Текст книги "Извек"

Автор книги: Святослав Аладырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

– Ну вот и гожо, ежели не убил, то к утру проснёшься! – прошептал дружинник и двинулся к лагерю.

У огня вечеряли шестеро во главе с десятником. В сотне шагов, по правую и левую руку от стоянки, из травы торчало ещё две шапки. Третья поблёскивала в лунном свете далеко за костром. Извек улыбнулся неизменному воинскому порядку степняков: по одному дозорному на восход, на закат, на полдень и на полночь. Глянул на Стожары,[39]39
  Стожары – созвездие Большой Медведицы.


[Закрыть] прикинул, получалось, что сменят не скоро. Время есть.

На четвереньках подполз ближе. Голоса зазвучали громко и отчётливо, будто стоял рядом. Скоро почти всех знал по именам.

Кызым, суровый кочевник с голым, покрытым шрамами черепом, пялился в костёр. Кивал, равнодушно соглашаясь с каждым из говоривших. Изредка прислушивался к чему—то, оглядывался, беззвучно шевелил губами. Баласан, дремал привалившись к куче мешков и перемётных сум. Прочие негромко спорили, прихлёбывая кумыс из почерневших деревянных пиал. Тот, кого называли Радой, горячился.

– Зачем едем далеко? Далеко засеки встретим, надо ехать по краю, к малым весям. Народу мало – воинов мало, всех зарежем, женщин себе возьмём. Говори, Басай, зачем молчишь?

Басай подтянул бурдюк, плеснул в пиалу, покачал головой.

– Надо всё разведать, разузнать, а веси не уйдут, на обратном пути заедем. Так велено.

Остальные слушали. Кто—то согласно кивал, кто—то качал головой, глядя на десятника Салмана, самого старшего из всех. Тот молчал, жевал кусок жареного мяса и облизывал текущий по пальцам жир. Разговор, казалось, не слушал, но неожиданно изрёк:

– Хан Радман приказал ехать и разузнать. Сделаем – хорошо, не сделаем – сикир башка будет.

Закончив немудрёную речь, Салман в полном молчании приложился к бурдюку.

Так вот оно что, подумал Сотник, у наших земель опять Радман—Бешенный объявился. Видать, жажда мести покоя не даёт. Оно, в общем—то, понятное дело: отец, взятый с сыновьями, в плену сгинул, проклиная всех и вся, что не дождался внуков. Младший брат нашёл смерть уже во время побега, получив под лопатку Извекову стрелу. Теперь Радман, последний из рода Кури, решил отыграться. Ну—ну, добро пожаловать.

Сотник слушал дальше, но разговоры закончились. Степняки хлюпали кумысом и глядели в огонь. Тишину нарушил один, отличающийся тупым, даже очень тупым лицом. Достав кривую саблю, начал возить по ней куском точильного камня. Увлёкшись работой, запел на малознакомом наречии.

 
Тыне ярин тыне, саны сэвдым ярин
санин гёзаль гёзлярын, санин узун сачларэн
бэнзаир дахдан тэчен, сэлларе сэлла—аре
гёчдан санэ улзун, улзун бахышларен
 

Извек, сносно знавший хазарскую речь, разбирал только отдельные слова, но и по ним понял, что песня глупа до безобразия:

…иди ко мне – это раз, я тебя хочу – это два … и дальше в том же духе.

Судя по всему, степняки тоже не особо млели от восторга. Радой долго морщился, но в конце концов не вытерпел.

– Слушай, Каймет, на состязании акынов ты бы точно был вторым!

– А кто первым? – удивился Каймет.

– Первым бы стал Ишак бабушки Басая! У него голос немного лучше.

Степняки загоготали, а Радой продолжил:

– Ты бы пошёл, сменил Аман—Гельтулея. Пусть сюда идёт, кумыса выпьет, споёт немножко. А ты за него посиди.

Каймет вскинул на соплеменников глупые глаза, поднялся, вжикнул над головой точёной саблей и, бросив её в ножны, с улыбкой направился в темноту.

Не—ет, ребята, подумал Сотник оглядываясь, Аман—Гельтулей нынче не споёт. Извек попятился, отступая задом, добрался до глушённого певца, подобрал его шапку, напялил на себя и скакнул в гущу непримятой травы. Высунувшись по плечи, уселся спиной к лагерю. Сзади слышались неспешные шаги, а сквозь хруст травы доносились те же незатейливые слова. Либо Каймет пустился напевать по второму кругу, либо со словами в той песне было не богато. Ненадолго шаги и голос затихли. Каймет всматривался в темноту, пока не узрел в скудном звёздном свете шапку Аман—Гельтулея. Подходя ближе, заговорил:

– Радуйся, Аман, что бог не дал мне твоего голоса! Хотя, чему тут радоваться, – хвастливо продолжил он. – Когда бог голоса раздавал, я в очереди за силой стоял. А может…

Хрястнуло. Короткий удар вбил последние слова в рот Каймета вместе с зубами.

