Текст книги "Дискрет (СИ)"
Автор книги: Светлана Тулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
8. Несмеян (цикл «Мы с тобой одной бронзы»)
– Почему ты не рассмеялся? Ну почему?!
Почему в конце мая всех так и тянет на глупые вопросы? Магия белых ночей действует, что ли? Нет ответа. Лучше и не спрашивать. Лучше вообще никого ни о чём не спрашивать. И не отвечать. Никому. Никогда. Не присматриваться. Не прислушиваться. Не обращать внимания. Смотреть расфокусированным взглядом вдаль, за реку, туда, где белая ночь растворяет город, словно горячее молоко – кусок рафинада, где всё обманчиво и эфемерно, словно на границе между явью и сном, и где так легко почувствовать себя живым…
– Впадлу тебе было, да? Не по понятиям это, братуха! Ну жалко тебе мячик, понимаю, так ведь никто и не зарится! Что твоё – то твоё! Просто засмейся! Просто!! Что, так трудно?!
Над водой прозрачной вуалью стелется лёгкая дымка, плещет волна о гранит, то ли корабли у причала качают мачтами, то ли тебя самого качает слегка, не понять. И никого не удивляет идущая по Адмиралтейской набережной полупрозрачная девушка в длинном платье и с зонтиком от солнца, хотя никакого солнца нет и в помине…
– Тебе со мной и разговаривать впадлу, да? А я всё равно не уйду! Жить тут буду, понял, нет?! Моя рюмка никуда без меня не денется, успею ещё… Тише! Вот, опять… Ну хоть сейчас-то, ну пожалуйста!!!
Пряди тумана кажутся волосами пресноводной русалки, бесшумно скользящие корабли – призраками железных драконов, а дома на противоположном берегу – сказочными замками, полными прекрасных принцесс и заколдованных принцев, которые, конечно же, обязательно полюбят друг друга, поженятся и будут жить долго и счастливо…
– Ты меня любишь?
Двое сидят на гранитных ступеньках у самой воды; высоко над их склонёнными друг к другу головами замер бронзовый лев. Льву скучно: сколько он таких уже перевидал, сколько ещё предстоит увидать, каждую ночь одно и то же. Каждую белую ночь…
– Конечно!
Вода тихо плещет о гранит, а кажется, что это лев вздыхает, качает гривастой башкой, шевелит мощной лапой тяжёлый бронзовый шар. По гранитным ступенькам прыгает то ли поздняя, то ли ранняя птичка, клюёт брошенные на счастье монетки. Перья её отливают то ли золотом, то ли зеленью, трудно разобрать в перламутровом полумраке.
– Сильно любишь?
– Очень!
– Больше жизни?
– Намного больше!
Звуки поцелуев. Короткий вздох. Удовлетворённое:
– Всё ты врёшь….
Время остановилось, только скользят по воде призрачные корабли да белая ночь размазывает на полгоризонта закатно-рассветное сияние.
– А вот и не вру! Слышишь – лев не смеётся. А он всегда смеётся, если при нём соврать.
– Врунишка…
Девушка тихо хихикает, её голова уютно устроилась у парня на плече. И потому парень пожимает лишь вторым плечом – пустым. Голос его деланно равнодушен:
– Не хочешь – не верь, дело твоё. Но его даже ФСБ использует. Вместо детектора лжи. И милиция. Если кто из бандитов не сознаётся, его сюда привозят и заставляют вслух сказать, что он ни в чём не виноват. И лев ржёт. Ни разу ещё осечек не было. Лет десять назад хотели министров приводить, перед вступлением в должность, ну на проверку типа… но не стали. Пожалели.
– Кого? Министров?
– Льва! Ну ты совсем… блондинка!
– На блондинку обижусь. Серьёзно!
– Ладно, ладно… виноват. Самая красивая блондинка на свете! Так сойдёт?
– То-то же.
