Текст книги "Извек"

Автор книги: Святослав Аладырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Кто убил моих людей?

– Неужто слепой? – скривился Светозар. – Оглянись! Разуй глаза! Все здесь.

Радман улыбнулся дерзкому ответу, одобрительно покачал головой.

– Не сегодня, урус! Не сегодня. Шесть дней тому. Один конный, – рука хана двинулась направлении, откуда пришел его отряд. – В поле, с той стороны.

– Так там бы и поискали, наши туда не ездят.

– Знаю, копыта ваших лошадей уже смотрели. Только следы того конного ведут к вам. Говори где он.

– Ни видом не видывал, ни слыхом не слыхивал. – медленно проговорил Светозар и, взглянув на вставшее солнце, постарался расправить плечи. Тело, налитое холодом то и дело колотила дрожь. Судя по шуму в ушах, лёгкости во всём теле и лужам крови натёкшим под ноги, до встречи с богами осталось не очень много времени. Даже если начнут пытать, толку чуть. Успеет умереть гораздо раньше, чем припечёт сколь – нибудь сильно. Понимал это и Радман. Несмотря на это, улыбка не сходила с тонких губ, а глаза продолжали колюче поблёскивать из узких щёлочек. Хан оглянулся на одного из телохранителей, тот моментально сорвался с места. Скоро послышались быстрые неровные шаги и за спиной Радмана вновь появился степняк с исцарапанным ребёнком в запылённой рубахе.

Светозар едва сдержал стон, когда узнал младшую дочь Рощака. На мордашке пролегли грязные следы от размазанных по лицу слёз, на щеке расплывался большой кровоподтёк. Девчушка смотрела на охотника, не отрывая виноватых глаз, в которых легко читалось, как ужасно выглядит его изуродованное лицо.

Светозар подмигнул, и облизал разбитые губы.

– Значит не успели?

– Успели, дядечка Светозар, все успели, – торопливо затараторила девчушка. – Только я одна попалась. Уже на самой опушке в кротовью норку наступила, пока поднималась меня арканом и поймали. Я же всегда в этих норках спотыкаюсь…

Звучная оплеуха степняка прервала сбивчивую речь. Из синих глаз брызнули слёзы но, шмыгнув носом, она упрямо продолжила:

– Зато видела за деревьями Ратиборку и всех Дубыниных…

Вторая затрещина едва не сбила её с ног.

– Только из старших никто не успел! – всё же договорила она сквозь зубы, закрыв ладошками лицо и еле сдерживая рыдания.

– А про ловчих наших забыла? – улыбнулся Светозар, но осёкся, когда степняк сгрёб её волосы и, резко запрокинув голову, приставил клинок к тонкой шее.

Хан вновь приблизился к охотнику.

– Кто убил моих людей? Скажешь, отпустим её. Не скажешь будем потрошить как ягнёнка, так, чтобы не умерла. Потом медленно зажарим. Ну!

Светозар сжал холодеющие кулаки, но не почувствовал онемевших пальцев. Выхода не было. Успокаивало лишь то, что заезжий дружинник наверняка уехал далече, а возвращаться будет другой дорогой. Конечно другой, что ему в наших краях делать. Охотник кашлянул, поморщился от боли в рёбрах, сплюнул хану на сапог сгусток крови, но заметил, что промазал. Подняв голову, с недоверием переспросил.

– Отпустишь ли?

– Слово хана! – расхохотался Радман. – Моё слово! Скажешь правду, отпущу и пальцем не трону. Говори кто был!

– Гость был…, – ответил Светозар помедлив. – К нам заехал случайно, мимоходом. Купил кувшин заморского вина, немного мяса, хлеба. Пробыл ночь и уехал.

– Куда поехал?

Светозар указал глазами на другую сторону веси, где у прорехи ограды начиналась дорога, ведущая от села.

– Откуда приехал? Какой сам? – оживился хан.

– Говорил, что из—под Киева. А какой… Мужик как мужик, борода, руки, ноги, меч… всё как у людей.

Недовольный таким ответом Радман сжал губы. Однако, подумав, что среди своих гость мог показаться проще чем есть, задал другой вопрос.

– Во что одет? На каком коне?

– Одет в доспех. А конь как конь, – устало произнёс Светозар. – Чёрный, с мордой, с копытами и хвостом. Обычный вроде конь. Ну, и уши конечно на месте. Красивые такие, мягкие, большие.

