные палаты, вознесшиеся к небу многоярусные пагоды и связанные между собой крытыми переходами храмы, от которых вдаль убегали извилистые дорожки. О карнизы храмов и пагод стучали сучья раскачивавшихся под ветром деревьев, яшмовые орхидеи ползли по ступеням у входа, а по обе стороны от них оскалились позолоченные морды диких зверей и пестрые сверкающие головы драконов.

– Вот это и есть главное строение, – объявил Цзя Чжэн. – Мне кажется, оно слишком богато украшено.

– Так и надо! – поспешили сказать гости. – Хотя сама Гуй-фэй во всем предпочитает скромность, но при ее нынешнем положении такая роскошь не будет чрезмерной.

Все продолжали путь, пока не подошли к арке, украшенной искусной яшмовой резьбой, с изображением извивающихся драконов.

– Какую же надпись сделать здесь? – спросил Цзя Чжэн.

– Нам кажется, лучше всего подошло бы «Остров бессмертных Пынлай», – ответили ему.

Цзя Чжэн только головой покачал, но ничего не сказал. Бао-юй, увидев это место, задумался. Ему показалось, что точно такое же место он уже где-то видел, но не мог вспомнить где и когда.

Цзя Чжэн снова приказал ему придумать надпись, но Бао-юй, поглощенный открывшимся перед ним пейзажем, пропустил его приказание мимо ушей. Спутники Цзя Чжэна, которые считали, что Бао-юй, подвергаясь принуждению отца, уже исчерпал свои способности и высказал все, что мог, стали уговаривать Цзя Чжэна:

– Оставьте его, остальные названия можно придумать завтра.

Надо сказать, что Цзя Чжэн опасался, как бы матушка Цзя не стала беспокоиться о Бао-юе, поэтому он холодно усмехнулся:

– Эх ты, скотина, вот и настал момент, когда тебе нечего больше сказать! Ладно, даю тебе день сроку, и если ты завтра не сочинишь подходящую надпись, пощады от меня не жди! Место, где мы только что были, – самое главное, и название ему надо придумать как следует!

Цзя Чжэн зашагал дальше, но потом оглянулся и заметил, что, осматривая сад, они прошли от ворот лишь пять или шесть десятых всего расстояния. К счастью, в этот момент подошел слуга и доложил Цзя Чжэну:

– Господин Цзя Юй-цунь прислал человека засвидетельствовать вам свое почтение.

– Жаль, что нам не удалось осмотреть все, – проговорил Цзя Чжэн, – но все же мы выйдем на другую сторону и хоть мельком осмотрим остально́е.

Он повел гостей дальше. Подошли к мосту, под которым протекала чистая, как кристалл, речка. Мост этот оказался на плотине, от которой подводилась вода ко всем ручейкам.

– Как бы назвать эту плотину? – спросил Цзя Чжэн.

Бао-юй сказал:

– Поскольку эта плотина преграждает главный ручей, берущий начало у «источника Струящихся ароматов», самое подходящее название было бы – «плотина Струящихся ароматов».

– Ерунда! – оборвал его Цзя Чжэн. – «Струящиеся ароматы»! Ну куда годится такое сочетание?

Все последовали дальше. На пути попадались светлые залы, камышовые хижины, груды камней, буддийская кумирня у подножия горы, храм среди густой рощи, длинные галереи и извилистые гроты, квадратные палаты и круглые беседки. Цзя Чжэн не успевал заходить в них.

Прошло довольно много времени, но до сих пор никто не отдыхал. У всех заболели ноги. Наконец Цзя Чжэн предложил:

– Здесь можно отдохнуть немного.

С этими словами он свернул в сторону, обогнул группу персиковых деревьев, прошел через арку, обвитую лианами, и перед всеми предстала беленая стена, над которой свисали зеленые ивы. Цзя Чжэн и его спутники прошли в ворота и очутились во дворе, по обе стороны которого тянулись галереи, а в середине высилась горка из камней. По одну сторону ее росли бананы, по другую – розы и несколько райских яблонек, крона которых по форме напоминала зонт, а тонкие ветви, усыпанные цветами, свисали словно шелковые нити.