Какое-то время слышны лишь звуки поцелуев, плеск воды и звонкое цоканье металла о камень – птичка пытается расклевать понравившуюся монетку. Птичка настырна, дробные удары клюва выбивают из гранита искры. Пара не замечает ничего вокруг, оба слишком заняты. Но даже влюблённым приходится иногда переводить дыхание.
– А почему его пожалели? – спрашивает девушка наконец.
– Кого его? – парень целиком поглощён решением куда более важной задачи: он пытается нащупать сквозь тонкую ткань её блузки застёжку лифчика, причём сделать это незаметно, ему не до глупых вопросов.
– Льва.
Девушка делает вид, что не чувствует незаметно-заметной возни у себя за спиной, запрокидывает голову, разглядывает львиный профиль. Она спокойна. Она обладает тайным знанием, и теперь ей остаётся только ждать, когда же до понимания его сути доберётся и её спутник. На ощупь доберётся…
– А-а… – тянет парень разочарованно. Он уже понял, что лифчик на подруге спортивный, бесшовный и беззастёжечный. Такой ненароком не расстегнёшь, а стало быть переход от слов к делу оказался фальстартом; что ж, парень не новичок, он боец опытный и ему не впервой возвращаться на исходные позиции. На любовном фронте без перемен, а маленькое стратегическое отступление вовсе не означает глобального проигрыша всей военной кампании. Главное – целеустремлённость и напор. И хорошая байка, конечно же. Продолжаем разговор…
– Он над министрами так ржал, чуть весь на куски не развалился. Видишь шрам на пузе? От сварки. Не видишь? Ну да, темно… Если хочешь, можешь сходить посмотреть. И даже потрогать.
– Да верю я, верю… – Пригревшейся девушке идти никуда не хочется.
– Ну вот власти и решили не рисковать. Побоялись, что совсем развалится. Всё ж таки памятник искусства, достопримечательность и всё такое. Туристы, опять же… берегут теперь, только в особых случаях. Ну вот как у нас с тобой… А в самых завзятых врунов он может и ядром запустить, честно! Были случаи. Представляешь, прилетит тебе в лобешник такой металлической дурой – мало не покажется!
Девушка вздыхает – льва ей жалко. Неохотно, но всё же встаёт.
– Решила таки пощупать? – парень неприятно удивлён.
– Не… – девушка передёргивает плечами. – Просто я совсем замёрзла… Пошли погуляем, а?
– Пошли!
Парень вскакивает куда быстрее, он тоже замёрз от сидения на холодном камне, но держал фасон. Поднимает расстеленную на ступеньке ветровку, отряхивает, после почти незаметного колебания протягивает девушке. Они уходят в сторону разведённого моста, теряются в перламутровом полумраке. Бронзовый лев смотрит им вслед, пряча усмешку в позеленевшие от времени усы.
– Этот паразит уже третью дуру сюда приводит. Ни в грош ведь не ставит, прямо под лапой сидел! И правильно! А кого ему бояться? Тебя, что ли? Так он в тебя отродясь не верил! Что молчишь, блохастик гривастый? Трудно было хотя бы фыркнуть?! Ну ладно, мячик пожалел, рассмеяться ему впадлу, но так хотя бы хвостом стегнул для острастки!
Птичка прыгает по ступеньке, топорщит чёрные пёрышки, разевает клювик. Когти её цокают по граниту неожиданно громко, почти лязгают. Да ещё и чирикает непотребные глупости. Впрочем, птичка – она птичка и есть, что с неё взять? Сама крохотная, а мозг ещё меньше. Откуда там взяться умному? Одно слово – чижик.
– Ни веры, ни уважения, ни хавчика… У тебя ещё ладно, а мне всё время в голову попасть норовят, гады! Хорошо, что косые все… но ведь стараются! А главное – попробуй ту монетку удержи потом! У тебя целая набережная вон, кидай-не хочу, а у меня полочка узенькая, словно нарочно! Мимо кидают, твари косорукие, а мне потом ныряй! И ведь почти все – не верят, просто так кидают, а без веры какой вкус… Теперь ещё и эта дура верить не будет!
