Текст книги "Извек"

Автор книги: Святослав Аладырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 23

Я не боюсь смерти – я просто её не хочу.

Но случись пойти на смерть, пойду легко и спокойно,

ибо буду знать, за что кладу жизнь.

Витим – Большая Чаша.

…Бока Ворона тяжело вздымались. С ночи под копытами плыл сплошной подъём, единственно пригодный путь, тянущийся вокруг неприступных пиков и разломов. Извек видел, что длинноухий изрядно заморился, но останавливаться не рисковал. Иногда, давая коню отдохнуть, спрыгивал с седла и некоторое время бежал рядом. Чувства подсказывали, что выходит почти к тому месту, с которого оторвался от погони. Внутри давно звенела тревожная струнка, трепетала на грани надрыва, заставляя чувства мгновенно отмечать каждый шорох, каждую промелькнувшую тень.

Солнце неотвратимо прибавляло жара, с каждым мгновением сокращая резкие тени. Преодолев последнее нагромождение камней, Ворон выбрался на плато, одним краем граничащее с пропастью, другим – плавно поднимающееся к ровной площадке между двух скальных столбов. По левую руку оставался ещё спуск, покрытый лабиринтом трещин и выглядящий непроходимым. Выбор был не богат и Сотник направил коня вверх.

Миновав середину подъёма, Извек снова спешился и, держась за стремя, продолжил путь на своих двоих. Жеребец благодарно косился на хозяина, старался держать удобный для человека бег. К тому времени как плато выровнялось и бежать стало легче, с дружинника сходил третий пот. Переводя дух, Сотник натянул повод и перешёл на шаг. Губы пересохли, но пока было не до фляги. Направляясь в проход между выросшими по бокам серыми колоннами, отыскал глазами место, где бы мог маленько передохнуть. Остановив Ворона в тени скального выступа, вытер с лица крупные солёные капли.

– Да, нынче будет жарко. – раздалось откуда—то сбоку и, недалеко от Извека, возник невысокий худощавый человек.

– Тебя только не хватало, – прошипел Сотник спешно вытирая потную руку, однако, рассмотрев, что тот безоружен, меча касаться не стал, достал флягу.

Незнакомец равнодушно дожидался, пока дружинник утолит жажду. Смуглое лицо обрамлённое тонкой, свивающейся в косичку бородкой, казалось, тоскливым и чуть раздосадованным, будто человека внезапно оторвали от важного дела. Глаза скучающе пробежали по Ворону, скользнули по скале и остановились на яркой синеве небосклона. Неохотно, будто по принуждению, человек заговорил:

– Исполать одинокому путнику. Может пособить чем?

Извек облизал губы, оглянулся на коня.

– Ты глянь, Ворон, и в этой глуши каждый помочь норовит.

Глаза незнакомца расстались с небом и с недоверием вперились в лицо дружинника.

– И что, часто норовили?

– Ага, – усмехнулся Сотник. – Куда не сунься, благодетели через одного, а доброго человека днём с огнём не сыщешь.

– Доброго? – бесцветным голосом переспросил незнакомец. – Варлог – Шестопал никогда не был добрым. Злым, впрочем, тоже.

Гордо посаженная голова качнулась в сторону.

– Это, кстати, не твои помощники торопятся?

Извек глянул низ по склону, присвистнул. На плато выползало войско преследователей. Беглеца пока не замечали. Появляясь из непроходимого нагромождения трещин, вытягивались в длинную полосу и двигались туда, откуда недавно выехал Сотник.

– Мои, – согласился дружинник, поглядывая в какую сторону бежать.

Варлог удовлетворённо кивнул. Рассматривая далёкие фигурки всадников, медленно сжал и разжал кулак.

– Значит пособим.

С ладони сорвался вихрь пламени и, и вырастая на глазах, понёсся вперёд. Через сотню шагов он уже напоминал огненный таран, летящий по склону подобно лавине. Ворон ржанул и подался назад. Варлог бесстрастно смотрел вслед ослепительному вихрю. В холодных глазах мелькали жёлтые отсветы, но ни жар, ни рёв его не трогали. Он медленно перевёл взгляд на Извека. Сотник щурясь наблюдал, как пламя, испепеляя на своём пути траву и кустарник, неотвратимо приближалось к преследователям. Чёрные точки брызнули в разные стороны, но пламя уже поглотило большую их часть и с рёвом помчалось дальше, к скалистому обрыву.

