Текст книги "Стервятница (СИ)"
Автор книги: Светлана Воинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Глава 4
Няней оказалась сухая дева лет сорока, за очками прятались ядовитые жала глаз.
– У вас есть дети? – Моника и так знала ответ.
– Это ни к чему, – одернул ее Патрик. – У нее прекрасные рекомендации.
– Вы умеете рисовать? Валерия любит, когда ей рисуют, – они обходили дом, знакомя женщину с расположением комнат.
– Как скажете, фройляйн.
– Иногда она играет тем, что вставляет шнурки в ботинки и по-своему перевязывает их. Позволяйте ей.
– Да, фройляйн.
– Я уже сделала распоряжения повару, Валерия ест перепелиные яйца и крольчатину. Пусть пьет из кружки сама. – Моника обратила спокойный взгляд на Патрика. – Я на час отлучусь, пройдусь по магазинам.
– В твоем распоряжении шофер.
– Я хочу прокатиться сама, – ей было интересно, насколько серьезны его намерения. Речь, видимо, шла о крупных деньгах. Но перекупить его было бы слишком просто.
– Исключено. Управление автомобилем не для женщины. Мы сделаем проще. Мейнард отвезет тебя туда, куда попросишь.
Когда-то он сам вместе с Фредом посадил ее за руль «юника», для них ее возня с управлением была бесконечным поводом для шуток. И как никто другой, Патрик знал, что она хороший водитель.
– Хорошо. Я захвачу на прогулку Валерию.
– Герр Борн сказал, что твоя дочь слишком слаба. – Патрик желал быть твердо уверен, что она не сбежит, удерживал Валерию в качестве залога. Ну что ж, пусть будет, как хочет. – Ты умная женщина.
– Как дельфин, – усмехнулась она.
Витрины магазинов мелькали за окном «хорха». Молчаливый Мейнард с лицом убийцы смотрел только вперед и редко – в зеркальце заднего вида. Очень кстати. Моника попросила отвезти ее на Ринг, но не словом не обмолвилась о салоне фрау Марты. Когда-то злосчастное платье, выставленное в ее витрине, переменило ее жизнь.
Перед салоном она приказала:
– Помедленнее.
Моника вглядывалась в прозрачные стекла, в неживые лица манекенов. Их застывшие фигуры облегали платья, вышедшие из моды. Война не доносила сюда веяний французской столицы, Париж стал врагом. Вывеска с именем хозяйки потускнела, и Монике показалось, что в окне мелькнуло знакомое лицо.
– Дальше! – крикнула она шоферу, отворачиваясь. Фрау Марта не должна была узнать ее.
Мейнард вез ее по городу, иногда Моника заставляла его останавливаться, просто так. Ее прогулка окончилась уже там, у салона. Просто она не хотела, чтобы шпион обратил на это внимание, и изводила его капризами. Но потом она заметила «фиат». Он появлялся то здесь, то там, и поездка обрела новый смысл.
У лавки шляп она вышла, болванки в витрине демонстрировали скупой выбор уборов. Внутри было пусто, лишь продавщица у прилавка с тоской оглядывала свои владения. Шелковые, шляпы из драпа, с перьями и мехом, соломенные с цветами…
– У нас уценка, – подала голос девушка. – Многие приносят свое – на комиссию. Мы берем все, что имеет достойный вид.
В магазин вошел мужчина, его взгляд скользнул по скромным полкам. Моника узнала его. Человек Монти, «нотариус», как она окрестила итальянца после сделки с четой Кнаппов. Моника приобрела убогое творение с пыльными страусовыми перьями. Она долго заполняла чек, продавщице показалось, что на обратной стороне его молодая женщина успела что-то написать. Неожиданно она умудрилась уронить картонку со шляпкой, из ее рук вылетела записка, перчатки, кошелек. Итальянец учтиво помог неуклюжей даме и исчез.
– Извините, я испортила чек. Сейчас заполню другой.