– Эта – будет.
Не хотелось спорить в такую ночь, но не соглашаться же с глупым чириканьем?
– Кто будет?! Что будет?! – взвивается чижик кобчиком, скрежещет крыльями по граниту, высекая фонтаны искр, словно испорченная зажигалка. Но тут же успокаивается. – Сам знаю, что будет! Ха! Да я первый заметил! Она ни разу не сказала сама, что любит, всё время только спрашивала! Верит, ага-ага! Пока ещё верит. Дура! А вот бросит он её – она сразу верить и перестанет! Клюв даю! Ты ведь не рассмеялся, не предупредил. Значит, нет тебе веры! А заодно и всем нам. Сволочь ты, блохастик.
До чего же птицы раздражают. Все. Живые – потому что так и норовят нагадить на голову, а бронзовые… Бронзовые – особенно! Потому что не умеют держать клювы закрытыми. И никогда не умели. А сплетни про якобы извечную вражду пернатых и кошачьего племени – ерунда. Было бы с кем враждовать. Просто твари они, мелкие и паскудные, и слова «мы с тобой одной бронзы» – для них давно уже звук пустой. Да и какая там бронза у этого чижика, новодела несчастного, менее четверти века назад отлитого? Латунь низкопробная, не иначе, вон как желтит на сколах, никакого тебе благородства.
Тем временем чижик отвлёкся – углядел пропущенную монетку, подскочил к ней бочком, выколупал из трещинки, размолотил в три секунды и склевал. Продолжил уже более спокойно:
– Паршивые, братуха, времена пошли… голодные. Всё больше иностранцы кидают, а у них не мелочь – фигня! Гадость легкомысленная, ни весу, ни вкуса. А то повадились ещё пластиковые фишки кидать. Совсем оборзели! Что я им – игральный автомат?!
– Люди – идиоты.
И не хотел ведь – а вырвалось.
Чижик задумался на миг, замолчал даже. Счастье-то какое. Цвиркнул клювом по граниту, потопорщил пёрышки. Мысленно он и сам наверняка был согласен с таким определением людей, но согласиться вслух не мог, не тот характер. К тому же он-то как раз уверен в неизбывном и вечном антагонизме пород и в том, что никак невозможно порядочной птице согласиться с мнением, высказанном кошкой. Пусть даже очень крупной и тоже бронзовой. Сейчас будет искать аргументы. И найдёт. Чтобы такой – да не нашёл?..
– Блохастик, ты не прав! Ну не все, во всяком случае, клювом отвечаю! Есть и ничего так. Вчера вот один пуговицу кинул. Тяжёлую, медную… – чижик деликатно рыгнул, ковырнул клюв когтем. – Хорошая пуговица, ничего не скажу. Нажористая.
– Летел бы ты… к себе, – лев поморщился. – А то опять решат, что украли.
– И пусть решат! – чижик воинственно встопорщил пёрышки, заблестел ещё фальшивей. – Я, может, легенду создаю, в поте клюва и не покладая крыл, за всех отдуваюсь! О вездесущем и вечно исчезающем чижике! Чижики здесь, пыжики там, чижики здесь, пыжики там…
– Тихо. Идут.
По набережной приближалась новая парочка. Чижик заполошно метнулся между бронзовыми лапами, притаился за левой передней, у края неаккуратного сварочного шва. Запричитал трагическим шёпотом:
– Ну хоть сейчас-то, хоть сейчас-то… засмейся, а?! Чтобы хоть раз их до печёнок! Чтобы знали! И верили! Ну опять же врать будут! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Засмейся, ну что тебе стоит?! Хочешь – я тебе пальчик покажу? Отклюю у кого-нибудь и покажу!
