Текст книги "Убийца"

Автор книги: Сью Графтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 24

Я сидела на тротуаре около закусочной, уставившись в асфальт. Хозяин лавки принес мне банку с кока-колой, я приложила холодный металл к виску. У меня кружилась голова, но совсем не оттого, что я была больна. Появившийся лейтенант Фельдман склонился над телом Билли и разговаривал с экспертами, осматривавшими тело. Машина «Скорой помощи» стояла в ожидании в стороне с открытыми дверями, чтобы спрятать погибшего от любопытных взоров. Рядом находились два полицейских автомобиля, радиопереговоры которых сливались с гомоном собравшейся толпы. Насильственная смерть стала для посторонних занимательным спектаклем, и я слышала реплики присутствовавших, ожидавших, как будет сыгран последний, заключительный акт зрелища. Для зрителей это было отнюдь не печальное, а скорее занимательное событие. Они не чувствовали всю абсурдность и жестокость убийства.

Участковые полицейские, Гутьеррес и Петтигрю, появились через пять минут после кончины Билли, о чем по радио доложили начальству. Они собирались отправиться к Корал и Ловелле. Мне следовало присоединиться к ним, я чувствовала это, но у меня не хватало мужества и решительности. В тот момент мне было трудно сделать это, потому что я сама еще не могла осознать факт смерти Билли, все произошло так стремительно, и ничего нельзя было вернуть назад. Было трудно признать, что уже невозможно прокрутить назад эти последние пятнадцать минут и сделать все иначе. Мне следовало приехать раньше, предупредить Билли, и он бы не пострадал. Он бы мне все рассказал, а я бы угостила его пивом, как обещала в нашу первую встречу в баре.

Подошел Фельдман. У меня не было сил поднять голову, и я смотрела прямо перед собой, на его ноги. Он зажег сигарету, приблизился ко мне, сел рядом на тротуар. Ноги затекли, и я их вытянула. Я плохо знала Фельдмана, но то, что мне было известно, произвело хорошее впечатление. Внешне этот человек был похож на смесь еврея с индейцем: большое плоское лицо, высокие скулы, нос крючком. Этому высокому мужчине было лет сорок пять, прическа и одежда соответствовали требованиям, установленным для полицейских. Зазвучал его низкий взволнованный голос:

– Введите меня в курс дела,– попросил Фельдман.

С его стороны это была попытка заставить меня говорить, но с моей стороны она закончилась слезами. Я старалась держать себя в руках и не позволить вырваться рыданиям. Я тряхнула головой, но новый приступ горя победил мое самообладание, и я разревелась. Фельдман протянул мне носовой платок, который я приложила к глазам, потом стала аккуратно его складывать, стараясь переключить внимание на этот кусок белой ткани. В глаза бросилась вышитая буква «Ф», отмечающая один из уголков платка.

– Простите,– пролепетала я.

– Ничего, успокойтесь.

– Он был таким упрямым,– начала я.– Вероятно, это и подкупало в нем. Он думал, что он неотразим и неутомим.

Последовала пауза.

– Он не сказал вам, кто стрелял в него?

Я покачала головой.

– Я не спрашивала. Мне не хотелось отнимать последние минуты его жизни этими расспросами. Простите.

– Ну, он мог и не сказать ничего. Как все было?

Я начала рассказ, припоминая всякие мелочи и произнося разные глупости. Фельдман терпеливо дождался, пока я не возьму себя в руки и не начну связное повествование. Многолетний опыт подсказывал мне, что интересует полицейского и как именно нужно рассказывать об этом. Я выкладывала факты и версии, а Фельдман делал пометки в своем блокноте.

Когда я умолкла, полицейский встал, и я машинально поднялась вслед за ним.

– А дальше что? – спросила я.

– Должен сказать, что дело Даггетта лежит у меня на столе.– ответил Фельдман.– Робб сказал мне, что вы считаете его смерть убийством, и я решил пересмотреть дело. Теперь у нас двойное убийство, одно из которых очевидно – оно произошло только что. И мы вынуждены бросить на его раскрытие основные силы. Пока я ничем другим заниматься не могу. Но будет очень полезно, если вы пройдете в отделение и сами расскажите все это еще раз лейтенанту Долану.