Театральные тумбы, продавцы мороженого в парке, беженцы, бродяги в глубине улиц, газетчики, красные кресты госпиталей. Моника отвернулась от окна и посмотрела на осунувшееся личико Валерии, обложенной подушками. Потом опять стала следить в зеркальце за автомобилями. «Фиат» не появлялся, она взглянула на часы. Мейнард мертвой хваткой держал руль, не отрывал взгляда от дороги. Лицо няни имело такое же выражение. Но в течение минуты все изменилось… Неожиданно из-за поворота вылетел старенький «вандерер». Засвистели тормоза, ударом «хорх» отнесло на тротуар. Моника зажала Валерии уши. Звон стекла, скрежет металла, визг няни, трель полицейского свистка могли испугать ее.
Побелевший Мейнард выскочил из автомобиля и стал осыпать водителя «вандерера» бранью, вдогонку ему выплевывала ругательства няня.
– Пьянь! Пьянь! – ее трясло.
Моника как бы со стороны наблюдала за происшедшим. Обложенная подушками Валерия ничего не почувствовала. Полицейский заглянул в поврежденный «хорх» и попросил няню выйти.
– Фройляйн, – обратился он к Монике, – я помогу поймать вам такси. Вам и ребенку здесь нечего делать. Если возникнут вопросы, полицейский навестит вас.
– Отпустите меня! – вырывалась няня. – Я должна быть с ребенком!
Равнодушная к ее стенаниям, Моника села в такси. Через десять минут автомобиль доставил Монику к Монти.
Ее голос… Валентино прислонился к косяку. Моника сидела к нему спиной, она пела. Ее голос заставил что-то задрожать у него внутри. Колыбельная затихла, и Валентино встретил ее взгляд. Моника медленно встала и открыла стеклянные двери на террасу. Он вышел с ней. Молча они наблюдали за сухим листом, что гонял по лужайке ветер.
– Второй раз встречаю тебя в сентябре, – он сжал ее руку, покоящуюся на перилах. Жест собственника.
Что-то в его образе жизни ее привлекало, Моника опять почувствовала это здесь, на увитой пожухлой зеленью веранде. У него ей было хорошо, она чувствовала себя, наконец, дома. Словно она жила тут вечно и никуда не уезжала.
– Как часто я представлял себе, что ты вернешься, – он усадил ее в плетеное кресло. У потолка в клетке билась птица, Моника задержала на ней взгляд. – Она дивно поет, пусть такая невзрачная с виду.
Валентино… Не может обойтись без пленниц.
– Когда ты ушла, на календаре было 18 сентября 1913 года.
– Код сейфа?
Он с улыбкой кивнул.
– 18 июня родилась Валерия. Она больна.
Валентино, спортсмен, вегетарианец, когда-то был так уверен в здоровом потомстве. Моника дала ему минуту, чтобы уяснить положение вещей.
– Помоги мне достать рецепт бальзама.
– Рецепт? Он не нужен тебе.
Ни к чему было жалеть его, привыкшего к непредвиденным ситуациям.
– Я всегда дам тебе бальзам, сколько будет нужно, – он тоже хотел быть уверен, что она не сбежит. Валерия снова была залогом.
– Война скоро закончится, империя ее уже проиграла. Ей правит восьмидесятилетний старик, который умрет, может быть, через час! Куда подастся императорский врач, что с ним станет? Где гарантия, что бальзам ты получишь и завтра, и послезавтра? Я не могу рисковать.
– Хорошо, я достану рецепт.
– Я знаю, как это сделать.
– Неужели?
– Ты и я проникнем…
– Ты не будешь участвовать в этом. – Валентино хотел завладеть рецептом сам. Он будет прятать его от нее, и Моника снова окажется в ловушке. Валентино опять готовил для нее капкан.
– Я не доверяю тебе. Подсунешь липовый состав какого-нибудь снадобья.
