Текст книги "Историческая этнология"

Автор книги: Светлана Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 44 страниц)

Основные понятия, введенные в настоящей главе:

Этнические константы – бессознательные комплексы, складывающиеся в процессе адаптации человеческого коллектива (этноса) к окружающей природно-социальной среде и выполняющие в этнической культуре роль основных механизмов, ответственных за психологическую адаптацию этноса к окружающей среде. Они сами по себе не имеют содержательного наполнения, а включают в себя лишь “формальные” характеристики, то есть представляют собой определенную и постоянную на протяжении всей жизни этноса форму упорядочивания опыта, которая в соответствии со сменой культурно-ценностных доминант народа в течение его истории получает различное наполнение. Этнические константы представляют собой систему в рамках которой строго определено их соотношение между собой. Все бессознательные образы, включенные в систему этнических констант тем или иным образом, определяют характер действия человека в мире. Последний специфичен для каждой этнической культуры. Система этнических констант и является той призмой, сквозь которую человек смотрит на мир. На ее основании формируются адаптационно-деятельностные модели человеческого поведения.

Этническая картина мира – сформировавшиеся на основании этнических констант, с одной стороны, и ценностных доминант, с другой, представления человека о мире – отчасти осознаваемые, отчасти, бессознательные. В целом этническая картина мира есть проявление защитной функции культуры в ее психологическом аспекте. Она сама может рассматриваться как неспецифический защитный механизм. Этническая картина мира не является неизменной. Она различна в различные периоды жизни этноса и для различных групп внутри этноса. Это связано с различиями в культурно-ценностных доминантах.

Традиционное сознание (менталитет) – система мировоззрения, основанная на этнической картине мира, передающаяся в процессе социализации и включающая в себя представления о приоритетах, нормах и моделях поведения в конкретных обстоятельствах. Через описания этих представлений, в свою очередь, может быть описана культурная традиция, присущая этносу или какой-либо его части в данный период времени.

Опыт историко-этнологического анализа

Проиллюстрируем приведенный выше теоретический материал на примере этнического сознания западных финнов конца XIX – начала ХХ века. Во второй и пятой главе мы уже касались темы этнической картины мира финнов и дали ее описание, относящееся в основном к ХVIII – первой половине XIX века. К концу же XIX века в нем произошли кардинальные перемены. В чем они выразились и каким образом метаморфоза традиционного сознания финнов оказалась возможной? Мы говорили о финне как о “маге”, одиночке, стремящимся словом, пением подчинить себе природу. За короткое время характер финна, по внешней видимости совершенно меняется.

Методологический комментарий к сюжету.

Историческая этнология, обращаясь к изучению этнической картины мира какого-либо народа, почти всегда изучает его в динамике или по меньшей мере описывает два или более временных срезов. Никакие “статические” описания культуры не дают возможность вычленить в ней этнические константы, поскольку в этом случае нет возможности установить повторяющиеся парадигмы культуры. Таким образом, историк, который берется за применение этнологического подхода и стремиться объяснить какие-либо изменения в жизни изучаемого народа посредством его психологических особенностей, должен иметь представление о динамике и характере культурных изменений у изучаемого народа. Так описания культуры финского этноса, которые мы приводили в сюжете 5 (глава 5) является недостаточным для выделения этнических констант финнов. Описание одного среза этнической культуры было достаточным только для демонстрации ее в качестве адаптивной системы. Но сам факт наличия той или иной конфигурации адаптивной системы у народа не может нам дать никакой информации о возможностях трансформации в мировоззрении и поведении этноса, поскольку мы не в состоянии понять сути данной адаптивной системы, не зная какие из ее элементов существенно важны и неизменны, а какие при изменившихся обстоятельствах могут быть отброшены.

Сюжет 8. От магии пения к магии порядка

В XIX веке, особенно во второй его половине, финна более всего отличает страсть к порядку аккуратность. Это начинается с быта. «Дома их деревянные, часто и каменные, содержатся в невероятном порядке... В кухне с неимоверной аккуратностью расставлены по полкам блюда, тарелки и прочие принадлежности, везде господствует чистота, порядок и признак неусыпного смотрения. Ни на стенах, ни на полу ни пятнышка...» [419]419
  Дершау Ф. Финляндия и финляндцы. СПб.: тип-фия императорской Академии наук, 1899, с. 42 – 43.


[Закрыть] . Финн еще "с молоком матери впитывает в себя любовь к чистоте. Чистоплотность доходит у него до какой-то страсти " [420]420
  Лезин А. Финляндия. М.: тов-во И. Д. Сытина, 1906, с. 64.