– Позвольте мне сначала встретиться с сестрой Билли. Это уже второй брат, которого она теряет из своего непутевого семейства.

– А у вас нет подозрений, что это она убила Билли?

Я покачала головой.

– Со смертью Даггетта она еще может быть связана, но вряд ли она может быть причастна к этому убийству. Хотя я и могу чего-то не знать. Но зачем ему было встречаться с сестрой на глазах у толпы? Это кто-то из присутствовавших на похоронах. Я почти уверена.

– Составьте их список, я заберу его,– попросил Фельдман.

Я согласилась.

– Я могу еще зайти в офис и забрать там некоторые записи своих бесед с теми, с кем успела встретиться. И Ловелла, может быть, скажет сейчас больше, чем сообщила тогда.– Я почувствовала облегчение, передавая в полицию эти сведения – пусть там о всех о них узнают: и об Эсси с Ловеллой, и о Смитах…

Подошел Петтигрю, держа за уголок маленькую, закрытую на молнию пластмассовую сумочку. В ней были три медных гильзы.

– Это обнаружено рядом со следами того пикапа. Мы сняли отпечатки следов со всех машин, стоявших на стоянке. Может быть, это что-то даст.

Я посоветовала:

– Нужно проверить все свалки. Именно в мусоре после смерти Даггетта я нашла юбку и туфли.

Фельдман согласно кивнул головой, опытным глазом рассматривая гильзы.

– Тридцать второй калибр,– сделал он заключение.

Мое сознание пронзила стрела холодного ужаса, во рту пересохло.

– Несколько дней назад из машины украли мой пистолет именно такого калибра,– пробормотала я.– Гутьеррес было доложено об этом.

– Вокруг полно таких пистолетов, но мы будем иметь это в виду,– сказал мне Фельдман, а потом обратился к Петтигрю:

– Разгони эту толпу, только будь повежливей.

Петтигрю отправился исполнять приказ, а Фельдман повернулся ко мне:

– С вами все в порядке?

Я утвердительно кивнула, предпочитая все-таки присесть из опасения, что ноги у меня могут подкоситься.

– Хотите что-нибудь добавить, пока мы не разошлись?

Я закрыла глаза, вспоминая происшедшее. Я прекрасно знала, как звучит при выстреле пистолет тридцать второго калибра, и те звуки, которые я слышала, были как раз очень похожи.

– Выстрелы,– сказала я.– Они показались мне странными. Пустыми. Скорее слабые хлопки, чем резкие удары.

– Глушитель?

– Я никогда не слышала, как звучит пистолет с глушителем, разве что по телевизору,– робко ответила я.

– Я попрошу в лаборатории все результаты экспертиз, хотя не понимаю, где убийца мог найти глушитель в этом городишке,– Фельдман сделал еще какие-то заметки в блокноте.

– Дайте на этот счет указания фотографу, снимавшему убитого,– посоветовала я.

– В самом деле,– согласился Фельдман. Извинившись, он направился в ту сторону, где лежал труп, над которым колдовал фотограф, и жестами объяснил, под каким углом надо фотографировать. Фотограф был новенький. И Фельдман хотел сам проследить, чтобы все было снято должным образом.

Ко мне подошла Мария Гутьеррес и спросила:

– Мы собираемся на стоянку автофургонов. Джерри говорит, что вы, может быть, тоже захотите поехать с нами.

– Я поеду за вами на своей машине,– ответила я.– Вы знаете, где это находится?

– Эта стоянка хорошо известна. Мы можем там встретиться, если хотите.

– Я собираюсь посмотреть, нет ли на стоянке машины Билли, поэтому немного задержусь, не ждите меня.

– Хорошо,– ответила Мария.