– Ах, какие прекрасные цветы! – восхищались гости. – Райская яблонька! Мы никогда не видели такой красивой!

– Это «Девичья яблонька»! – пояснил Цзя Чжэн. – Привезена она из-за моря. Говорят, она произошла из царства Нюйго и цветы ее пышностью напоминают молодых девушек. Но я этому не верю, все это вздор!

– Однако цветы замечательные! – возразили ему. – Может быть, и в самом деле достоверны рассказы о царстве Нюйго?

– Это название, наверное, придумал какой-нибудь поэт, – не выдержал Бао-юй. – Ведь цветы яблоньки напоминают румяна, которыми красятся девушки, и своей хрупкостью она похожа на обитательниц женских покоев. Вот он и дал им название «цветок Нюйго»! Люди же поверили этой выдумке и передают друг другу, считая, что так и было в действительности!

– Большое спасибо вам! – благодарили его гости. – Вы дали прекрасное объяснение!

Все уселись на тахте, которая стояла на террасе.

– Ну как, придумали название этому месту? – обратился Цзя Чжэн к спутникам.

Один из гостей сказал:

– Может быть, «Журавль среди бананов»?

– А по-моему, – возразил другой, – лучше всего было бы «Сияние ясного света».

– Прекрасно! – одобрил Бао-юй, но тут же добавил: – Только очень жаль!

– Чего жаль? – спросили гости.

– Ведь здесь растут бананы и розы, – пояснил свою мысль Бао-юй, – поэтому в название должны включаться понятия «красный» и «зеленый». Если же дать название, которое только что предложили, значит не отразить существа.

– Что же, по-твоему, должно быть? – грозно спросил Цзя Чжэн.

– Для того чтобы полностью отразить красоту этого места, его следовало бы назвать «Аромат роз среди зелени яшмы», – ответил Бао-юй.

– Плохо, плохо! – возразил Цзя Чжэн.

Войдя в дом, все заметили, что убранство здесь совсем не такое, как в других местах, и что оно соответствует помещению.

Стены комнаты были покрыты резьбой с изображением плывущих в облаках летучих мышей, трех неразлучных в студеную зиму друзей[69]69
  Три неразлучных в студеную зиму друга – образное обозначение сосны, бамбука и сливы.


[Закрыть], гор, рек, людей и животных, старинных вещиц и иероглифов «Счастье» и «Долголетие». Все это было выгравировано знаменитыми мастерами, украшено золотом и инкрустировано яшмой. На подставках стояли треножники, вазы для цветов, на столах лежали книги, бумага, кисти для письма. Подставки были самой разнообразной формы: круглые и квадратные, похожие на подсолнух и лист банана, на звено цепи и половинку яшмы. Здесь поистине было скопление цветов и обилие узоров, заповедник тонкой и ажурной резьбы! То вдруг появлялся тонкий флер на маленьких окнах, то над искусно скрытой дверью свисал прозрачный шелк! В стенах виднелись ниши, вырезанные в форме лютни, мечей, ваз и других предметов, и предметы эти, вставленные в ниши, сливались с поверхностью стены.

– Какая тонкая работа! – раздались восхищенные возгласы. – Как трудно, должно быть, сделать такое чудо!

Войдя в дом, Цзя Чжэн еще не успел побывать на обоих этажах, как сбился с пути. Он взглянул налево – там была дверь, направо – окно. Направился к двери – путь преградила книжная полка; снова повернул голову – впереди белел светлый проем, затянутый тонким флером, и через него просвечивала дверь. Все направились к двери и тут же заметили, что навстречу им входит группа людей, в точности похожих на них самих. Только теперь все догадались, что перед ними большое стеклянное зеркало. Они обогнули зеркало и сразу увидели множество дверей.

– Следуйте за мной, господа, – пригласил Цзя Чжэнь. – Сейчас мы выйдем на внутренний дворик, а оттуда уже недалеко до ворот сада.

Цзя Чжэн и все остальные последовали за ним. Они миновали два шкафа, обтянутых шелком, и действительно очутились у выхода во двор. Весь двор был усажен розами, которые вились по решеткам, а за этой оградой из живых цветов бежал прозрачный ручеек.