[Закрыть] . То же и в общественном быту: «Поражает благоустроенность дорожек, хотя бы они соединяли даже небольшие хуторки». [421]421
  Лезин А., с. 57.


[Закрыть] То же и в городе: «Все улицы чрезвычайно опрятны. Тротуары и булыжные мостовые отлично выравнены. Чистота их поразительна... Торговые площади убираются, например, сейчас же после базара». [422]422
  Лезин А., с. 130.


[Закрыть] Порядок идеален. Финны с детства привыкают к порядку. «Горожане... наблюдают сами за соблюдением правил и лично препровождают случайных нарушителей их в полицейский участок». [423]423
  Лезин А., с. 128.


[Закрыть]

Вообще нарушение общественного порядка здесь страшное преступление. «Если родители или школа не могут справиться с ребенком, то он подвергается наказанию со стороны местной администрации (т. е. порке). К этой крайней мере прибегают только в очень важных случаях. Любопытно, что в числе проступков, заслуживающих такой кары, наряду с воровством, фигурирует нарушение общественного порядка и тишины. То и другое весьма характерно. Ужас финнов перед воровством, выразившийся законом об отсечении рук за него, так велик, что для искоренения этого зла они не могут остановиться перед таким пустяком, как порка. С другой стороны, не объясняет ли необыкновенная суровость по отношению к маленьким нарушителям строгость в исполнении общественного порядка в Финляндии или, конечно, вернее будет сказать наоборот: любовь к порядку вызывает возможность существования такой меры». [424]424
  Э. З. По Финляндии. Путевые очерки и заметки // Русское богатство. – 1901. – №4, с. 187.


[Закрыть]

Удивительной была и вера финнов в легитимность. «Здесь навеянная Россией вера в силу и значение паспорта слилась с финским представлением о человеке, стоящем вообще на легальной почве, то есть безупречным во всех отношениях. Они думают, что человек, переступивший нравственный закон, неминуемо оказывается вне покровительства гражданских законов». [425]425
  Э. З. По Финляндии, с. 109.


[Закрыть] К закону финн обращается во многих случаях жизни: «финну вовсе не надо быть в особенно раздраженном состоянии духа, чтобы настрочить жалобу: сутяжничество – весьма выдающаяся черта его характера, и финский суд завален массой тяжебных дел». [426]426
  Водовозова Е. Финляндия // Мир Божий. – 1899. – №10, с. 9.


[Закрыть]

Очень упорядочена вся жизнь финна. «Строго относясь к чужой собственности, финн также добросовестно смотрит на всякую заработанную копейку. Если только он не пьяница, он считает позором отнять у семьи хоть грош на свои удовольствия. Благодаря такому качеству, а также своему неослабному трудолюбию, он живет весьма порядочно в условиях, при которых другой бы нищенствовал. Так же строго и добросовестно он относится и к общественному капиталу, и к казенным деньгам». [427]427
  Водовозова Е. Финляндия, с. 21.


[Закрыть] На честность финнов указывали все, писавшие о них.

Вообще, если можно про какое-либо свойство характера сказать, что финн им обладает, то, значит, он им обладает на сто процентов. Если финн честен, то он честен предельно. Если говорят, что он гостеприимен, то это значит, что он очень гостеприимен. Может быть, только это гостеприимство не совсем такое, к которому мы привыкли. Оно не выразится в радости по поводу прихода гостя, ему не расскажут о всем своем житье-бытье. Финн «весьма недоверчиво относится к постороннему человеку. Никогда не будет с ним болтать ни о своих делах, ни о себе лично». [428]428
  Водовозова Е. Финляндия, с. 18.


[Закрыть] Но каждый может смело рассчитывать найти в его доме приют и угощение. «Редко выдается день, в который бы крестьянин, живущий у дороги, не приютил бы одного или нескольких нищих.». [429]429
  Лезин А. Финляндия, с, 11.


[Закрыть] Если финн что-то делает, то он делает это настойчиво, размеренно и рассчитано. «Взявшись за какое-либо дело, финн упорно борется со всеми препятствиями, пока не достигнет намеченной цели». [430]430
  Пуцикович Ф. Ф. Финны. СПб.: П. В. Куковников, 1909, с. 6.


[Закрыть] «Ходит и работает он медленно, но зато никогда не бросит дело неоконченным, а доделает его до конца». [431]431
  Рунеберг. О природе Финляндии. О нравах и образе жизни народа во внутреннем крае // Современник. – 1840. – №17, с. 17.