Радман вдруг изменился в лице, побледнел, схватил охотника за волосы.

– Повтори! – просипел он сдавленным голосом.

– Про мужика или про коня?

– Про коня! – зарычал Радман, сжирая пленника глазами.

Видя непонятный гнев степняка, охотник замер. Боясь за жизнь девчонки, постарался успокоить хана, заговорил медленно, с расстановкой:

– Конь чёрный. Копыта кованы по—киевски. Уши длинные и пошире чем у наших.

– Чёрный высокий конь, длинные уши, каких не бывает. – шепотом повторил Радман.

– Вроде так. Мне такие уши не попадались.

Хан медленно повернулся к отряду. Обвёл взглядом недоумевающие лица воинов. Махнул рукой охраннику, держащему Рощаковскую дочку. Тот отвёл лезвие в сторону, пихнул ребёнка от себя. Девчушка отлетела на несколько шагов, оглянулась, растерянно глядя на Светозара, но повинуясь его взгляду, развернулась и бросилась прочь.

Хан прищурился вслед бегущей девчонке. Подождав, когда та пробежит половину расстояния до леса, сложил руки на груди.

– Шамиль! Говорят, ты родился с луком в руках. Попадёшь?

Степняк скривил губы в самодовольной усмешке, молча выдернул стрелу из колчана. Скрипнул тугой лук. Калёный зуб наконечника плавно отошёл назад и, чуть приподнявшись, на мгновение замер.

– Пес! – выдохнул Светозар.

Коротко тумкнула шелковая тетива и освобождённая стрела ринулась к маленькой цели. Летящая смерть почти настигла девчушку, но та вдруг споткнулась и упала, потеряв равновесие. Светозар успел заметить, как стрела прошла над её головой и нырнула в высокую траву.

– Кулёма![44]44
  Кулёма – неуклюжий человек.


[Закрыть] Все норки собрала. – счастливо улыбнулся Светозар.

– Убить! – прошипел Радман.

Несколько воинов мгновенно оказались в сёдлах и погнали к опушке. Девчонка тем временем снова вскочила, оглянулась и прихрамывая побежала дальше. Впереди, между деревьями, мелькнула белая голова Ратиборки. Малец отчаянно махал рукой, призывая беглянку свернуть к нему, но степняки стремительно приближались и Светозар видел, что ей не уйти. Вокруг послышались азартные крики. Кто—то свистел, подбадривая погоню.

Всадники перестроились в плотный полукруг. Ближайшие уже занесли над головой клинки, когда навстречу из леса плеснула стайка охотничьих стрел. Уязвлённые точёными остриями, преследователи роняли сабли, сгибались, пытались остановить разогнавшихся коней. Вторая стайка просвистела над девчонкой и встретила преследователей у крайних деревьев. Радман заметил, как руки судорожно хватались за торчащие из тела древки. Один откинулся навзничь, задержавшись о круп лошади. Широкий резец[45]45
  Резец – широкий острый охотничий наконечник стрелы, приносящий быструю смерть, за счёт обширного поражения тканей и крупных кровеносных сосудов.


[Закрыть] разрубил гортань и просёк ярёмную жилу. Над конём хлестнула тугая алая струя. Не успев погнать лошадей обратно, степняки поймали спинами третью выпорхнувшую из леса смертоносную стайку и, один за другим, начали падать с коней. Двоих сбросили задетые стрелами и обезумевшие от боли лошади. Кто—то из упавших ещё корчился на земле, пытался ползти, но из леса выскочили шестеро с рогатинами. Не мешкая докололи раненых и, умело вырезав уцелевшие стрелы, так же быстро растаяли среди листвы.

Видя ярость и досаду хана, Светозар слабо улыбнулся. Чувствовал как его наконец—то перестало трясти, хотя тело заледенело будто в проруби. В глазах плыли чёрные и красные круги, но ещё умудрялся держать голову прямо. Встретив взгляд Радмана, еле слышно прохрипел:

– Зря вы к нам пришли. На этой земле живёт ваша смерть. Твоя и твоих…

Акинак Радмана оборвал последние слова охотника. Не найдя на пропитанной кровью рубахе чистого места, хан шагнул к трупу Макухи и, старательно вытерев лезвие, вернул оружие в ножны. Голос был по прежнему спокоен, но глаза метали огонь.

– Едем дальше. Будем ловить киевского гостя. – Радман помедлил и сквозь зубы добавил. – Если это тот, о ком я думаю, то будет праздник, большой праздник.