Оставив после себя полосу расплавленного камня, огонь взлетел над провалом, завис на мгновенье и с воем рухнул в бездну. Горстки преследователей, успевших избежать огненного вихря, затаилась по камням и над опустевшим склоном плыли лишь сполохи горячего воздуха.

Извек встретил взгляд колдуна и уважительно развёл руками.

– Ну, лихо! Прям как бабка Агафья.

– Какая Агафья? – не понял Варлог.

– Да старушка у нас под Киевом живёт, – пояснил Извек. – Так же тараканов гоняет, кипятком. За раз по пол сотни ошпаривает. Тут, правда, не тараканы, но всё равно лихо.

Колдун пропустил мимо ушей обидную похвалу. Глядя на бегущие облака, тихо промолвил:

– Меня просили помочь – я сделал. Дальше сам.

– Кто просил? – опешил Извек.

Варлог снова недовольно двинул губами, неопределённо махнул рукой.

– Старые знакомые, хотели чтобы присмотрел за тобой. Теперь долги отданы.

– Ага, – спохватился Сотник. – Подсобил, спасибо! Без малого пару сотен одним махом. Осталось десятка два, да это не беда.

– Двадцать девять, живых, – уточнил Варлог, созерцая каменный клык скалы. – У одного сломана нога, ещё у одного – ключица. Бойцов двадцать семь.

Сотник уважительно покачал головой: с такого расстояния не то, что сосчитать – увидеть мудрено. Колдун, меж тем, с еле уловимой издёвкой продолжил:

– Хотя мне говорили, что для тебя такое число не помеха.

– Ага! – кисло пробурчал Извек. – Мы и не такие дела заваливали. Ежели б ещё на узком мосточке, тогда бы враз…

– Будет тебе мосточек. – успокоил Варлог. – Вон за той вершиной ущелье сузится, там и мост. Не то чтобы широкий, но двое конных пройдут. Только верхом не бейся. Мосток ветхий, может не выдержать… А мне пора, да и тебе тоже.

Колдун шагнул в воздух и рассеялся на ветру клочком серого тумана. Откуда—то донеслось насмешливое:

– И торопись, эти не отстанут! Сейчас испарину утрут, и за тобой!

Сотник глянул на Ворона.

– Понял? Давай улепётывать…

…Сидя под навесом огромного камня, Бутян прикидывал потери. Лицом был темней гранита. Глаза неподвижны, челюсти сжаты, губы сомкнуты тонкой полоской. Даже без подсчёта видел, что утратил большую часть людей – две трети войска, в которое вложил всё: деньги, силы, время, надежды и мечты. Отборный отряд, успев рассыпаться в стороны, конечно, остался. Злой, готовый на всё, но теперь слишком малый, чтобы называться войском.

Со всех сторон стягивались выжившие после огненной лавины. А в голове атамана, обжигая изнутри кубышку черепа, пульсировали тяжёлые мысли:

– Не слишком ли дорогая цена за одного человека? Не слишком?! Не то, что слишком… А недопустимо высокая цена!

Бутян прикрыл веки. Пальцы скребнули по земле, выворачивая из плотного грунта мелкие камешки. Кулаки сжались, натянув крепкими мослами побелевшую кожу. Надо было задуматься при первом же знакомстве с этим путником, когда в тёмном перелеске сложил головы передовой разъезд. Или когда так быстро лишился ещё полудюжины сорвиголов, первыми пустившимися в погоню. Теперь за один раз потерял ещё полторы сотни. Осталось без малого три десятка, ещё пятьдесят – движутся с обозом. Итого, меньше сотни…

Размышления прервал звякнувший о камень рог. Косой, осматривавшийся на вершине валуна, тяжело ухнулся в трёх шагах.

– Всё, батька, того, кто огнём швырялся больше нет. Растаял в воздухе, будто и не было. А этот… – Дрозд скрипнул зубами. – Эта паскудная морда подалась дальше. Скачем вдогон? Пока не ушёл…

Бутян поднял на подручного угли глаз, ласково улыбнулся, отчего стал похож на помесь коня и волка.

– Так ты, соколик, ещё ни хрена не понял?

Косоглазый поправил рог, в недоумении захлопал глазами.

– Да—а, – так же медленно продолжал Бутян. – Нихренашеньки ты, дударь, не понял. Это не паскудная морда. Это тот, которого при встрече надо объезжать за тыщу шагов… а лучше за две.