– За силой говоришь стоял? – прошипел Извек, потирая ушибленную в темноте руку. – Теперь полежи, отдохни. Силу… её беречь надо.

Он оглянулся на стоянку, тряхнул ушибленной рукой и заспешил к другому дозорному. Тот, что глядел в сторону ушедшего светила, начал оборачиваться на шаги за спиной, заметил тёмный контур загородивший огонёк костра и почувствовал как холодный клинок пробил грудь. Третий дозорный, видимо устав смотреть туда, откуда прилетают птицы, задремал и принял смерть в объятиях сна. Извек уже подбирался к четвёртому, когда за спиной послышались встревоженные крики. Звали Каймета и Аман—Гельтулея. Последний дозорный обернулся на шум, углядел Сотника и с криком схватился за оружие. Извек с ходу рубанул степняка и, уже не таясь, направился к огню.

От костра, на предсмертный крик, вскочили оставшиеся пятеро. Десятник Салман для острастки рявкнул, чтобы не бежали и степняки сбавили шаг. Дальше двинулись осторожней, выставив клинки перед собой и расходясь в линию.

– Ну вот и гоже! – оживился Извек. – Лицом к лицу оно всегда веселей.

Бой был недолгим. Бабкины яблоки ещё действовали и Сотник успевал замечать каждое движение противников, удивляясь, что те движутся как контуженные мухи. Меч летал с дивной лёгкостью, вспарывая кольчуги, ломая клинки и разваливая тела. Скоро нападающие закончились и Извек некоторое время оглядывался, продолжая помахивать клинком. Вспомнив, что уложил весь десяток, вернул меч в ножны. Приблизился к стреноженным коням, разрезал путы – не пропадать же связанными. Чувствуя нешуточный голод, вынул из огня обронённый кусок мяса, выгрыз то, что не успело обуглиться и двинулся к Ворону. По дороге наткнулся на тело Каймета и только тут вспомнил про степняцкий малахай на своей макушке. Стащив его с головы, встряхнул взмокшими волосами, сплюнул и наподдал ногой мохнатую, окованную железом шапку. Пока возвращался, почувствовал, что в уши будто вставляют пробки. Звуки глохли, теряли звонкость. Только зрение ещё сохраняло остроту. Впереди показался Ворон. Извек едва не рассмеялся, когда конь поднял над травой ушастую голову и замер: видать тоже притворился каменной бабой, только в виде лошади.

– Всё, травоед, сматываемся.

Ворон дёрнулся и в мгновение ока оказался на ногах. Морду держал в сторону степняцкой стоянки, пытался что—то разглядеть, но ничего кроме темных силуэтов лошадей не видел. Извек запустил руку в суму, нащупал яблоко, повертел в руках, скормил коню. Всяко не повредит, может и к пользе придётся, буде случатся ямки—норы разглядит или учует. Вскочив в седло, глянул на россыпь звёзд, кое—как прикинул направление и хлопнул ладонью по крупу. В следующий момент почувствовал как седло едва не выпрыгнуло из—под задницы и в ушах засвистел ночной воздух. Копыта почти не касались земли. Сотник покосился, не отросли ли у Ворона крылья, однако, кроме летящей назад травы, по бокам ничего не мелькало. Извек растянул губы в довольной улыбке: яблоко делало своё дело.

Край небосклона черпанул белого света и начал растворять ослабевшие за ночь звёзды. Скоро озорь[40]40
  Глазоём, небозём, озорь, оглядь – горизонт.


[Закрыть] прохудился раскалённой дырой, и сквозь прореху показался слепящий лик солнца. Появившись целиком, Ярило на мгновение замер над виднокраем и, уже не спеша, двинулся путь к противоположной стороне земли. Ворон всё нёсся, распустив хвост по ветру, пока впереди не показался лес. Чуть сбавив ход, начал заворачивать вдоль опушки и скоро выметнулся на малоезженную дорожку. Пронёсшись по ней ещё некоторое время, утихомирился, но хвост всё ещё держал торчком. Солнышко начало пригревать и Сотник, утомлённый бессонной ночью, задрёмывал. Открыл глаза около полудня, когда Ворон остановился на пригорке, неподалёку от мелкой веси. Поразмыслив, решил всё—таки заехать, дать роздых коню, да и найти чего—нибудь в дорогу.