– Откуда течет эта вода? – недоумевали все.

– Вон от той плотины, – Цзя Чжэнь указал рукой вдаль. – Через каменный грот с северо-востока ручеек течет по выемке между горками и попадает в деревушку, где разветвляется и уходит на юго-запад, а там снова сливается и попадает сюда и здесь уже уходит под стену.

– Чудесно, неподражаемо! – воскликнули все.

За разговором не заметили, как вновь сбились с дороги и путь преградила высокая горка.

– Следуйте за мной, – с улыбкой сказал Цзя Чжэнь растерянным спутникам.

Он уверенно зашагал вперед, увлекая за собой остальных. Они стороной обошли горку, и впереди открылась широкая ровная дорога, которая вела к большим воротам.

– Как все интересно! – воскликнули снова гости. – Только обладая искусством духов, можно создавать такие чудеса!

Все вышли из сада.

В это время мысли Бао-юя были всецело заняты сестрами, но, не получив разрешения, он не осмеливался уйти и вместе со всеми последовал в кабинет Цзя Чжэна.

Вдруг Цзя Чжэн вспомнил о нем и, обернувшись, спросил:

– Ты все здесь? Гляди, бабушка будет беспокоиться. Неужели еще не нагулялся?

Только теперь Бао-юй удалился. Но едва он вышел во двор, как к нему подбежали мальчики-слуги Цзя Чжэна, один из которых обнял его и сказал:

– К счастью, старый господин сегодня доволен вами! Старая госпожа уже несколько раз присылала людей справляться насчет вас, и мы передали, что старый господин вами доволен. Иначе она велела бы вас позвать и вам не удалось бы развернуть свои таланты. Гости говорят, что вы лучше всех сочиняли стихи, а раз вы добились такого успеха, вам следовало бы на радостях наградить нас.

– Каждый из вас получит по связке монет[70]70
  В старом Китае монеты делались в виде кружка с отверстием в середине и нанизывались на шнурок.


[Закрыть], – пообещал Бао-юй и улыбнулся.

– Что диковинного в связке монет? Разве мы не видели их! – возразили слуги. – Лучше подарите нам свой кошелек!

Они бросились к Бао-юю и, не дав ему вымолвить ни слова, сняли висевший у него на поясе кошелек, веер с чехлом, украшения и все мгновенно растащили.

– А теперь мы вас проводим, – предложили они.

Они окружили Бао-юя и проводили его до ворот дома матушки Цзя.

Матушка Цзя ожидала его, и когда он пришел, по его виду поняла, что отец был им доволен, и это доставило ей огромную радость.

Вскоре Си-жэнь подала чай. Заметив, что на поясе у Бао-юя нет украшений, она с улыбкой сказала:

– Опять эти бесстыжие сорванцы у тебя все растащили?

Дай-юй подошла к нему, и как только убедилась, что на поясе у него действительно ничего нет, спросила:

– И тот кошелек, что я тебе подарила, ты тоже отдал им? Попробуй теперь что-нибудь у меня попросить!

Рассерженная, она побежала к себе в комнату, вытащила еще не законченный мешочек для благовоний, который Бао-юй позавчера просил ее сшить, схватила ножницы и стала его резать.

Она рассердилась не на шутку. Бао-юй поспешил за ней, но, увы, поздно – мешочек был изрезан.

Бао-юй видел этот мешочек, и хотя работа еще не была закончена, вещица обещала быть красивой и изящной. Теперь, когда Дай-юй без всякой причины изрезала мешочек, он тоже рассердился. Быстро расстегнув ворот халата, он вынул кошелек, подаренный ему Дай-юй, и протянул ей со словами:

– Вот, смотри! Разве я отдал кому-нибудь твой подарок?

Убедившись, что он так дорожит ее подарком и носит его на груди, чтобы никто не отнял, Дай-юй раскаялась в своей горячности, опустила голову и замолчала.