– Речь идет о моей дочери! Я сделаю для нее все, что угодно! Не кажется ли тебе, что это несколько опасно – пробраться к архиепископу? Что я могу быть ранен, потерять своих людей? Что я и так сделаю достаточно?
– Все твои люди тупы и необразованны. Архиепископ их раскусит в два счета. Мы сделаем это для Валерии вместе. И еще… У меня к тебе еще одна просьба.
– Поговорим за ужином.
– Я не остаюсь на ужин, Валентино. Я возвращаюсь.
– К этому заморышу-банкиру?
– Да. Я не хочу, чтобы нам помешали. Не хочу, чтобы Герман что-то заподозрил. Это слишком важно.
– Твой Герман не сможет навредить мне!
Глава 5
Минуту она задумчиво разглядывала лицо Ромео. Борода, покрывающая его щеки, с поблескивающей рыжиной, казалась ей глупой. Но ему она виделась атрибутом степенности и достоинства. Возможно, у Ромео появился новый пример для подражания. Он чувствовал себя здесь неловко, среди старинной роскоши ресторана, пронизанной звуками арфы. Окруженный официантами, он тупо смотрел в карту вин. Ромео так стремился ко всему этому, а принять не мог. Среди кучки слуг он был жалким итальяшкой и боялся их.
– Мы сделаем заказ позже.
Несколько минут потребовалось, чтобы Ромео расслабился.
– Почему тебе я всегда рассказываю то, что не рассказывал больше никому? Когда-то я боготворил тебя. Я рассказывал о своей любви, ты сочувственно меня слушала.
– Да, я помню, ты был в кого-то безнадежно влюблен.
– Я чувствовал это к тебе! А ты, если и говорила что-то мне, то говорила как бы и всем. Ты все время была занята какими-то другими мальчишками.
Моника вздохнула.
– Уверена, этот омар из меню – последний на территории голодной империи. Ты не почувствуешь укора совести, если съешь его?
Ромео напрягся. На ее памяти, он никогда не платил за пиво для компании, никто от него не ждал подарка на именины. Никто не обращал на это внимания, все было просто – Ромео беден. Пусть на нем новая рубашка и агатовые запонки в золотой оправе, для них он всегда оставался бедным.
– У Патрика здесь кредит, – поспешила она успокоить его.
– Я собираюсь учиться, Моника, – лениво улыбнулся он. – Образование необходимо современному человеку.
– Ты выбрал университет, факультет?
– Пока нет. Я думаю, может быть, экономика или химия… – Он опять опрокинул в рот рюмку, ничуть не морщась.
– Как поживает твоя мама?
– Неплохо. Пока я отсутствовал, о ней заботились.
– Кто? Герман? – она не удивилась.
– Да. Она что-то вроде экономки в его доме. Кстати, я как-то был у него. Я уверен, он прячет одну из комнат. Стена там увешена полками книг. А за ней?.. После Галиции у меня чутье на тайники. Беженцы всегда скрывают где-то свое добро.
Моника задумалась.
– Помнишь, в Лондоне я рассказала тебе про женщину, которая узнала в витрине платье сестры?
– Да, кажется, из-за нее мы все пошли по миру.
– Ну, скажем, не все. Так вот, салон фрау Марты по сию пору открыт. Я ее видела в окне. Все как прежде.
– Ну и что?
Моника вспомнила Фреда. Он понял бы ее без слов. Она молча поставила перед Ромео плоскую коробку.
– Подарок. Откроешь дома. А мне пора…
Ленты были брошены на пол, с коробкой Ромео подошел к окну. Подарок… Само слово сладко щемило сердце. Он снял крышку. Папка. Ромео прочитал название. То было уголовное дело по факту мошенничества в крематории. Что Моника от него хочет?
Валерия уснула быстро, и Моника вышла из комнаты. Ковер заглушал шаги, неприметной тенью она скользнула к кабинету, тихо постучала. Комната тонула в полумраке, лишь стол освещала лампа под апельсиновым абажуром. Старик-банкир делал вид, что не заметил ее появления, уткнувшись в газету.