Глава 11

Подъёхав к ограде, помедлил, дабы местные могли увидеть гостя и, не спеша, двинулся по улице. Из за крайнего дома показался моложавый мужик, встал, почёсывая грудь. Заметив, что незнакомец остановил коня, двинулся навстречу. С уважением оглядев дружинника, присвистнул, напустил на себя серьёзности, но глаза продолжали блестеть смешинками.

– Да никак к нам путник забрёл, – неверяще протянул он, но не выдержал и заулыбался во все сорок два зуба. – То—то бабка Осина давеча гостей в воде видала. Ну здоров будь, мил человек. Как звать тебя.

– Зовут Извеком, – улыбнулся в ответ дружинник. – А кличут Сотником, хотя, выше десятника пока не залез.

– Ну и то гоже, – хохотнул тот. – Будем знакомы, меня Макухой звать. А вон Рощак идёт, дядька мой.

По улице действительно, вперевалочку, двигался кряжистый мужичище, заросший седеющей бородой. В отличии от смешливого Макухи, глубоко посаженные глаза смотрели строго, придирчиво. На поясе висел большой охотничий нож, с шеи свешивался шнур с когтями медведей, волчьими и кабаньими клыками. Сотник спрыгнул с седла, подождал пока тот подойдёт, протянул руку.

– Исполать почтенному Рощаку.

Ладонь Извека стиснуло толстыми, как древко копья, пальцами. Великан задержал рукопожатье, испытующе посмотрел в глаза дружиннику, кивнул.

– И тебе, ратник, блага. Какими заботами пожаловал?

– Коня хотел напоить, – попросту ответил Сотник. – Да коё—чего съестного в дорогу купить.

– Эт запросто, – вмешался Макуха. – Да, дядька? А то кабы добрый молодец не отощал, да ушастика своего не слопал.

Рощак угрюмо глянул на шутника, отрицательно покачал головой.

– Не выйдет!

– Как не выйдет? – не понял весельчак. – Не гневи богов!

– Не выйдет! – упрямо повторил Рощак, глядя на уши Ворона. – Коня напоить можно, а съестного продавать не будем! Так дадим.

Он хлопнул гостя по плечу и, развернувшись, сухо бросил через плёчо:

– Веди к Светозару,[41]41
  Светозар – реальный человек, язычник, воевода клуба «Русичи» (г. Заречный)


[Закрыть] сажайте за стол, я скоро буду.

Сотник скосился на Макуху. Тот подмигнул, указал дружиннику на широкую избу.

– Вот так и живём. Я по—своему шуткую, он по—своему. Только если сказал, что не продаст, значит не продаст, придётся так брать. А нам вон туда. Нынче Светозар на охоту идёт, после обряда снеди немеряно осталось. Там и отобедаем.

Подходя к дому увидели хозяина. Светозар сидел на крыльце, с любовью наводил лезвие рогатины. Длинное, шириной в ладонь остриё и без того горело на солнце, хоть сейчас брейся, но он всё выглаживал режущие кромки. Сотника встретил открытой улыбкой. Отставил орудие в сторону, отступил, пропуская гостя в дом.

– Давненько к нам никто не заезжал.

– Ага, поддакнул Макуха, да и сами дальше леса редко выбираемся. Нам и тут гоже. Хотя, третьего дня вернулись с торжища. Слыхали, что в Киеве перемены.

Сотник только неопределённо кивнул в ответ, озадаченно поглядел на Ворона. Макуха весело переглянулся с охотником, снова показал ровные зубы.

– Ступай, ступай, конём есть кому заняться.

Светозар, обернулся на двор, резко свистнул. Из конюшни, пристроенной между домами, выскочили двое юнцов. Уловив жест охотника припустили к Ворону. Уже в дверях до слуха Сотника донеслось краткое распоряжение:

– Снимите узду, напоите и поставьте к полным яслям.