[Закрыть] «Медлительность в движениях, тяжесть в подъеме, осторожная осмотрительность говорят о его неутомимой силе и неистощающемся терпении». [432]432
  Пуцикович Ф. Ф. Финны, с. 50.


[Закрыть]

Если финн будет вам за что-нибудь благодарен, то его благодарность действительно велика. «Если вы окажете финну какую-нибудь важную услугу, он станет вашим лучшим другом, и благодарность его в таких случаях беспредельна». [433]433
  Сно Е. Э. В стране скал и озер. Финны. СПб.: О. П.Попова, 1909, с. 30.


[Закрыть] С финном трудно подружиться, он скрытен и замкнут. «К чужеземцу он всегда относится недружелюбно и подозрительно, но раз он сошелся с кем-то на дружбу, на него можно положиться как на каменную стену». [434]434
  Пуцикович Ф. Ф. Финны, с. 50.


[Закрыть] Столь же последователен финн в своей ненависти. Число преступлений в Финляндии было довольно незначительно, но зато они отличались необыкновенной жестокостью. «Финн редко решается на зло, но если решается, то становится совершенным зверем». [435]435
  Мелюков А. Очерки Финляндии //Морской сборник. – 1853. – Т. ХХIII. – №8, с. 24.


[Закрыть] Месть финнов тоже упорядочена и рационализирована. «Они могут откладывать месть до поры до времени, при этом рассчитывают самым грубым, самым детальным образом, как можно более жестоко поразить врага и хладнокровно ждут удобного случая: грубо обдуманные преступления здесь не редкость». [436]436
  Водовозова Е. Финляндия, с.10.


[Закрыть]

Эта упорядоченность пронизывает весь быт финнов. Она выражается и в четком разделении сословий и в чинопочитании. «С первого знакомства с финляндцами оно (чинопочитание) удивляет и весьма нескоро можно к нему привыкнуть». [437]437
  Дершау Ф. Финляндия и финляндцы, с. 35.


[Закрыть]

Упорядоченность касается всех мелочей быта. Визитный этикет в Финляндии «превосходит всякую вероятность». [438]438
  Дершау Ф. Финляндия и финляндцы, с. 71.


[Закрыть] Создается впечатление, что финны своей упорядоченностью хотят заколдовать мир, подчинить его своей воле. Это – своеобразная рационализация мира. Кажется, логика ясна: мир становится понятным, можно объяснить зависимость вещей, как надо поступать и как не надо. Создается определенная мифологема мира. Он уже вовсе не так страшен и непредсказуем.

Природа сурова, и милостей от нее ждать не приходится. В ней нет ничего доброго, расслабляющего. Она дикая и необузданная. Необходимо надеть не нее намордник, и тогда она превратится в покорного слугу. Приручать ее надо терпеливо, но настойчиво. У финна нет любви к природе: не к красотам природы, а к природе в целом как к космосу. Для него природа мастерская. Она же – материал, из которого финн лепит то, что ему нужно. Он признает только подчиняющуюся ему природу. И плоды своего труда он любит, даже очень любит. В отношении к природе он рационалист и прагматик. Он вносит в нее порядок. Он рационализирует свой быт и точно также, одновременно с этим, упорядочивает природу. Два процесса сливаются в один. Космос структурируется, становится понятным. Он, кажется, больше уже не вызывает страха. Создается картина мира, помогающая человеку жить и дающая психологическую возможность действовать.

Финляндия почти не знала красочных сельскохозяйственных обрядов. Конечно, там и в помине не могло быть поклонения матери-земле, доброй и ласковой. Для нас, русских, крестьянский быт фактически немыслим без ярких обрядов, веселых крестьянских праздников. В сознании финна же немыслима связь смеха, радости с плодородием, столь очевидная в наших крестьянских Святках, Масленице. Праздников вообще мало. Финн «не склонен предаваться той живой радости, которую во многих других местах порождают народные праздники и пиры. Только на Святки и в Иванов день заметны некоторые признаки расположенности к веселости». [439]439
  Народы России. Финны, эсты, карелы и ливы. СПб.: тип-фия тов-ва «Общественная польза», 1878, с. 28.