Под крики десятников, он уверенно двинулся к коню, но в ушах всё звучали последние слова Светозара:

– На этой земле живёт ваша смерть…

…За разорённой весью следы измельчились в сухой земле, но дорога не разветвлялась и Радман целый день вёл войско, не особо беспокоясь, что преследуемый потеряется. Когда же стёжка приблизилась к реке и на участках влажной почвы стали попадаться глубокие отпечатки, в глазах Радмана уже проблёскивало нетерпеливое торжество. Хан благодарил небо, что оно не посылало дождя. Не смущало даже то, что дорожка всё чаще терялась в полосах сочной травы. Скоро он должен найти того самого ненавистного уруса, которого он десятки раз встречал в тяжёлых сновидениях. Однако, во сне враг показывался издали, как в злополучный день побега из плена. В этот же раз предстояло сбыться заветной мечте: встретить убийцу брата глаза в глаза.

При одной мысли об этом, рука хана тянулась к оружию и, твёрдые, как корень ковыля, пальцы любовно оглаживали богатую серебряную рукоять.

Нет, думал Радман. Не всё упомнили предки, перечисляя три великих радости. Есть четвёртое наслаждение в жизни, превосходящее все остальные – месть! Долгожданная, взлелеянная как ребёнок и упоительная как глоток воды после изнурительной жажды…

Сладостные мысли хана прервались. Дозорные, едущие в пределах видимости, остановились и Радман, в нетерпении, погнал коня вперёд. Осадив скакуна, требовательно глянул на следопыта. Тот молча указал вниз по склону, где у самого берега желтели обрубки сосновых стволов. Над старым кострищем рогатились два колышка с обгоревшей перекладиной. Второй жест направил взор хана на землю под ногами коня, где хорошо различались глубокие замины от подков. Радман погладил голову орла, венчающую рукоять клинка и направил коня к берегу. Прощупав глазами каждую пядь земли вокруг кострища, выпрямился.

– Теперь уже скоро! Догнать догоним. Не спугнуть бы, не упустить.

Дозорные, повинуясь взгляду хана, поскакали дальше. Войско двинулось следом, обтекая заросший соснами склон.

Светлый лик солнца висел в небе ещё некоторое время, но скоро, будто обиженный зрелищем степняцкой своры, набросил на себя паволоку облаков и не показывался до самого вечера. Лишь на закате ненадолго высунулся, чтобы окрасить небо пурпуром, и грустно утонуть в волнах дальнего леса. Свет стремительно покидал вечернее небо заставляя кочевников остановиться. Наскоро пожевав сушёной конины, воины улеглись без привычных вечерних разговоров. Каждый знал, что хан выступит в утренних сумерках, как только можно будет отличить кусты от травы. Лишь дозорные, напрягая зрение и слух, двинулись в ночную темень.

Радман долго лежал, глядя в догорающий костёр. Рисуя себе ярчайшие картины расправы, не заметил как веки смежились. Сон обрезал звуки и образы реального мира, а на далёком берегу, за рухнувшим мостом, снова возник всадник на обрывке мрака. На фоне блистающего доспеха, снова стриганули крупные черные уши и, будто бы прощаясь до следующей встречи, всадник поднял руку в насмешливом приветствии.

Радман услышал, как скрипнули собственные зубы. Показалось, что разделяющая их река вдруг исчезла и насмешник, пославший роковую стрелу, стоит возле своего чёрного жеребца. Вот рука с мечом пошла вверх и клинок блеснул в приветственном вызове на поединок. Из горла хана вырвался клекочущий звук. Радман дёрнулся за оружием и… открыл глаза. Край неба чуть позеленел, обозначив границу земли и воздуха. У костров зябко ёжились разбуженные вернувшимся дозором воины, а рядом один из телохранителей дожидался его пробуждения.

Глава 14

В жизни, всё намного проще,

чем мы думаем и…

гораздо сложнее,

чем это может показаться на первый взгляд…

Витим – Большая Чаша

Вечер застал Сотника у нагромождения скал. Три вершины будто собрались обмолвиться словом, да так и застыли посреди расстилающейся во все стороны мёртвой пустоши. Оставаться на равнине, на ночь – и себя не любить, и коня потерять: кто знает, какие тут охотники по ночам шастают. Извек со вздохом поглядел на бугристый окоём, и направил коня к среднему исполину. Сумрачные глыбы, медленно вырастая, уходили вершинами к облакам. Средняя, самая большая, выделялась тёмными подпалинами, будто слагающий её камень обгорел в давнишнем пожаре. Ворон прядал ушами, храпел, жалобно постанывал. Сотник наклонился, потрепал жёсткую гриву.