В горнице, как и было обещано, ждал накрытый стол. У входа, на скобе для защепа лучин, пузатился собранный заплечный мешок. За ним желтел поживший ремень отягощённый большими ножнами. В углу, как водится, невысокая лавка с бадейкой, позеленевший медный рукомойник и расшитый петухами рядень.[42]42
  Рядень – предположительно полотенце, рушник (иногда применялся в обрядах)


[Закрыть]

Пока мыли руки, Макуха всё пошучивал, про торжище. Пересказывал слышанные от торговцев прибаутки, хвалился удачным наваром со шкур. Радовался выгодной закупке припасов для селян. Когда же сели за стол и наполнили кружки, наконец умолк, охотно принялся за еду. Вскоре появился Рощак. Постановив на стол три кувшина, присоединился к сидящим. К еде не притронулся, лишь плеснул себе сурьи и неспешно отпив, обратил взор на гостя.

– Что слыхать в Киеве? Чем дышит великий град.

Сотник дожевал, отложил куропаточью грудку, облокотился локтями на стол.

– Ныне, не то главное! Особливо чем и кто дышит. Хуже другое: в дне пути отсюда, степняков видел. Видать где—то на границах опять стая гуртуется. Как бы к вам не пожаловали.

Сотник замолчал, возвращаясь к грудке. Рощак двинул бородищей, с сомнением склонил голову на бок.

– К нам, думаю, не станут. У нас глушь, все дороги в стороне: где и весей поболе, и пожива богаче. А тут и слепой узрит, что у брать нечего. Полей вокруг не видать. Запасы все в лесу, там и главные огороды устроили. Самый глупый степняк поймёт, что зерна не растим, живём охотой. К таким заезжать – только лишние хлопоты.

Сотник увидел, как остальные согласно закивали, пожал плечами.

– Хорошо, если так. Однако, как я понял, этих привёл Радман, сын Кури. А тому голова в деле не помеха, тот ради куражу кровь льёт.

Рощак вскинул брови.

– Не тот ли Куря, что Святослава подлостью извёл?

– Тот, – мрачно подтвердил Извек и заметил, как ручища великана погладила белеющий в бороде шрам.

– Это семя действительно бешенное. – зло проронил Рощак и надолго замолчал.

Увидав, что разбудил в старом воине горькие воспоминания, Извек поспешил поблагодарить хозяев и спешно засобирался. Рощак поднялся, в глазах всё горели отсветы сражений под началом Неистового. Одним махом осушив кружку, утёр мокрые усы и, придержав гостя за локоть, указал рукой на край стола.

– Решай сам, что с собой взять. Можешь мёду стоялого, можешь новой сурицы.[43]43
  Сурица (сурья) – напиток, вода с мёдом забродившая на солнце, послужившая названием реки.


[Закрыть] Ежели хочешь, есть кувшин заморского. Давеча с торжища две штуки привезли. Один почали, да никому по душе не пришлось. Наши такого не пьют. У нас жалуют позабористей, с горчинкой, со звоном, да чтоб в нос молотом шибало! Так что… избавишь от заморского, только рады будем, что хоть кому—то пригодилось.

– Гоже! – рассмеялся Сотник. – Не киснуть же добру, а мне иной раз в охотку.

– Вот и договорились, – весело заключил Макуха, заворачивая в бересту куски мяса, чуть прихваченные жертвенным огнём.

Светозар тоже подпоясался в дорогу. Сдернул со стены мешок, закинул за плечи, подался за Извеком. На крыльце взял рогатину, ещё раз проверил, достаточно ли остра и, успокоившись заточкой, обернулся к дружиннику.

– Провожу тебя маленько. Мне тоже в ту сторону, а за околицей к лесу сверну.

Прощались коротко. Хлопнули по рукам, глянули друг другу в очи. Рощак впервые за день двинул губы в улыбке.

– Будешь в наших местах, заезжай.

– Попробуем. – без особой уверенности ответил Извек.

– И много сразу не пей! – напутствовал Макуха. – А то случись что в чистом поле… а отхожего места под рукой нет…

Ворон покосился на шутника, всхрюкнул, собираясь заржать, но рука Сотника развернула и заставила идти рядом со Светозаром. Пока не миновали деревушку, Извек успел заметить стайку мелкой ребятни, двух—трёх взрослых и старуху рядом с белоголовым мальчонкой. Охотник вполголоса пояснял:

– То Дубыня, по шкурам голова. То Корнил—Мастак, одним плотницким топором мелкий гребень может, руки золотые. А это Осина—Травница с Ратиборкой. Смышлёный малый, травы за полёт стрелы чует. Нам бы такого в охотники, да бабке надо кому—то веды передавать. Скоро ограда осталась позади и Светозар погладил Ворона.

– В добрый путь, гости дорогие, захаживайте, коли время будет.

Он тряхнул рогатиной и свернул к опушке.

