Текст книги "Горное селение (СИ)"

Автор книги: Святослав Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 21

Никогда прежде Николу сны не снились. Зачем? Подобные глупости никому не нужны. А тут, был в своей лавке и кушал что-то вкусненькое, как вдруг некстати входит поганец Арчен, а сам огромный под потолок. В одной руке чёрные от копоти клещи, а в другой его, Никола, нож, который он за два серебряных шлёндера купил.

– Ну что, – говорит Арчен с усмешкой, – руки я тебе попортил, ноги попортил, а ты всё равно языка не укоротил. Придётся мне самому тебе язык укорачивать!

И лезет раскалёнными щипцами Николу в рот, вытягивает язык, примеряется резать…

Ой, подстава, подстава!.. Ни днём, ни ночью спасения нет!

Глава 22

Легко было говорить, что мы пройдём проклятый лес за три дня. Издали он и впрямь кажется не слишком широкой тёмной полосой, опоясывающей горы. Заснеженные вершины вздымаются над лесом, указуя конец пути. А когда не издали смотреть, а шагать через чащобу, сталкиваясь с её обитателями, лёгкое путешествие сразу становится неподъёмным.

Шестеро беженцев десятый день пробивались через запретный лес.

Первой шла Мурава. Откуда у неё взялось умение замечать опасности, таящиеся впереди, она сама не знала, но раз умение появилось, им надо пользоваться.

На Мураве, Арчене и Кудре было навьючено по охапке заговорённых кольев. Без этой простой, но проверенной временем защиты, путники не пережили бы даже первую ночь. По ночам к хлипкой загородке приходили знакомые и неведомые звери. К утру они исчезали, не позволив рассмотреть себя как следует.

Лишь однажды ночной гость никуда не делся. Ночью за оградкой случился ужасный тарарам, кто-то взрёвывал, верещал на грани визга, шипел и чавкал. Утром оказалось, что возле самой ограды, едва не привалившись к кольям, лежит здоровенная мохнатая туша.

– Он дохлый? – спросила Пася, которая обычно просыпалась раньше всех, и, разумеется, такого зрелища не упустила.

– Нет, – ответил Арчен, мгновенно почуявший мрачную силу пополам с нерассуждающей магией, которые источало чудовище. Он спит, но, если попробовать выйти наружу, он проснётся.

– Это медведь? – спросила Пася.

– Вот ещё. Видишь, у него копыта, как у свиньи. Это чащобный свин.

– А морда, как у медведя.

– Можно подумать, ты много медведей видала.

– Я не видала, мне мама рассказывала, какие они.

С этим уже не поспоришь. Пухана не только знала, но и умела научить.

Между тем свиномедведь поднялся на копыта и шагнул туда, где неопрятной грудой лежало нечто, ещё недавно бывшее живым. По виду оно напоминало брюхоеда, но брюхоед, даже самый маленький, покрыт чешуйчатой бронёй, а этот был как есть голый или совершенно ободранный.

Громко чавкая, свиномедведь принялся пожирать убитого червя. Странники, как зачарованные смотрели на это пиршество.

Зрелище закончилось скверно. Не переставая чавкать, зверь вывалил кучу дерьма. Тяжёлый смрад поплыл по окрестностям. Никакой частокол он этой вони спасти не мог.

Довольно рыгнув свиномедведь шагнул к ограде и повалился на бок, едва не выворотив заговорённые колья. Арчен и Куздря стояли, изготовив оружие, хотя мечами такое чудище явно не удалось бы остановить.

– Он нас видит? – пискнула Пася.

– Нет. Во всяком случае, не обращает внимания.

– А слышит?

– Не знаю.

Пася достала подаренную флейту и запустила в лесную чащу звонкую трель.

Медвежий свин вскочил так резво, что копыта выбили в почве глубокие ямы. Из зловонной глотки вырвался не визг даже, а переливчатая рулада, наподобие той что сыграла Пася. Перед изумлёнными путешественниками мелькнули горящие красные глазки встревоженного чудовища, и всё исчезло.

– Интересно, – задумчиво сказала Пася, протирая флейту, – он помчался на встречу с любимой или на битву с соперником?

– Пасенька, – изумилась Мурава. – Где ты взяла такие слова?

– Ой, тётечка Мурава, ведь это вы вечерами дома сидите, ничего не знаете, а я всюду бегаю и слышу, о чём хозяйки по вечерам меж собой толкуют. Они думают, что раз мне мало лет, то я ничего не понимаю, а я всё понимаю. Я вот что скажу… Лура слушала, о чём мальчишки промеж себя говорят, а я – о чём тётеньки. Мы с Лурой сейчас болтаем, так смешно получается!