Я видела, как участковые уехали, и принялась разглядывать автомобили, которые стояли здесь вплоть до лодочной станции. «Шевроле» Билли с опущенными стеклами находился в третьем ряду от входа, зажатый между «Фордами». Я засунула голову в машину, не прикасаясь ни к чему. В машине было чисто. Пустое переднее сидение, такое же заднее. Я обошла машину вокруг, заглянула в нее со стороны пассажира, осматривая пол. Не знаю, что я надеялась там найти. Чутье, интуиция, предположение, что все началось с этой стоянки и автомобиля… Хотя Фельдман был намерен открыть официальное расследование этого дела, и я способствовала этому, самой мне успокаиваться было нельзя.

Я вернулась к своей машине, достала оттуда юбку и туфли, передала их Фельдману, сообщила, где находится машина Билли, и наконец села в свою машину. В душе я понимала, что возложила на Петтигрю и Гутьеррес печальную обязанность сообщить о смерти Билли. Самый жуткий момент в жизни каждого: увидеть двух полицейских в форме на пороге своего дома со скорбными лицами и печальными голосами.

К тому времени, когда я приехала на стоянку автофургонов, новость уже облетела всех ее обитателей. Совершенно подсознательно люди собирались по двое и по трое, тревожно глядя на фургон Поло, и тихо разговаривали. Дверь знакомого мне фургона была закрыта, из-за нее не доносилось ни одного звука, но мое появление оживило разговоры собравшихся.

Из толпы вышел парень:

– Вы друг этого семейства? У них плохие новости. Может быть, вы еще не знаете?

– Я бывала здесь,– ответила я.– Меня здесь знают. Давно ли ушли полицейские?

– Две минуты назад. Они были очень внимательны, долго здесь пробыли – все утешали ее, и не ушли, пока не убедились, что все в порядке. Меня зовут Фритци Родерик. Я управляющий этого парка,– представился парень, подавая мне руку.

– Кинзи Миллхоун,– ответила я.– Есть ли там сейчас кто-нибудь из посторонних?

– Кажется, нет. Оттуда ничего не слышно. Мы как раз и говорили сейчас между собой – вот, все соседи, все мы,– не стоит ли зайти кому-нибудь, чтобы посидеть с женщиной.

– А Ловелла еще там?

– Я не знаю ее имени. Она – родственница?

– Любовница Билли. Позвольте мне посмотреть, что там происходит. Может быть, ей что-нибудь нужно. В случае чего, я дам вам знать.

– Признателен вам за это. Мы поможем всем, чем сможем.

Я постучала в дверь, готовая к любым неожиданностям. Корал распахнула рывком дверь, но, увидев меня, пригласила внутрь. Глаза заплаканы, но внешне держалась она спокойно. Она села в кухне на стул и закурила, а я устроилась на кушетке.

– Жаль Билли,– начала я.

Корал взглянула на меня:

– Как все было?

– Я нашла его уже раненого. Он был в шоке и медленно угасал. Страдал он недолго.

– Мне нужно сказать об этом матери. Приходившие полицейские хотели это сделать, но я отказалась.– Голос ее, огрубевший от горя или от простуды, дрожал.– Он предчувствовал, что умрет молодым. Когда Билли видел, как хоронят людей пожилых, он говорил, что с ним такого не произойдет, что его жизнь кончится иначе. Я отговаривала его от таких мыслей, но он со мной спорил.– Корал замолчала.

– А где Ловелла?

– Не знаю. Фургон был пуст, когда я зашла.

– Корал, я хочу, чтобы вы все рассказали мне. Я хочу знать, что происходит. Билли сообщил мне три разных версии одного и того же события.

– А я при чем? Я ничего не знаю.

– Но вы знаете все-таки больше, чем я.

– Это ничего не значит.

– Поделитесь со мной. Ну пожалуйста! Билли мертв, и вас ничего не должно сдерживать. Не так ли?

Несколько мгновений Корал сидела, уставившись в пол, потом вздохнула, потушила сигарету, поднялась и начала убирать со стола. Прикрутила воду в кране на кухне, расставила рюмки, налила в них ликер цвета слоновой кости и начала монотонным голосом:

– Билли был уже в Сан-Луисе, когда Даггетт здесь появился, Джон знал, что Даг был нашим родственником, а Билли был просто потрясен несчастным случаем. Мы оба тяжело все это перенесли.

– Билли сказал, что они с Даг никогда не были близки.