– Что нового? – спросила Моника.
– Румыния присоединилась к Антанте, у англичан появились танки.
Моника расположилась в кожаном кресле в углу и поставила на столик черную бутыль.
– Не желаете выпить?
Банкир отложил газету и снял очки. В ее руках тихо звякнули рюмки.
– Императорский бальзам, – Моника откупорила бутыль.
– Откуда он у вас? – старик выехал из-за стола и, приблизившись, повертел бутылку в руках. – Позвольте… – Он взял рюмки. Золотистый напиток переместился из одной емкости в другие, источая горьковатый аромат трав. – Так откуда?
– К чему вам это? Наслаждайтесь.
Он откинулся на спинку коляски, цедя настой. Моника разглядывала часы – уменьшенную копию его банка. Если приподнять крышку, можно было узреть каждую комнатку, кабинет управляющего, миниатюрное хранилище. Мини-банк был заказан мастеру для Патрика, чтобы сын сызмальства разбирался в деле отца. Но игрушка быстро наскучила ребенку и теперь украшала кабинет герра Аустера.
Моника помнила еще одну игру, сотворенную по заказу банкира, с маленькими купюрами – почти настоящими деньгами. Миниатюрный столик, на котором были изображены конторы и предприятия, дымящие трубами фабрики, торговые лавки. Игрокам следовало скупить как можно больше клеток на поле и получать доход. Выигрывал всегда Патрик, за игру ему удавалось скопить приличный капитал и собирать проценты. Он приобретал самые выгодные клетки – рудники, месторождения нефти, крупные заводы. Фред тратился на автомобильные компании, а Герман всегда имел по кусочку любой корпорации и никогда не уступал своей доли владельцу. По чуть-чуть он был везде и властвовал над полем, не давая ни одному из игроков полной свободы. Фишки были особенными – оловянные фигурки богачей. Один, толстенький во фраке и цилиндре, с сигарой во рту звался «американцем». Тощий, в пенсне и с тросточкой – «англичанином». В клетчатом пиджаке и бриджах прыгал по полю «немец», а в розовом сюртуке с болонкой под мышкой – «француз». Однажды фигурки пропали, забавных человечков Патрик отдал в счет очередного долга.
– Стоит только выкрасть макет банка, и ваши средства окажутся в опасности, – прервала молчание Моника.
– Совет преступницы? – усмехнулся старик. – Я не боюсь ограбления. Главный грабитель – мой сын. В скором времени он объявит меня сумасшедшим и приберет к рукам все, – он внимательно посмотрел на нее. – Что ты делаешь здесь, Моника? В этом доме, в этой стране? Я не верю, что ты приехала навестить друзей детства.
– Я собираюсь похитить у архиепископа рецепт этого бальзама, – она отпила глоток.
Кажется, банкир раздумывал, как реагировать.
– Да, – протянул он. – Это повод вернуться. Это оправдывает весь риск. Ведь рецепт, пожалуй, сулит тебе состояние? Пусть он и бесценен.
– Нет, он имеет конкретную цену – жизнь моей дочери. Бальзам спасет ее.
– И кто же из этих ублюдков ее отец? – выплюнул старик, но тут же изменил тему. – Кстати, я как-то был во дворце архиепископа.
– Жертвовали на богоугодные дела?
– Отнюдь, – он налил себе новую рюмку. – Архиепископ – мой партнер в нескольких предприятиях. Можно поучиться у него вести дела. Он прекрасно информирован о биржевых курсах, учредил акционерные общества по эксплуатации водопровода, газа и электричества, в его собственности находится трамвайная компания. Архиепископ Венский диктует цены на хлеб, он скупил все мельницы. Не мудрено, что цены на муку и хлеб повысились сразу же, как он стал монопольным владельцем всех мельниц в округе.