– Доброй охоты! – донеслось сквозь удаляющийся топот копыт…

Глава 12

Позволь мне с тобой

Остаться без ума…

Дмитрий Ревякин

…Стёжка ленивой змеёй струилась вдоль неторопливой реки. Порой она почти приближалась к заросшему осокой берегу, но тут же вновь отворачивала в сторону и петляла в зарослях ивняка. В последнее время путники не часто баловали её своим появлением и, местами, трава почти полностью поглотила неширокую жёлтую полоску. Впереди, на фоне вечернего неба, темнел пригорок с молодым сосняком

Подъехав ближе Сотник разглядел пару подходящих стволов. До реки было рукой подать и он решил обосноваться на ночь. Отвёл коня к воде, вернувшись к пригорку, свалил пару сушин. Приволок к реке и, обрубив сучья с вершиной, уложил брёвна в подобие лавки. Закончив, с дровами на ночь, оглянулся на Ворона. Тот уже давно напился и стоял у воды, задумчиво глядя на еле различимый в сумерках противоположный берег. На щелчки огнива и ухом не повёл, толи прислушивался к чему—то, толи думал о своём, коняжьем.

Пока пламя разгоралось, Извек развернул бересту с мясом. Глотая слюнки, насадил на прутья, заострённые комельки воткнул в землю, вокруг огня. Подкинув пару ветвей потолще, с удовольствием глянул, как яркие язычки жадно завертелись над сухой древесиной. Пока жар набирал силу, успел умыться, а когда над костром заскворчало, вытянул из сумы заветный кувшинчик.

– Коль жизнь пошла вкривь и вкось, – вздохнул он. – Так хоть зеленым вином порадоваться.

Мясо, разогревшись, пустило аппетитный дух. Под громкие завывания в брюхе, Сотник потянулся к крайнему прутику и почувствовал, как затылок обдало воздухом из ноздрей Ворона. Нехотя оглянувшись, Извек скорчил злобную гримасу и, понизив голос до страшного хрипа, грозно прорычал:

– Ты куда лезешь! Кони мясо не едят! А если и едят, то это уже не кони. А если кони, то…

Ворон отвернулся и, не обращая внимания на жуткость хозяйского голоса, уставился на реку. Сотник проследил за взглядом, но ничего не разглядел и снова нагнулся к прутику. Едва тонкий вертелок с лакомым куском вышел из мягкого дёрна, в затылок вновь дохнуло тёплым. Губы Сотника беззвучно зашептали цветастые откровения о прародителе всех коней, но Ворон вновь выпрямился и уставился в прибрежные кусты. От воды не доносилось ни звука, хотя было ясно, что черноухий дважды, да понапрасну беспокоить не будет.

Сотник замер, прислушался. Пальцы привычно отыскали родную рукоять но, пока оставили меч в ножнах. Извек не шевелился. Рядом, тихий как ночь, замер конь. Превратившись в слух, оба косились друг на друга, пока впереди еле слышно не хрустнула ветка. Уши Ворона дрогнули, дикое око едва не выпрыгнуло из глазницы, таращась на хозяина. Извек кивнул, едва пошевелив головой, успокаивающе коснулся конской щеки и неслышно подался в темень кустов.

Ноги привычно встречали землю с носка, чутко держа стопу, прежде чем поставить каблук. Кусты медленно проплывали мимо. Сквозь чёрное облако листвы, кое—где пробивались купающиеся в воде блёстки звёзд. Над тёмным окоёмом показался огромный тусклый блин луны. Впереди шелестнуло и лунную дорожку заслонила неясная тень. Сотник напрягая зрение, двинулся в обход зарослей. Трава под ногами сменилась прибрежным песком, кустарник резко оборвался и, на открывшейся полоске берега, обозначился серебристый девичий силуэт. Одинокая фигурка стояла у кромки воды, спиной к дружиннику. То, что Извек принял за лёгкую накидку, оказалось распущенными до колен волосами. Сотник замер с раскрытым ртом.

Девчонка же задумчиво глядела под ноги, не двигалась. Затем, будто решившись, подняла глаза к звёздам, смахнула с лица прядку волос и медленно шагнула в воду. Извек перевёл дух, закрыл рот: чё ж диковинного – девка купаться пошла. Однако, почему ночью и одна?

Фигурка тем временем зашла по пояс, по плечи и… скрылась с головой.

– Одурела!? – пробормотал Извек и бросился к реке.