– Неправда. Он сказал вам так, чтобы отвести от себя подозрения в смерти Даггетта. У нас троих были очень теплые отношения.

– Однако у вас были причины убить Джона,– заметила я.

– Нет. Мы просто хотели заставить его заплатить. Нам нужно было наказать его. Однажды такой случай представился – когда сокамерник Даггетта умер, и Джон завладел всеми деньгами.

– Вы надеялись, что это явится компенсацией?

– Я – нет. Я не могла чувствовать себя счастливой, пока Даггетт был жив, но убить его сама я тоже не могла. А вот Билли считал, что нужно хотя бы заставить Джона заплатить. Даг вернуть невозможно, но, по крайней мере, у нас было бы хоть что-то. Билли всегда знал, что Даггетт ведет общую кассу, но он не мог предположить, что Джону удастся сбежать с ней. Даггетт вырвался из тюрьмы в полной уверенности в своей безнаказанности и сорил деньгами налево и направо. Ловелла позвонила Билли, и мы решили положить конец его расточительству.

– Но парни из Сан-Луиса не знали об этом?

– Конечно, нет. Когда Билли увидел Даггетта на свободе, мы решили пощипать его.

– Ловелла принимала в этом участие?

Корал кивнула, убирая последние тарелки на место.

– Они поженились на той же неделе, как только Даггетт вышел на свободу. Это нас как раз устраивало. Если бы Ловелле не удалось уговорить Джона отдать нам деньги, их можно было бы тогда просто украсть, что она бы и помогла сделать.

– Но ваши попытки оказались неудачными, и вы…

– У нас и в мыслях не было никого убивать,– возразила Корал.– Нам нужны были только деньги. Время нас поджимало, потому что Даггетт уже и так израсходовал часть денег. Мы договорились между собой о пяти тысячах долларов, но если бы не поторопились, то могли вы проморгать и то, что еще оставалось – он мог спустить их мгновенно.

– Вы не знали, что Даггетт собирался отдать последние деньги Тони Гаэну?

– Конечно, нет,– энергично ответила Корал.– Билли и вам не поверил, когда услышал об этом. Нам казалось, что деньги он где-то припрятал. Все мы хотели погреть на этом руки.

Я смотрела в лицо рассказчицы, стараясь осмыслить полученную информацию.

– Вы хотите сказать, что специально свели Даггетта и Ловеллу, чтобы обманом выудить через нее деньги?

– Вот именно,– подтвердила Корал.

– Но и добычу нужно было делить на троих. Это немногим более восьми тысяч на человека.

– Ну и что?

– Корал, восемь тысяч – это же совсем ничего, это же так мало.

– Ничего себе! Мало! Знаете, что можно сделать с восемью тысячами?! А сколько вы получаете? У вас есть эти восемь тысяч?

– Нет.

– Ну вот. Так и не говорите мне, что это – ничего.

– Ну, хорошо,– согласилась я.– Но из этой затеи у вас ничего не вышло?

– Сначало все шло, как мы и планировали. Былли позвонил Даггетту и сказал, что ребята из Сан-Луиса узнали о деньгах и хотят получить их назад. Он сообщил Даггетту, что к нему зайдут. После этого Джон исчез.

– Почему вы решили, что он прибежит именно к вам?

– Билли сказал Джону, что поможет ему,– ответила Корал, пожимая плечами.– А когда Даггетт появился в городе, Билли начал упорно работать с ним, стараясь получить деньги. Он сказал, что действует в качестве посредника, что может все уладить и вытащить Джона из этой неприятности.

– А он уже обратился в это время ко мне?

– Да, но мы не знали об этом. Даггетт вел себя по-прежнему, как будто у него было полно денег. Он все время делал вид, что может вернуть деньги Билли. Конечно, все это время он был пьян.

– Короче, вы водили друг друга за нос.

– Он провел нас,– зашипела Корал с негодованием.– Билли встретился с ним во вторник вечером. Даггетт сказал, что деньги ему нужны еще ненадолго, и обещал принести их в четверг вечером. А когда Билли снова с ним встретился в баре, Даггетт попросил отсрочки еще на день. Билли поверил Даггетту, но предупредил, что ребята из Сан-Луиса уже сердятся и могут в любой момент убить Джона, независимо от того, отдаст он им деньги или нет. Даггетт занервничал всерьез, и поклялся, что отдаст их на следующий день, как раз в ту самую пятницу.