– Кончайте болтать, – вмешался Арчен. – Ноги надо уносить, пока наш влюблённый свин не вернулся.

Собирались поспешно, шли торопливо, и так получилось, что к полудню вышли из леса, оказавшись на высокогорных лугах. Лугом это пастбище можно было назвать только с очень большой натяжкой. Пологий склон, усыпанный обломками скал, каменными плитами и просто мелким каменьем, а меж этого горного сора упрямо пробиваются пучки пахучих трав, о каких может только мечтать знахарка из долины. Мурава и Пася то и дело срывали какую-нибудь травинку, растирали между пальцами, нюхали и восторженно ахали.

– Идти надо, – поторапливал Арчен. – Воду найти, разложить палатку, оградой обнести.

– Мы из леса ушли, – сказала Лура. – Лесных тварей здесь нет.

– А какие есть, мы не знаем. Так что, давай поосторожнее.

Первым здешних обитателей заметил Куздря. Незнакомые животные, слегка похожие на лошадь, отчасти на баранов, удивительно быстро двигались по ноголомному склону.

– А ведь это мясо, – произнёс Арчен, вспомнив баранов дяди Осса.

– Может быть, и мясо, – с сомнением произнесла Мурава, – только побегать за таким мясом придётся много.

Обсуждать возможность охоты было некогда. Сначала пришлось выбрать местечко, поросшее неядовитой и неколючей травой, разбить палатку, поставить непременный частокол, запастись в ближайшем снежнике чистым хотя и жёстким фирном… В общем, обустроить жизнь.

Утром Арчен поднялся, едва вершины озарил жемчужный свет. Внизу в долине плотным слоем лежала тьма, а здесь было светло, но по-зимнему холодно.

Арчен искал, где остановилось на ночёвку дикое стадо. Не бегает же оно сутки напролёт? В конце концов, он их нашёл, но оказалось, что животные не спят. Они стояли, сбившись в кучу, а по краям стада, словно колья вокруг палатки располагались бессонные сторожа.

Арчен согнулся и притворился беспечно спящим животным. Совсем беспечным быть не получалось, мешала мысль, что недаром звери сбиваются в стадо и выставляют сторожей. Кто-то здесь охотится за ними, а значит, может напасть и на человека.

Впрочем, такая тревога пробивалась и сквозь сон всего стада и потому не привлекала внимания охранников. Арчен сумел подобраться вплотную. Он не знал, какое оружие используют охотники, да и не было у него никакого оружие, кроме ножа и кривого махайра. Но, когда нет другого оружия, пользуемся тем, что есть. Арчен распрямился словно пружина выкованная Ирганом, и в прыжке перерубил караульному тонкую шейку.

Раздался громкий треск, брызнули искры. Арчена швырнуло на землю, неестественно вывернув руки и ноги. Это его и спасло. Будь иначе, он бы получил ещё несколько ударов, и уже не сумел бы подняться.

Легконогие звери скакали, лишь изредка ударяя копытцами по известковым плитам, и от каждого касания летели снопы искр. Арчену чудилось, что табун летит по воздуху, несомый молниями, бьющими из копыт. Арчен попытался подняться и не смог. Руки и ноги скрутило судорогой, даже живот словно в узел завязало. Выручила мысль, что кого-то милые убийцы боятся. Хрустя всеми конечностями, Арчен поднялся. Бросать добычу, доставшуюся так трудно, он не желал. Туша по-прежнему стреляла искрами, но Арчен сумел ухватить обезглавленного зверя за копыто и так потащил к лагерю, с трудом переступая непослушными ногами. Его заметили издали, Пася выскочила навстречу, ухватила другую ногу, ойкнула, получив удар от уже мёртвого животного. Мгновенно всё поняла, сорвала с головы платок и уже через платок ухватила копыто. Дело пошло быстрее, хотя Пасю и от земли не сразу увидишь. Мурава, конечно, Арчену за самоуправство выговорила, а потом принялась добычу разделывать. Мясо искрило и громко трещало под ножом, но познакомившись с печушей, стало на редкость вкусным.

Жизнь сошла с дурного круга, перекинулась на хороший. В этих лугах нет никакого барониссимуса с его бредовой ненавистью к мирным волшебникам. Нет леса негодного для жизни, где властвует брюхоед и чащобный жаб.