– Полно, травоед, не ворчи, скоро отдохнём.

Конь скосил на хозяина карий глаз, стриганул левым ухом, мотнул головой. В проходе между скал замедлил шаг, почти остановился. Впереди, маячила одинокая фигура. Извек двинул плечами, удивляясь, что не заметил фигуру издали, поправил меч и послал коня чуть наискосок.

Высокий незнакомец не двигался. Стоял без оружия, на ровном каменном пятачке, освещённом заходящим солнцем. Последние лучи падали на длинное лицо аскета, с квадратным волевым подбородком и прямым острым носом. Седеющие волосы торчали короткой густой щёткой, оттеняя чёрные, сросшиеся над переносьем брови. На камне рядом поблёскивал странного вида плащ, сквозь ткань которого то и дело просвечивал шершавый гранит.

Отставив руку с цветком, неизвестный самозабвенно созерцал яркие алые лепестки. Выждав, когда всадник приблизится, с умилением поднял глаза и приветливо улыбнулся.

– Исполать тебе, добрый молодец! По делу спешишь, или от дела бежишь? – полюбопытствовал он и, аккуратно воткнул цветок в одну из сверкающих застёжек.

Ладная одежда незнакомца никак не вязалась с серыми стенами скал. Такому бы жить в замке, подумал Извек, а то и во дворце, хотя во дворцах одёжки поплоше будут.

– От дела, от дела, – поспешно согласился Извек.

Аскет кивнул, довольный ответом. Лёгким движением подхватил плащ, закинул через плечо.

– Не откажи, мил человек, откушай со мной хлеба—соли, да поведай, что на белом свете деется?

А то сам не знаешь, подозрительно подумал Сотник, на дурака уж не больно похож, вернее уж больно не похож.

Будто услыхав эти мысли, незнакомец пожал плечами.

– Давно тут живу, отшельничествую помаленьку, вдали от мира, делов не знаю. Так что не откажи, будь ласков.

– Отчего ж не отобедать, – простецки ответил Извек, тоже прикидываясь лаптем. – Отобедать мы завсегда рады, а… где ты тут живёшь?

– А тут и живу, – небрежно бросил странный отшельник, и сухощавая длань плавно качнулась в сторону.

Сотник недоверчиво проследил за рукой и едва не выпал из седла. Он мог дать на отсечение хвост своего коня, что миг назад в мрачной каменной тверди не было никакого прохода. Однако, в створе невесть откуда взявшейся пещеры, весело поблёскивали факелы. Неровный свет выхватывал из темноты гладко отёсанные стены, а ровный пол, казалось был вытерт сотнями ног.

Незнакомец подхватил с камня искристый плащ и двинулся по проходу первым. Не желая выказывать недоверия, Извек ткнул каблуками в чёрные бока. Ворон то ли всхрапнул, то ли выдохнул из—под хвоста, дико сверкнул белком ошалелого глаза и нехотя зашагал следом.

Каменный рукав вывел в небольшой светлый зал. Копыта Ворона то гремели по плитам пола, то беззвучно ступали по богатым коврам. Стены украшала искусная резьба, изображавшая шествие диковинных зверей. Заморские драконы и грифоны перемежались с полканами[46]46
  Полкан – кентавр.


[Закрыть] и многорукими людьми. За ними следовали лошади с рогом во лбу, крылатые псы и куча других тварей, о которых даже слышать не приходилось. Дольше всего взор задержали девы с рыбьими хвостами. Чувствуя как в сердце возвращается давешняя кручина, Сотник тяжело вздохнул и отвёл глаза.

В центре зала, посреди россыпи ярких подушек, возвышался каменный монолит, накрытый узорчатым ковром с коротким блестящим ворсом. На ковре сгрудились подносы снеди, вазы сладостей и кувшины вина. У дальней стены переливался цветами радуги небольшой фонтан, обрамлённый хрустальным берегом в локоть высотой. Сквозь прозрачные кристаллы то и дело просвечивали яркие плавники невиданных рыб. Посреди звенящей воды, три аметистовых змея, стоя на хвостах, сплетались в сверкающую колонну. Из пучеглазых голов к расписному потолку взлетали искристые струйки воды и, рассыпаясь мириадами жемчужных брызг, падали в круглое озерцо.