Бутян замолчал, прикрыв глаза. На висках то и дело натягивались жилки, спугнутые вздувающимися желваками. Косой повертел туда—сюда перебитым носом, присел возле вожака и, собрав морщины на лбу, поинтересовался сквозь зубы:

– Так как, батько? Назад что ли?

Веко атамана поползло вверх и, в лицо опешившему Дрозду вперился бесстрастный взгляд. Затем вверх поползла улитка второго века. Когда оба глаза почти продырявили переносье подручного, блеснули квадратные зубы.

– Назад?! – Бутян громко расхохотался. – Вперёд, жеребчики! Только вперёд!

Могучая рука выдернула из—за пояса отполированную годами рукоять. Опёршись на тяжёлый боевой топор, вожак поднялся, расправил плечи, хлопнул по спине вскочившего косого.

– Дуди, соколик! Кучкуемся! Раненых – на коней и навстречу обозу. Пусть встают лагерем и ждут. Остальных от обоза – вперёд. Под сотню наскребём.

Бутян окинул взором каменную пустошь. Кивнул на туши покалеченных коней, чтобы позаботились дать быструю смерть. Кто—то тут же бросился исполнять, а над горами уже катился рёв боевого рога, заставляя вздрагивать всё живое за много полётов стрелы.

Услышав далёкий надсадный стон, охрана обоза вскинула головы и, набирая скорость, бросилась на зов. Скоро доскакали до выжженного склона, усеянного обугленными трупами. Резко остановились, будто ударились в стену запаха горелого мяса, но из—за ближайшей горы вновь коротко рявкнул рог Дрозда. Вбивая копытами пепел, кони рванули с места. Миновав плато, увидали остатки войска, пристроились в хвосте. Из коротких злых фраз узнали о случившемся тянули шеи, с опасением поглядывая в голову колонны. Скоро атаман придержал коня, подождал когда подтянутся задние. Окинув взглядом невеликое войско, зло сплюнул. Ругнул и чародеев, и Кощея с его поручением, и горы с пригорками.

Впереди, в расщелине скал, показался обрыв и начало древнего моста. Источенный дождями и ветром камень пронизывала сеть трещин. Чёрными норами, зияли дыры от высыпавшихся камней. Кое—где торчали прутья и пучки выцветшей травы. Под ними белели потёки птичьего помёта, но птах видно не было, то ли давно вымерли, то ли, завидев людей, попрятались.

Всадники угрюмо зыркали по сторонам. Настороженно объезжали скалу, загораживающую большую часть моста. Едва показалась середина, Бутян остановился. Ноздри вздулись, пальцы крепче стиснули топор. За спиной заскрежетало вынимаемое молодчиками оружие, но взмах руки атамана приковал отряд к месту. Дрозд таращил косые глаза то на атамана, то на знакомую фигуру, маячащую посреди моста. За мостом, на другой стороне ущелья, врос в камень чёрный, как безлунная ночь, конь.

Бутян медленно вдохнул, прищурился, рассматривая противника, доставившего столько хлопот. Тот спокойно прохаживался поперёк моста, руки упёр в бока и, будто бы, интересовался лишь бездонной пропастью по обе стороны каменного перешейка. На подъехавших глянул мельком, как бы между делом опустил ладонь на рукоять меча.

Бутян оценил выдержку одиночки. Другой бы на его месте храбрился, сыпал ругательствами и насмешками, раззадоривая боевой дух. Этот же прохаживался как на торжище и, будь под ногами ромашки – давно бы сорвал и нюхал. Но ромашек на мосту не было, как и у Бутяна не было желания бросать своих молодцов в атаку. На таком мосту конный пешему не товарищ. А пеших, при определённом навыке, можно десятками отправлять с моста на острые камни, усеивающие дно ущелья.

– Вот те, бабушка, и юркни в дверь, – пробормотал Бутян, потряхивая топором.

Дрозд пробежал по лицу атамана быстрым взглядом. От непонимания взгляд косых глаз на миг выровнялся.

– Батько, ты куда? Ежели на мост, то надо бы сперва хлопцев запустить. Либо…

– Да я вас уже два раза запущал! Остались от орликов вошки, да блошки… да вонища окрест! – проворчал Бутян.