Все известные и изведанные беды здесь отсутствуют. Здесь трудно дышится, но к нехватке воздуха можно привыкнуть. Значит, можно жить, радоваться и не думать, что беды могут быть и вовсе неведомые. И если сейчас не порадоваться жизни, то когда ей вообще радоваться?

Покуда Арчен, самостоятельно и никого не спросивши, ходил на охоту, Кудря, точно так же, не поставив никого в известность, сбегал к проклятому лесу и срубил целую охапку молоденьких пихт. Разумеется, ему тоже выговорили, чтобы не делал на будущее такого, но колышки, не бросать же, пустили в работу. Кудря, не отдохнувший после похода, старательно ошкуривал колышки, с долей зависти поглядывая на Арчена, которому Лура и Пася, корчившие из себя лекарок, приводили в порядок ноги.

Зато вечером, ко всеобщему удовольствию, Мурава разожгла костёр.

Не водится среди колдунов такого. Настоящий колдун живёт в своём доме, полёживает на самогревной лежанке. Если совсем слаб и хил, то греется возле печуши, а когда недобрая судьба заставляет куда-то идти, просто набирает каменьев, и те заменяют очаг, в который не надо подкладывать дров. А тут пихтовая кора скручивается в пламени, ароматный дымок поднимается к низкому небу. Вдалеке послышался цокот копыт, посыпались искры. Табун искромётных зверей остановился у самой ограды. Пламя костра змеилось в глазах подобно крошечным молниям.

– Смотри, – прошептала Лура. – Они к нам в гости пришли.

– Точно. Только как я теперь на них охотиться буду?

– Ну и не надо. Мы с Крин потихоньку всё научимся наколдовывать. И мясо, и даже рыбу.

Один за другим шли беспечальные дни, и уже казалось, что так будет всегда.

Искрящие звери, видимо, не поняли, что случилось с их часовым, а поскольку нападения не повторялись, то они не стали бояться людей, и паслись поблизости от лагеря. Лура и Пася даже ходили к стаду прогуляться среди изящных скакунов, хотя касаться шелковистой шёрстки не рисковали. Но зато сторожа, по-прежнему охранявшие стадо, заодно служили охраной и людям. Раз искрящие пасутся спокойно, то и волшебникам беспокоиться не о чем.

И всё-таки наступил давно предугаданный день. Мирное стадо словно взбесилось. Вожаки и сторожа вставали на дыбы, молотили воздух копытами, с ветвистых рогом уже не искры слетали, а били настоящие молнии. Крин потом рассказывала, что эти вспышки видны даже из долины, и люди думают, что так бушуют горные грозы, хотя никаких туч заметить невозможно.

Человеческий глаз многое не способен разглядеть. Вот и сейчас никто из людей не понял, сами ускакали искроносцы или их унесли молнии. Миг – и нет никого! Зато облачко с горного склона различили все. Не тучу, не облако, не волочину, как говорят на селе, а именно облачко, жёлтое и невеликое из себя. Что там может быть? Не слишком густая пыль, что будет скрипеть на зубах, насекомые, стая мелких пичужек, которых несёт безжалостный ветер. Но в любом случае, то, с какой поспешностью бежали искроногие соседи, показывает, что жёлтое облачко таит настоящую опасность.

Бежать было некуда. Путники забились в палатку и принялись ждать, надеясь на лучшее.

Им повезло, облачко уплыло в сторону, и что происходит на границе горных лугов и проклятого леса, никому не хотелось проверять.

На другой день Арчен, самый неугомонный изо всей семьи, поднял вопрос, как быть дальше. Сидеть и ждать, когда накроет жёлтое облако, не хотелось. Но сама идея прорываться через заснеженный перевал на ту сторону хребта, где никогда не бывал никто из людей, вызвала восторг только у Паси и Луры. Девчонки переслушались сказок, повествующих о том, что находится по ту сторону стены, перегораживающей мир надвое.

Сказочники, не выходившие за пределы родного подворья, уверенно объявляли, что горы упираются в выжженную пустыню, где нет ничего, кроме раскалённых камней. Иные, отличающиеся от первых большей любовью к подушкам, и посему слывшие великими знатоками мироустройства, утверждали, что по ту сторону гор находится море, которое омывает отвесные стены хребта. Но и тут единения среди мудрецов нет. Всякий знает, что чем дальше на юг, тем сильнее палит солнце. А это значит, что за перевалом стоит ужасающая жара, вода в океане кипит, и никакая жизнь, естественная или магическая, в крутом кипятке невозможна.