[Закрыть] Самый примечательный праздник финских крестьян (он же крупный религиозный праздник) – день жатвы. Однако он мало похож на крестьянский праздник в нашем представлении. «Крестьяне и крестьянки наряжаются как можно лучше и целую ночь танцуют шведскую кадриль или вальс. Оркестр составляют одна или несколько скрипок, которые у местных поселян инструмент весьма употребительный. Нужно видеть, с какими уморительными жестами и расшаркиваниями поселяне-кавалеры любезничают и танцуют с разодетыми крестьянками, как они их беспрестанно угощают кофеем, а сами себя напитками покрепче». [440]440
  Дершау Ф. Финляндия и финляндцы, с, 44.


[Закрыть] Описание относится к началу Х l Х века!

Столь же рационалистична и религия финнов. Столкновение с католичеством было, возможно, самой тяжелой страницей в истории Финляндии. Зато лютеранство было принято здесь легко и естественно. Финны стали отменными лютеранами, более того, в Финляндии широкое распространение получил пиетизм – религия почти совершенно без мистики. Отношения с Богом почти договорные. Они упорядочены и предельно рационализированы.

Однако как страна колдунов превратилась в страну пиетистов? Могут ли столь разные, даже противоположные, вещи выражать одно и то же содержание?

Знания финских колдунов – эзотерические, они не могут быть воплощены в массовых действиях. Они, по самой сути своей, не коллективны, а индивидуальны. Человек остается наедине со своими тайными знаниями, наедине с природой, которую он в одиночку, с помощью этого тайного знания, должен покорить. Лютеранство – тоже религия сугубо индивидуальная. В ней – каждый сам по себе. В ней почти нет мистики. Строги и просты ее предписания. Строг и прост богослужебный обряд. Человек должен трудиться, быть добропорядочным семьянином, растить детей, помогать бедным. Все это финн проделывает с величайшим усердием. Но в самой этой правильности и умеренности сквозит страсть. Сама эта рациональность получает магические черты.

Покорение природы начинает рассматриваться финном как его Божественное призвание. Установка на покорение природы была и осталась основным содержанием сознания финна, и финн продолжает сознавать себя борцом-одиночкой, обязанным всем самому себе и рассчитывающим на собственные силы или Бога, но не на Божью милость и жалость, а на Бога как на надежного сотрудника, с которым финн заключает контракт, обязуясь вести добродетельную жизнь взамен на Его покровительство. Финн соблюдает контракт в точности до мелочей. Его религиозная жизнь очень правильна и упорядочена. Пропустить церковную службу для финна – непростительное преступление. Даже на почтовой станции висела табличка с правилом: «Никто, за исключением крайней надобности, не вправе требовать лошади и отправляться в путь во время богослужения в воскресные дни». [441]441
  А-ъ Е. Письма из Финляндии. СПб.: тип-фия тов-ва «Общественная польза», 1899, с. 83.


[Закрыть]

Как религиозная обязанность рассматривается финнами умение читать. Ведь каждый лютеранин должен знать текст Священного Писания и уметь его толковать. Поэтому грамотность в Финляндии уже в Х l Х веке была стопроцентной.

Итак, финн рационализирует свой быт и точно также, одновременно с этим, упорядочивает природу. Два процесса сливаются в один. Космос структурируется, становится понятным. Он, кажется, больше уже не вызывает страха. Создается картина мира, помогающая человеку жить и дающая психологическую возможность действовать.

Эта мифологема обладает достаточными адаптивными свойствами и эффективна в качестве защитного механизма. Однако есть одно «но». Такая мифологема слишком проста. Если судить по ней, то мировоззрение финна достаточно примитивно. Космос финнов слишком одномерен. Даже если эта мифологема сработала бы в определенный период истории финнов, то вряд ли она столь успешно функционировала бы в течении столетий. Этнос – сложное, живое образование, и прямолинейная схематичность его сознания не могла бы обеспечить его жизнедеятельность в столь трудных природных условиях. А поэтому позволительно предположить, что здесь имеется двойное дно. За простой рациональной картиной мира стоит некое иное содержание. Финская простота и упорядоченность слишком страстная, напряженная. Стремление к мере иногда само не знает меры. Рационализация порой становится иррациональной. Создается впечатление, что вносимый финном порядок представляется ему наделенным магической силой. Заговор, колдовская песня и рационализация мира оказываются явлениями одного рода. Его предки пытались покорить мир пением, финн на рубеже XIX – XX веков стремится покорить мир порядком.