– Незачем было резать мешочек, – упрекнул ее Бао-юй. – Ведь я знаю, что ты всегда с большой неохотой делаешь мне подарки! Может быть, возвратить тебе и кошелек?

С этими словами он бросил ей на грудь кошелек и круто повернулся, собираясь уйти.

Дай-юй вышла из себя, заплакала от злости и схватила кошелек с намерением искромсать его в куски.

В этот момент Бао-юй повернулся и бросился к ней с возгласом:

– Дорогая сестрица, пощади его!

Дай-юй отбросила ножницы и, вытирая слезы, проговорила:

– Незачем дразнить меня! А если дразнишь, не прикасайся ко мне.

Она бросилась на кровать лицом вниз и зарыдала. Бао-юй не выдержал, подошел к ней и, стараясь загладить свою вину, принялся утешать ее.

Тут послышался голос матушки Цзя – она звала Бао-юя.

– Он в комнате барышни Линь Дай-юй, – сказали ей служанки.

– Ладно, ладно! – отозвалась матушка Цзя. – Пусть себе поиграет с сестрой. Отец целых полдня водил его за собой, теперь ему надо отдохнуть. Только не давайте им ссориться.

Служанки закивали головой.

Дай-юй, которая никак не могла отделаться от Бао-юя, вынуждена была встать.

– Если ты не оставишь меня в покое, я уйду! – решительно заявила она и направилась к выходу.

– Куда бы ты ни пошла, я последую за тобой! – сказал Бао-юй.

Он взял кошелек и хотел повесить себе на пояс, но Дай-юй отняла его:

– Ты ведь говорил, что кошелек тебе не нужен, а теперь опять его забираешь! Мне и то за тебя стыдно!

Она захихикала.

– Милая сестрица, сделай мне другой мешочек! – попросил Бао-юй.

– Ладно, сделаю, если будет хорошее настроение.

Разговаривая между собой, они вышли из дому и отправились к госпоже Ван. Там находилась Бао-чай. В комнатах госпожи Ван царило необычайное оживление.

Оказалось, что приехал Цзя Цян, который купил в Гусу двенадцать девочек и пригласил учителя для их обучения.

Тетушка Сюэ в это время переехала в уединенный тихий домик на северо-восточной стороне. «Сад Душистой груши» привели в порядок, и в нем расположились девочки вместе с учителем, который должен был обучать их театральному искусству. Кроме того, со всего дома собрали женщин, когда-то умевших петь и танцевать, – сейчас они уже были седыми старухами – и послали их присматривать за девочками и наставлять их. Всеми расходами, жалованьем, приобретением необходимых вещей поручили ведать Цзя Цяну.

Жена Линь Чжи-сяо докладывала госпоже Ван:

– Двенадцать буддийских и даосских монахинь уже прибыли, получено двадцать наборов даосских одеяний. Есть также одна священнослужительница с небритой головой. Она уроженка Сучжоу, ее предки принадлежали к ученому служилому сословию, но, так как с самого детства она отличалась слабым здоровьем, для нее купили заместителей. Однако все старания оказались напрасными, и девушка выздоровела лишь после того, как вступила в секту пустоты[71]71
  Секта пустоты – название одной из сект буддизма.


[Закрыть]. Вот почему она стала священнослужительницей, а волосы так и не сбрила. Монахине этой сейчас восемнадцать лет, и зовут ее Мяо-юй – Прекрасная яшма. Родители ее умерли, при ней находятся лишь две старые мамки да девочка-служанка. Литературу она знает прекрасно, глубоко постигла канонические книги и недурна внешностью. Ей стало известно, что в городе «Вечного спокойствия» есть священные реликвии богини Гуань-инь и древние канонические книги, написанные на пальмовых листьях. И вот в прошлом году она вместе со своей настоятельницей, которая умела весьма искусно гадать, приехала в столицу и поселилась в монастыре Муни за западными воротами. В прошлую зиму настоятельница отошла в другой мир и, умирая, наказывала Мяо-юй ни в коем случае не возвращаться на родину, а оставаться здесь и ожидать, пока исполнится то, что предначертано ей судьбой. Вот почему Мяо-юй осталась и не сопровождала гроб с телом покойной в обратный путь на родину.