Незнакомец прошёл к подушкам, жестом пригласил спешиться. Извек огляделся, неохотно покинул седло, отрицательно двинул головой.

– Извиняй, дядько, пока не напою коня и не дам чего поесть, за стол не сяду.

– Ах, это… Тогда веди вон туда, – с улыбкой промолвил хозяин и указал взглядом на фонтан. – Вода чистейшая, и сколько хочешь.

Скрывая удивление, Извек повёл коня вглубь зала. Чуть не споткнулся, когда из воздуха, возле фонтана, выпрыгнула круглая бадья с горой отборного овса. Ворон, завидев угощение, зацокал чаще. Не дожидаясь, пока расседлают, с разгону врубился мордой в крупные продолговатые зёрна. Сотник еле оттащил, чтобы сдёрнуть уздечку. Седло уже сволакивал под шумное хрупанье крепких зубов. Пока собирал сбрую, пару раз глянул на диковинных рыб, беспокоясь, как бы коняга не сглотнул. Уложив в кучу седло, перемётную суму и колчаны, направился к столу. Поискал глазами лавку, однако, рассмотрев как устроился хозяин, выбрал подушку побольше и привычно уселся лицом ко входу. Конь мирно хрупал за спиной, вздыхая и постанывая от удовольствия. Сотник рассудительно решил не отставать и потянул к себе блюдо с чем—то страшно душистым и похожим на еду.

Пока гость уминал угощения, хозяин молчал. Только когда откупорили второй кувшин, незнакомец наполнил свой алмазный кубок и провёл пальцами по сверкающим граням.

– Так как в миру? – мягко напомнил он, отпил глоток и выжидающе посмотрел на гостя.

Сотник помолчал, кумекая что и как можно говорить. Однако, незнакомец действительно походил на человека, который просто любопытствует, потому как врядли сам скоро выберется на люди. Скорее всего у хозяина были веские причины не прекращать отшельничества. Судя по всему, ему и одному было вполне сносно.

– В миру – то? – переспросил Сотник. – В миру всё как всегда – ни правды, ни покоя, теперь ещё и богов перелопачивать взялись, новую веру на Русь волокут. По дороге, как водится, жгут всё подряд, чтобы посветлее было, а землю кровушкой заливают, по мокрому – де волочить легче.

– И кто же волочит?

– Знамо кто, Красно Солнышко наше: Владимир – князь, да чернецы заморские. Их сейчас к нам наползло, как тараканов на сладкую сурью, не меряно.

– А что за вера? – поинтересовался хозяин и отставив кубок, придвинул золотой кальян.

– Вера? Вера хитрая. В какого—то бродягу Иисуса Христоса, коего тамошние людишки, за его доброту, на перекладине распяли. Причем с одобрения его же отца. Окромя того рассказывают и про мать этого Христа. Дескать зачала его непорочно, от голубя белого, на окно её севшего. О как!

Сотник раскраснелся от вина, говорил в охотку. Незнакомец слушал внимательно, согласно покачивал головой.

– Однако, – продолжал Извек. – Такая оказия, помнится, и в наших краях случалась. Был у нас в дружине один бывалый вой, Ледогором звали. Силы нечеловеческой, одним ударом быка валил. И пока он на ратном поле кровь проливал, не свою, конечно, а басурманскую, жена его от скуки ребёнком обременилась. Тоже видать непорочно, от голубя какого – то. Так вот воротился Ледогор из похода, подивился на это чудо и неделю от удивления не просыхал. А потом выловил этого голубя, да изломал птахе весь клюв, только перья летели. Больше этот голубок ни к кому летать не будет.

Извек перевёл дух, не спеша приложился к чаше.

Хозяин улыбнулся рассказу, долил гостю вина.

– Как, говоришь, новому богу имя?

– Иисусом кличут, а по батюшке Христос, – ответил Сотник, почесал русую бороду и хмыкнул чужеземному имени. – Осталось к нам до кучи и Алоха приволочь, чтоб уж полный кишмиш в головах был.

Хозяин забулькал кальяном. В задумчивости прикрыл глаза, меж бровей пролегли глубокие морщины. Когда в воздухе растаяло третье сизоватое облачко, медленно кивнул.