А сам финн остается таким, каким он был столетия назад: одиноким борцом с жестокой и беспощадной природой, не верящим никому и надеющимся только на себя. Он творит себя сам, любит только то, что сам сотворил, в том числе и себя самого, и свой народ, и свою Суоми. Ему ведома взаимопомощь, ведомо товарищество, ведомо честное партнерство и сотрудничество, ведома справедливость, но в его космосе нет дара, милости, которая дается не в награду за что-то, а просто так, по Вышнему Произволению. Его земля никогда ничего не давала ему без труда (как добрая мать-кормилица в более теплых странах) Она требует бесконечного труда и человеческих костей. Она враждебна человеку, и человек, чтобы выжить, должен бороться с ней.

Так финны и становятся природоборцами. Но естественные силы человека слишком незначительны, поэтому финн и прибегает к магии – магии слова или магии дела. Борьба с природой не на жизнь, а на смерть, и борьба в одиночку – основные доминанты его сознания, но эта конфронтация между человеком и природой, присутствующая в сознании финна, уже сама по себе является результатом действия психологических защитных механизмов. Угроза названа. Теперь – и это заложено в сознание этноса – должен быть найден адекватный, снимающий угрозу психологически, ответ. И вот финн приписывает себе особые качества, способности мага. Отсюда и множество колдунов в старой Финляндии. В этом же корень и магии порядка, подчинения себе природы через ее упорядочивание. Собственно, в финском сознании важен не порядок сам по себе, а способность человека наводить порядок. Способность наводить порядок видится как особое качество человека.

Конечно, кажется, что между мрачным колдуном и цивилизованным, любящим во всем порядок, фермером разница огромная. Это так, если мы видим только внешний феномен. Но и то, и другое – формы выражения одного и того же содержания, одной и той же картины мира. Формы эти должны соответствовать реалиям мира. Прежняя форма, колдовство, перестала соответствовать тем культурным парадигмам, которые получили к XIX веку широкое распространение, и была относительно легко отброшена, уступив место форме более адекватной. Возможность таких метаморфоз, оставляющих незатронутым глубинное содержание, заложена в сознании этноса. Она, по сути, является средством сохранения этого содержания, а следовательно, самоидентичности этноса.

Итак, мы пришли к заключению, что для финна «образ себя» – это образ одиночки, его действие в мире основано на приписывании себе сверхъестественных черт, сверхчеловеческого могущества. Правда, наш материал не дает возможности определить, на каком уровне происходило взаимодействие этих одиночек, обладающих сверхъестественными силами, между собой. Более того, весь доступный нам материал (относящийся к ХIХ веку) демонстрирует, что каждый отдельный человек по отношению ко всем другим людям прибегал к тому же упорядочивающему способу действия, что и по отношению к объектам природы (или космоса в целом). Человек занимал свою определенную ячейку в качестве члена семьи, друга, знакомого, постороннего, хозяина, работника, нищего, врага и т. д., и эти позиции были довольно строго фиксированы. Мы не видим выраженных проявлений коллективного начала. Финны в одиночку выполняли даже те работы, которые почти все другие народы выполняли сообща, например, освоение новых земель. Коллективно же делалось только то, что иначе делать немыслимо, то есть круг таких дел, насколько возможно, был ограничен. Тем не менее это не снимает вопроса о том, что и в финском сознании могут быть найдены какие-то специфические формы микросоциального взаимодействия и что существует какое-то особое финское представление о коллективе и коллективном действии, но нам не удалось его зафиксировать (впрочем, немного ниже мы еще вернемся к этой теме под иным углом зрения), так же как зафиксировать «образ покровителя». Отсутствие последнего, впрочем, легко объяснимо именно приписыванием самому человеку сверхъестественных черт. Функционально это одно и то же.

В качестве "полюса зла" в этнической картине мира финна мы определили дикую природу, – враждебность разлита в природе. Может быть, это не вполне точное выражение, так как не исключено, что при более тщательном изучении установок финна по отношению к природе (для чего мы не имели возможностей), удалось бы обнаружить в природе точки концентрации зла (может быть, даже одну точку), из которых и истекает зло, разлитое в природе. Тогда можно было бы предположить, что покорение человеком природы осуществляется путем преграждения злому началу путей воздействия на природу. Но это не более, чем наша догадка, никакой реальной доказательной основы пока не имеющая.

Способ воздействия человека на природу мы определили как ее завораживание. При всей колоссальной разнице между образом жизни финна ХVIII века и финна ХIХ века, по сути, изменился только способ завораживания природы, то есть способ магии. Мы продемонстрировали неизменность этнических констант в сознании финнов в этот период: сменилось лишь конкретное наполнение "образа себя" и соответственно внешнее выражение образа действия финна.