Подручный хлопнул себя по лбу, еле сдерживая восторг от придумки, выпалил:

– Так давай его каменьями забросаем, пока пеший. И дело сделаем, и забот меньше, метателей с десяток осталось.

Бутян посмотрел на подручного, как корова на протухшую рыбу.

– Уймись, камнемёт, такое нам не к лицу.

– Эт почёму? – не понял Дрозд.

– Потому, что оскорбительно для воя, быть закиданным каменьями. Тем более такой шайкой.

Дрозд едва не подпрыгнул от возмущения.

– Шайкой? Ну, батько, ты и сказал! Это наше—то войско шайка?!

– По сравнению с ним, шайка! – отрезал Бутян утвердительно.

– Ну и пусть он тогда катится к Ящеру! – обиделся косоглазый. – А мы пойдём обратно. В этих краях ни обозов, ни путников с кошелями, одни камни, а я это не ем!

– Нет, сокол мой певчий, и отпускать его не можно! – вздохнул атаман. – Потому как не смогу я спокойно ступать к своему заветному маленькому княжеству, пока знаю, что может встретиться такой вот человечек. Пойду—ка, пожалуй, потолкую. А вам всем надлежит возвращаться к обозу. Ждать до вечера. Будешь за главного. К вечеру не вернусь – сами думайте как быть. Двигай!

Он спешился и не оглядываясь направился к мосту. За спиной защёлкали бросаемые в ножны мечи, зазвенела упряжь – ватага молча повернула коней вспять. Удаляясь прогрохотали копыта и, Бутян ещё раз порадовался установленной в отряде дисциплине. Мост приближался. Сотник перестал прохаживаться, ждал чуть расставив ноги и склонив голову на бок. Атаман крутнул топором, разминая плечо, но едва занёс ногу над первым камнем моста, как в голове знакомо бумкнуло и зашумело.

– Ох, не к месту! – сморщился Бутян. – Только Чахлыка сейчас не хватало.

Он остановился, в нетерпении постукивая топором по ноге. Издалека донёсся вкрадчивый голос Кощея.

– Будь здрав, доблестный Бутян! Где обретаешься, велики ли успехи?

– Велики, Бессмертный, велики гораздо. – процедил Бутян. – Две сотни уже свою награду получили. А обретаюсь в двух днях от того места где ждали. Тут трещинка такая в земле, а через неё мосточек переброшен, каменный и узкий, как задница степняка…

– А, припоминаю, – неторопливо продолжал Кощей. – А человечек мой как? Встретились надо думать?

– Да вон он! На самой серёдке стоит.

– Живой!? – в невозмутимом голосе Бессмертного послышалась нотка удивления.

– Да, пожалуй, поживее тебя будет.

Кощей помолчал. Когда заговорил, в змеином шипении звучала издёвка пополам с разочарованием.

– Не узнаю тебя, доблестный Бутян! Неужто не совладал?

Атаман промолчал, встретившись взглядом с дружинником. Тот всё так же стоял, спокойный и уверенный, только чуть удивлённый заминкой преследователей. Бутян, не отводя глаз, переступал с ноги на ногу. Понимал, что может показаться смешным, остановившись у начала моста и что—то бормоча себе под нос, в то время как враг ухмыляется в двадцати шагах. В голове снова зашелестело:

– Значит не совладал! – заключил Бессмертный утвердительно. – Выходит не по твоим лошадиным зубам оказался!

– А пошёл ты, почтеннейший! – прошипел Бутян, зверея.

Кощей задохнулся от гнева, но быстро взял себя в руки. Голос вновь зазвучал тихо и умиротворённо:

– Доблестный Бутян, ты не забыл? Я плачу золотом! Выполни и я увеличу золота втрое…

– Да забей ты себе это золото… плашмя! – перебил Бутян и дёрнул головой, вытряхивая из—под темени голос далёкого собеседника. С удовольствием почувствовал, как в голове заметно прояснилось, вновь услышал свист ветра в скалах и глубоко вздохнул.

– Это уже моё дело!..

…Лицо Кощея застыло как валун, из которого вытесали кресло. Кожа натянулась, обрисовав кости черепа. Пальцы на подлокотниках—ушах едва не крошили желтоватый камень. Каждый нерв Бессмертного ловил звуки боя двух смертных. Несмотря на то, что Кощей хотел смерти обоим, первым должен был умереть тот, кого звали Извеком. Дружинник, который выполнил Кощеево поручение в точности и даже лучше, чем можно было ожидать. Именно это «лучше» и было причиной, чтобы Сотник отправился в вирый поскорее и любой ценой.