– Почему же вы не пригласили ее к нам? – спросила госпожа Ван.

– Мы ее приглашали, но она говорит: «В знатном доме притесняют людей, я туда не пойду!» – ответила жена Линь Чжи-сяо.

– Да, ясно, ведь она из чиновной семьи, а значит – немного заносчива, – кивнула госпожа Ван. – Но может быть, послать ей пригласительное письмо?

Жена Линь Чжи-сяо одобрительно кивнула и вслед за тем вышла, чтобы велеть писцу составить пригласительное письмо Мяо-юй и распорядиться на следующий день приготовить для нее паланкин.

Прочтите следующую главу, и вы узнаете, что произошло дальше.

Глава восемнадцатая, рассказывающая о том, как благодаря милости государя Юань-чунь навестила родителей и как Бао-юй перед всей семьей показал свои таланты

Между тем в покои госпожи Ван вошел человек и доложил, что требуются шелковые ткани для оклейки различных вещей и поэтому просят Фын-цзе выйти и распорядиться. Потом пришел еще один человек с просьбой, чтобы Фын-цзе разрешила получить золотую и серебряную посуду. Благодаря этому у госпожи Ван и служанок из главного господского дома не было ни минуты свободного времени.

Бао-чай, прекрасно понимавшая все происходящее, предложила:

– Давайте уйдем и не будем мешать.

Она встала и в сопровождении остальных отправилась в комнаты Инь-чунь.

Все эти дни госпожа Ван проводила в хлопотах. Только к десятому месяцу все было полностью готово к встрече Гуй-фэй, и распорядители работ полностью сдали все в соответствии со счетами и описями. Утварь и письменные принадлежности были расставлены по всем комнатам, были закуплены птицы, журавли, олени, зайцы, гуси и куры для сада. Девочки, которые находились под присмотром Цзя Цяна, разучили двадцать или тридцать актов из различных пьес. Буддийские и даосские монахини выучились читать священные книги.

После этого Цзя Чжэн немного успокоился и пригласил матушку Цзя в сад, чтобы она все проверила и осмотрела.

Лишь после того, как все было придирчиво осмотрено, Цзя Чжэн написал извещение ко двору. И в тот же день пришел ответ от государя, в котором он милостиво разрешал Гуй-фэй в пятнадцатый день первого месяца будущего года – в день праздника фонарей, навестить своих родителей. После получения этого разрешения во дворце Жунго ни днем, ни ночью не было покоя, все занимались приготовлениями, так что даже не удалось как следует отпраздновать Новый год.

Не успели и глазом моргнуть, как подошел праздник фонарей. Восьмого числа прибыл главный придворный евнух, чтобы окончательно все осмотреть и сделать последние распоряжения, а также назначить места, где переодеваться, где отдыхать, где принимать поздравления, где устраивать пиры, где спать. Потом прибыл старший евнух, ведающий охраной, и привез с собой множество младших евнухов, которые расположились в шатрах. Было в точности указано, где должны члены семьи Цзя входить и выходить, откуда должна подаваться пища, где совершать церемонии. На пути ко дворцу Жунго чиновники из ведомства работ и столичный градоначальник расчищали улицы.

Цзя Шэ и другие следили за тем, как мастеровые вышивали цветы на праздничных фонарях и готовили фейерверк. Таким образом, в четырнадцатый день первого месяца – в канун приезда Гуй-фэй – все было полностью готово. В эту ночь никто во дворце не спал.

Наконец наступил пятнадцатый день месяца. Рано утром, еще во время пятой стражи, матушка Цзя и остальные женщины встали и нарядились в соответствии со званиями и положением.

В «саду Роскошных зрелищ» были развешаны занавесы с изображением пляшущих драконов, вышитые фигурами фениксов шторы; все сверкало золотом и серебром, сияло жемчугами и драгоценными каменьями; из курильниц плыли лилейные ароматы, в вазах благоухали букеты роз. Стояла глубокая и торжественная тишина, никто не смел даже кашлянуть.