Итак, рискнeм сформулировать ряд парадигм, которые, как нам представляется, отражают некоторые из этнических констант финнов:

1 Действие человека в мире – индивидуальное действие.

2. Человек обладает сверхприродными силами.

3. Дикая природа враждебна человеку.

4. Способ действия человека по отношению к миру (к природе) – завораживание, заколдовывание.

5. Внутри мира отсутствует сила, дружественная человеку.

Финн, страдая от непредсказуемых проявлений дикой природы, разыгрывает определенную “драму” (то есть совершает действия в определенном, обладающем для него особым смыслом, порядке), что, по его убеждению, устраняет прежде всего неопределенность из мира его бытия – расставляет все элементы мироздания на свои, соответствующие каждому из них, места. – Безразлично, делает ли он это с помощью ритуальных магических действий или покоряет дикую природу посредством ее упорядочивания своим беспрестанным и ритмичным трудом. В любом случае человек на время снимает конфликт между собой и внешним миром и устанавливает хотя бы шаткую и краткосрочную гармонию.

Этнические константы финнов задают такую адаптационную схему, которая строится на более или менее четкой локализации злого начала вне пределов себя, своего этноса. "Образ себя" наделяется атрибутами, дающими возможность вести борьбу с внешними силами. В этом случае конфликтность может быть очень интенсивной, но она имеет регулярную направленность, которая не изменяется в результате принятия той или иной ценностной ориентации. Та борьба между различными альтернативами этноса (различными внутриэтническими группами, имеющими разные ценностные ориентации и несхожие идеологии), которая возникала и возникает в различные периоды жизни финского народа, носит ситуативный характер (то есть определяется текущими культурно-политическими обстоятельствами, реакцией на них) и может быть связана с поиском наиболее адекватного способа адаптации к внешнему миру. Внутренняя конфликтность этноса оказывается экстериоризованной.

Способ поведения финна, осваивающего новый участок дикой природы, всегда примерно один и тот же: истории маленьких финских хуторков ХIХ века очень часто похожи как капельки воды, и почти каждая из них начинается загубленными жизнями и надорванными силами первопоселенцев. (Неисключено, что здесь мы можем даже уловить черты специфического финского коллективизма, как бы не горизонтального, а вертикального, объединяющего представителей этноса не в какую-либо социальную группу, действующую совместно и одновременно, а коллектива, распределенного во времени. Ведь те, кто осваивает новые земли, приходят последовательно друг за другом и продолжают дело предшественников ровно с той точки, где те его оставили. Горизонтальные связи финнов при этом минимальны.)

К сожалению, у нас нет достаточного материала, чтобы выяснить, не было ли сходного алгоритма действия и у финнов-колдунов в предшествующую эпоху, и поэтому мы не можем говорить, является ли он закономерным, заданным этническими константами финнов, или случайным, присущим только данной исторической эпохе.

Таким образом, мы даем описание одной из адаптивно-деятельностных моделей финской культуры и можем поставить вопрос о соотношении таковой модели с этническими константами. Этнические константы в значительной мере определяют характер данной модели. Они являются как бы элементами мозайки, из которой складывается узор. Или более удачно было бы сказать: они подобны грамматическим парадигмам, из которых должна быть составлена структура предложения. (Например: существительное в единственном числе именительного падежа, наречье образа действия, глагол единственного числа настоящего времени, существительное в единственном числе и предложном падеже, прилагательное в единственном числе и предложном падеже. и т.д.) Эти парадигмы выстраиваются в определенном порядке (образуют как бы форму предложения), а затем заполняются конкретным содержанием.

Если мы будем рассматривать адаптационно-деятельностные модели в качестве установок, то этнические константы следовало бы рассматривать как некие “предустановки”, или установки более глубокого уровня. (И те, и другие – и адаптационно-деятельностные модели, и этнические константы – бессознательны.) Этнические константы имеют адаптивное происхождение (или точнее было бы сказать, адаптивное происхождение имеет комплекс этнических констант, поскольку они взаимосвязаны между собой). Это и обеспечивает адаптивные качества культурных моделей.

Этнические константы обеспечивают человеку возможность действовать, а адаптационно-деятельностные модели задают уже определенный алгоритм действия, но в самой общей форме, на парадигматическом уровне, не применительно к конкретным обстоятельствам. Их конкретизация происходит, когда на основе данных этнических констант кристаллизуется та или иная этническая традиция (и входящая в нее, в качестве особой компоненты, этническая картина мира).

О том, как протекает процесс кристаллизации картины мира, мы будем говорить в следующей главе.