Пять веков Кощей дожидался благоприятного стечения обстоятельств. Он даже пытался подгонять эти обстоятельства, как пастух подгоняет камолых коров. Не покладая рук, вычислял человека, над которым повиснет обережный круг. И когда такой человек наконец появился, Бессмертный едва успел вывернуть его дорогу к своему пещерному логову.

Уже за несколько десятков полётов стрелы, Кощей убедился, что едет именно тот, кто нужен. Острый глаз различал крохотную фигурку у самого окоёма, но ни одно заклятье не давало увидеть всадника магическим зрением. Человек на коне будто бы не существовал для колдовских ухищрений и был прозрачен для любых магических воздействий.

Врождённая ли защита от чар или нечто иное, но любое колдовство, направленное против такого человека теряло силу, оставляя его уязвимым только перед простыми смертными. Однако бойцы, способные с таким справиться, на дороге не валяются.

Бутян, непревзойдённый боец, хитрый как лис и быстрый как ветер, был таким поединщиком. Теперь Кощей, превратившись в слух, ловил звуки боя атамана и Сотника. Кощей чутко вычленял, из топота и звона, яростные рыки Атамана и звуки, вырывающиеся из горла Сотника. Бутян, при каждом взмахе, будто проламывал крепостную стену, слышалась неудержимая мощь и свист рассекаемого топором воздуха. Извек же крякал отрывисто, будто колол дрова точными, выверенными ударами.

Внезапно звякнуло иначе, прошуршало несколько спутанных, неверных шагов. Несколько мгновений сипел лишь воздух, прогоняемый могучей грудью наёмника. Кощей же наоборот – почти перестал дышать, впитывая каждый шорох. В дланях бессмертного скрипнуло, на пол скользнула струйка песка. Под пальцами, стиснувшими подлокотники, обозначились неглубокие вмятинки.

– Неужели сделал!? – прошептал Кощей одними губами.

Нет, Бутян вновь рыкнул, как разъярённый медведь. Между стен ущелья опять зазвучали скрежет ударов, хрипы раскалённых глоток и шорохи подошв по камню.

Кощей болезненно поморщился, будто звуки причиняли невыносимое страдание. Атака следовала за атакой. После очередной, что—то тяжёлое грохнулось на мост и, гремя доспехом, покатилось по камням.

– Ну же! – вырвалось у Кощея. – Добей, Ящер тебя задери!..

Но тот, что упал, так же быстро вскочил. Свист летящего топора оборвался гулким звоном, едва не порвавшим ушные перепонки Кощея. Из под чьей—то ноги с хрустом выломались камни, но дробный хруст тут же оборвался – россыпь ушла к скальным клыкам на дне ущелья. Несколько мучительных мгновений тишины и… бой продолжился с прежней силой. Внезапно звон прервал смачный шлепок, будто в стену хаты влепили крупный сырой снежок. Другое тело проехалось по земле, вслед загремело выпавшее топорище.

Верхняя губа Кощея брезгливо поползла вверх, лицо перекосила досадная гримаса. Нужды слушать больше не было. Уже и так знал, что поединок закончился. Сейчас быстро шаркнут подошвы сапог Сотника, коротко вжикнет лезвие Кладенца и дело завершит влажный хряп раскалываемого как орех черепа Бутяна… Бессмертный безнадёжно покачал головой, стряхивая наваждение дальнего слуха.

– Ну людишки, – простонал он, поднимаясь с причудливого каменного трона—языка.

Жилистая длань устало потянулась ко лбу, пальцы собрали кожу на висках в складки.

– Жалкие смертные! Всё играют в старые бирюльки! Поединок… Честь… благородство… великодушие… Придурки! Пыль на сапогах времени! Бестолковые созданья, не замечающие горных хребтов поперёк дороги, но спотыкающиеся на самом ровном месте! Пшено наивного Рода! Срань земли!..

Бессмертный зло вздохнул и тяжело направился к столу. Наполнил алмазный кубок, медленно осушил до дна и, как огрызок, швырнул через плечо. Под потолком зала прозвенели колокольчики долгого звонкого эха.

– Почему же в других землях, в самых поганых племенах, любой шакал знает, что честность – хорошее качество, когда все вокруг честные, а ты нет. Благородство – великая штука, когда среди благородных сам – подонок. И гордость хороша когда прочие у тебя под пятой!