Лев молчал, глядя на противоположную набережную. Просто так молчал, без значения. И глядел просто так, не всматриваясь, не прислушиваясь, не обращая внимания. Искристое пенное вино белой ночи текло над городом, дурманило разум, кружило головы, толкая на безрассудные поступки и фальшивые клятвы. «Я буду любить тебя вечно… Я тебя никогда не забуду… Верь мне… Совершенно безопасно… Я подарю тебе весь мир и фигурные коньки в придачу… Мы будем счастливы…»
Может быть, они и сами верили в то, в чём клялись у его постамента – вино белой ночи коварно, путает мысли, сбивает с толку, и вот уже не понять – где правда, где ложь, а где просто корюшку заворачивали. Люди многого не понимают и не хотят понимать, не видят в упор, даже в самые светлые белые ночи. Он – не человек, он фальшивые клятвы видел всегда – и всегда смеялся над ними.
Только вот он давно уже научился смеяться про себя: легенда легендой, а собственная шкура дороже.
9. Белая ночь и темное пиво (цикл «Мы с тобой одной бронзы»)
Белые ночи Чижик не любил. Впрочем, он вообще много чего не любил, и кое-что даже поболее, чем белые ночи. Темные дни, например. Гадость редкостная! Рассветает хорошо если к полудню, а после трех уже сумерки. Но до них еще полгода, а Чижик был прагматичен и предпочитал не любить то, что ближе. И пока не любил белые ночи, самозабвенно и искренне. Терпеть не мог! И вовсе не потому, что их перламутровое вино, разлитое над городом, дурманило даже медные головы, дарило глупые надежды и пузырилось щекотно, словно мерзкая смесь кислот, которыми давным-давно, ещё в бурные девяностые, придавали его новодельной латуни сходство с благородной бронзовой патиной. Просто именно в их молочном киселе, размазанном над Невою, начинали вдруг шастать по набережнымвсякие-разные пережитки позапрошлого века; словно оно так и надо, словно это в порядке вещей, словно в них по-прежнему кто-то верит! Вроде и не мешают особо, но противно. К тому же они жили не по понятиям и почти никогда не кидали монеток. А это было уже серьезно. Шастать мимо, значит, можно, да? А кинуть монетку – западло? Рука переломится?!
А еще в белые ночи просыпалась Сфинкла…
Сфинклу Чижик не любил уж точно больше белых ночей. Подумаешь, ночь! Гадостно, но хотя бы сожрать не пытается. Сфинкла – дело другое. Сфинкла – не Лев, ее не надо уговаривать хвостиком махнуть, в прошлый раз так махнула – еле увернулся. Злая она. Зазевался – и нету Чижика, опять подумают, что украли. На Сфинклу не подумают. Будет лежать непричемная такая, с каменной довольной мордой. И вот что ей не спится-то? Сфинкс ейный – мужик правильный, чисто-конкретный пацан, слова никому дурного не скажет. На памяти Чижика он и не просыпался ни разу. Лежит себе, словно и на самом деле каменный, а эта… совсем дурная, не понимает, что в ее возрасте просто неприлично быть такой оживленной. И ладно бы только в белые ночи, так ведь нет же! Время моей охоты, говорит, оно тогда наступает, когда мне чего-нибудь охота. И плевать ей с высокого постамента на правила и распорядок. И на понятия тоже плевать. Ни стыда, ни совести, ни понятий. Одно слово – кошка!
Кошек Чижик не любил вообще. Особенно таких крупных и вечно голодных.
Мелких, впрочем, тоже не любил. Но мелких хотя бы гонять прикольно. А такую попробуй погоняй. Такая сама кого хошь погоняет.