Моника боялась пропустить хоть слово.
– К сожалению, нарисовать схему дворца не могу – пальцы плохо слушаются.
– Она не нужна. Расскажите про архиепископа.
Банкир усмехнулся.
– Его доверенные лица учредили по всей Австро-Венгрии страховые компании. Страхуют от стихийных бедствий и несчастных случаев. Клиентов они убеждают, что при страховании в католических компаниях они могут рассчитывать на покровительство Бога и тем самым уберечь себя от разных напастей.
Глаза Моники загорелись.
– Если я добуду рецепт, сделаю вам копию. Бальзам поднимет вас на ноги.
– Сколько ты просишь за него?
– Мне достаточно, что вы не позвонили в полицию, увидев меня на пороге.
Глава 5
Аллеи Венского леса серпантином вились вокруг Каленберга. По тропе Бетховена, в тени вязов и диких каштанов, мимо потемневшего от непогоды памятника можно подняться на вершину и узреть Дунай и тонущую в фиолетовой дымке Вену.
– Помнишь, что у нас называлось охотой? Каждый наряжался в охотничий костюм, брал винтовку из коллекции отца, с самым серьезным видом наша пятерка отправлялась в лес…
– И мы охотились на ворон.
– Да, – Герман сорвал с куста шиповника багряную ягоду, только чтобы занять нервные пальцы. – Патрик всегда подстреливал несколько штук. А Фред – ни одной. Моника предлагала ворон жарить и есть, ведь жизнь не должна пропадать зря. Ты не хочешь вспомнить старые времена?
– Если будем стрелять по воронам, распугаем зверье.
Только подобный Ромео чужестранец мог наивно предполагать, что здесь, в пристанище любителей пикников, может быть что-то, кроме грибов.
– Ты прав. Ни к чему дурачиться, ведь мы серьезные люди. Энрико, – возможно, он впервые обратился к Ромео по имени, – мы ведь не дети… Я знаю, зачем ты притащил меня в лес. Я знаю, что из полицейского архива пропало дело о крематории.
Когда Ромео обернулся, Герман увидел, что он уже вскинул ружье и целился Герману в грудь.
– Ты всех нас сдал! Два года я думал, что ты не выдержал допроса. Я прощал тебя, отсиживая в тюряге, прощал, ползая под пулями русских… Но ты ведь не трус. В деле не протокол допроса, там твое заявление! Ты пошел в полицию сам и заложил друзей! Арийская чистоплотность не позволила молчать о ремесле соседей по улице!
Бескурковое ружье английской фирмы «Скотт» глядело пустым глазом на Германа. Ромео не собирался стрелять, это ясно. Гневная речь только взывала об ответе, Ромео ждал… Ждал разъяснений? Возможно, чувствовал подвох – не даром Герман заговорил первым.
Герман ворошил сапогом сухую листву, смотрел на кружащее над вершинами дубов воронье.
– Жаль, здесь нет Фреда, он бы понял.
– А почему его здесь нет? Не из-за тебя ли? – в глазах Ромео блеснули слезы.
– Я знал, что родители выкупят Патрика. С этих пор семья банкиров была у меня на крючке. Страх разоблачения, позора вечно висел над ними, словно нож гильотины. Они стали моими рабами, – Герман говорил медленно, даже сейчас он оставался занудой. Бледное лицо покрыли красные пятна, он сунул руки в карманы, пряча нервно подрагивающие пальцы. – Следовало только дождаться удобного случая, чтобы напомнить о детских шалостях Патрика. Я рассчитывал, что Монти освободит тебя, ведь ты добросовестно кремировал его брата. Отныне у меня был бы свой человек в мафии Вегетарианца. Фреда я любил. Я хотел устроить ему побег. Такой человек, как он, мог быть моим рабом лишь из благодарности. Страх, позор – для него ничто.
– А Моника? – слезы застилали Ромео глаза.