– Вечером в которую и он скончался?

– Да. В ту ночь я работала и должна была следить за ним, что я и делала. Билли решил прийти попозже, чтобы взять его тепленьким. Но пока я сообразила, что происходит, эта женщина повисла на нем и начала спаивать. Последствия известны.

– Билли сказал мне, что вы приняли таблетки и лежали в одной из комнат.

– Да я находилась внизу,– ответила Корал.– Когда я увидела, что Даггетт уходит, я дала знать Билли. Мне стало так плохо от всей этой истории.

– Билли выяснил, в конце концов, кто же была эта женщина?

– Не знаю. Кажется, да. Утром меня не было дома, поэтому я не в курсе, что произошло.

– Ну, хорошо. Мне пора в отделение полиции к лейтенанту Долану. Если Ловелла вернется, попросите ее, пожалуйста, немедленно разыскать меня. Вы можете это сделать?

Корал заканчивала убирать посуду, ополаскивая ее водой и смывая остатки чистящего порошка. Она повернулась ко мне, кинув взгляд, от которого стыла кровь.

– Вы думаете, это она убила Билли?

– Не знаю.

– Вы мне скажите, если выяснится, что это ее рук дело?

– Корал, если это Ловелла, то она опасна. Я не хочу вас сталкивать.

– И все-таки, вы мне скажете?

Я колебалась.

– Да.

– Спасибо.

ГЛАВА 25

Я на бегу поговорила с управляющим парком автофургонов, оставила ему визитку и попросила позвонить мне, если Ловелла вернется. Я не надеялась, что Корал выполнит мою просьбу. Бросив напоследок взгляд, я видела, как он топчется на крыльце Корал. Я села в машину и поехала в полицейский участок, где попросила лейтенанта Долана, но они с Фельдманом были на собрании подразделения. Дежурный вызвал Джона, который вышел из своего затворничества и пригласил меня пройти. Мы оба соблюдали конспирацию: малознакомы, взаимно вежливы. Никто из видевших нас не мог даже предположить, что всего несколько часов назад мы оба в чем мать родила кувыркались на моем довольно аскетическом ложе.

– Как тебя встретили дома? – задала я вопрос Джону.

– Никак. Все спали,– ответил он.– В лаборатории есть кое-что занятное. Ты наверняка захочешь взглянуть. По твоему совету Фельдман попросил ребят обшарить свалки с мусором. Кажется, мы нашли глушитель.

– Нашли? – удивилась я.

Джон открыл створку двери в лабораторию и придержал ее, пропуская меня. Эксперта не было, но я заметила окровавленную рубашку Билли и еще один предмет, который я не смогла определить сразу.

– Что это? – спросила я.– Уж не глушитель ли?

Предмет, на который я смотрела, оказался большой пластмассовой бутылкой. Она валялась на боку, и в ее дне видна была дырка.

– Использованный глушитель. Самодельный. Поглощает звук.

– Не понимаю, каким образом…

И попросила Крюгера мне объяснить. Бутылку набивают всяким тряпьем. Посмотри. Она крепится к дулу пистолета дюймовым зажимом. Бутылка из-под содовой с этим вогнутым донышком очень удобна для подобной цели – она здорово поглощает звук. Но эффективна только при двух-трех выстрелах, потому что после каждого выстрела входное отверстие от пули увеличивается и они звучат все громче и громче. Очевидно, это изобретение лучше всего работает на близком расстоянии.

– Боже, Джон. Как люди додумываются до таких вещей? Я об этом никогда не слышала.

Джон взял со стола блокнот и медленно его перелистал, чтобы я успела рассмотреть. На каждой странице были или диаграммы или фотографии самодельных глушителей, сделанных из подручных материалов, главным образом, из кухонной утвари.

– Это из оружейного магазина в Лос-Анджелесе,– пояснил Джон.– Тебе не мешает знать, как использовать для глушения выстрела переплет оконной рамы или использованные бутылки.