Сейчас Чижик сидел на водосливе эрмитажного окна и хмуро следил за уборочной машинкой, деловито нарезающей круги по Дворцовой площади. Машинка была яркая, оранжевая, аккуратненькая, словно игрушечка. Ползала шустро, оставляя за собой влажно поблескивающую брусчатку идеальной чистоты. Но Чижику было плевать на ее красоту. Он из-за этой машинки уже который раз голодным оставался – вот на это ему плевать не было. И потому машинку он не любил. Дворцовая площадь раньше была его любимой кормушкой, тут люди и просто так постоянно теряют монетки, и на счастье бросают, ибо принято, а брусчатка удобная, монетки отлично приныкиваются в щелях между камнями. Вкусные, нажористые толстенькие монетки, только знай выколупывай! Раньше хорошо было: никаких машинок. Одни дворники. С хорошими такими метлами. Редкими. Прутья, конечно, тоже выколупывали монетки, но дворники их все подчистую не забирали, понимали, что птичке божией тоже питаться чем-то надо. Дворники были с понятием и по понятиям жили. Машинка же творила полный беспредел, гребла все под себя и ничего не оставляла другим. Если не успел до нее – считай, все, опоздал и ходи голодным. Чижик опоздал. Опять. Хорошо летал он только над набережной, а там Сфинкла, пришлось шустрить в обход, тяжело перепархивая с крыши на крышу. А с крыши на крышу, да еще и в обход – это намного дольше выходит. Вот и опоздал.
Очень хотелось слетать посмотреть – а вдруг случилось чудо и хотя бы одну форточку Египетского зала сегодня забыли закрыть? Там же столько всего вкусного!!! И не только медь с бронзой, но и… ну, другое, короче. Тоже вкусное. Черное вкусное, белое вкусное и очень-очень вкусное желтое. Чижик слабо разбирался в металлах, но желтенькую цепочку однажды склевал – на пляже у Петропавловки, пока хозяйка не видела. И до сих пор помнил тот божественный вкус, нежный и бархатистый. В Египетском зале такие цепочки тоже есть, Чижик видел! Вот бы до них добраться… и драпануть, пока Бастетка до тебя самого не добралась. Она, пожалуй, еще более оживленная, чем Сфинкла. И такая же древняя. И злая. Вот же неугомонные бабульки! А бедная птичка страдай.
Нет, на голодный желудок к тем окнам лучше даже и не соваться. Себе дороже. Сорвет крышу от вида таких-то вкусностей, рванешься к ним напролом, без форточки, прямо через стекло или даже стену – тут тебя Бастетка и сцапает. И прости-прощай друг Чижик. Нет уж.
Чижик попрыгал по водосливу, с досады попробовал на клюв жестяной отгиб. Сплюнул – металл и металл, никакой веры в него не вложено. Разве что самую крошечку… Чижик прислушался к ощущениям, клюнул еще. Хм… жиденькая вера в то, что завтра не обманут с получкой, и еще более слабенькая надежда, что Машка таки даст. Как раз после получки. Жидковато, но на безмедье…
Чижик прицелился и заработал клювом наподобие отбойного молоточка, буквально в несколько секунд выклевав наиболее аппетитный уголок водослива свпечатанными в него вкусняшками чьих-то надежд. Полусыто рыгнул заморенным червячком. Ну вот. Совсем другое дело, жизнь-то налаживается! Свысока посмотрел на машинку – и не такое расклевывали! Дай только срок. И в уже куда более благодушном настроении спикировал к окну Египетского зала.
Этот зал находился на цокольном этаже, чуть ли не в полуподвале, тут приходилось быть особенно осторожным. Люди, конечно, в упор не видят того, чего быть не может. Нормальные люди. Но всегда существовал риск нарваться на идиота. Которому закон не писан. А еще есть дети. Дети видят, да. Им ведь еще не втолковали, что такого не может быть и верить глазам нельзя. Дети наиболее опасны. Они пронырливы и все хватают руками. Хорошо, что ночью, даже белой, они попадаются редко.
Чижик тяжело шлепнулся на на пристеночную фигню у нижнего окошка. Он не знал, как она называется – плоская такая, похожая на его полочку. Только уже и длиннее, вдоль всей стены идет, повезло кому-то. Можно сразу хоть сто чижиков в ряд усадить. Бочком подскочил к подоконнику и уже примерился на него запрыгнуть, как увидел шевельнувшуюся за оконным стеклом тень – и шарахнулся на автомате. Хотя, конечно, что она из-за стекла сделает? Чижик ведь пока ничего не нарушил! А значит – в своем праве! Впрочем, Бастетка ведь тоже кошка, причем крупная, а у крупных кошек своеобразные понятия о правах. По принципу – кто Лев, тот и прав.