Цзя Шэ неотлучно находился на западном конце улицы, на которой стоял дворец, а матушка Цзя дожидалась у ворот дворца Жунго. Улица была закрыта для посторонних, в обоих ее концах стояла стража.

Вдруг в минуту самого напряженного ожидания верхом на коне прискакал дворцовый евнух. Цзя Шэ принял его и осведомился, какую весть он привез.

На это евнух ответил ему:

– Вы слишком рано забеспокоились! Гуй-фэй приедет только к вечеру. Она еще должна откушать в полдень, в два часа съездить в «храм Драгоценного духа» поклониться Будде, в пять часов побывать во «дворце Великой светлости», где она примет угощение и вместе с государем полюбуется праздничными фонариками и лишь после этого тронется в путь.

– Если так, – сказала Фын-цзе, обращаясь к матушке Цзя, – вы пока можете уйти к себе, а когда подойдет время, вернетесь.

И матушка Цзя, оставив все дела в саду на попечение Фын-цзе, удалилась.

Распорядители приказали расставить повсюду восковые свечи, зажечь фонари, а сами повели евнухов обедать. Но неожиданно с улицы донесся конский топот, и вслед за тем, запыхавшись и размахивая руками, вбежало около десятка евнухов, и те, которые обедали, сразу поняли, что едет Гуй-фэй, и поспешили занять свои места.

Цзя Шэ в сопровождении всех братьев и сыновей, принадлежавших к их роду, отправился на западный конец улицы, а матушка Цзя с женщинами вышла за главные ворота. Наступила мертвая тишина.

Вскоре верхом на конях медленно подъехали два дворцовых евнуха и у западных ворот спешились. Лошадей тотчас же увели за шатры для охраны, а евнухи встали возле ворот, обратившись лицом к западу. Прошло немного времени, и снова точно таким же образом приехали два евнуха. Через некоторое время их собралось уже около двух десятков, и лишь после этого издалека донеслись звуки музыки и барабанов. Парами проплыли флаги с изображением фениксов, за ними проследовали знамена с изображением драконов, дворцовые опахала из фазаньих крыльев, потом золотые курильницы, в которых курились императорские благовония. Далее появился зонт на кривой рукоятке, расшитый узорами из семи фениксов, потом пронесли головной убор, халат, пояс и туфли Гуй-фэй, надушенный благовониями платок, вышитую головную повязку, полоскательницу, метелку для сметания пыли и другие вещи. И только тогда появились восемь евнухов, которые чинно и важно шествуя, несли на плечах расшитый фениксами светло-желтый императорский паланкин с позолоченным верхом.

Матушка Цзя и остальные женщины приблизились к паланкину и опустились на колени. Тотчас же подбежал евнух и помог матушке Цзя подняться. Паланкин вновь подняли, внесли в главные ворота и направились дальше к воротам внутреннего двора, где опять остановились, и один из евнухов, преклонив колена перед паланкином, попросил Гуй-фэй выйти и переодеться. Затем евнухи разошлись.

Придворные женщины и наложницы государя помогли Юань-чунь выйти из паланкина. И тут она увидела, что в саду сияют изящные разноцветные фонарики, сделанные из тонкого узорчатого шелка. Прямо наверху висела освещенная изнутри фонарем надпись: «Проникаясь гуманностью, изливай добродетель».

Юань-чунь вошла в дом, переоделась, снова села в паланкин и отправилась в сад. По всему саду плавали волны ароматных курений, пестрели чудесные цветы, сияли разноцветные фонарики, разносились нежные звуки музыки. Невозможно описать словами всю эту картину великого благоденствия и ослепительной роскоши!

Между тем Юань-чунь, осматривая из паланкина сад, укоризненно качала головой и со вздохом говорила:

– Как много пришлось потратить на всю эту роскошь!