– Ты спрашиваешь меня о ней? – казалось, Герман задыхается. – Я должен был почувствовать себя ее хозяином.
Выстрел прервал его. Брови Германа удивленно дернулись, он обернулся:
– А я-то думал, ты струсишь.
Ромео лежал на траве, его ладонь была прострелена.
– Ты всегда был глуп, Ромео. Половина Вены – мои должники. Неужели ты думал, я пойду с тобой в лес один на один? За нами следит стрелок. Видишь ли, однажды во время охоты он случайно убил человека. Я знаю об этом, а полиция – нет. В случае опасности он должен был ранить тебя.
– На его месте я убил бы такую сволочь, как ты. Удачный случай.
– Тогда моя картотека попадет в полицию. Он знает об этом. Ты мне еще пригодишься. Ты ведь не хочешь быть расстрелянным за дезертирство? Сегодня ночью убит отец Патрика. Я уверен, что убийца – Моника Каттнер, знаменитая Стервятница. Ты будешь свидетелем на процессе.
– Она убежит, вот увидишь.
– Навряд ли. С ней все время мои люди. Шофер, няня… Сейчас отвезу тебя к отцу, он тебя полечит, а заодно расскажет о Монике. Ее дочь умирает, ты не знал? Их спасли с тонущего парохода, у ребенка – воспаление легких, потом туберкулез. Неужели ты думаешь, она с ребенком, харкающим кровью, может сбежать?
Лежа в темноте, она слышала, как дышит Валерия. Спит. Моника осторожно выскользнула из-под одеяла, пробралась, не издав ни шороха, к двери, бесшумно открыла ее и выскочила в коридор. Там она замерла, прислушиваясь. Тихо. Теперь можно заглянуть к банкиру. В руке Моника держала новую бутыль бальзама. Дверь в кабинет была приоткрыта, внутри царила темнота. Неужели герр Аустер спит? Моника вошла. Откуда-то раздался далекий голос Патрика. Только через минуту она поняла, что голос доносится из гостиной. Патрик разговаривал по телефону.
– Он опять затянул свою песню, что поставит на чек… Нет, не отпечаток пальца! Подпись! Его пальцы обрели чувствительность! При мне он пробовал что-то писать. Заявил, что получит лекарство, которое просто поднимет его на ноги. Ты не представляешь, он выглядел совершенно другим. Здоровым! Не знаю, на меня просто что-то нашло. Чёрт, чёрт, чёрт! Я испугался, Герман. Ты должен приехать, все осмотреть. Какая еще охота?! Ты с ума сошел? Подожди… Подожди… Я согласен привезти к тебе Монику прямо сейчас. Мне больше нет нужды в тех бумагах, – его голос стал срываться на дрожь. – Нет, Герман! Ты просто не можешь так сделать! Хорошо, я жду. Не буду трогать…
Моника включила свет. Ковер был залит чернилами, старик лежал в опрокинутой коляске, седые волосы окрасились кровью, а ноги в бархатных тапочках торчали в потолок. Моника быстро обвела взглядом комнату. Кресла, часы-банк, стол… Угол испачкан. Кровь.
Склонившись над трупом, она встала на колени, испачкав подол чернилами. Приподняла мертвую голову. Глаза банкира были открыты, впервые она видела мертвые глаза. Ее не должно волновать это. Рана на затылке… Ее пальцы обследовали расколотый череп сквозь липкие от прохладной крови волосы. Острые края вдавленной кости, месиво… Рана оказалась довольно глубокой. Моника провела рукой по закругленному углу стола. Патрик пытался изобразить случайность, а удар нанес чем-то острым.