Все эти знатоки и мудрецы объявляли себя великими магами, и величие их было столь велико, что даже светлейший барониссимус мудрецов не трогал, и лишь презрительно выпячивал губы, когда речь заходила о придворных кудесниках.

В селении чаще всего рассказывали легенду о ласковом море. Придумал её один из придворных магов, и поскольку его мнение не совпадало со мнением большинства, этот великий маг с курчавой бородой и потаённой улыбкой, объявил себя добрым чародеем, который когда-нибудь осчастливит весь народ. Последнее не понравилось не только придворным колдунам, но и самому барониссимусу. Государственная мудрость подсказывала, что если отправить еретика на костёр, его безобидное учение распространится среди необразованного люда и примет опасные формы. В результате было решено отправить великого воителя против засевших на горе злодеев. В сопровождении почётной охраны (а на самом деле под конвоем) маг был доставлен к тягуну, а дальше отправился пешком. Ему было поручено разогнать непокорных колдунов, пересечь дьявольский лес, подняться на вершины гор, откуда обозреть океан, доказав правоту своих воззрений.

Сельчане, которым ещё предстояло несколько лет безбедной жизни, выстроились над откосом, но увидав, что наверх поднимается всего один человек, сходу гнать его не стали, а для начала, как и положено, выслушали. Узнав, что перед ними столичный маг, предложили пришедшему доказать своё искусство. Гордион, именно так звали знаменитость, ужасно возмутился, сыпал проклятиями, стучал посохом, требовал покорности и пиршества в свою честь.

Убедившись, что новоявленный гений куска хлеба наворожить не может, селяне предложили Гордиону идти, откуда пришёл.

Гордион не послушался и даже полез в драку, что среди колдунов не принято, после чего самозванцу было велено убираться вон. Кувыркаясь с откоса, Гордион сломал шею и был унесён в столицу для пышных похорон, а оброненный посох, в котором не нашлось никакой силы, сельские умельцы заговорили, словно простую палку и забили в одну из дыр в частоколе, который уже тогда требовал починки.

Но главное, что осталось от этой истории – чудесная картина мира, придуманная Гордионом. Ради этой сказки он пожертвовал жизнью и, конечно, сказка не могла быть забыта.

Наверное, Гордиону надо было быть не фальшивым магом, а истинным поэтом.

Человек, а вернее чудотворец, потому что человеку это не по силам, прошедший через проклятый лес и поднявшийся на заснеженный хребет, увидит перед собой бесконечный простор. Не выжженную пустыню и не бездну полную кипятка, а ласковое море. У смертных нет слов, чтобы описать его нежную голубизну. Тут и там по прозрачному морю разбросаны острова, сплошь покрытые сочной зеленью. Но нигде нет ни малейшей нечистоты, ничто не может угрожать человеку.

Восхищённый путешественник готов сделать шаг навстречу сияющему краю, и немногие способны этот шаг сдержать. От вершины начинается ровный, как ножом срезанный обрыв. Совершивший роковой шаг, будет падать вдоль гладкой как полированный нефрит стены, и вопль его, отражённый стеной, унесётся в морской простор. Море примет разбившийся труп и укроет в бездонных глубинах.

Противники сладкогласого Гордиона, усмехаясь, объявляют, что сияющие в недостижимом далеке острова символизируют прекрасное будущее, которое Гордион обещает, но достичь которого не сможет никто.

Подобные споры называются любомудрием, и селянам они не интересны. Зато сказка о тёплом море по ту сторону гор неизменно привлекает слушателей. Арчен тоже был под впечатлением красивой выдумки, иначе, зачем он так стремился заглянуть по ту сторону гор?

Мурава не верила ни в какие сказки, сама её жизнь была сплошной сказкой, чтобы ещё верить в байки придуманные, но она отлично понимала, что сидя на одном месте, ничего доброго не высидишь. Надо идти, а куда – не так важно. Сын хочет заглянуть по ту сторону хребта, значит, надо подниматься к перевалу. Печуши греют исправно, верёвок она может наколдовать сколько потребуется, так за чем дело стало?

День на сборы, и шестёрка отважных поползла к небесам.

Глава 23

Жизнь в лавке – единственном уцелевшем здании разрушенного селения, постепенно наладилась. Через шесть дней поиздержавшийся и понёсший потери гарнизон отправился в родные казармы, а на смену им явились ровно двенадцать воинов. Разумеется, поначалу они пытались получать пиво на халяву, но быстро поняли, что здесь надо платить. На второй день, как следует подвыпив, новички пошли исполнять воинский долг. Разжились факелами и вечером отправились обходить развалины селения, которые тем временем удачно обживались лесными тварями. Вернулись караульщики не все, а чащобному жабу вновь пришлось блевать, избавляясь от несъедобной кирасы.