Потом снова появился евнух, который опустился на колени и пригласил ее войти в лодку. Юань-чунь вышла из паланкина и увидела перед собой речку, которая текла, извиваясь наподобие дракона. По обоим берегам ее тянулись каменные перила, украшенные хрустальными фонариками, серебристый свет которых падал на воду, вызывая впечатление, будто это не вода, а волнистые снежные сугробы. Ветви ив и абрикосовых деревьев почти касались воды. Они были еще без листвы, но обильно украшены разноцветными искусственными цветами из шелка и бумаги и увешаны множеством фонариков. На пруду тоже горели фонари в виде лотосов, лилий, цапель и диких уток, сделанные из перьев и ракушек. Сияние внизу соперничало с сиянием, лившимся сверху, вода и небо сверкали и искрились – это были поистине хрустальный мир, жемчужное царство! В лодке тоже стояли вазы с цветами, были развешаны шитые жемчугом занавески, сверху высился парчовый шатер, а воду пенили тонкие резные весла. Лодка приблизилась к каменному гроту. Над его входом висела надпись по шелку: «Отмель осоки и заводь цветов», освещенная изнутри фонарем.

Дорогой читатель, ты уже знаешь, что надписи «Отмель осоки и заводь цветов» и «Торжественное явление феникса» были придуманы Баоюем, когда Цзя Чжэн испытывал его способности. Об этом рассказывалось в предыдущей главе. Но как могло случиться, что эти надписи были признаны совершенными и развешаны в саду? Ведь семья Цзя принадлежала к числу образованных и в ней всегда нашлось бы два-три человека, способных сочинять подобные надписи, не то что в семье, которая только что разбогатела и старшие еще не успели научиться грамоте. Зачем же все-таки употребили надписи, предложенные неопытным юнцом?

Дело в том, что до того, как Юань-чунь попала ко двору, ее воспитывала матушка Цзя. Когда родился Бао-юй, Юань-чунь была уже взрослой девушкой. Она понимала, как дорог престарелой матери единственный сын, поэтому горячо любила и жалела своего младшего брата. Они с Бао-юем вместе прислуживали матушке Цзя и ни на минуту друг с другом не расставались. В возрасте трех-четырех лет, когда Бао-юй еще не посещал школу, он с помощью Юань-чунь выучил наизусть несколько книг и запомнил несколько тысяч иероглифов. Хотя Бао-юй приходился ей братом, Юань-чунь относилась к нему как мать к сыну. После того как Юань-чунь была взята ко двору, она часто писала в письмах отцу:

«Хорошенько воспитывайте Бао-юя: если не будете строги с ним, из него ничего не получится; но чрезмерная строгость тоже чревата последствиями, да и доставит огорчения бабушке».

Заботы о семье никогда не покидали Юань-чунь. И недавно Цзя Чжэн, услышав похвальные отзывы учителя о способностях Бао-юя, решил взять его с собой в сад, чтобы там, между прочим, испытать его. Хотя надписи, сделанные Бао-юем, нельзя было назвать блестящими, в них отражался общий дух, царивший в семье Цзя, и Цзя Чжэн полагал, что, если эти надписи прочтет Юань-чунь и узнает, что их сочинил ее младший брат, она тоже порадуется его успехам. Поэтому он решил воспользоваться этими надписями. В тех местах, для которых в тот день не успели придумать надписи, их добавили впоследствии.

Между тем Юань-чунь, увидев эту надпись из четырех слов, с улыбкой заметила:

– «Заводь цветов» – уже хорошо, к чему еще «отмель осоки»?

Сопровождавший ее евнух тотчас сошел на берег и помчался к Цзя Чжэну. Цзя Чжэн распорядился немедленно заменить надпись.

Вскоре лодка пристала к берегу, Юань-чунь вышла из нее и пересела в паланкин. Она увидела впереди очертания великолепного дворца и силуэт высокого зала. На каменной арке перед входом было написано: «Обитель бессмертных жителей неба». Юань-чунь тут же велела заменить надпись на «Уединенный павильон свидания с родными», а сама направилась к павильону. Она увидела просторный, освещенный факелами и усыпанный благовонными травами двор, увешанные фонариками деревья, золотые окна и яшмовые пороги. Невозможно описать прелесть и красоту бамбуковых занавесок с вплетенными в них тонкими, как усы креветок, нитями, разостланных повсюду ковров из меха выдры, ширм из фазаньих хвостов, а также опьяняющих ароматов, струящихся из курильниц!