На бегу, сорвал перевязь с мечом. Под ноги не смотрел, боясь потерять из виду центр расходящихся под луной кругов. Вспенивая сапогами речную гладь, разбежался по мелководью и копьём врезался в воду. Преодолевая сопротивление отяжелевшей одежды, мощными гребками двинул тело вперёд. Суматошно обшаривая руками черную толщу воды, чувствовал как неохотно она пропускает сквозь себя растопыренные пальцы. Только когда в горле начались спазмы, натолкнулся на маленькую ступню, ухватился за лодыжку покрепче и устремился на верх. Уже у поверхности почувствовал, как девчонка задёргалась. Едва успел схватить ртом воздух, как удивительно сильный рывок снова утянул под воду. Озлившись подтянул ногу к себе, перехватил у колена, отыскивая на ощупь руку или тело. Тут же получил второй ногой в зубы и, от неожиданности, едва не захлебнулся. Наконец сграбастал утопленницу за плечи, прижав спиной к себе, вынырнул. Сердце грохотало о рёбра, грудь судорожно гоняла ночной воздух, свободная рука неуклюже загребала черноту воды, мучительно медленно приближая недалёкий берег.

Утопленница молча, но резво извивалась. Тщетно старалась вырваться из железной хватки Извека, однако, в то время как Сотник помаленьку выравнивал дыхание, девчонка быстро теряла силы. Скоро, одинаково запыхавшись, оба повалились на берег. Чуть отдышавшись, Извек сел, провёл ладонями по лицу. Отбросив назад мокрые волосы, обернулся к спасённой, освещённой холодным светом встающей луны.

– Сдурела, девка!? – выдохнул он. – Молодая, красивая… вся жизнь впереди… и топиться? Да в такой красивой реке!? Тем более ночью…

Из под мокрых волос послышались странные всхлипы. Сотник отвёл глаза.

– Поплачь, девка, поплачь. Оно, говорят, всегда легчает, когда поплачешь…

Всхлипы усилились и стали ещё странней. Заподозрив неладное, Извек развернулся к спасённой. После недолгого замешательства, откинул с её лица мокрую пелену волос и остолбенел…

Девчонка сотрясалась от неудержимого хохота. Она почти задыхалась, прижав ладошки к лицу. Извек убрал руку, отвернулся и устало кивнул.

– Так ты не топилась?

Девчонка затрясла головой, не в силах произнести ни слова.

– Просто решила поплавать?

Голова мотнулась утвердительно. Хохот понемногу отпускал её.

– Понятно! – зло прошипел Извек и поднялся с мокрого песка. Медленно побрёл к брошенному мечу, подобрал, оглянулся. Хотел что—то ещё сказать, но только махнул рукой.

Ноги сами понесли к затухающему костру, от которого уже несло горелым мясом. Из—за кустов торчала морда Ворона. Конь глядел на мокрого хозяина с плохо скрываемым удивлением. Сотник, грозовой тучей, прошёл мимо, на ходу расстёгивая пряжки доспеха. У костра стащил с себя железо, подбросил на угли охапку ветвей и, пока огонь оживал, вбил вокруг костра несколько сучьев. Когда вылил воду из сапог, доспех и рубаха парили вовсю. Ворон притих, даже листочки с куста общипывал украдкой, чтобы не раздражать хозяина. Извек угрюмо догрызал оставшееся мясо. Стоял спиной к костру, досушивал отжатые наспех штаны. Скоро почувствовал, что ещё немного и начнёт подрумяниваться, как масленичный колобок. Развернулся, лицом к костру. Постоял, шебурша мокрую бороду, вспомнил про кувшин. Отпив из горлышка, решил, что пора одеваться: к утру и на теле досохнет. Уже облачившись, почувствовал как внутри загрело.

Взошедшая луна посеребрила спину Ворона. Костёр лениво похрустывал прогорающими сучьями и начинал припекать обтянутые штанами колени. Тишину нарушали только редкие крики ночных птиц и Сотник начал задрёмывать. Клюнув пару раз носом, решил всё же прилечь. Приподнялся, подвигал седло и только тут заметил, что ворон опять замер, как пёс, почуявший дичь. Оглянулся в направлении взгляда, да так и застыл согнувшись. В пяти шагах, у кустов, пялила глаза давешняя утопленница. Стояла, ничуть не стесняясь наготы, лишь теребила пряди тяжёлых волос.