Она встала, о штору вытерла руку и подошла к столу. Чек, немного мятый, был брошен посреди бумаг. Рядом с визитницей Моника обнаружила чернильную подушечку и вернулась к телу банкира. Присев на корточки, Моника невольно взглянула на восковое лицо, провела ладонью по векам, скрыв желтоватый фарфор зрачков. Потом не спеша приступила к делу. Отпечаток какого из пальцев требуется? Она подняла левую, еще не скованную окоченением, но уже прохладную руку банкира, и осмотрела каждый палец. Ничего. Моника терпеливо приступила к изучению правой руки. Подушечка мизинца сохранила остатки чернил. Моника окунула его в мякоть, пропитанную синей жижей, и приложила к чеку.
Герман был обессилен. Он отвез Ромео к отцу, где оставил ружье, которое не могли удержать безвольные руки. Но к соседу – испуганному убийством Патрику не заехал, ему следовало переодеться перед встречей с Моникой.
Подъезжая к дому, он заметил дым. Чутье вовремя подсказало, что горит именно его жилище. Кто-то поджег тайник. Герман закрыл глаза и улыбнулся. Месяца два назад это означало бы его гибель, секретная комната хранила около тысячи досье. Но теперь роль хранилища выполнял банк, а хозяином банка сегодня стал Патрик. Все складывалось великолепно, и мелкие неприятности не могли ему помешать. Герман двинулся к дому. У двери толпились зеваки, пожарные в медных касках уже выломали дверь и бегали из дома и обратно, рядом стоял черно-белый «мерседес» его начальника.
– Благодарю за отеческое внимание к моей судьбе, – поклонился он.
– Я не потому приехал. Знали ли вы о том, что в Вену вернулась Стервятница?
– Откуда у вас такие сведения?
– Отсюда! – он вынул из кармана листок. – Банкир Аустер написал мне письмо.
– Письмо? Да всем известно, что пальцы Аустера потеряли навыки письма. Он не может писать!
– А он и не писал. Письмо напечатано. Внизу стоит отпечаток его пальца. Его особенность визировать документы почти легендарна.
– Что же в письме? – Герман сосредоточенно смотрел перед собой, чуть выпученные глаза остекленели.
– Об этом поговорим в кабинете, – начальник полиции скользнул по лицу Германа взглядом. Еще немного, и его веко дрогнет нервным тиком. – Ты, Герман, арестован. За сокрытие сведений о пребывании в городе преступницы, а также по подозрению в убийстве банкира Аустера. Глупо было надеяться на твою преданность! Вся ваша шайка связана прочными узами. Ты, Моника Каттнер, Патрик Аустер. Теперь я понимаю, почему из Праги ты вернулся ни с чем.
– Но я был в совершенном неведении…
– Твой отец, герр Борн, подтвердил, что ты знал о Стервятнице. Каттнер в Вене уже с неделю. И жила в доме банкира. Вы все вместе подготовили убийство. Все это соответствует письму банкира.
Садясь в автомобиль, Герман напряженно думал, где ошибся. Мышцы глаза нервно дернулись. Отец Патрика… От старика надо было избавиться уже давно. Его отец… Вероятно, думал, что действует во благо Германа.
Автомобиль рванул к центру. Герман понял, что упустил прекрасный момент для побега. Там, у дымящихся окон дома, он мог легко скрыться. Почему-то он никак не мог осознать, что все потеряно. Вернуть себе положение в обществе, доверие полиции, все блага, каких он добился с таким трудом, было невозможно. Герману же казалось все поправимым. Он обдумывал варианты. Два-три досье принесут шефу славу великого сыщика, Герман сможет обменять их на свободу.
У светофора автомобиль затормозил. Рядом застыл черный «хорх». Герман узнал его, за рулем сидел Мейнард.
– Вы должны отпустить меня! Я расскажу все! Все, что знаю!
Мейнард оглянулся на голос, его лицо исказилось ужасом. Герман был уверен, его раб сделает все, чтобы освободить хозяина.
В камере Герман лег на нары, улыбаясь. Надзиратель был ему знаком, сторожевой пес одним из первых попал в его картотеку. Герман мог считать себя свободным, даже если сделка с шефом не состоится.