– Да, припоминаю, был такой Иисус. Приходил к нашим волхвам учиться. Лет десять донимал, что да как, где правда, где кривда, что есть панацея, а что яд. Только поучили его волхвы, поучили, да прогнали палками. Бестолков уж слишком. Всё, что можно и не можно, перевирал. Ни рожна из наук так и не понял. Ты ему одно талдычишь, а он всё по – своему переиначивает. Там где и так ясно, он всё с ног на голову перевернёт, запутает, да ещё кучу объяснений навыдумывает. Там же где надо причины и следствия запомнить, всё мимо ушей пропускает, мол, кому надо пусть и так поверит. Умишко – то хиленький, да и телом слабоват.

Хозяин выдохнул клуб дыма и задумчиво добавил:

– А народишко его, в ту пору, молился Яхву. Был у Белобога такой ученик, тоже так себе, ни рыба, ни мясо. У них видать все такие: и хитрые, и пронырливые, да бестолковые.

Извек поперхнулся вином. На собеседника уставился, как на блаженного.

– Уважаемый, ты ничего не путаешь? Эт когда ж такое могло быть?

– Веков восемь тому. Может девять, разве точно упомнишь. Мне времён считать незачем, что в том проку. Это поначалу в диковинку было, а на пятнадцатой сотне надоедает.

– Постой, постой! – забормотал Сотник, тряся головой. – Вижу не врёшь, да и незачем. Знаю, есть на свете долгожители, но десять веков… о таком ни разу не слыхал.

– Да слыхал ты всё, – устало ответил незнакомец. – Про меня любая собака слыхала раз по сто. А то и больше, ежели с детства считать.

– Так как же тебя звать – величать?

– Кощеем меня кличут. А до того Кошмой звали, а ещё раньше… ну, то уже не помнят.

Извек вмиг протрезвел. Волосы на голове зашевелились, стараясь выбраться из под плетёного кожаного ремешка. За спиной, возле бадьи с овсом глухо ухнуло. Извек медленно повернулся на звук и встретил стеклянный взгляд Ворона. Конь чёрной статуей сидел в хрустальном фонтанчике, нижняя челюсть отвисла, уши торчали в стороны.

– Чахлык Нэвмирушший, – пробормотал Сотник. Губы одеревенели, но перепутавшиеся было мысли быстро разбирались по местам, и оторопь постепенно проходила. Кощей тоже глянул на обалдевшего коня, двинул чёрными бровями.

– А ты говоришь, что не слышал. Да успокойся, хлопец, я чту покон. Вы тут гости так что забудь про всё, ешь, пей, отдыхай.

Он вновь наполнил кубки. Извек взял свой, жадно глотнул, утёрся рукавом.

– Ну дела! Кому расскажи, что сам Кощей вина наливал… в морду плюнут и пошлют к Никите – словоблуду, врать учиться. А уж если поведаю, что… мой Ворон, своим задом, у Бессмертного хрустальный фонтан поганил… тут и дурачок – Шишига брехуном обзовет.

– А ты и не рассказывай, к чему язык трудить, коль не поверят – негромко проговорил Кощей и опять приложился к кальяну.

Сотник наморщил лоб, опустошил кубок, вперился в хозяина пристальным взглядом.

– Почтенный, так ты говоришь… сам этого Христоса видывал?

– И видывал, и слыхивал, и палю поперёк задницы, на прощанье прикладывал, дабы больше не вернулся.

– Так отчего ты его сразу не придушил, чтобы он дурью не маялся? До чего ж полезное бы дело сделал.

– Всех не передушишь, – вздохнул Кощей. – Думаешь, он один такой? Нет, человече! Свято место пусто не бывает. Всегда находятся те, кому своя же несуразность покоя не даёт. Вот и прут, как бараны, кто в боги, кто в оракулы, а кто в светлые князья…

За спиной послышались судорожные глотки. Отошедший от страха Ворон шумно хлебал из фонтана, изредка сплёвывая зазевавшихся рыбёшек.

Бессмертный невозмутимо продолжал:

– Веков через пять—шесть примчался ещё один хитрозадый, Мамед ли, Махмед, не помню. Тоже в ученики набивался, но оказался совсем… ни в зуб ногой – ни пальцем в небо. Того тоже спровадили, да он, сметливей оказался. Дабы не возвращаться домой, не солоно хлебавши, отправился в земли этого Иисуса. Добравшись, ходил и собирал то, что тот напривирал. Год слушал и записывал, год читал и переделывал, год обратно добирался. Наконец воротился с великомудрой книжицей, – Кощей усмехнулся. – Иудейскому Талмуду с ней и рядом не пылиться.