У нас же нет! Каждый лапотник едва морду от навоза ототрёт, так туда же… Душа нараспашку, честь – всерьёз, гордость – до кровавых соплей, благородство – хоть башку откручивай! Отступить – никогда!

Кощей застонал, исполненный бессильной ярости. В сердцах смёл со стола чаши и кувшины.

– Ну ничего, скоро новая вера посшибёт всю спесь. От раба божьего до простого раба шажок меньше пичужьего. Коли перед богом спину согнул, то и на колени встать недолго. А вот стоять на коленях придётся долго… Ох как долго…

Глава 24

И рассвет с закатом дюже похожи,

да за каждым слишком разное следует…

Витим – Большая Чаша.

…Бутян проводил взглядом кувыркающийся в воздухе топор. Рука, не подводившая доселе ни разу, встретившись с тяжёлым лезвием меча, почему—то подвела. Если бы не наруч с кованными пластинами, переломилась бы как прутик, несмотря на то, что меч пришёлся плашмя. Был ли это расчёт или ошибка русоволосого дружинника, рассуждать некогда. Молниеносно оценив ситуацию, Бутян собрался и метнул тело вперёд. Быстрота, сноровка и тренированное тело не раз спасали его раньше. Пока противник радовался, увидав в руках у Бутяна сломавшийся меч или обрубок топорища, атаман живым вихрем врезался в грудь противника, и в мгновение ока ломал могучими ручищами неприкрытую доспехом гортань.

Однако, на этот раз боги не были благосклонны к лихому батьке. Кулак Извека встретил его на полпути и, изменив направление броска, откинул Бутяна в сторону. Громыхнув спиной о камни моста, атаман привычно перекатился через голову и… ощутил, что твердь под ним кончилась. Носки сапог скребнули по отвесным валунам, руки судорожно растопырились в поисках опоры, а тело уже начало движение вниз. Перед мысленным взором Бутяна пронеслись пики камней, поджидающие на дне ущелья. Под ложечкой всё сжалось в ожидании последнего полёта, в конце которого смерть. Однако Ящер в этот раз чем—то отвлёкся, а Перун видимо не спешил получить в свою дружину воина с лошадиным лицом. В последний момент руки Бутяна встретили опору, в виде нижней глыбы моста, и атаман повис над пропастью, как вяленый жерех над подоконником. Вверх, по источенным ветрами камням, тянулись белые полосы птичьего помёта. Чуть сбоку чернели прутья брошенного гнезда, а сверху появилась голова удачливого противника. Синие как небо глаза округлились, но тут же прищурились, встретившись с яростным взглядом Бутяна.

– Да, – протянул Сотник. – Видать Несреча тебе нынче. Хотя, нет! Всё—таки Среча,[64]64
  Среча – дух (божество) способствующее удаче.


[Закрыть] потому как камни внизу ещё чистые.

– Проваливай! – прохрипел Бутян. – Дальше не твоё дело.

– Упрямый? – вздохнул Извек. – Ну, как знаешь, хотя, понимаю, сам такой: лучше смерть, чем милость. А жаль…

Голова исчезла. Щёлкнул брошенный в ножны меч, затихли быстрые шаги. Скоро от дальней стороны моста донёсся утихающий перестук копыт и наступила тишина, нарушаемая лишь натужным дыханием атамана и посвистыванием ветра в скалах. Руки начинали неметь, особенно правая, отсушенная ударом. Бутян понимал, что если будет продолжать висеть, встреча с камнями – лишь вопрос недолгого времени. Пора выбираться. Он постарался покрепче утвердить не пострадавшую руку. Осторожно отцепил правую, опустил, потряс, восстанавливая кровоток. Когда начал ощущать содранные в кровь пальцы, вернул руку на место, уцепился покрепче и повис, приводя в порядок левую. Глаза тем временем спешно ощупывали камень в поисках удобных зацепов. Как назло, в досягаемости обнаружилось лишь несколько глубоких вертикальных щелей, в которые пролезала вся рука целиком, да дыры брошенных гнездовий, с мусором и трухой, грозящей осыпаться при первом прикосновении.

Подтянув тело вверх, Бутян втиснул предплечье в трещину и заклинил его, покрепче сжав кулак. Перевёл дыхание, зашарил над головой свободной рукой. Тщетно. Голый камень лишь изредка выступал чешуйками не толще пальца, которые отслаивались и ломались, не выдерживая тяжести окольчуженного воина.