Чижик отпрыгал по влажной брусчатке подальше, с безопасного расстоянии заглянул. Убедился – да, стоит. У самого окна. А вовсе не сидит в своем дальнем углу, как положено всякой порядочной скульптуре. Смотрит пристально. А на что смотрит-то? Не на Чижика, нет, сдался ей тот Чижик! На машинку смотрит. Вон даже голову за ней поворачивает, чтобы удобнее смотреть было. И чего ей сдалась та машинка?
Взлетать с земли было сложно. В три приема Чижик забрался на подоконник, а с него уже сумел поймать восходящий поток. Людей он не любил. Но иногда уважал. Вот, к примеру, хороший столбик воткнули аккурат посреди площади. Очень славный столбик. Не будь его – и не посмотреть бы бедной птичке на машинку поближе, деревьев-то нет! А тут – красота! Обзор! Воздух! Дядька только мешается. Вредный дядька, весь обзор своими крыльями загораживает. Ну ничего, Чижик не гордый, проклюет себе дырочку… Ай! Че сразу драться-то?!Ладно, ладно, Чижик только на посмотреть…
А, понятненько! У водилы за сиденьем сумка стоит, а в сумке упаковка баночного пива. Поправочка – две упаковки. А че, удобно! Чижик влет заценил. Сидишь себе, одной рукой баранку крутишь, в другой банка будвайзера. Закончилась банка – за следующей даже нагибаться не надо, только руку протянуть. Вот как сейчас. Это мы удачно…
Чижик прыгнул со столба, как в воду нырнул, он часто так нырял за монетками. Заложил крутое пике и на бреющем стриганул водилу чуть ли не по тыковке, вырвав непочатую банку из руки. Сжал когтями – чуть, чтобы брызнуло, – и рванул по прямой к окну, за которым маячил изящной тенью женский силуэтик с тонкой талией и округлыми ушками сверху слишком большой для человека головы. На подлете разодрал банку в клочья, плеснув остатками пива на стекло – и свечкой ушел наверх. Разгона до крыши хватило еле-еле. Но удержался. Хорошо.
Склевал банку. Надежды в ней было с тараканий чих, но это была хорошая крепкая и честная надежда на вкусное пиво. Несбывшаяся, правда, но от этого не менее питательная. Как раз хватит до родной полки допрыгать. Без особых полетов, с крыши на крышу – полеты забирают кучу энергии. Но это сейчас нестрашно, завтра можно будет отожраться. И послезавтра. И потом.
Потому что машинки не будет.
Женский алкоголизм – штука страшная. А если этому алкоголизму несколько тысяч лет… тут даже и подумать жутко, не только лицом к лицу встретить! К тому же до пива Бастетка вообще сама не своя, клинит ее на пиве, вон на каком расстоянии учуяла. А тут прямо на стекло плеснули. Буквально под нос.
Не удержится.
Говорят, она и людей жрет, если от них пивом пахнет. Чижик сам не видел, но верил: такая может. Не то чтобы она во хмелю буйна, но лапы тяжелые, базальтовые. А нрав горячий. Машинку, может, другую и найдут, а вот водилу – вряд ли. Может, она его и не сожрет. Даже лучше, если не сожрет – зачем ей за водилой гоняться, когда в сумке почти две упаковки, и никуда не убегают? Впрочем, слухи так и так пойдут. С кадрами будет проблемка. А вот у Чижика не будет никакой проблемки с тем, чтобы подкормиться впрок!
Настроение у Чижика улучшилось настолько, что он даже чирикнул что-то приветственное Сфинкле, прыгая мимо. Она не ответила. Может, и не заметила даже – что ей тот Чижик? Но даже и это ничуть не испортило Чижику настроения.
Засыпал в то утро Чижик почти счастливым. И почти никого не не любил.
Ну, почти.