После этого уцелевшая часть гарнизона сидела тихо, если не считать пьяных выкриков.

Третья смены вела себя ещё аккуратнее. Отныне среди наёмников дежурство в колдовском селении рассматривалось, как возможность испить дешёвого пивка.

Четвёртая смена на гору не прибыла, и это было нехорошо, потому что трое солдат из-за плохой воды или ещё чего, почувствовали себя дурно, и их надо было срочно спускать в имение к Мегату. Один из наёмников побежал вниз и к вечеру вернулся с неутешительными вестями. За какую-то неделю по всей стране начался мор.

Поветрие началось безо всякой видимой причины: не было ни затмения, ни кометы, ни вулканического извержения. Люди просто безо всякой видимой причины желтели, покрывались мелкими болезненными фурункулами, потом засыпали и больше уже не просыпались. Рассказывают, где-то далеко на востоке народ мрёт от болезни, которая так и называется: «сонная». Но, чтобы ей захворать, надо, чтобы человека укусила ядовитая муха. А тут никакой мухи нет, попросту пожелтел, да и помер.

Поветрие прозвали жёлтой чумой. Это так просто: придумали подходящее название, считай, что и с болезнью справились. Перепуганные солдаты ринулись в общие казармы, хотя там заразиться жёлтой чумой куда проще, чем в безлюдных горах.

Оставшись вдвоём, Хотич и Никол внешне продолжали прежний образ жизни, хотя на самом деле отношения их переменились. Хотич давно понял, что именно он наследовал лавочнику Коршу, а Никол впусте болтает и грозит чешуйчатыми кулаками. Выступать против Никола Хотич не пытался, с детских лет он привык склоняться перед крепким кулаком и самоуверенным голосом. А что Арчен оказался круче Никола, то в такие разборки Хотич не лез, тем более что Арчен свои обиды не поминал. На Луру Хотич поглядывал, но только после того, как получил затрещину от Кудри. А так, что глазеть на шмакодявку. Отнять конфету – иное дело. Но когда стряслась история с золотым шлёндером, ничтожная девчонка взлетела так высоко, что, даже оставшись один в постели, Хотич о ней думать не смел.

Соразмерное бытие текло своим порядком, лишь одно не давало Хотичу покоя. Когда до лавки дошли слухи о жёлтой чуме, бушующей в долине, Хотич твёрдо уверился, что его эта зараза не минет. Подолгу он разглядывал руки, убеждаясь, что они уже пожелтели. Каждый прыщик, которых у Хотича всегда было довольно, убеждал, что болезнь началась. Хотич жалел, что в лавке нет зеркала. Не было его и дома.

Наконец, Хотич нашёл выход.

Поздно ночью, когда Никол спал, как спят только люди с чистой совестью, Хотич пробрался к денежному ящику, который он прекрасно научился открывать, выудил пригоршню серебряных шлёндеров и принялся мудрить с покупками. Первым делом надо получить подход к Николу.

– Сколько стоит лекарство, каким можно вылечить Николу руки?

Первый самостоятельный заказ и первый облом: Антидота против отравления белой ртутью не существует.

Что такое антидот, может быть, знала Пухана. Хотичу довольно знать, что такой покупки сделать нельзя. Зато второй заказ окончился удачей. Одна порция лекарства от жёлтой чумы стоила очень дорого, но купить её было возможно. Одну за другой он вернул большинство серебрушек в кассу и вытащил из товарного ящика тонкий стакан синей искрящейся жидкости.

Вот оно заветное лекарство! Выпьешь, и жёлтая чума пройдёт стороной, тебя не затронув.

– Это что за дела? Ты тут хозяйничаешь в моей лавке? За такое самоуправство тебе следует зубы проредить!

Никогда Никол среди ночи не вставал, а тут, надо же, появился!

– Что ты у меня украл?

– Это всего-лишь лекарство. Чтобы жёлтой чумой не заболеть!

– Тем более! Давай сюда!

– Тебе нельзя. От белой ртути антидота нет.

– Ишь, как запел! Это от воровства антидота нет!

– Нельзя!.. – но Никол уже хапнул стакан и в два глотка осушил его.

– Лекарство говоришь? Ничего настоечка, вкусненькая…

В следующее мгновение он закашлялся, изо рта, носа, ушей пошла пена.