– Господи!

Лейтенант Беккар просунул голову в дверь.

– Вас к телефону,– сказал он, обращаясь к Джону, и пропал. Джон отыскал в лаборатории телефон, но его ждали не по этому аппарату.

– Извини, я только поговорю и вернусь,– сказал Джон.

– Хорошо,– пробормотала я, беря глушитель и стараясь вспомнить, где я видела что-то подобное. Через дырку в основании я принялась рассматривать комнату. В ходе этого занятия меня осенило, память не подвела меня. Теперь я знала наверняка.

Я пересекла лабораторию, выглянула в коридор, проверила, нет ли там кого, вышла и направилась к машине. В глазах у меня стояла Рамона Уэстфолл, показавшаяся на лестнице из подвала с рваным голубым махровым полотенцем в руках, которое она бросила на стул. Пластмассовая бутылка, наполненная каким-то напитком, чуть не выпала у нее из рук, когда она передавала ее Тони, чтобы он отнес ее в холодильник.

Я заскочила в свой кабинет, долго искала номер телефона Уэстфоллов. Позвонила и услышала четыре гудка, прежде чем автоответчик произнес:

– Добрый день. Это Рамона Уэстфолл. Ни Феррин, ни я не можем подойти в данную минуту к телефону, но если вы оставите свое имя, номер телефона и просьбу, я перезвоню вам сразу же, как представится возможность. Спасибо.– На звуках зуммера я повесила трубку.

Я взглянула на часы. Было без четверти пять. У меня не было ни малейшего представления, где находилась Романа, но у Тони была назначена встреча в нескольких кварталах отсюда. Если мне удастся повидать его, Рамона лишится алиби, в котором она снова попытается сослаться на племянника, как уже сделала однажды. В день смерти Даггетта Тони страдал головной болью, Рамона могла выскользнуть из дома, пока он лежал в постели и спал, а вернувшись домой, перевести стрелки часов на нужное ей время, чтобы отвести от себя подозрения в смерти Даггетта. К тому времени, когда, сделав свое дело. Рамона была дома, Тони уже пришел в себя. Она накормила его на кухне, весело болтая, пока он ел, и как только Тони ушел спать, снова перевела часы на то время, которое было в действительности. А может быть, все было и того проще. Могло оказаться так, что переведенными были часы Даггетта. Их поставили на 2.37, и надели на него, хотя свершиться все могло совсем в другое время, и Рамона в два часа уже спокойно пребывала дома. Тони, вероятно, догадался, что сделала Рамона, и начал защищать ее, когда понял, как далеко зашло мое расследование. Можно предположить, что Тони и Рамона сговорились, но хотелось надеяться, что это было только предположение.

Я заперла кабинет, спустилась по парадной лестнице и пошла пешком к тому зданию, где уже была сегодня. Эта достопримечательность находилась в трех кварталах от моего офиса, и было неразумно ехать туда на машине, терять время на давку в автомобильных пробках и на поиски парковки. Тони нужно было поискать сначала на улице, под аркой. Следовало поторопиться и немедленно встретиться с мальчиком, пока Рамона не успела перехватить его. Я надеялась, что он еще не ушел домой. Рамона осознала, что земля горит под ней, особенно после того, как я появилась в их доме с юбкой и туфлями. Единственное, что мне нужно было от Тони,– подтверждение, что я – на правильном пути. После этого можно было звонить Фельдману.

Я зашла под арку и осмотрелась вокруг. Тони находился там в самом дальнем конце, и играл в видеоигры. Увлекшись, он полностью сосредоточился на игре и не замечал меня. Я ждала, наблюдая за маленькими фигурками, вспыхивавшими на экране. Тони проигрывал, и мне захотелось попробовать поиграть самой. Экранные создания неожиданно замерли на месте, и хотя тут и там продолжали сверкать выстрелы, но Тони перестал всем этим командовать. Он отвел взгляд от экрана.

– Ах, это вы?!

– Мне нужно поговорить с тобой.

Тони взглянул на часы.

– Через пять минут у меня встреча. Вы можете подождать?