Поистине:

 
Из золота двери, из яшмы ворота —
    святых и бессмертных покои;
Палаты в корицах, дворцы в орхидеях —
    любимицы царской жилище.
 

– Почему в этом месте нет никакой надписи? – спросила Юань-чунь.

Сопровождавший ее евнух опустился на колени и почтительно произнес:

– Это ваши личные покои, государыня, и никто не посмел дать им название.

Юань-чунь молча кивнула.

Евнух, распоряжавшийся церемониями, попросил ее сесть на возвышение и принять поздравления родных. Внизу у ступеней заиграла музыка. Второй евнух подвел к крыльцу Цзя Шэ и Цзя Чжэна, чтобы они поклонились Гуй-фэй, но личная прислужница Гуй-фэй передала повеление, что Гуй-фэй освобождает их от этой церемонии.

После этого Цзя Шэ и остальные мужчины вышли.

Затем евнух подвел к крыльцу матушку Цзя и других женщин. Снова вышла служанка и объявила:

– Можно отменить церемонию.

Женщины тоже удалились.

Затем трижды был подан чай, и Юань-чунь спустилась с возвышения. Музыка прекратилась.

Удалившись в боковую комнату, Юань-чунь переоделась. Ей подали коляску, и она отправилась навещать родных. Войдя в покои матушки Цзя, она хотела было совершить церемонии, какие обычно полагаются при встрече с родителями, но матушка Цзя и остальные женщины помешали ей это сделать, и сами опустились перед нею на колени. На глаза Юань-чунь навернулись слезы. Одной рукой она обняла матушку Цзя, другой – свою мать госпожу Ван, и все трое молчали и только всхлипывали, несмотря на то что у них было много чего рассказывать друг другу.

Госпожа Син, Ли Вань, Фын-цзе, Ин-чунь, Тань-чунь, Си-чунь молча стояли рядом и тоже плакали.

Лишь через некоторое время Юань-чунь овладела собой, через силу улыбнулась и сказала:

– Когда-то вы провожали меня туда, где нет возможности видеться с вами, а теперь, когда я вернулась домой, вы плачете, вместо того чтобы радоваться и смеяться. Ведь я скоро снова уеду, и неизвестно, удастся ли нам еще когда-нибудь свидеться!

Она опять не выдержала, и рыдания сдавили ей горло. Госпожа Син стала утешать ее.

Затем матушка Цзя усадила Юань-чунь, и все по очереди представились ей. После этого Юань-чунь приняла во внешнем зале поздравления управляющих дворцами Нинго и Жунго, их жен и всех остальных служанок.

– Как много у нас родных! – со вздохом произнесла Юань-чунь, когда окончилась церемония. – Жаль только, что невозможно повидаться с каждым в отдельности!

– Ваших повелений ожидают родственники из семьи Сюэ и семьи Ван, а также Бао-чай и Дай-юй, – обратилась к ней госпожа Ван. – Они приходятся нам дальними родственниками, и мы не осмелились самовольно приглашать их сюда.

Юань-чунь распорядилась просить их. Тотчас же вошла тетушка Сюэ и хотела совершить церемонии, положенные при встрече с государыней, но Юань-чунь сделала ей знак не утруждать себя и всем остальным велела просто подходить к ней и рассказывать все, что им хотелось бы ей рассказать. Потом вошла служанка Бао-цинь, которую Юань-чунь взяла с собой во дворец, и поклонилась матушке Цзя. Матушка Цзя поспешно подняла ее, приказала отвести в отдельные покои и хорошенько угостить. Евнухи, распоряжавшиеся церемониями, наложницы государя, дворцовые прислужницы разместились во дворце Нинго и на половине, которую занимал Цзя Шэ, а здесь остались три или четыре младших евнуха для разных поручений. Тогда мать, дочь и сестры стали рассказывать друг другу о себе, о домашних делах, обо всех событиях, которые произошли после того, как они расстались. Затем к занавеске, которой была завешена дверь, подошел Цзя Чжэн и, не входя в комнаты, отвесил низкий поклон и справился о здоровье Гуй-фэй.