– Неужто так мудра? – не поверил Извек.

– Мудра ли, нет ли, не скажу. Но вывернута хитро. Хотя, раболепия, конечно, поменьше…

Сотник рассеянно кивнул, озадаченно потёр бороду, поднял глаза на Бессмертного.

– А скажи ка, почтенный, отчего так не кузяво вышло? Тебя послушаешь, так эти пришельцы в собственных портах путаются. Почему ж Светлые не совладали? Почто на нашу землю допустили? Видать, сильны те пришельцы? И почему друг с другом на ножах, если одним и тем же дышут?

Кощей раздражённо скривил губы, побарабанил пальцами по алмазным граням бокала. Наконец, со скукой в голосе, заговорил:

– А кто сильней? Князь, или псарь с конюхом? – он жестом остановил очевидный ответ и продолжил. – А когда князь на войне, в его опочивальню и псарь, и конюх повадиться могут. А повстречавшись в опочивальне, друг другу в глотку вцепятся, выясняя, кому из них хозяйничать. Светлым, тоже не сладко: у них порой как у вас, нос вытянут – хвост завязнет, хвост вынут – нос застрянет. Ну да что это мы всё о грустном? Поговорим о тебе.

Хозяин обратил взор к дружиннику.

Сотник откинулся на подушки. Вино веселило и, растворяя давешние страхи, настраивало на задушевную беседу. Он лениво потянулся за крупным стручком канареечного цвета, отломавшимся от такой же жёлтой грозди, понюхал, повертел в руках, бросил обратно.

– Смотрю я на тебя, Кощей, и всё думаю, хороший вроде мужик, не жадный, даже конягу моего уважил. А рассказывают про тебя такое, что…

– У нас всегда много рассказывают, – перебил Кощей. – Делов на жмень, а шуму на мешок. Хотя, кое о чём, может и не врут. Случалось и чудил, сдуру, пока не наскучило. Где – по молодости, где – по горячности. Бывало, и с девками баловал. Только, думаю, не больше вашего Владимира. Тот тоже – и на баб неугомонен, и на расправу скор. В князьях, правда, маленько остепенился, но только маленько.

А что до меня, то признаю. Тыщи полторы разных батыров и витязей конечно же сгубил, – он помолчал, вспоминая. – Да! Как Бессмертным прозвали и до сего дня, тыщи думаю полторы, не боле.

– Негоже, – снисходительно протянул Сотник. – Почто столько народу извёл? Неужто такой злой?

– Да какой там злой?! Сами виноваты! То им молодильные яблоки с живой водой подавай, то гусли – самогуды с сапогами – скороходами, то несметные богатства. А то вынь да положь каких – то принцесс пленённых или царевен краденых. Один раз за Смерть – Бороной приходили, а я сам о ней только раз слышал… – заметив как Извек замер, Кощей осёкся, развёл руками и, глянув на гостя слишком честными глазами, сменил тему.

– И ладно бы добрым словом попросить, так нет же – зальют глаза и лезут напролом, как лососи на нерест. Отгородишься стенами – прут через стены. Уйдёшь под землю – кротами роют. На гору залезешь – муравьями карабкаются. Ну как тут не осерчать? – Кощей хлебнул из кубка, сделал скорбное лицо.

– Потом и того хуже стало. Прознали, что смерть моя в яйце и давай наезжать на расправы все, кому не лень. Ни здрасьте, ни до свидания. Наскакивают, пинаются, как узкоглазые из горных монастырей, будто нет ни благородных мечей, ни всесокрушающих топоров. Ну… и сами, конечно, полегли – кто ж им простит такое издевательство?

А позже, когда одна ведьма проболталась, что яйцо спрятано – вообще покоя не стало.

До этого, редко да метко, лучшие бойцы приезжали. Орлы! Любо—дорого посмотреть. Теперь же любой землекоп в герои лезет. Перерыли всю округу, едва скалы не вывернули. Траву повыдирали, каждую песчинку просеяли, Ящер их задери. Пришлось перепрятывать поукромней.[47]47
  Укромом – тайно, крадучись.


[Закрыть] Яйцо теперь в утке. Утка, само собой, в зайце. Заяц – в сундуке. Сундук – на сосне. Да, хлопец, на сосне, а не на дубе, как многие думают…

– А сосна? – не удержался Извек.