Надежда на спасение уже сделала первые шаги прочь, но помедлила и в сомнении оглянулась. Бутян попытался забросить ладонь в дыру гнезда, но едва не потерял единственную опору. Из горла вылетел рык. По внутренностям пополз ледяной змей страха и досады. Мечты, что лелеял в последние годы, растворялись зыбким туманом. Видно не дожить ему ни до старости, ни до внуков. Дыхание вырывалось со стонами. Он посмотрел на оскалившееся камнями дно ущелья, терпеливо поджидающее добычу в голубой дымке. Среди гранитных клыков то ли привиделись, то ли действительно лежали белые, отполированные дождями кости. В голове промелькнула злая мысль: не дожидаться, когда руки ослабнут окончательно и он бессильно полетит вниз. Не лучше ли оттолкнуться и самому сделать рывок в объятия смерти.

Упавший на голову камушек только прибавил злобы, но донёсшийся вслед за этим голос Дрозда заставил вывернуть шею и глянуть вверх. Косой недоумённо хлопал глазами и опускал спасительный ремень.

– Батько! Будя висеть—то! Цапай за пряжку и пойдём наверх!

Перед носом Бутяна раскачивался конец перевязи боевого рога. С другого конца перевязь продолжалась шитым шёлковым поясом, снятым когда то с толстобрюхого ромейского купца. Косоглазый тогда немало повеселил атамана, наматывая алую полосу ткани в три слоя вокруг своих узких бёдер. Теперь же пояса едва хватило, чтобы намотать вокруг запястья и свесить ремень вниз.

Бутян стиснул зубы, чтобы не закричать от полыхнувшей в сердце радости. Медленно, боясь сделать неверное движение, поднял побелённую помётом руку, вытер ладонь о жесткие волосы и бережно поднёс к чеканной пряжке. Прикинув длину перевязи, зажал узорчатую пластину между большим и указательным пальцами и сделал оборот. Рука оказалась в плотной петле. Бутян осторожно подтянулся и, почти с удовольствием, ощутил боль от натянувшегося ремня. Рот открылся в бесшабашном оскале.

– Гожо, воробышек, полезли помаленьку.

Дрозд потянул на себя. Связка заколыхалась струной, приняв на себя дрожь руки. Лицо Дрозда порозовело. Вытянув пояс на два вершка, перехватил пониже и сдвинул батьку ещё на вершок. Бутян зашлёпал свободной ладонью по камням. Нащупав трещинку, уцепился пальцами, выдал слабину. Косоглазый мгновенно подобрал пояс, лицо из розового стало пунцово красным, заблестели бусины пота, и атаман сдвинулся вверх на пядь. Теперь Бутяну удалось найти зацепку поглубже. Утвердившись на ней, он ещё подался вперёд, вывесив пол—локтя спасительной связки. Заметил, как налились кровью косые очи Дрозда, подмигнул, натужно прохрипел:

– Не торопись, орёлик, нам внизу вдвоём делать нечего. Передохни малость, к вечеру всё одно выберемся.

– Ага, – прошипел Дрозд. – Если не замёрзнем по дороге.

Он перекинул провисший пояс через шею, натянул шёлк и перехватил как мог дальше. Пальцы побелели и пояс сдвинулся на локоть. Носки Бутяновых сапог скребнули по камню, рука нашла очередную зацепку. Дрозд, улучив момент, продёрнул пояс по шее. Глаза заблестели радостью: атаман уже мог помогать ногами.

– Сдюжим, батько! Видят боги, сдюжим!

– Сдюжим… – отозвался Бутян и зажмурился.

В глаза упали капли пота, сорвавшиеся с носа Дрозда. Бутян потряс головой, на сухой камень полетели брызги, в глазах щипало. Преодолев ещё полтора локтя, кое—как закрепил ноги на стене, и уже спокойней намотал на запястье пару оборотов. Сверху капало всё чаще, но мутный пот был приятней весеннего дождя. Глаза Дрозда лезли из орбит, но он всё чаще перехватывал пояс и тянул с таким остервенением, что атаман едва успевал цепляться за выбоины.

Наконец, тяжело дыша, повисли нос к носу. Запалившийся Дрозд сипел, раздувал ноздри и таращился в смеющееся лицо Бутяна. Тот медленно отодрал руку от камня и, почти ласково, смахнул с лица подручного крупные капли.