Извек, растерявшись как пацан, запоздало отвернулся. Дремлющий разум судорожно просыпался. Взгляд упал на свёрнутый плащ, руки, опережая мысли, тут же подхватили свёрток и сдёрнули тесьму. Искоса глянув на гостью, отвёл глаза и, не глядя, бросил плащ в её сторону. Шелестнула тяжёлая ткань, треснула задетая плащом ветка и девчонка приблизилась к костру. Виновато глянув на дружинника, поправила накидку, осторожно опустилась на бревно. Извек потоптался на месте, добавил в костёр пару сучьев, в конце концов, бухнулся поверх седла. Чувствуя забытую с отрочества робость, озадаченно произнёс:

– Ну, здравствуй, девка! Ежели накупалась, то давай знакомиться, что ли? Меня Извеком кличут, а тебя как звать.

– Все наши Лелькой зовут. – ответила девчонка удивительно чистым голоском.

– Леля значит, – кивнул Сотник. – Хорошее имя, доброе.

Не находя места рукам, потянулся за кувшином. Собрался было отхлебнуть из горлышка, но помедлил и, полез в перемётную суму, припомнив, что где—то завалялась деревянная чеплажка. На удивление плошек оказалось три штуки. Видимо в очередной раз бережливый Мокша прибрал посуду, с пьяных глаз перепутав коней. А может просто прогуляли допоздна, а в ночи все кони чёрные. Кинув третью обратно, Сотник наполнил плошки.

– Не откажи в любезности, милая, раздели со мной чарочку. После купания не повредит, – он усмехнулся и протянул одну девчонке. – Хотя, ты бы поменьше по ночам купалась, а то утопишь какого—нибудь непонятливого, вроде меня.

Лелька улыбнулась, согласно кивнула и выпростала из—под плаща узкую ладошку. Отпила, заглянула в чеплажку, понюхала, будто впервые попробовала, но заметив удивлённый взгляд дружинника, как ни в чём не бывало, глотнула ещё. В глазах проскользнула хитринка, но ответила смущённо, будто извиняясь.

– Как же мне не купаться, дядечка Извек? Нам – русалкам без воды никак нельзя.

– Вам русалкам? – переспросил Сотник. – А—а, ну да, тогда конечно.

Он вновь приложился к вину, но тут до него дошёл смысл сказанного и питьё встало поперёк горла. Сглотнув комок с третьей попытки, Извек переглянулся с Вороном. Губа коня отвисла, глаза сверкали белками то на хозяина, то на незнакомку. Сотник тем временем справился с удивлением, но на всякий случай покосился на миниатюрные ступни, выглядывающие из—под плаща, потряс головой.

– Вот те раз… кому сказки, кому присказки, а мне опять несреча. И так одни беды от девок, а тут ещё и русалка… Теперь, до кучи, все водяные и болотные за мной гоняться будут.

– Гоняться? – не поняла Русалка. – Зачем!

– Зачем?! А чтобы жизнь мёдом не казалась. Ляпнула же одна дура, что я её сватаю и у жениха увожу. Теперь тот жених со товарищи, с ног сбиваются, меня зловредного разыскивая, дабы сшибить мою буйну голову. Вот и бегаю околесицами, чтобы не поубивать кое—кого из них, пока объясняться будем.

– И что, все девки такие? – кротко поинтересовалась Лелька.

– Конечно! – с деланной серьёзностью заверил Извек. – Все до одной… и даже больше! Вихляют задами, да кровь нашему брату портят. Эт потом некоторые умнеют, ежели муж построже попадётся. А так… все поголовно. Про русалок, конечно, не знаю, но думаю то же самое, токмо ещё хуже. Простую бабу хоть за косищу ухватить можно, да прижать за амбаром, а ваших и сетью не словишь. Одно лишь и знаете – головы мужикам морочить. Он осёкся, заметив, как русалка задохнулась от гнева.

– Так вот оно что! – вскинулась Лелька. – Все девки оказывается – дуры, а вы значит хороши! Ваше дело – за косу и к амбару! Ничего не скажешь, молодцы да и только!

Сотник понял, что попался на зубок и теперь выслушает щедрые девичьи упрёки за всё мужское племя. Решил не перечить, взял Лелькину плошку и потянулся за кувшином. Девчонка тем временем разошлась не на шутку…

– Все вы, мужики, такие: болтаете от зависти всякие гадости. Кому ничё не обломилось, давай слухи распускать, – она будто невзначай вытянула из—под плаща стройные гладкие ножки. – И что рыбьи хвосты у нас, и что сами мы скользкие, как лягушки, и что под воду к себе утаскиваем. Да кому вы такие нужны? Грубые, наглые, только и знаете что лапать и в кусты тащить.