Кощей ухмыльнулся.

– Ты рот – то закрой, и уши подбери, а то по плечам висят, пыль собирают.

Бессмертный подмигнул гостю, понизив голос продолжил:

– Про то и дело у меня к тебе. Не возьмёшься ли снести…

– Эт я враз, – гаркнул Сотник. – Снесу напрочь, и сосну, и ель, и всё, что там ещё растёт… – он примолк, заметив кислую гримасу хозяина.

Кощей раздражённо сверкнул глазом:

– Какие же вы все торопливые!

– Так мы же не бессмертные, – оправдался Извек растерянно. – Нам рассусоливать некогда.

– Снести и перепрятать в другое место, подальше и понадёжней. А то и до сундука уже куча охотников, друг другу на головы лезут. Окрест тех мест, все дубравы вытоптали, скоро за рощи примутся. – Бессмертный испытующе Посмотрел на гостя. – Ну как, возьмёшься?

Извек выдержал взгляд, приложился к кубку, не сводя глаз с собеседника, осушил до дна.

– Так просто и доверишься первому встречному?

– Не так просто, и не первому, – Кощей улыбнулся, мечтательно прикрыл глаза. Длинные пальцы поглаживали алмазные грани кубка. – Ты отнесёшь то, что надо, туда, куда надо. А я похлопочу для тебя.

– Я привык сам для себя хлопотать, – отрезал Извек. Брови скакнули к переносице. – Сам! Всегда и везде!

– Ой ли? Там, где я буду, сам не дохлопочешься. Так что послушай старшего, а топорщиться потом будешь.

Сотник скрестил руки на груди, хмыкнул. – Излагай, папаша… Точнее дедуля!

– Так вот, – тихо продолжал Бессмертный. – Ты отвезёшь яичко, выбросишь его и забудешь, что Кощей тебе докучал. А я тем временем переговорю с кем надо, глядишь, да уступят старому приятелю, отпустят девку за тебя. И тебе радость, и баба при деле. Она ж тоже по тебе сохнет. Не знаю уж, что в таком нашла, но забыть не может, если слухи не врут.

Лицо Извека застыло. Кощей спокойно ждал, пока взор синих глаз прояснится. Наконец Сотник справился с голосом, хрипло заговорил.

– Старик, я правда сейчас слышал то, что ты сказал, или…?

– Правда, правда. Услуга за услугу. Ты утрясёшь мои людские заботы, я – твои нечеловечьи. Ну как, сговоримся?

– Сговоримся, ежели не надорвёшься. Только объясни ещё одно, почему сам не сделаешь.

– Самому мне не способно, уж слишком я заметен. Стоит отойти от гор, сразу узнают, слетятся как комары на голую задницу. Придётся не делом заниматься, а от назойливых отмахиваться. Хлопотно уж больно.

– Неужто не сдюжишь, – не поверил Извек. – Ты же велик и могуч.

– Не я один. Те тоже, не первый век на белый свет смотрят. Не будь их, я бы сам до моря прогулялся. Так что решай, откажешься – не обижусь.

Сотник задумался. Кощеевым доводам верилось не очень, но награда того стоила. Русалка не выходила из головы, заполняя сердце тоской и отчаяньем.

– Уговорил. Объясняй куда и как ехать.

– Объясню, конечно же объясню! – оживился Кощей. – И расскажу, и покажу.

Бессмертный щёлкнул пальцами и, рядом дружинником возникла большая полукруглая чаша на кованной витой треноге. Заглянув в неё, Сотник почувствовал, как челюсть устремилась вниз. Вместо отражения потолка пещеры, в чаше покачивался краешек леса. Можно было рассмотреть даже отдельные кроны деревьев и прогал с елезаметной стёжкой.

– Поначалу поедешь сюда, – начал Кощей. – Найдёшь дорогу, давно не езженную, но ещё заметную…

Сотник кое—как справился с лицом, негоже вою выказывать оторопь, смотрел на меняющиеся картинки и старался не пропустить ни одного слова. Дорога получалась неблизкая, и память должна была стать единственным проводником по новым местам. Глаза запоминали виды новых мест, в уши влетали малознакомые названия: Лемеш, Вышень, Проплешины… Беседа продлилась далеко за полночь. Бессмертный терпеливо рассказывал о каждой местности, обращал внимание на те или иные приметы, способные помочь в определении направлений. Уже под утро выложил перед гостем потёртую дорожную флягу.