– Я провожу тебя. Нам хватит времени поговорить по дороге.

Тони забрал вещи и направился к выходу на улицу. Закатное солнце казалось очень ярким после полумрака арки. Тем не менее надвигался туман, ноябрьские сумерки начали опускаться на землю. Я нажала на кнопку пешеходного перехода и мы остановились, ожидая, когда сменится свет.

– В прошлую пятницу, в ту ночь, когда умер Даггетт, не помнишь ли ты, где был твой дядя?

– Прекрасно помню. В Милуоки, в деловой поездке.

– А ты точно страдал головной болью?

– Да. Принял тилинол с кодеином, а после более сильные таблетки, когда эти не помогли. А что?

– А не могла ли твоя тетушка выйти из дома, пока ты спал?

– Нет. Вообще-то не знаю… Не понимаю, зачем вы все это спрашиваете.

Мне казалось, что Тони говорит неправду, но я молчала о своих подозрениях. Тем временем мы уже пришли. Тони вошел в фойе впереди меня.

Тот лифт, который был неисправен, починили, и он работал, зато мой вышел из строя и в свою очередь стоял теперь с распахнутыми дверями, вскрытым механизмом и табличками у входа, предупреждавшими рассеянных пассажиров.

Тони с опаской взглянул на меня.

– А что? Тетя сказала, что она выходила?

– Нет, она как раз уверяет, что находилась с тобой дома.

– Так в чем же дело?

– Ну, подумай, Тони. Ты – ее единственное алиби. Но если ты был в беспамятстве от головной боли, как ты можешь точно сказать, где была Рамона?

Тони нажал на кнопку лифта. Двери разъехались, пропуская нас внутрь. Дверь без происшествий захлопнулась и лифт повез нас на шестой этаж. Я наблюдала за лицом мальчика, когда мы выходили в холл. Было очевидно, что он озадачен, но я не хотела сразу же давить на него. Мы прошли по коридору в направлении того кабинета, где он был записан на прием к врачу.

– Может быть, ты сам хочешь поговорить о чем-нибудь? – спросила я.

– Нет,– был ответ, его голос срывался от негодования.– Вы ненормальная, если тетю в чем-то подозреваете.

– Быть может, тебе удасться убедить в этом Фельдмана, который сейчас занимается этим делом?

– Я не намерен о себе разговаривать с копами,– сказал Тони, дергая дверь кабинета, которая оказалась запертой.

– Вот черт! Его снова нет.

В двери торчала записка. Тони потянулся было к ней, но вдруг толкнул меня так, что я распласталась на полу, а сам кинулся бежать. Он нажал кнопку лифта, но потом передумал и ринулся направо. Я вскочила и уже на бегу услышала, как хлопнула дверь лестничной клетки. Мне удалось выскочить на площадку всего секундой позже мальчишки, но он уже исчез.

– Тони! Остановись! Не делай этого!

Тони двигался молниеносно, его прыжки отдавались звоном по бетонной лестнице, тяжелое дыхание эхом отскакивало от стен, мимо которых он проносился. Тони был моложе меня, но я находилась в хорошей форме. Я бросила мешавшую мне сумку и кинулась следом за мальчиком, прыгая через две ступеньки, то и дело взглядывая вверх, чтобы не упустить Тони из вида. Он достиг уже седьмого этажа, но продолжал бежать дальше. Сколько еще этажей в этом здании?!

– Тони! Остановись! Что ты делаешь?!

Я добежала до последней лестничной площадки. Дверь на чердак оказалась открытой, Тони пролез в нее и захлопнул за собой. Я дернула за ручку двери без всякой надежды, что она откроется. Тем не менее она распахнулась, и я тоже полезла на чердак. Задержавшись в проеме, я огляделась по сторонам. Помещение было темным и душным, и в нем ничего не было, за исключением маленькой двери справа от меня – в помещение, где размещался подъемный механизм лифта. Я засунула голову в эту тесную каморку, но и она оказалась пустой. Я оглянулась вокруг. Крыша поднималась еще футов на двадцать, крутые стропила возвышались над моей головой, смыкаясь под прямым углом. Тишина. В одном месте на полу обозначилось пятно света, падавшего сверху. Я подняла голову. Справа от меня к стене была прикреплена деревянная лестница, ведущая к открытому люку, через который и проникал на чердак дневной свет. Я быстро огляделась. На чердаке валялся какой-то электрический щит и неизвестно для чего предназначенная птица из папье-маше. Слева стояли скрепленные между собой деревянные стулья.