Полетели обрывки кожи, комья перегнившей плоти. Особенно быстро распадались руки. Там показалась тёмная кость. Припарки, когда-то назначенные Пуханой, приостановили гниение, но совсем вылечить руки не могли.

Со стуком упали костыли, которые стало нечем держать. Следом шлёпнулось то, что прежде было Николом. Кажется он пытался выдохнуть: «Подстава!» – но некому было разбирать его шипение.

Хотич, замерев, смотрел на сокрушительное действие голубой водицы, которую он чуть было не выхлебал.

А ну как, если бы с ним случилось такое? Может быть, это ловушка на тех, кто хочет избежать жёлтой чумы. И даже, если тут всё без обмана, то где доказательства, что Арчен не отравил белой ртутью и самого Хотича? Арчен, он такой, с него станется.

Тут ещё эта куча падали валяется посреди лавки. Хорошо, хоть постояльцы сбежали в долину, а то и вовсе не знаешь, как объясняться. А так время есть, всё обдумать.

Обыскивая барахло, скопившееся по разным углам, Хотич нашёл длиннющий ремень с петлёй, как специально изготовленный таскать волоком трупы. Накинул петлю на ноги Николу, пристроил там же костыли, впрягся в эту упряжку и поволок наугад к ближайшей грязной ямине.

Не избавиться от ощущения, что всё это уже было, совсем недавно, может быть, не с ним, но было. Спросить бы у Никола, уж он-то знает, но Никол волочится по земле, разваливаясь на куски, и не хочет отвечать.

Ох уж эти колдовские предчувствия! У обычных людей они тоже бывают, и даже есть умное название для такого чувства. У людишек всё просто: придумал название и сиди довольный. Это всё дежа вю, а я тут и вовсе не причём.

Хотич, надрываясь, тянул лямку.

«Вечно этот Никол заставляет на себя работать. Помер и лежит-полёживает, а мне его таскать… Ничего, прав тот, кто пережил соперника. Хочешь, вот сейчас плюну на тебя, и никакие кулаки тебе не помогут. Осталось мне стащить тебя в яму, где тебя плавунцы за пару дней сгрызут. Эту услугу я кому угодно оказать готов. Вот ведь забавно, я всех пережил. Они все передохли, и здешние, и нижние тоже скоро перемрут, а я живёхонек, и вся лавка моя».

Натужные, но сладкие мысли перебивались трезвыми соображениями, что в селении он остался одинёшенек, а в долине бушует моровое поветрие, значит, и оттуда гостей ждать не следует.

Впрочем, лавка на то и лавка, чтобы торговать. Распахнётся дверь, войдёт клиент, рявкнет во весь голос: «Хозяин, подай сего-разэтакого!», – а я ему в ответ: «Всё, что угодно за ваши деньги!»

Под эти мысли, то разумные, то безнадёжные Хотич дотащил своего бывшего главаря до грязной ямы, которая и не думала просветляться с течением времени. Распустил ремень на ногах Никола, костылём спихнул тело в воду. Вода взбурлила, среди бурунов мелькнули чешуйчатые бока брюхожора.

Монстр ещё не вполне оправился после битвы с големами, но сквозные раны закрылись, и сейчас брюхожору хотелось жрать, не обязательно чьё-то брюхо, но жрать непременно.

Если бы монстр был в полной силе, а скормленный ему труп не содержал остатки яда, Хотич не сумел бы живым унести ноги. А так, гнилая лужа взбурлила стократ, невкусный Никол вылетел в кусты, сам брюхожор выметнулся в другую сторону и мощными толчками кинулся прочь. Концентрация яда в Николовом туловище была недостаточна, чтобы убить зверя, но почему-то продолжать трапезу брюхоед не пожелал.

Хотич бежал, не помня себя от страха. Длинный ремень волочился сзади, словно брюхоед, нагоняющий жертву. Наконец он зацепился за некстати подвернувшуюся корягу. Хотич упал, задрыгал конечностями, которые уже и ногами назвать было нельзя, и лишь потом сообразил, что никто за ним не гонится. Ремень он обрезал ножом, снятым с трупа Никола, и убежал, бросив проклятую упряжь на погрызение жукам.

Прибежал в лавку, пометался, стараясь придумать, на какой бы замок закрыть торговое помещение, которое весь день должно быть открыто, ничего не придумал и забился за ширму, где прежде скрывался Никол. Теперь можно сидеть и втихаря ждать, когда явятся покупатели.