– Ну что, свиристель, отдыхай, дальше я сам.

Дрозд прикрыл глаза и бессильно уронил голову. Атаман же отёр мокрую руку и вцепился в плечо подручного. Придавив его к мосту, приподнялся над краем, сбросил с руки перевязь и, опершись о камни, перевалился на ровную поверхность. Проморгавшись, заметил, что ноги Дрозда сжимают огромный валун, которого раньше не было: видно подручный позаботился о противовесе, чтобы не утянуло тяжестью Атамана.

Бутян перевернулся на спину, закрыл глаза и захохотал, давясь воздухом, кашляя и размазывая по лицу пот. Отдышавшись, поднялся на четвереньки, подполз к лежащему ничком Дрозду, уцепил за мокрую рубаху и потянул от края злополучного моста. Перевернув вверх лицом, заглянул в счастливые глаза, похлопал по вздымающейся груди.

– Выходит погуляем ещё! Ой, погуляем, и к бабке не ходи!

– Не пойду! – выдохнул тот и тоже зашёлся каркающим смехом.

Бутян тяжело поднялся, встряхнул руками, развёл плечи и притопнул, стряхивая усталость. Протянул руку, взгромоздил подручного на ноги и, глубоко вздохнув, снова пустился притоптывать. Дрозд, гакнув во всё горло, затопотал рядом, то и дело, потряхивая головой, приподнимая руки и резко бросая их вниз. Когда бойцовская плясовая вернула телу силы, Бутян оглянулся, отыскивая глазами коней. Жеребцы дожидались у начала моста. Атаман кивнул на терпеливых скакунов.

– Веди, поскачем за путником. Дюже спознаться охота.

Дрозд припустил за конями, атаман же направился в противоположную сторону. Когда по мосту зацокали копыта, он уже склонился над дорогой, врубая в память нечёткие следы Вороновых подков. За спиной послышалось сопение подручного и двух лошадиных морд. Держа коней в поводу, Дрозд заглядывал через плечо батьки, щурился: тоже запоминал каждую особенность копыт чёрного скакуна.

– Кован по—киевски. – определил Бутян. – Однако, подковы особняком гнуты, не блинами, как у наших, вытянутые.

– Не спутаешь, – согласился Дрозд и, помедлив, невпопад спросил. – А как с войском? Дорога не близкая, коли возьмёмся выслеживать.

– Не пропадут, чай не дети. Да и сколь того войска осталось. Думаю дождутся. А не дождутся, так начнём сначала. Крепкий мужик ещё не перевёлся, время есть. Если сегодня сам Ящер утёрся, то пока поживём.

Бутян оглянулся на Дрозда. Тот уже заново опоясался и пригладил взлохмаченные волосы, рог по прежнему висел через плечо и только мокрые концы шёлка напоминали о случившемся. На батьку поглядывал скривившись, будто в облике Бутяна что—то не нравилось. Наконец хлопнул себя по лбу и поволок из—за пояса кривой ятаган.

– Держи, батько, так сподручней будет, а я и рожком обойдусь.

Он похлопал по окованной серебром, узкой стороне рога, больше похожей на витую рукоять. Атаман кивнул, сунул оружие в пустующую петлю топора и прыгнул на коня.

– Выдвигаемся, пока в памяти!

Пока подбирал повод, Дрозд тоже взлетел в седло и расправил грудь. Глаза горели в предвкушении дикой погони. Кони, чувствуя настроение хозяев, мощно рванули в галоп и, рассыпая по скалам дробное суетливое эхо, понеслись, рассекая мордами горячий полуденный воздух. Горная тропа уводила от отвесных круч, постепенно спускаясь к беспорядочным россыпям камней. Встречный ветер быстро высушил лица, но вскоре бешенная скачка вновь осыпала лбы и носы мелким бисером пота. Вырвавшись на пологий склон, всадники придержали коней. Две пары глаз заметались по расстелившемуся вниз плоскогорью. Руки одновременно взметнулись туда, где в голубой дымке жаркого воздуха, среди редких кустов маячила чёрная букашка. В знойных сполохах она медленно ползла по краю низины, изредка превращаясь в маленькую фигурку всадника. Пятна же зелени, принятые с такого расстояния за кусты, как оказалось, были небольшими рощицами.