– Тони!

– Я положила руку на ступеньку свисавшей лестницы. Тони, вероятно, укрылся где-то здесь, на чердаке, дожидаясь, когда я полезу на крышу, чтобы самому тем временем удрать без помех и спуститься вниз. Я поднялась на десяток ступенек по этой лестнице, отсюда было лучше рассматривать чердак. Но по-прежнему не заметно было никакого движения и не доносилось даже звуков дыхания. Я огляделась еще раз и полезла выше по лестнице. Я не боюсь высоты, но и не в восторге от нее. Хотя лестница казалась надежной, но я не имела представления, где Тони и чего еще можно было от него ожидать.

Добравшись до последней ступеньки, я присела на ней и огляделась. Лестница заканчивалась маленькой нишей, спрятанной в орнаменте фронтона, украшавшего крышу по всей длине. С земли ниши казались чисто декоративными, но сейчас у меня была возможность ознакомиться с их практическим применением в качестве вентиляционных окон. По периметру крыши тянулась узкая дорожка, защищенная невысоким парапетом. Крыша круто поднималась вверх, и передвижение по ней было достаточно рискованным.

С высоты я снова заглянула на чердак, надеясь увидеть Тони выползающим из своего укрытия на лестницу.

Но его нигде не было видно, разве что он спрятался в самом дальнем, противоположном углу. Я предусмотрительно поднялась на ноги, оказавшись между крутым скатом крыши слева и невысоким парапетом справа. В действительности это был металлический желоб для стока дождевой воды, прогибающийся и поскрипывающий под моим весом. Мне не нравился этот звук, предупреждавший, что в любой момент желоб обрушит меня вниз, не выдержав такой нагрузки.

С высоты восьмого этажа я бросила взгляд на улицу. Напротив меня стояли двухэтажные здания и казались совсем рядом, в то время как прохожие на тротуаре казались совершенными карликами. Зажглись уличные фонари, оживление на дороге значительно поубавилось. Справа от меня, в середине квартала, колокольня эксминтерского театра осветилась изнутри, погружая арки здания в темное золото и теплую голубизну. Высота, на которой я находилась, была устрашающей. Я старалась вспомнить скорость падения тела с высоты, заранее предполагая результат падения. Я остановилась, не решаясь двигаться дальше, и громко позвала: «Тони!»

Краем глаза я уловила легкое движение, сердце мое бешено застучало. Я увидела пластиковую сумку, которую нес с тобой Тони. Сейчас она, подхваченная ветром, кружилась, падая вниз. Откуда она вылетела? Я выглянула за парапет. Мне была видна одна из ниш, высеченных в стене прямо под карнизом. Бордюр, опоясывающий здание под карнизом, с улицы всегда казался мраморным, а на самом деле это была формованная пластмасса с выделанной в ней нишей около четырех футов высотой. Из нее выдвигался выступ, достигающий около пятнадцати дюймов у основания и служащий для установки светильника. Вот в этой пластмассовой нише и сидел Тони.

Мы оказались друг против друга, лицом к лицу. Прокравшись к краю бордюра, Тони угнездился в неглубокой нише, обняв светильник. Ноги Тони болтались над улицей. Прежде чем выбросить сумку, которая была с ним, Тони достал оттуда парик, натянул на голову и теперь смотрел на меня с бесовским блеском в глазах.

А я увидела перед собой блондинку, убравшую Даггетта.

Мгновение мы молча смотрела друг на друга. У Тони был дерзкий взгляд десятилетнего сорванца, ослушавшегося мать, но под этой бравадой я чувствовала смятение человека, который надеялся, что явится кто-то, способный спасти его от самого себя.

Я положила руку на парапет, стараясь успокоиться и закрепиться.

– Ну как, ты сам поднимешься или мне спуститься?