Извек открыл рот от русалкиных откровений, кувшин застыл на полдороги. Ворон тоже замер, даже перестал хрустеть сочной травой. Уши повернул к Лельке, глаза таращил на хозяина, вид имел такой же глупый. Девчонка же, как ни в чём ни бывало, продолжала.

– Ты вон глянь на себя, – она лукаво хохотнула. – Не чёсан, немыт, воняешь, как мерин запотелый, руки как вёсла – страх. А мы всё время моемся, вон какие чистенькие, красивые и стройные. Так сам посуди, на кой вы нам сдались, такие медведистые?

Русалка поправила на плече плащ, на миг блеснула кругленькая как яблочко грудь.

– Нам бы чего—нибудь большого и чистого, чтоб как в сказке… – Лелька замолчала, мечтательно глядя в огонь.

Конь встрепенулся, захрупал зелёными стеблями. Сотник вспомнил про кувшин, торопливо долил в обе плошки.

– Вот и гоже, – согласился он. – Давай тогда выпьем за большое и чистое… за китов! Есть, говорят, такие твари в пучине морской, тоже всё время моются. Вот их—то вам и надо! Тот уж если прижмёт, так прижмёт…

Ворон выронил пучок травы и зашёлся в заливистом ржании, Извек с серьёзным видом продолжал.

– Камбала, знаешь, почему такая плоская?

Лелька растерянно помотала головой.

– Потому что её кит покрыл!

Сотник еле удерживался от хохота, но предрассветную тишину повторно нарушил гогот ощерившегося жеребца.

Русалка смутилась, щёчки порозовели, на мужика с конём глядела насупившись.

– Да ты не серчай, девка, не серчай, – пробасил Извек примирительно. – Это жизнь, чё тут обижаться. А, к примеру, ведаешь, почему у рака глаза навыкат?

– Почему? – обрадовалась она перемене темы.

– А потому, – еле выдавил Извек. – Что он это видел!

Тут уже прыснули оба. Сотник весело захохотал, обнажив крепкие, как у коня, зубы. Рядом колокольчиком заливалась Лелька. А напротив, снова уронив недожеванный пучок, потешно всхрапывал Ворон. Насмеявшись, Сотник утёр слёзы, посуровел, поднялся с камня.

– Так что ты уж поосторожней с ними, с китами, мужик всё же лучше. Мужик, иногда, ласковый попадается, с таким век счастлива будешь. Ну а нам пора, вон уж и Ярило из за леса выкарабкивается. Русалка тоже встала, под плащом мелькнуло гибкое тело.

«До чё ж хороша девка! Рыбка да и только!» – с досадой подумал Извек, вздохнул и строго зыркнул на Ворона. Тот, чуя расставание, потянулся было мордой к Лелькиному плечу, но хозяин легонько шлёпнул по тёплым ноздрям.

– Ну—ну! И тебе туда же. Тут людям мало, ещё ты трёшься. Ты себе поищи, что попроще. Кобылку там какую. Ну… или ослиху… на худой конец.

Конь стукнул копытом, обиженно отпрянул. Сотник покосился на русалку.

– Ладно, шучу, не худой. Эт я так, к слову.

Лелька улыбнулась, погладила коня по тёплой морде, но встретив свирепый взгляд синих глаз, хихикнула и отскочила. Скорчив виноватую рожицу, скинула плащ и, забыв про наготу, подала дружиннику.

Извек метнул руку к Ворону, поспешно прикрывая коню глаз. Вторую, на ощупь, протянул к русалке, сцапал тяжёлую ткань, бросил поперёк седла. Голова поворачивалась сама, будто кто тянул за уши.

– Ну, красавица, не поминай лихом, – он оглянулся. У костра никого не было. Извек растерянно посмотрел на жеребца. Тот шумно выдохнул, ткнулся в плечо. Из за леса показалась красная макушка солнца.

– Поехали, травоед!

Сотник поправил перемётную суму, глаза сами собой обшаривали берег и редкие кусты. Нога попала в стремя со второго раза. Неуклюже вскарабкавшись в седло, тронул поводья, и конь, сбивая копытами обильную росу, медленно потопал от реки. Скоро заметно пригрело. Повеселевший Ворон пустился лёгкой рысцой. Изредка поглядывал на хозяина, который, забыв обо всём, рассеянно смотрел по сторонам, однако, перед глазами всё стоял образ речной шалуньи. Ярило восполз на верхушку небосклона, а русалка никак не выходила из головы. Он всё ещё слышал её звонкий смех, видел перед собой светлое личико обрамлённое странными зелёными волосами.